Russian Roulette

      Утро тронуло занавески скупыми розоватыми всполохами. Шторы никто не задернул, так что солнце, которое медленно всплывало над горизонтом, тут же растревожило спящего Юри. Виктор, успевший отключить будильник до того, как тот затрезвонил, оглянулся на парня. Кацуки зашевелился, уловил аромат кофе, приоткрыл один глаз, увидел смутный силуэт полуголого Виктора, перекатился на спину, раскинул руки и просипел: — Уже? — Да, вставай, котлетка, — мягко позвал Никифоров, и кровать прогнулась под его весом, когда он навис над Юри. Тот наконец разлепил веки и зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони, а после завис, глядя в бирюзовые глаза. Платиновая челка была взлохмачена, что означало, Виктор и сам недавно проснулся. — Давай же, Юри, — Никифоров ткнул пальцами в ребра парня, пощекотав его, и японец, дернувшись, сшиб опиравшегося на руки мужчину. — Не буянь, самурай, идем смотреть на солнце, — рассмеялся Виктор от такой утренней неуклюжести Юри и ловко спрыгнул с кровати. Кацуки тоже вскочил, сбегал в ванную, вернулся уже умытый, присел на подоконник рядом с Никифоровым и принял от него чашку кофе. Виктор смотрел на Юри, будто изучая его, а Кацуки, все еще сонный и слегка припухший — от этого ассоциировался с плюшевым мишкой — безмятежно глядел в свою чашку. Затем встал, повернулся лицом к рассвету и медленно отпил горячего напитка. Корица и что-то очень приятное, сладкое, будто карамель, обволокло язык, и все вкусовые рецепторы Юри мигом среагировали на такую вкуснятину. Он вскинул на Виктора восторженный взгляд и широко улыбнулся, при виде чего Никифоров едва не выплеснул кофе через нос. Он кашлянул, тихо рассмеялся и сказал, качая головой: — До сердечного приступа доведешь, негодник. Как ты потом будешь без меня жить? — Забавно, — усмехнулся японец, переводя взгляд за окно, — опять ты смотришь со своей колокольни. Никифоров подался вперед, ухватил Юри за низ майки и, подтянув его к себе, обнял, говоря: — Может, это потому, что я не представляю, как оставить тебя? Кацуки вздрогнул, покраснел и уставился мужчине в глаза своими огромными вишневыми глазищами, а черные брови взметнулись вверх, то есть вот сейчас Юри был в самом деле изумлен. — Ну перестань, солнышко, — хмыкнул Витя, — смотришь, как на идиота. Прям неловко. Я же не зверь, тоже сердце имею, и, между прочим, оно не из камня, чтобы ты знал. — Никифоров коснулся кончика носа Юри губами, обдавая того кофейным ароматом, и посерьезнел, произнося: — Давай обсудим твое признание, Юри. Парень почти сжался, что, конечно, не укрылось от внимания Никифорова. — Странный ты, — пробормотал Юри, — то не подпускаешь к себе, то вот так внезапно… — Если не хочешь, не будем, — тут же отчеканил Виктор и уставился в окно. Вот ни единый мускул не дрогнул на его лице, а Юри каким-то образом сразу понял, что Виктор раздражен. То ли это из-за чуточку потемневших глаз, быстрый взгляд которых скользнул по лицу парня, то ли дело в линии плеч — мышцы напряглись. В любом случае, Юри боялся повторять свое признание, но и умолчать было бы глупо, так что он поставил чашку на подоконник, осторожно обнял Никифорова со спины и ткнулся лбом между лопаток. Тепло обнаженного по пояс тела Виктора обволакивало, и Кацуки тихо выдохнул, а после сказал: — Что ты хочешь узнать? Не лгал ли я? Не пытался ли спасти себя, когда бросил те слова? — Никифоров отпил кофе, стоя в той же позе, и промолчал. Тогда Юри добавил: — Не