***
Юри должен был прилететь только утром, так что Плисецкому, изрядно поднадоевшему отсутствие Алтына, который разбирался с какими-то очередными поручениями Никифорова, оставалось лишь засобираться домой. Погода была ветреной, впрочем, обычное дело для города на Неве. Однако в этот день, вероятнее всего, должна была налететь буря. Небо угрожающе темнело, кроны деревьев раскачивались, создавая жуткий шум, а порывы ветра швыряли в лицо песок. Юрио волновался за Кацуки. Как он там? Не передрались ли с Никифоровым? Не привезет ли тот хладный труп японца? И все такое прочее посещало голову Юры. Так что бездействовать он совершенно не мог, поэтому направился в город. Благо, отец машину не отнял. Уж больно не хотелось просить Отабека об услуге, денег-то на такси Юрка не взял. Однако, плюхнувшись за руль, парень втянул носом аромат любимого освежителя, улыбнулся и, открыв бардачок в поисках резинки для волос, обнаружил там пятьсот рублей. — Надо же, — усмехнулся Юрка, — мороженку умять, что ли? — Далеко собрался? — в открытое окно машины принесло голос казаха, и Плисецкий дернулся, резко повернулся к нему и выпалил: — Так Богу душу отдать можно, идиотина! Чего пугаешь? Алтын остался серьезным и непроницаемым. Юрио немного напрягся, но добавил уже спокойнее: — Отойди, а то по ногам проеду, — и завел двигатель. Алтын же неожиданно открыл дверцу и жестом руки поманил парня из машины. Плисецкий смотрел на него в полном непонимании и с места все-таки решил не двигаться. Тогда Отабек кивнул, мол, ясно, и, мягко взяв Юрио за руку, вытащил того силой. — Ну какого хрена на тебя накатило, лютый? — Юр, — перебил Алтын, наблюдая, как розовеют скулы парня, — оставь машину. Давай на моем мотоцикле куда-нибудь съездим. — Это куда? — вытянулось лицо Плисецкого, который вообще не узнавал сейчас парня напротив, будто того подменили — мялся, скромничал, брови сводил на переносице. — Ну… — потер шею казах, опустив голову, — куда ты хотел поехать до того, как я появился? Юрка оглянулся назад, глазами натыкаясь на открытый бардачок, посмотрел на Отабека и произнес: — Мороженого собирался поесть. — Вот! Давай вместе! — внезапно выпалил Алтын, и Юра даже отшатнулся от такой эмоциональности. — Э-э… да, давай. Только, может, на мотоцикле в такую погоду опасно, нет? — Я буду внимателен, — уверенно заявил Отабек, прикрывая дверцу машины Плисецкого, — обещаю. Юра все еще подозрительно косился на Алтына, когда тот вышел из дома, там, видимо, распорядившись насчет завтрашнего приезда Никифорова, приблизился к Юре и протянул тому второй шлем. — Готов? — Угу. Отабек обошел свой черный агрегат, уселся на него и дождался, когда парень устроится позади него, затем оба в молчании надели шлемы, и рев мотора пронесся по округе, резко обрываясь где-то вдали из-за шквалистого ветра.***
Все время, пока Отабек мчал по улицам Санкт-Петербурга, умело лавируя между машинами, его мысли занимало дело, порученное Виктором. Как умудрился капитан Пантелеенко выбрать такую опасную дорожку? Никифоров, разумеется, выступал за справедливость, но тут дело принципа, ведь капитан был так или иначе связан со Смирнитским. А уж раз все так обернулось, Виктор точно не уступит, не сможет признать свою вину. Бескомпромиссный вариант. К тому же, что уж скрывать, Никифоров был человеком, избалованным успехом и капризным, от природы имея талант добиваться своего. Вот поэтому Алтын и беспокоился. Свернув в переулок, где дома теснились один к другому, ютясь у самой дороги, Отабек