***
— Зачем тебе дался костюм зайчика, Кацуки? — ничуть не заботясь о чувствах и скромности Юри, проорал Саша, и Кацуки прижал ладонь к лицу, тяжело выдыхая. Почти вся очередь обернулась, поглядеть на того неизвестного извращенца, то есть на Юри. — Нет, ну правда, — понизил голос Погодин. — Ты на работу не являешься, потому что развлекаешь своего любовника? Так что ли? — Нет, ты же видишь мое лицо. — Погодин кивнул, нахмурив лоб. — Вот поэтому. — Кто тебя так? И почему тот парниша следит за нами? — поглядел на казаха Погодин, выглянув из-за Юри. — Долго объяснять. Так ты поможешь? — Ну… помогу. Сейчас визитку дам и карту скидочную. Потом вернешь. Я не очень-то, знаешь, по вашим этим делам… — пробормотал парень, уходя в подсобку, и Кацуки не понял, почему по «этим вашим». Разве костюм зайца из Плейбоя состоит из чего-то особенного? Оказалось, что как раз Погодин очень даже знал обо всех нюансах, потому что, съездив с Отабеком в заявленный магазинчик и прикупив то, что искал, Кацуки принялся в ванной у Никифорова разбираться в деталях. Тогда он и обалдел от увиденного. Хвостик (это выяснилось после длительного изучения прилагающейся инструкции, а затем и порносайта) нужно было вставить в анальное отверстие. Казалось бы, что такого? Но вот как-то… смущало. Волей-неволей Юри даже немного возбудился, представив, как будет выглядеть во всем этом. Собственно, стыдиться было нечего, поскольку тело Кацуки пребывало в идеальном состоянии и было гладким и чистым — за этим он внимательно следил. Но сам факт… В общем, Отабек, как и обещал, провел Кацуки в спальню первого этажа, еще раз уверил его, что скроет от Виктора все задуманное, и отправился проконтролировать ужин, который готовила экономка. Никифоров явился к восьми часам вечера. Улыбчивый, но все равно строгий, тут же уставился на Кацуки, а тот, поужинав с Беком, невольно выпрямил спину и замер. Неужто Виктор все узнал? — Меня не дождался? — спросил мужчина, и Юри сглотнул. Промолчал. — Поужинал, говорю? — будто несмышленому ребенку повторил Виктор. Кацуки едва заметно выдохнул, и опять Никифоров заинтересованно склонил голову набок. — Бек, как день прошел? — спросил он, не сводя глаз с Юри, который неумолимо краснел, сидя за столом и сжимая пальцами чашку чая. В отличие от Кацуки Алтын лгал спокойно. Хотя, по сути, и не лгал вовсе. — Прекрасно. Со Смирнитским не столкнулись, книги забрали, Плисецкого увидели. Все сделали и вернулись. — Еще куда-нибудь заезжали? В Юри, кажется, дыру просверлили. Глаза Никифорова поблескивали. Он намеренно смущал Кацуки. Конечно же, он и не знал вовсе, что тот задумал, просто заметил его волнение и теперь насмехался. Так что Кацуки немедленно встал и проговорил: — Пойду в душ. Обошел Виктора, а тот едва не поймал парня — настолько близко японец проскочил, и настолько же внимательно за ним наблюдал Витя. Все складывалось довольно неплохо. Юри привел себя в порядок, уложил волосы так, что лоб оказался открыт, и лишь пара тонких прядей падали на бледную кожу, высунулся из ванной, увидел Никифорова, который, сидя на кровати, расстегивал рубашку, и спросил: — Устал? — Да, — коротко ответил Виктор, взглянув на него, после чего добавил, — поработаю в кабинете. Занимайся своими делами. Юри кивнул, поправив на груди халат. Хотел уже подойти к шкафу, когда вдруг Никифоров спросил: — Там болит? Японец провел рукой по шее сзади, нерешительно кивая, но сразу добавил: — Не очень. То есть могло быть и хуже… то есть… — Я понял. — Никифоров встал, обходя Юри, чтобы