спасался. Я говорил искренне. Но ты так отреагировал, что сомневаюсь, выйдет ли повторить. То есть… хватит ли у меня смелости… я не знаю... — Настолько сильно меня боишься? — произнес Виктор задумчивым тоном и, мягко расцепив руки Юри, повернулся к нему. — Почему ты боишься только после разборок? — сощурил он глаза. — Так сложно вовремя уйти? Я остыл бы, пришел в себя и не было бы никакого принуждения. Нет, не пойми меня неправильно, Юри, — тон Никифорова теперь звучал так, словно тот вгонял гвозди в крышку гроба Кацуки, — о том, что случилось, я не пожалел ни на секунду. Мне нужно было доказать себе, да, в первую очередь себе, что ты все еще хочешь меня. Так что не надейся услышать извинения. Я ни к чему тебя не принуждаю, разве не так? Ты сам не против. Кацуки понимал, что сейчас они вновь могут наговорить друг другу гадостей, поэтому пришлось заглушить обиду, проглотить неприятный комок и ответить как можно спокойнее: — Витя, я попросил прощения. И снова прошу, прости меня. Мне в самом деле нельзя пить. Я сорвался. Это моя вина. Я только хочу, чтобы ты перестал оскорблять меня словом «шлюха». Только это, ничего более. Юри мял пальцами футболку на груди и даже не представлял, как трогательно и по-детски невинно в этот момент покусывает губы, а у Никифорова будто камень с плеч рухнул. Он даже выдохнул, прикрывая глаза ладонью, и тихо рассмеялся, почти беззвучно. Юри и не понял бы, но, взглянув на него, заметил, как тот затрясся. — Иди сюда, — все еще смеясь, Виктор резко дернул Юри на себя, и крепко обнял, пальцами зарываясь в волосы. — Какой же ты… ребенок, ей-богу… — Японец обхватил Виктора, расслабляясь от удовольствия, когда мужчина добавил: — Ребенок в костюме зайчика с пушистым хвостиком в заднице. Невероятно. Теперь всю жизнь буду видеть это перед глазами. Кацуки смущенно засопел и не поддался, когда Никифоров попробовал отодвинуть, не хотел, чтобы тот наблюдал его стыд. — Больше так не буду, — проворчал Кацуки, на что Никифоров немедля дал ответ: — Разумеется, не будешь так. Будешь по-другому. Зная твой потенциал. — Витя… — пылающее лицо Юри было не скрыть — кожа на плече Виктора вспыхнула от жара парня. — Перестань. Виктор, удерживая Кацуки обеими руками, сделал ровно три шага, и оба упали на кровать. Подмяв Юри под себя, Виктор всем весом навалился на него и положил голову ему на грудь. Так и замерли. Правда Кацуки было довольно сложно дышать. Так что вскоре он поерзал, и Никифоров переместился. Оба смотрели в окно, где уже сияло весеннее утро. — Юри, — позвал Виктор, — ты все еще хочешь на практику в Японию? Это не слишком… — Все в порядке, — перебил Кацуки, — и я в порядке. Не волнуйся. Виктор помолчал немного, а потом проговорил: — Ты необычный, знаешь об этом? — приподнялся он на локтях, заглядывая Юри в глаза. — Любая мелочь выводит тебя из себя, а такая трагедия оставила равнодушным. — Это не равнодушие. — Кацуки отвел глаза от лица Виктора и уперся взглядом в потолок. — Просто я совсем не знал своего отца. — Ты обижен на него? Теперь интерес Никифорова зашкаливал. Его глаза сияли, когда он смотрел на Юри, и чтобы обоим было удобнее, он перекатился на бок и подпер голову рукой. Кацуки посмотрел на Виктора отвечая: — А что насчет тебя? Ты обижен на Марию? Виктор, удивительно, не разозлился, а очень мило надул губы, изображая обиженного, однако, упав на спину, проговорил с насмешкой: — Она влюбилась в меня с первого взгляда, а я поставил цель добиться