сбавил скорость, и автоматически руки Плисецкого, вцепившегося в казаха, немного расслабились. Как только мотоцикл встал на месте, Юра и вовсе отодвинулся, спрыгнул и размял от напряжения затекшие ноги. На миг оба замерли: Юрио, стоя справа от казаха, и тот, все еще восседая на мотоцикле. — Ты чего? — качнул головой блондин, говоря очень громко, поскольку оба были в шлемах. — А ты чего? — карие глаза стали еще более узкими, и Юрио понял, Отабек улыбается. Наконец казах отвернулся, подпер мотоцикл, снял шлем и, отдав его Плисецкому, спросил: — Ты какое мороженое любишь? Плисецкий опять почувствовал себя глупым подростком, смущенно замялся, но ответил быстро и четко: — С карамелью, — и добавил, — ты это, в стаканчиках пластиковых бери. — Хм, хорошо, — отчего-то усмехнулся Алтын и исчез в неприглядной кафешке, которую Плисецкий и не заметил бы, будь поздний вечер. Но время в самом деле близилось к шести часам, а погода портилась все быстрее. Первые крупные капли холодного дождя упали за шиворот худи Юры, когда Алтын как раз вышел из кафе. Блондин ссутулился и проговорил, снова надевая шлем: — Ну, и что будем делать? Казах сощурил глаза, поглядев в небо, и пожал плечами: — Держи мороженое, поедем быстрее домой. — Какое домой? Сдурел? Нас сейчас зальет! И вообще, как я буду держать обе порции? — Ну ты же вроде рисковый парень, мне так показалось, — спихнув на Юрку стаканчики с мороженым, прокомментировал невозмутимый казах, еще раз покосился на небо и быстро уселся на мотоцикл. — Шевелись, а то твои предсказания сбудутся. Плисецкий, плюхнувшись позади Алтына, обхватил того за талию, намертво прилипая к спине парня, и проворчал: — Прибью тебя, если разобьемся. Казах уже не услышал, поскольку завел мотор и, медленно отталкиваясь ногами, выкатил из подворотни. Затем, как оголтелый, рванул в поток машин и получил в спину пронзительные звуки клаксонов, наверняка еще и обматерили все, кому не лень. Плисецкий тоже проорал в голос трехэтажным матом, зажмурился, позорно признавая поражение, и стиснул пальцами ледяные стаканчики с мороженым. Чтоб его, это мороженое, вот уперлось оно Юрке. Если б не это, то и бояться было бы нечего. А испугаться Юре пришлось по-настоящему. Когда парни, мчась под проливным дождем, опасаясь сверкающей в небе молнии, пересекали широкий Невский проспект, вдруг что-то пошло не так. Асфальт был мокрым, а Отабек спешил. Это он уже потом уверял Юрку, что все было под контролем, но поначалу… Резко ударив по тормозам, черный «Опель» справа боком понесло прямо на притормозивший на красный сигнал светофора мотоцикл Алтына. В голове того словно что-то вспыхнуло, мгновенная хладнокровная реакция вынудила его, избегая, вероятнее всего, смертельного столкновения, рвануть с места и под визг шин затормозивших машин, проскочить на красный свет. Только Богу известно, как это ребят пронесло, но Плисецкому, в какой-то момент показалось, что он ногой задел бампер одного из автомобилей. На спине парня выступил холодный пот. Он мысленно проклял Алтына по седьмое колено, и как только тот, промчавшись еще где-то с километр, медленно въехал во двор, Юра буквально упал с мотоцикла, отпустив Отабека. Он плюхнулся на землю, сдирая локти, но мороженое не уронил — вот еще, напрасно, что ли, рисковали — и будто взбесившийся котенок врезал казаху ногой по коленной чашечке. Тот согнулся от боли, ухватившись за место ушиба, и расхохотался, после снял шлем и поглядел на Юрио. А тот, пыхтя, опустил-таки стаканы на