пройти в ванную. — Хорошего вечера. Кацуки уставился в закрытую дверь. Даже холодок по спине прошелся из-за отстраненности Виктора, и Юри подумал, что, может, и не стоит воплощать свои задумки в жизнь. Однако он понимал, если не сегодня, то уже никогда и не решится. Прихватив из тумбочки смазку, Юри покинул комнату, спустился вниз, где уже никого не было, прошел в спальню и заперся. Прижавшись лбом к косяку, Кацуки попытался восстановить дыхание. Так, надо просто сделать это. Ничего страшного. Самому интересно. Кроме этого Юри ощущал, как закипает кровь в жилах. Предчувствуя реакцию Никифорова, он развернулся, подошел к кровати, из-под которой быстро вытащил коробку, дрожащими пальцами извлек вначале черный костюм, затем пушистые браслеты, ободок-уши и злополучный хвост. Ошейник покупать Кацуки напрочь отказался, когда консультант стала пояснять, что все берут еще и его. Вот уж точно, это ему не нужно. Халат соскользнул с плеч парня. Он взял костюм, путаясь, всунулся в это странное боди, в полной мере почувствовал себя идиотом, надел сразу уши, пригладив волосы и покончил с мягкими, приятными к коже браслетами. Парень присел на пол, держа в руках то самое, что более всего смущало — хвост. Пушистый комок имел металлическую «шишку» с притупленным острием, которую, собственно, и нужно было вставить в себя. Юри плеснул в ладонь немного смазки, протер до того продезинфецированную штуку, встал на четвереньки, ткнулся лицом в край кровати, даже простыню прикусил, и пару раз провел по анусу пальцами. Попробовал растянуть — болело. Даже будто обжигало. Но спереди ткань натянулась. Ему нравилось. Боль все же не была слишком сильной и до кровавых трещин вчера дело, к счастью, не дошло. Так что, проведя сзади металлом, охладив кожу, Кацуки сначала ткнул в себя кончик, а после широко распахнув глаза, вошел, вставив эту стремную штуку полностью. Попробовал с ней присесть, подогнув под себя ноги — больнее не стало. Зато теперь от ощущений внутри все вскипело. А когда Юри вставал, то от возбуждения подогнулись колени. Эта штука задевала чувствительную точку, так что Кацуки вполне мог не дойти даже до лестницы. Следовало поторопиться, что оказалось в самом деле невыполнимым. Он, дрожа всем телом, открыл дверь, высунулся в коридор, глубоко вдохнул и, не понимая, насколько мило виляет хвостиком, посеменил к лестнице. Чулки, что были в комплекте с костюмом, вызвали у Юри откровенный смех, так что эту деталь он проигнорировал. Просто шлепал босыми ногами по мягкому ковролину второго этажа и вид у него был при этом вовсе не томный, не нежный и даже не страстный. Глядел Кацуки исподлобья, вспотев и покраснев, взглядом самурая, готового вот-вот напасть, потому что сзади слишком массировало и стимулировало. Если это не проймет Никифорова, тогда Юри решит, что он просто ничтожество, неспособное удивить своего парня. Голос Виктора доносился из кабинета. Он говорил по телефону. Прислушавшись на миг, Юри поправил ушки, моргнул, стирая с лица суровое выражение, но вышло не очень, и когда он с силой толкнул дверь, та с грохотом врезалась в стену, привлекая внимание Никифорова. Юри, как стоял в дверном проеме, положив одну руку на косяк, а вторую — на талию, так и остался стоять, сверля Виктора темным жгучим взглядом, и признал себя достойным его внимания, поскольку выражение лица Вити нужно было немедленно запечатлеть на пленку. Это было нечто неописуемое и доселе невиданное. Виктор медленно встал, не сводя глаз с Кацуки. Тот вошел, наконец, захлопнув