ее. Но, увы, слухи, что ходили о ней, оказались правдивы. И вот, знаешь, я на нее ничуть не обижен. Ну не хотела нормальной жизни — да ради бога. То, что она трахалась со всеми моими партнерами, я знал, но нужны были доказательства. Я их достал. Развлечения Маши сняли на скрытую камеру. Как думаешь, почему она так сильно меня ненавидит? — хмыкнув, спросил Виктор и повернулся к Юри. А тот присел к изголовью кровати, задумчиво слушая, пожал плечами и предположил: — Ты обнародовал видео? Никифоров разразился веселым смехом. — А ты неплохо меня изучил, Юри! — Да уж, пришлось, — скромно принял похвалу Кацуки. — Все верно, но я не просто обнародовал, я приказал включить запись прямо во время заседания. Это было легко. Сам понимаешь. Юри даже побледнел от услышанного. — Но не только это вызывает у Марии такие негативные чувства. — Теперь Виктор был серьезен. Он присел. Взгляд Кацуки вновь скользнул по бугрящимся рубцам на спине мужчины. Стало физически больно. До чего же Виктор силен духом, что не сломался до сих пор. — Я напугал ее однажды. В общем-то, случилось это как раз в тот вечер, когда мне в руки передали видеозапись. Мария приехала сюда навеселе. Я спустился, позвал ее в гостиную. Там сразу же усадил на диван. Она все хохотала, как идиотка, несла какую-то чепуху, а я включил запись. Сел рядом. Мы смотрели вместе минут десять, потом она очнулась, вскочила и начала орать на меня. — Кацуки похолодел, засосало под ложечкой. Виктор повернулся к нему, и парню стало действительно страшно. У Никифорова был настолько жуткий безэмоциональный взгляд, что Юри просто остолбенел. — Я сидел и смотрел на нее. Мне от ее истерики хотелось просто смеяться. Так забавно. Она пыталась делать из меня дурака с самого начала, и эта идиотка верила, что я из большой любви на ней женился. Да, она мне нравилась, когда-то давно, лет в шестнадцать. Я пообещал жениться на ней, но взамен попросил меня дождаться. Но там, в принципе, уже некому было дожидаться. Эта четырнадцатилетка имела немалый опыт. Противно даже. Так вот, представляешь, Юри, что с Машей-то было, когда все раскрылось? Я имею в виду это самое видео, выставленное на всеобщее обозрение. — Что было? Что ты сделал? — тихо проговорил Кацуки. Никифоров, в упор глядя на Юри, ответил: — Я почти довел ее до самоубийства. Она попыталась это сделать. Дурочка. Спасла ее фобия. Она боли боится до обморока. Любой боли. До сих пор не понимаю, как она девственности-то лишалась. Наверное, напилась до беспамятства, — холодно усмехнулся Никифоров. — Так что не задумывайся, Юри, почему Мария так ненавидит меня. Все очевидно. Кацуки помолчал немного, отвернулся, понимая, что Виктор с интересом наблюдает за ним, и сказал: — Это вовсе не ненависть. Она любит тебя. — Ого, правда, что ли? — со злой насмешкой в голосе произнес Витя. — Вот, значит, какая она — эта любовь. Трахаться с другими мужиками — это любовь? Выйти замуж, чтобы папуле угодить и денег с меня стрясти — это любовь? А потом пойти еще и аборт втайне сделать, чтобы не рожать от меня — это любовь, да, Юри? Какая же все-таки странная штука. Выходит, я совсем тебя не люблю. Сердце Юри оборвалось. Дважды оборвалось. Вначале от услышанного об аборте, а потом… Эта последняя реплика… Карие глаза так пристально смотрели на Виктора, что тот покачал головой и отвернулся. Юри завороженно глядел на шрамы, пока наконец не очнулся. Он переместился мужчине за спину, снова обнял его, целуя бугры на коже, и услышал: — Ну