землю, сдернул свой шлем тоже, и резко им же запустил в казаха, который не мог никак успокоиться. — Да тише, тигр, все, — давясь смехом, проговорил Алтын, слез с мотоцикла и, повесив оба шлема на руку, второй, свободной рукой поймал брыкавшегося, но молчаливого Плисецкого. Что-то было не так. А где маты? Где крики? Почему это Юрка молчит? Насторожившись, Алтын наклонился и заглянул Юре в лицо, а тот, красный, словно помидор, таращился себе под ноги. — Юра, ты чего? — встревоженно поинтересовался Отабек. — Испугался? — А ты что думал, — сквозь зубы процедил парень, — бессмертный или как? — И в сердцах пнув ногой стакан мороженого, пошел к двери парадной. — Придурок. Казах смотрел ему вслед, с любопытством наблюдая, как Юрка пытается открыть дверь с кодовым замком, а парень словно только сейчас увидел, что приехали они в довольно неплохой район с отреставрированными зданиями и добротными металлическими дверями. — Ну, и где мы? — рыкнул Плисецкий и тут же ошарашенно открыл рот, потому что Отабек, обойдя его и уже набирая код, ответил: — У меня дома. — Распахнул дверь. — Добро пожаловать, Юра. Сбитый с толку парень прошел в чистую парадную, доплелся до лифта с кованой витиеватой решеткой, а когда Отабек нажал кнопку с цифрой три, Юра тихо пробубнил: — С чего это мы к тебе… И ты это, мороженку подобрал? Дурак. — Дурак-не дурак, а свидание хочу по-человечески завершить. Ты мокрый, как облезлый кот из подворотни. Свидание. Что? Свидание? — Бек, ты чего-то попутал? Алтын промолчал, подтолкнул парня к распахнувшимся дверям, и тот вышел на теплую, хорошо освещенную лестничную площадку. Учтиво вытер ноги об резиновый коврик, пропустил казаха, чтобы тот отпер замок квартиры, и, оказавшись в сумраке прихожей, совсем оробел. Он стоял и тихо теребил низ мокрого худи, чувствуя, как продрог, а квартиру вдруг залил яркий свет. Шмыгнув носом, Плисецкий, который ни за что не хотел выдать своего смущения, но, тем не менее, давно его выдал, снял кроссовки и подождал, когда Алтын скинет свою куртку. Только после этого казах оглянулся на застывшего у двери Юру. — Так и будешь таращиться на меня испуганными глазенками? Плисецкий со свистом втянул воздух и выпалил, будто бы с претензией: — Ты что, правда на свидание меня пригласил? Повисла пауза. Карие глаза Отабека ничего не выражали. Он только томно моргнул, чуть дернул уголком губ, будто бы умиляясь по-детски смущенным Юрой, и уверенно признался: — Да. Именно так. Секса не будет, обещаю. — То есть как это… Блин, я не то хотел сказать! — крикнул Юрио, широкими шагами обогнул Алтына и прошел на просторную чистую кухню. — Не сюда, — последовал за ним и хозяин квартиры, поставил на стол несчастные стаканчики мороженого, сорвал с них крышки, оставив лакомство растаять, и уточнил, — идем, переодеться нужно. Плисецкий смог выдохнуть, лишь оказавшись в ванной. — Херня какая-то, — интенсивно потея, пробормотал он, умылся, низко склонившись над раковиной, и насухо вытерся. Постоял, подумал, в уме прокручивая слова Алтына, недоверчиво цокнул и оделся в футболку и шорты, предложенные Отабеком. Когда парень прошел в небольшую комнату, то успел зацепить конец разговора, и Бек тут же распрощался с собеседником. — Виктор звонил, — зачем-то пояснил казах и указал Юре на диван, мол, садись, чего встал, как вкопанный, а Плисецкий решил довести дело до конца. — Эт самое, Бек, — не очень-то уверенно начал парень, но казах, вдруг посуровев, перебил его: — Юра, сядь. — Плисецкий невольно подчинился. Уж