дверь и остановился посреди кабинета. Пальцы Никифорова проворно собирали со стола бумаги, при этом он говорил слегка охрипшим голосом, в котором звучали нотки суровости: — Да, непременно подпишем, если все детали будут улажены. В ином случае сделку расторгнем. Конечно. Да. Всего доброго. Откладывая телефон, Никифоров потирал пальцами губы, то ли улыбку скрывал, то ли облизнуться хотел, но на Юри больше не смотрел. Тот прошел дальше и, приложив титанические усилия, чтобы звучать и выглядеть, как можно соблазнительней, произнес: — Хозяин хочет покормить своего зайчика? Пусть лицо Виктора было непроницаемым, зато глаза выдавали все, а еще уголки губ, которые едва заметно подрагивали, и кроме этого — кадык: Никифоров сглотнул. Он поднял взгляд на Юри, вначале несколько секунд смотрел в лицо, отмечая все детали — сухие губы, частое дыхание, лихорадочный румянец — а после скользнул ниже. Склонил голову набок, глядя на бедра. — А чей это зайчик? — спросил он, возвращаясь к лицу Юри. — Ваш. — Я хозяин этого зайчика? — вроде бы включился в игру Виктор. — Правда? — Правда. Хозяин. Юри неплохо вжился в роль. И, надо признать, Никифоров вскипел, отмечая, насколько тот возбужден. Он заинтересованно сощурился. — Что ж, хорошо, — опустился в кресло, — покажи хвостик, зайка. Юри тут же покорно крутанулся на месте, показывая зад. Никифоров отметил поплывшую по внутренней стороне бедер смазку. Теперь уже скользнул кончиком языка по губам и позвал: — Иди сюда. Юри подошел к мужчине, и тот потянул его за руку, приглашая присесть. Кацуки перекинул ногу через колени Виктора, сел, и тут же вскрикнул от неожиданности, потому что Никифоров, съехал чуть ниже, подтянул Юри к себе и, положив ладонь на хвостик, надавил. Кацуки толкнулся своей грудью в грудь мужчины и с присущим ему простодушием пропищал: — Вик-тор… прос-тишь меня? — и опустил глаза, заслезившиеся от удовольствия, поскольку ладонь Никифорова все еще дергала за хвостик. Мужчина, улыбаясь, прикусил губу и отрицательно качнул головой. Подернутый желанием взгляд был глубоким, но казался непоколебимым. — Очень плохой, хитрый зайчик, — пробормотал Никифоров, — использует запрещенные приемы. Может, тогда и я поступлю так же? Виктор подцепил зубами кожу на плече Юри, оставляя розоватую отметину. Не больно, однако возбуждало. — Витя, прошу, — насупился Кацуки. — Ну что ты, никогда ни о чем меня не просил, с чего уж начинать? — посмеивался Виктор. Он потянул парня на себя, затыкая ему рот поцелуем, полностью всю ладонь прижал к хвостику и принялся интенсивно давить, от чего у Юри глаза на лоб полезли. Он закричал и впился пальцами в плечи Виктора, почти раздирая ткань его рубашки. Кацуки орал, чтобы тот прекратил, но раз за разом Никифоров ловил рот парня, фиксируя голову свободной рукой, в итоге сжал пальцами его волосы. Теперь Кацуки не мог увернуться. Задыхался и вздрагивал, пока Виктор использовал свою силу. Но вот грубого в его движениях не было ни доли. Все, конечно же, в некоторой степени граничило с жестокостью, но Витя в этот раз не перебарщивал. На этот раз Кацуки чувствовал самоконтроль Виктора. В какой момент раздался звук расстегиваемой молнии, Юри не помнил, но то, что из него выдернули хвостик, он явственно ощутил. Опять вскрикнул, сжав ягодицы, но Витя, поглядев вниз, приподнял парня, отодвинул в сторону и без того узенькую полоску боди, и внутрь ткнулась горячая головка. От острых ощущений у Юри глаза закатились. Кто у кого здесь прощения просить пришел? Кажется, теперь уже не