что, Юри, со страшным человеком связался, да? Я ни перед чем не остановлюсь, если понадобится. — Я знаю. За это и люблю. Никифоров замер. Он смотрел в стену прямо перед собой, а Кацуки все жался к нему, будто боялся, что тот исчезнет. Перехватив руку парня, Виктор провел большим пальцем по костяшкам, поднес к губам и поцеловал. Затем потянул Юри к себе, чтобы тут же осмотреть его лицо: губа уже не выглядела настолько опухшей, видимо, удар был все же не слишком сильным. Да и припухлость над бровью немного спала, а то поначалу все выглядело жутковато. Юри сидел рядом с Виктором, пока тот молча и сосредоточенно рассматривал его грудь и живот, а в голове Никифорова вновь возродилась та самая мысль, что мучила его со дня драки у института. Лучше бы он этого не знал. Или нет? Сам не понимал. Но тревожное чувство точило сердце. Еще тогда Виктор понял, что Смирнитский щадил Юри, бил слабо, чтобы не покалечить, ведь физически был значительно сильнее, но сорвало его уже потом, как только дал волю чувствам. Он приревновал Юри к нему, Виктору, и тогда запинал парня ногами. Это вынуждало Никифорова задуматься. Если Смирнитский испытывает какие-то чувства к Кацуки, значит, все может закончиться наихудшим вариантом. Мало того, что этот ублюдок чокнутый, так еще и влюблен. Хуже некуда. Говорить об этом японцу Виктор, разумеется, не собирался. Так что, изучив раны Юри, он потянулся и поцеловал того, а после снова увлек за собой на подушки. — Я просто хочу, чтобы ты знал, — пробормотал Кацуки, пребывая в мрачном расположении духа, — я не предам тебя. Прости меня. — На этот раз за что? — поинтересовался Виктор, поглаживая плечо Юри, а тот вдруг вжался в его грудь и едва ли не прокричал: — Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. Мне жаль. Ты ведь хочешь ребенка. Прости. Виктор буквально завис, переваривая услышанное, и он честно держал рвущийся наружу смех в себе, но все равно прыснул, сминая Кацуки в руках, как мягкую булочку, обвил его ногами и сказал хохоча: — Боже, ты такой… Кацудончик. Не велика проблема, ребенка можно усыновить. Хоть новорожденного. Вот только как ты потом объясняться с ним будешь, а, Юри? Кто мама, а кто папа? — смеялся Никифоров. Но Кацуки и не думал обижаться, он засопел, с трудом выкрутился из рук Виктора и пропыхтел тому в подбородок: — Ты себя слышишь? Будто до старости со мной будешь. Мужчина опустил на него глаза и улыбнулся. — А если так и есть, то что? — и, заметив, как Юри опять покраснел, добавил низким вкрадчивым тоном: — Как я могу отпустить того, кто, слушая о моем прошлом, замечает самое важное? Скажи на милость, Юри Кацуки, кому я могу отдать такое сокровище? — Перестань, — насупился Юри, — ты смеешься надо мной. — Смеюсь? Разве? — Витя погладил парня по голове, как послушного ребенка. — Ты только что отметил две детали. Вначале то, что меня задел поступок Марии, касающийся не рожденного ребенка, а потом подловил на моих же мечтах о будущем. Так забавно. — Забавно то, что ты вообще мечтать умеешь, к тому же в твоих грёзах даже я присутствую. Удивительно просто. — Вау! Юри! Это что, сарказм? — беззаботно воскликнул Никифоров, и Юри невольно усмехнулся, уж слишком хорош был Виктор в таком настроении. Молод, силен, красив и уступчив. Что могло быть лучше? Виктор снова обхватил парня обеими руками, прижимая к себе, и проговорил: — С меня свиданка, раз уж на то пошло. С тебя — готовность пошалить. Юри лишь закатил глаза и ничего не ответил.