слишком внушаемым был голос Алтына, и если он хотел, то умел сказать так, что у Юрки мурашки по спине бежали. Вот оно — тлетворное влияние Никифорова. — Я повторю еще раз. Это свидание, и если ты не против, я хотел бы продолжить. Хотя бы… хотя бы попробовать. Юра сглотнул. Молчание повисло надолго. Казах ковырял ложкой мороженое, не поднимая глаз на Плисецкого. Прошло достаточно времени, чтобы блондин успокоился, все обдумал, пусть и на скорую руку, и ответил: — Ладно. Свидание, так свидание. А пожрать есть? Алтын бросил на Юру искрящийся весельем взгляд и не удержался — опять зашелся громким смехом. — Есть конечно. Сейчас покормлю тебя, бедняга.***
Юри валился с ног от усталости, так что, приехав в Репино, едва смог нормально поздороваться с Фельцманом и Барановской — женой Якова, которая грозно поглядела на Кацуки, с порога выпалив: — Где Юрочка? Виктор тут же мягко обнял парня за плечи и, пробормотав ему на ухо: «Иди наверх», подтолкнул того к лестнице. Юри уговарить не пришлось, он поплелся к лестнице, проигноривав выпад тетушки Плисецкого, и позволил Никифорову самому разобраться со своими гостями. Виктор проводил Юри взглядом и, только после того, как парень скрылся наверху, взглянул на женщину, некогда слывшую первой русской красавицей. — Милости прошу, — улыбнулся Витя, будучи не менее уставшим, чем Кацуки, и указал рукой на диван в гостиной. Они как раз топтались у двери в просторную комнату. В отличие от Лилии ее супруг чувствовал себя свободно и не выглядел надменным в отношение Никифорова, а вот женщина кривила губы и все время косилась на статного блондина. Виктор, выдохнув, упал в кресло и, потерев правый глаз, сонно проворчал: — Яков, давай быстро, ладно? Я дико устал. — Да мы и в самом деле не задержим тебя, — согласился Фельцман, и Никифоров тут же добавил, предупреждая: — Я не в настроении. И экономку на сегодня отпустил. Она, вероятно, наготовила там всего, но, видит бог, Яков, я правда не настроен сегодня принимать гостей. А что касается Юры, — посмотрел Виктор на Барановскую, — то это лучше узнать у Алтына. Они вместе время проводят. Лилия поджала губы, неизменно оставаясь непримиримой с выбором ориентации любимого племянника, но Фельцман давно на это плевать хотел. Он любил Юру, и все эти нюансы с его предпочтениями мужчину ничуть не волновали. Его волновало сейчас отсутствие племянника. — А я думал он тут, — прокряхтел Фельцман, встал и почесал лысину. — Лиля, едем. Наверное, в квартире засел. — И посмотрел на Никифорова. — А Леша-то ждет тебя для проверки поставки. Опять Бабичева напутала в бумагах. — Мила в бумагах не путает, — качнул головой Виктор и тоже медленно поднялся, — там приемщик товара мозгов не имеет. — Ну, это ваше дело, разбирайтесь. — Взгляд на супругу. — Поехали. Никифоров вышел из гостиной вслед за парой и уже пошел бы наверх, но Яков, выпроводивший Лилию за дверь, вдруг окликнул его: — Витя, береги ты себя, а, честное слово, страшно порой. Никифоров даже обалдел от услышанного. Никогда Фельцман не проявлял таких чувств, чтобы вот прямо позаботиться о Викторе. — Ты о чем? — нахмурился Никифоров. Яков с досадой цокнул, оглянулся на дверь и, понизив голос, произнес: — Вот бегаешь за этим мальчишкой, а весь криминальный мир насмехается. Тебя уже слабаком называют. Виктор на миг задумался, задрал голову, будто изучая стену, а потом хмыкнул и ответил: — Забавно, Яков, что ни один из них не сказал мне этого в лицо. Видимо, бояться даже такого слабака, как я, вполне