имело значения. Виктор брал, что хотел, а об остальном не особо заботился. Внезапно Кацуки изумленно натянулся, потому что Витя обеими ладонями обхватил его лицо, нежно поглаживая большими пальцами скулы, губы, скользя по ресницам, от чего японец часто моргал. Смотрел Никифоров прямо в глаза, в глубину, при этом плавно подаваясь Юри навстречу. В сравнении с тем, что было прошлым вечером, это оказалось совершенно противоположным. Кацуки даже не знал, как реагировать. Но Никифоров, слегка улыбаясь, поцеловал подбородок Юри и, зарывшись лицом в ложбинку между плечом и шеей, обхватил ягодицы парня обеими руками, вдавливая его в себя. Долго и с молчаливыми взглядами… Юри давно пришел к разрядке, но Никифоров все продолжал, целуя вспотевшую кожу Кацуки, не отпускал его, прятал глаза, потом снова глядел на Юри, обнимал. Кацуки даже не по себе стало… Будто… будто Виктор жалел его. Окончательно в том, что с Виктором творится что-то непонятное, Кацуки убедился, когда тот, шумно выдохнув и дрогнув от оргазма, замер, прерывисто дыша, и произнес спустя пару долгих минут: — Нам нужно поговорить. Прозвучало не к месту, не вовремя. Совсем не это нужно говорить в таких случаях. Но Кацуки молча кивнул, осторожно встал, оставляя на брюках Никифорова следы жарко проведенного времени, и пошел прямиком в спальню, чтобы немедленно принять душ и переодеться. Виктор так и остался сидеть в кресле, не понимая своих чувств. Он или презирал себя за то, что воспользовался неосведомленностью Кацуки, или считал, что поступил правильно, продлив счастливые минуты. Но одно точно знал — сейчас придут тяжелые дни. Прикрыв глаза, Никифоров обошелся пока что одними лишь салфетками, поправил одежду, встал и отвернулся от двери. Солнце садилось. Юри долго не приходил. Никифоров решил дать ему это время. Он все стоял и смотрел на ускользающий за линию горизонта огненный шар. После, подумав, что Кацуки слишком уж задержался, покинул кабинет и направился в спальню. — Взгляни, как красиво, — пробормотал Юри, сидя на подоконнике, когда Виктор тихо вошел в комнату. Он медленно приблизился к нему, встал рядом и сказал: — Наш совместный закат. — Да, а ты обещал рассвет, — повернулся японец к Виктору. — Я выполню обещание. — Кивнул Никифоров, помолчал, а после продолжил. — Юри, утром мне поступила информация из Японии. Я не говорил тебе, поскольку должен был проверить. — Кацуки почувствовал, как внутри все натянулось. Страх сжал сердце. Глаза Виктора были непривычно теплыми и внимательными. — Буквально около часа назад эта информация подтвердилась. Юри. Твой отец. Он умер. — Что? — даже хохотнул Кацуки, свесив ноги. Он смотрел на Виктора, не понимая, что сейчас произнесли вот эти губы. Из вишневых глаз так внезапно скользнули слезы, что Юри даже не успел ничего сообразить. Он не моргал, глядя на Витю. — Что ты такое говоришь? Никифоров угрюмо молчал. — Я… я… мне… — резко заморгал Кацуки, как будто опомнился. Юри кашлянул, дернувшись, и положил руку на горло. Затем спрыгнул на пол, нечаянно задел плечо Никифорова и, сделав пару рваных шагов, ринулся прочь. Виктор опустил голову, тяжело втягивая воздух, и сжал пальцами переносицу. Идти за Юри смысла не было: вначале он позвонит в Японию, а уж после будет реветь в одиночестве. В ушах Никифорова все еще стоял тот давний крик — «мама». Вот теперь Юри Кацуки один. Мужчина еще с минуту полюбовался заходящим солнцем и вышел. Все же за Юри следовало присмотреть. А кто это сделает лучше других? Плисецкий, без сомнений.***