***

      «Свиданки» не было, потому что подзабросивший дела Никифоров буквально погряз в них с головой, да и Кацуки ушел в себя — пришла сдача экзаменов, зачетов, курсовой и тому подобное. Плисецкий пыхтел над учебниками и конспектами не меньше, чем Юри, так что там и Отабек оказался не в фаворитах, поскольку Юрка начинал орать на него, если тот звонил ему. Алтын восхищал Кацуки, ведь все равно продолжал названивать и добиваться внимания Плисецкого. Правда это происходило только по вечерам, когда и Юри, и Плисецкий еле живые ехали по домам. То на автобусе, то на машине Юрки. А иной раз Кацуки оставался в кафе и его забирал либо кто-то из людей Виктора, либо сам Виктор. Но это было лишь два раза. Слишком занятым он оказался. Дома они пересекались сугубо утром, так как, даже приехав вместе, Никифоров принимал душ и уединялся в кабинете, а Юри штудировал конспекты. Так что, когда пришел июнь, и парни в один из дней вылетели из душного здания института с громким гоготом и криками о том, что наконец сдали, выдохнули все. Особенно Отабек. Именно он и дожидался ребят на парковке, топтался у внедорожника, когда заметил ребят. Они толкались, перебивая друг друга, и выглядели весьма довольными. Бек свистнул им и помахал рукой, привлекая внимание, и те двинулись в сторону парковки. — Ну что, шпана, сдали, как я понимаю, — хмыкнул казах. — А ты сомневался? — напыжился Плисецкий и грубовато обнял Алтына за плечи. — Сегодня вечером собираемся в клубе. Ты с нами? Отабек мгновенно посерьезнел, скользнул взглядом по Юри, и тот поднял руки, словно сдаваясь: — Спокойно, я без Вити никуда. Понимаю, что опасно. К тому же наши одногруппницы пригласили Смирнитского. — Ну ты придурок, Кацудон, — буркнул Юрио. — Зачем о нем сказал? Уговорили бы Никифорова с нами поехать. Вот же блин. — Думаю, он поедет, — вдруг удивил Отабек, и парни синхронно повернулись. — Я почти уверен. Для Юри ведь это особый день, правда? Кацуки сглотнул, отводя глаза. — Та-а-ак, чего я еще не знаю, Кацудон? Юри замялся, потоптался на месте. — Это… извини… ну, сегодня день рождения мамы. Повисла многозначительная пауза. — Вот я сейчас отойду, — зло процедил Юра, — отпинаю ногами всех, кого встречу, и вернусь. — Юрио, прости, — опустил голову Кацуки, выглядя в этот момент, как побитая собачонка, — я никому не говорил об этом, Отабек просто… — Просто давненько рыл на него информацию, — закончил вместо японца Алтын. — Не бесись, Юрочка, Кацуки со всеми такой. — Вот именно, а со мной мог бы стать более открытым. Казалось, над Плисецким повисла грозовая туча, он мрачно глядел на Юри, пока тот не выдержал и не воскликнул: — Ладно, обещаю, я буду стараться! Прости! Юрка лишь фыркнул, отвернулся и пошел к своей машине. — Увидимся вечером? — крикнул ему в спину Юри. — Ага, — коротко ответил парень и захлопнул дверцу автомобиля. Кацуки смотрел вслед до тех пор, пока машина того не скрылась с глаз, утробно урча двигателем. Ну вот опять его скрытность и молчаливость обидела Юру. Вечно Кацуки всех обижает своим поведением. На плечо парня легла теплая рука. — Все нормально, не переживай, — умиротворяющий голос казаха немного успокоил Юри, — скоро остынет. — Знаю, — кивнул Кацуки. — Едем? — Да, поехали. Темно-карие глаза Смирнитского сверлили Юри жадным взглядом. Он стоял у двери, немного скрывшись за колонной. Курил, щурясь, затем отвернулся, хмыкнул и, затоптав сигарету прямо перед входом в здание института, пошел по своим делам.