в их духе. — Ну и спокойствие, Виктор, удивительно просто, — цокнул мужчина, отворачиваясь, а Никифоров тихо рассмеялся. — Пока обо мне говорят — все нормально. Когда обо мне не говорили? Фельцман оглянулся, а Виктор уже поднимался наверх. — И что с того? Заговорят о мальчишке, пойдешь шеи сворачивать? Виктор даже не притормозил, как шел, так и пошел дальше, только бросил, все так же посмеиваясь: — А надо будет и посворачиваю, не сомневайся. — Ух, балбес, — себе под нос пробормотал Фельцман и поторопился за супругой, которая наверняка уже рвала и метала. Никифоров отыскал Юри в другой спальне, чему несказанно удивился. Почему это он пришел в восточную часть дома? Парень сидел на невысоком подоконнике, переодетый и с влажными после душа волосами. Он сонно поглядел на Виктора, как обычно щурясь без линз, и мужчина, прикрыв за собой дверь, поинтересовался: — Почему не лег? — Тяжело без тебя, — проговорил Юри, отворачиваясь, и снова уставился в окно. — Вить, давай завтра рассвет встретим. — Вновь поглядел на Никифорова. — Можно? В этом «можно» было столько мольбы, что Виктор оторопел. Теперь стало ясно, по какой причине Юри разместился сегодня именно здесь? Мужчина молча смотрел на бледного Кацуки, и понимал, как сильно щемит в груди, ведь этот паренек в самом деле любит его. Вот любит и все. Настоящей, сильной и безмерно искренней любовью. Он был тогда ранен холодностью Виктора, и Виктор понимал это, но какое-то внутреннее воспитание, какие-то принципы не позволяли ему пожалеть Кацуки в тот момент. Никифоров будто спятил, будто хотел уколоть Юри побольнее, закалить его. Ведь он так наивен, так беззащитен перед миром. Ну зачем тогда этому мальчишке нужен он, Виктор, если тот все упрямится, не поддается? Сам да сам. А Витя что? Приложение? Глупости, ей-богу. Им правда пора решить этот вопрос, иначе оба с ума сойдут. — Можно, — добродушно и ласково улыбнулся Никифоров, поманил Юри рукой, мол, иди в постель, и парень покорно переместился в сторону кровати, отбросил одеяло и спрятался под ним, тут же томно выдохнув. Никифоров присел на край, спиной к Юри, взял телефон и набрал Отабека. — Да, уже в Репино… — произнес Виктор, зевая, — угу, спать будем… Как хочешь… Да, только безопасность обеспечь. И это, Бек, Юрку-то из своего логова выпусти, засранец. Его Фельцман ищет. Но это еще куда бы ни шло, его и Барановская обыскалась… — Короткая пауза. — А что, дорогой ты мой, я мог им сказать, если очевидно — ты отвез его к себе. Сейчас Яков квартиру Плисецкого проверит… Кстати, ты знал о той квартире? Ну я так и подумал… Ох, Алтын, ты похлеще меня будешь… Давай, до встречи, выключаю звук, меня нет до следующего утра… — Снова недолгое молчание и: — Тебе того же. Юри все еще не спал. Смотрел в спину Виктору, и мужчина, отложив мобильный на тумбочку, оглянулся через плечо. — Я, как погляжу, ты слабо устал, Юри, — вскинул брови Виктор, стянул футболку и добавил, вставая, — я в душ. Отдохни уже. Кацуки так и молчал, немного напрягая Витю, но тот быстро исчез в ванной. Был там недолго, Юри даже толком задуматься не успел, а когда Виктор вернулся, то даже глаза закатил, обнаружив парня в той же позе. — Что такое? — спросил он, взъерошив свои влажные волосы полотенцем. — Хочешь поговорить? — Нет. — Выпьешь? — Нет, спасибо. — Тогда… — Витя, просто ложись, ладно? — чуть раздраженно выпалил Кацуки, от чего Никифоров замер, затем рассмеялся, отбросил полотенце и юркнул под одеяло. — М-м-м… ты такой теплый, — проворковал мужчина, притянув