Юри дозвонился до кого-то, сам не понял, до кого именно. Девушка представилась именем Минако, утверждала, что была хорошей подругой Тошии, но Кацуки, даже будучи ошарашенным трагичной новостью, почуял неладное. Он был почти на сто процентов уверен в том, что эта женщина являлась супругой или любимым человеком отца. Не акцентируя на этом внимания, ведь Тошия давно показал свое малодушие и трусость, Юри расспросил о похоронах, сухо сообщил Виктору, что ему нужно быстро оформить документы для выезда за границу, и тот пообещал уладить этот вопрос как можно скорее. Дело затянулось на лишние восемь часов. Кацуки остро реагировал на это, даже Плисецкого к себе не подпуская. Ел на «автомате», пил воду, сидел и молчал целыми часами. Юри не был погружен в эту драму, поскольку Тошия проявил себя в прошлом не лучшим образом, но это все же был его родной отец, и Кацуки чувствовал себя обязанным успеть на похороны. Если бы кто-то спросил, что он думал по поводу всего этого, Юри ответил бы: «Ничего такого. Просто хочу посмотреть на него. Я давно не видел отца. Хотя бы сейчас взглянуть». Когда погибла мама, он не мог прийти в себя, чувствуя в груди почти физическую боль. Если бы выпал шанс, он ни за что не попросил бы у матери зайти в отдел игрушек. Тот пудель, та плюшевая игрушка… Юри давно сжег ее. Он сделал это почти ритуально, то есть таким образом наказал пуделя за смерть мамы. Но в самом деле Кацуки наказывал себя. И это наложило на его характер, на его личность большой отпечаток. Будь то Смирнитский, унижавший его, будь то Виктор, использовавший порой в отношении его моральный прессинг — все одно, Юри считал себя заслужившим подобное отношение. Раз за разом он наказывал себя вот этими Смирнитскими и Никифоровыми. Он кричал мысленно: «Не спасайте меня!», отмахивался от помощи, упирался. Он боялся стать нормальным. Очень боялся признать себя невиновным в гибели мамы. Никто этого не понял бы, скажи Юри это вслух, потому оставалось лишь срываться на Викторе и наблюдать, как тот заводится и приближается к опасной грани, грозя уничтожить Юри. Как же Кацуки хотел жить нормально, но так уже не будет никогда, потому что его сломали еще в детстве. Он — поломанная игрушка и не имеет значения чья. Плевать. Юри было так плевать на это. Он чувствовал себя опустошенным. Еще и Юрка со своими этими глазами-изумрудами, наполненными состраданием. Катись оно все. — Юри, едем, — прозвучал мягкий голос Никифорова, который заглянул в спальню. Плисецкий, сидя у кровати, оглянулся на него, а после посмотрел на Кацуки. Тот кивнул, встал с постели, взял с тумбочки телефон и поплелся к двери. Но не вышел — остановился рядом с Виктором. — Не смей меня жалеть, — жестко отрезал Кацуки. Голубые глаза сверкнули пониманием. — Даже не подумаю. Сам справишься. Юри кивнул, отвернулся и, выходя, добавил: — Мне помощь с работы выделили, я сам оплачу перелет. — Билеты куплены. — Значит, вот, — резко вынув из кармана джинсов смятые купюры, процедил Юри и, подойдя к Виктору, схватил его за запястье. — Возьми. Я возвращаю. Никифоров стерпел выпад Юри, думая, что сейчас тому можно почти все. Потом с него спросит. Молча принял деньги, сунул их в карман брюк и указал кивком головы на дверь. — Поспешим. — Виктор, — окликнул Плисецкий, поднявшись, и мужчина оглянулся на него, — береги его там, ладно? — Не сомневайся. Присмотрите за домом. Дверь за Виктором захлопнулась. Юрио сжался от боли за друга, рухнул на пол, уткнулся лицом в матрац и зарычал в голос, выпуская тяжелые эмоции наружу.