***

      Никифоров умилялся, наблюдая тщетные попытки капитана Пантелеенко опорочить его «доброе» имя. Конечно оно не было добрым, безукоризненным и непорочным, и об этом знали все, включая подполковника. И вот как раз он, вихрем влетая в кабинет, где Пантелеенко допрашивал Виктора, лучше других знал, каковы будут последствия подобной дерзкой выходки сотрудника его отдела. — Капитан, — процедил начальник оперативного отдела, сжав кулаки и побагровев от гнева, — выйди вон. Немедленно. — Товарищ подполковник, — вытянулся по струнке Пантелеенко. — Допрос ведь еще не окончен. — Окончен, Володенька, окончен. И служба твоя тоже. П-шёл вон! Побелевший капитан неожиданно уперся, чем вызвал у Виктора, преспокойно сидевшего на стуле, легкий интерес. Он подался вперед, облокотился на стол и подпер рукой подбородок, собравшись лицезреть любопытную сцену. — Ты сейчас чего-то не понял? — едва себя контролируя, прошипел подполковник и, хрястнув кулаком по столу, проорал хриплым басом: — А ну прочь отсюда, пес! Такие в полиции не служат! — Как раз именно такие тут у вас и служат, — отозвался Никифоров, вздохнул и встал. — Ну, что вы, что вы, подполковник, возьмите себя в руки, — похлопал он мужчину по плечу, но все-таки без фамильярности и панибратства. Вполне уважительно вышло. Начальник отдела пригладил чуть тронутые сединой волосы, кивнул, а Виктор поглядел на Пантелеенко. — Вы, Владимир Сергеевич, в самом деле так себе сотрудник полиции, да и офицер из вас никудышный, раз даже подчиняться старшему по званию не умеете. Не удивлен, что вы осмелились выказать свою неприязнь ко мне, да еще претензию выдвинули. Я, между прочим, дела ради вас отложил, а вы не удосужились выяснить непосредственно у своего начальства подробностей той ситуации. В претензии вашей нет никакого смысла. Весь ваш отдел в курсе, а вы — нет. Как так? Мне нужно было лично вам предъявить чеки? Довольно мелкое дело, не находите? Пантелеенко стоял как в воду опущенный. Виктор заметил то самое сходство со Смирнитским, которое выдавало их родство, и он уже выяснил, что мать Кирилла и этот капитан — брат и сестра. Действительно семейка ментов. Мать Смирнитского — юрист. Правда трудится в какой-то не слишком популярной конторке, но все же законы они знают. Не то чтобы это слишком волновало Никифорова, но он считал, что должен быть внимательным. — Господин Никифоров, прошу прощения за выходку капитана Пантелеенко, — начал оправдываться подполковник, а Виктор все глядел на Владимира, от чего тому даже неловко стало. — Я только сегодня узнал об открытом деле. Они это за спиной у меня… Если бы я знал… — Да все-все, — прервал Никифоров, — закончим на этом, а капитана не выгоняйте, он всего лишь выполнял свою работу. Так ведь, Владимир Сергеевич? — сдержанно улыбаясь, проговорил Виктор, и по спинам мужчин пополз холодок от гнетущей обстановки. Пантелеенко, покрываясь испариной, кивнул. — Что же вы тогда дело Кацуки не продвинули дальше, капитан? — тут же прилетела пика в сторону мужчины. — Неужто прикрываете насильника только потому, что он - ваш племянник? Я сейчас о господине Смирнитском. В кабинете стало так тихо, что муха незамеченной не пролетела бы. Подполковник, разумеется, понимал, о чем говорит Никифоров. Он, между прочим, знал и о дружбе с полковником Платоновым. Дело пахло керосином, как говорится. Никифоров заморозил взглядом не только Пантелеенко и начальника отдела, но, казалось, и все помещение разом. — Молчите? — хмыкнул Виктор, поправил пиджак