японца к себе, а тот сполз пониже — как заметил Витя, он делал так всегда — уткнулся носом в его грудь и, обдавая кожу теплым дыханием, пробормотал: — Спасибо. Никифоров чувствовал, насколько Юри сейчас уязвим, открыт и беспомощен, поэтому просто погладил того по голове, приподнялся и зарылся носом в мягкие волосы, коротко целуя того в макушку — тоже стало привычкой. В этот момент Витя вдруг представил жизнь без Юри, и как-то даже не вышло. Попытался еще раз вычеркнуть его, и в горле застрял комок. Не хочет он без него, не получится. Пусть хоть как, хоть с обидами и претензиями, со скандалами, кулаками, но вот чтобы всегда было это тепло в постели, этот шелк волос, эти карие вишни с неизмеримой глубиной, так многообещающе смотрящие на него. А Юри как раз смотрел. Прямо сейчас и смотрел Вите в глаза, задрав голову. Лежал и таращился. Ни капли боли, ни единой попытки вызвать жалость. Это был взгляд, действительно наполненный благодарностью. Виктор не любил громких слов, а вот эти глаза любил. Всем своим ледяным сердцем. — Ну ты спать собираешься или нет? Подниму встречать рассвет, вот тогда только попробуй не встать — накажу, — беззаботно предупредил Никифоров, прикусил кончик носа Кацуки и, крепко обняв его, тут же отпустил, устраиваясь поудобнее, то есть растянулся на спине. Юри, как и ожидалось, прильнул сбоку, ни на секунду не отлипая от Никифорова, поерзал еще немного, и не успел Витя заметить, как тот уже тихо засопел. — Какая прелесть, — шепнул себе под нос мужчина, покосившись на черную макушку, осторожно потянулся к тумбочке, взял телефон и, проверив, во сколько будет рассвет, настроил будильник на нужное время. Затем поправил на японце одеяло, натягивая на плечи, и тоже притих, медленно погружаясь в сон.***
Темноволосый парень, протиснувшись сквозь толпу у бара, приметил Марию, сидевшую за одним из столиков, что были расставлены сразу за танцполом. Он расхлябисто приблизился к ней, отодвинул кресло и, грубо плюхнувшись в него, уставился на женщину. Темно-карие глаза его сверкали и выражение их было абсолютно не читаемым. Никифорова привыкла к тому, что разбирается в людях — опыт совместной жизни с Виктором помог — но этот парень не поддавался психоанализу, что вынуждало Марию задуматься — не психопат ли перед ней? Это было вполне допустимо, особенно если учесть, как Смирнитский любил нарываться на гнев Виктора. — Чем обязан? — проговорил парень, потянулся, взял зубочистку, вонзил ее в оливку и отправил ту в рот. Жевал он нагло и глядел прямо в глаза Маше, а она хмыкнула, осторожно огляделась по сторонам, вынула из сумочки белый конверт, в котором была некоторая сумма наличных, и подсунула его Смирнитскому. Он тут же забрал конверт, спрятал в кармане брюк и снова уставился на женщину. Лицо Смирнитского все еще было в плачевном состоянии. Припухший, с синяками и ссадинами он выглядел куда опаснее обычного, разве что глаза сверкали по-прежнему жутко — черные, непроницаемые. Никифорова даже содрогнулась, подумав, как страшно было японцу вот с этим отродьем. — Кирюша, сладенький, — подперев подбородок рукой, елейно пропела Мария, — сделаешь, как договаривались? Если сделаешь — доплачу. — Ты обещала отмазать меня, если что-то пойдет не так, — ответил парень, — я помню об этом, и ты не забудь. — Конечно-конечно, — фальшиво улыбнулась Никифорова, и Кирилл встал, взял еще одну оливку, подмигнул Маше и пошел к выходу. — Козел, — в сердцах прошипела женщина, следя за ним взглядом, — какой же козел.