и добавил: — Вот и чудесно, молчите дальше. Ну, а если вы, капитан, посмеете потакать своему племяничку, поговорим в более приватной обстановке, это я вам обещаю. Хорошего дня, герои страны, — иронично усмехнулся Никифоров, отвернулся и с его лица мгновенно исчезла улыбка. Он захлопнул дверь кабинета с каменным лицом, с тем же выражением прошел по коридору, привлекая внимание всех мимо проскакивающих сотрудников полиции, вышел на крыльцо и на миг притормозил. Лазурные глаза уставились в яркое васильковое небо. Летние насыщенные запахи обволакивали, и Виктор, наконец, смог нормально дышать. Если дело касалось Юри, он терял весь свой самоконтроль. Хотел убивать. Всех и без шанса на выживание. За что ему такие чувства? Умереть даже боится, ведь Кацуки останется без него, кому-то отдаст себя, а эти мысли Никифорова с ума сводили. — Витя! Виктор едва с крыльца не скатился, услышав голос Юри. Такое странное чувство обуяло его сердце, словно… Это что, судьба? Поэтому Кацуки появился именно в тот миг, когда Никифоров как раз думал о нем? Хотя, если прикинуть, то мысли Виктора почти всегда были заполнены именно этим японцем. Впав в ступор, Никифоров во все глаза таращился на Кацуки, который стоял рядом с машиной, а неподалеку — Алтын, говоря по телефону. Кацуки улыбался так искренне, так радостно, и даже с этого расстояния его карие глаза казались горьким шоколадом, расстопленным на солнце. Горьким, но при виде Виктора делавшимся молочным — таким же сладким и нежным — это уже дорисовало воображение мужчины. Никифоров двинулся с места, усилием воли держа себя в руках, додумался поглядеть по сторонам, прежде чем пересечь оживленную улицу, наконец, добрался до машины и снова молчаливо уставился на Юри. Тот мило щурился на солнце, наплевав на темные очки, что были на его голове, а Виктор, тем временем, оглядывал парня с головы до ног. Белая, чуть растянутая футболка и яркие спортивные шорты выше колен, на ногах — кроссовки. Это все, что было на Кацуки. Вся развитая мускулатура наружу, ореолы сосков отчетливо заметные из-за тончайшего хлопка майки, да еще и временная тату чуточку сбоку, на прессе. — Какого черта, Юри? — почти прорычал Никифоров, не рассчитал силы и больно сдавил локоть Юри. Того прямо в жар от испуга бросило. Улыбка схлынула с лица, за что Виктор выписал себе мысленных тумаков. Поглядите, он такой весь из себя, такой мужик, настоящий, сильный и уверенный в себе, а тут вот вам — корона съехала. Явился японец, лучезарно улыбнулся, сосочками да татуировкой щегольнул — не было в этом ничего преднамеренного вовсе — и Никифоров готов уже совершить нечто плохое прямо перед «людьми в форме». — Чтоб тебя, — процедил Виктор, прикрыв глаза ладонью, а после посмотрел на Юри тем самым тяжелым взглядом, ничего хорошего не предвещавшим, и проговорил: — Солнышко, ты в таком виде весь день ходишь? Алтын, закончивший беседу по телефону, сидел за рулем, но дверь была распахнута, поэтому даже он понял, насколько Никифорова бомбит из-за внешнего вида японца. А он, между прочим, предупреждал того, когда они после института отправились в Репино, чтобы переодеться и наскоро перекусить. Говорил, что Виктора накроет. Это он Машке все позволял, потому что плевать на нее хотел, а тут совсем другая история. Даже он, Алтын, признавал, что фигура у Юри потрясающая, ну, со спортивной точки зрения: и ягодицы крепкие, и бедра не перекаченные, и рост как раз для Никифорова, то есть приятная такая разница — сантиметров 175 ко всем 185-ти Виктора*. Пусть Никифоров с учетом его широких плеч и выглядел на фоне Юри — немножко шкафом, но и Кацуки был довольно крепок. Собственно, что-то подсказывало Отабеку, сцепись эти двое всерьез, Юри долго не уступал бы. Хватило того, как он выстоял в драке со Смирнитским. Физически Кацуки был вынослив, и этого у него не отнять. Собственно, морально — тоже. Разве кто-то слабый смог бы так долго терпеть Никифорова? Сколько уже? Месяца два? Вот уж для жизни с Виктором это ого-го какой срок. Оговорочка: для жизни с любовью и заботой, получаемой от Никифорова, а не просто так, под одной крышей. — Да почему это весь день? — непонимающе моргнул Юри, отвечая на вопрос. — Переоделся, чтобы за тобой поехать. Бек сказал, ты будешь недоволен, — буркнул Кацуки, теперь уже понимая, что тот имел в виду, пояснений-то сразу не дал. — Извини, но ты странный, Вить. — Странный ты, Юри. Я вижу вот это. Откуда? — ткнул Никифоров пальцем в место, где была видна татуировка. — А, это… Да Юрка принес с собой. Говорит, давай посмотрим, как на тебе будет татуха смотреться, вот мы и посмотрели. — То есть вы с Плисецким в детстве с этой ерундой не наигрались? — медленно остывая, поинтересовался Виктор, но тут же умолк, когда Юри вскинул на него строгий взгяд. — Когда я успел? У меня что, детство было? Да, бабуля нянчилась со мной, но за такое, знаешь ли, шею мне свернула бы. Виктор вздохнул, решив перевести беседу немного в иное русло. — Хочешь настоящую татуировку? Что там у тебя? — Виктор дернул Юри за майку, обнажил его живот и невольно согласился, даже эта наклеенная ерунда выглядела крайне сексуально на хорошем прессе Юри. — Драко-о-он? — протянул Никифоров, откровенно веселясь. — Китайский даже? Очень мило, Юри. Ну так что, хочешь настоящую? Кацуки одернул футболку, отвечая: — Нет, не очень это люблю. — А что любишь? — склонил голову набок Витя. — Я просто хочу деньги, которые ты мне за билет отдал, потратить на одно из твоих желаний. — Он открыл заднюю дверцу машины. — Юри, подумай хорошенько, чего ты хочешь? Кацуки на мгновение выпал из реальности, а после решительно свел брови на переносице, сжал руки в кулаки и выпалил с проступившим на скулах румянцем: — Парные кольца. У Никифорова, казалось, кишки узлом завязало. Жар опалил желудок и хлынул еще ниже, к паху, и Юри впервые лицезрел совершенно потрясающую картину — палитру эмоций на покрасневшем лице Виктора. Кацуки глазам своим не верил. Он глядел на Никифорова в полнейшем недоумении, когда тот внезапно одарил его своим бездонным взглядом и строго спросил: — Я что, во сне разговаривал? Не вздумай лгать. — Э… что? — Юри, я… — Виктор хотел закончить фразу, но мигом взял себя в руки, отвел глаза и кивнул парню, — садись. Поедем домой. Кацуки так ничего и не понял. Он молча уселся на заднее сиденье. Алтын завел двигатель. Дверца со стороны Никифорова захлопнулась, казах тоже закрыл свою, и происходило это все в тяжелом молчании. Но Юри стерпел. Думал и думал, пока ехали под палящим солнцем в Репино. Прикидывал в уме, что могло найти на Виктора, еще несколько раз прокрутил разговор в голове, посмотрел на свои пальцы и… подпрыгнул от неожиданности, громко выкрикивая: — Витя! Ты тоже этого хотел?! Никифоров недоверчиво покосился на сверхэмоционального парня, моргнул, а потом выдохнул с тихим смешком и кивнул. — Именно так. Я даже размер твоего пальца примерно прикинул. — Когда? — восторженно выдавил Юри, цепляясь за плечо мужчины рукой. — Когда ты вырубился в отеле. В Токио.