***
Алтын доложил об обстановке привычным ровным тоном, пока Виктор, сидя в кресле спиной к двери, созерцал ласковое вечернее небо. Это должно успокаивать? Ни черта подобного — не успокаивает. Кольцо Юри лежало на столе, и Отабек все отвлекался, косясь на украшение, в итоге не стерпел и произнес: — Если вам тревожно, съездите к нему. Слышал, сегодня у Юри возникли проблемы в институте. Никифоров медленно качнулся и, крутанувшись, встретился взглядом с Отабеком. — Какие проблемы? — Насколько я понял, дело касалось Смирнитского. — М-м-м, Кирилл Смирнитский, — мечтательно улыбнулся будто бы спятивший Виктор, — причина всего сущего на Земле. Надо же. И как? Проблема разрешилась? — вновь уставился мужчина на казаха. И вот выражение лица последнего не понравилось Никифорову. Он выпрямил спину, сложил руки на столе, сцепив пальцы, и повторил: — Проблема решена? — Она-то решена, да, — не слишком уверенно ответил Алтын, — только вот причина не слишком ясна. Я так понял, Смирнитский стащил важную папку из кабинета профессора. Та оказалась личным делом Кацуки. По крайней мере, Юра именно так рассказал. Никифоров задумчиво постучал пальцами по столешнице, прикинул что-то и проговорил: — А не семью ли Юри он ищет? — по глазам казаха понял, тот думал так же, и вдруг рассмеялся — как-то слишком злобно. — Идиот. Японцу через семью точно не пригрозишь. — Резко встал, отвернулся, с особой агрессией напрягая плечи, сжал кулаки, а после расслабленно и тихо добавил: — Никого у него нет. Что ему может сделать такой ублюдок, как Смирнитский? — Ему, может, и ничего, — раздался голос Алтына, и Виктор оглянулся, словно успел забыть о его присутствии, — а вот вам отомстить явно попытается. — Думаешь, в Хасецу? — догадался Никифоров. Алтын кивнул. — Хм, — только и донеслось ему в ответ, а после Виктор кивнул, мол, закончили, и казах вышел. Подумав еще немного, Виктор присел обратно в кресло, взял свой телефон и набрал Сынгыля. Тот не ответил сразу, но зато перезвонил мгновенно. Виктор уже выходил из кабинета. Намеревался прокатиться по городу, развеяться, быть может, даже в «Черный дракон» завалиться, но вот хотел компании, а Ли Сынгыль был лучшей кандидатурой. — Сорока на хвосте принесла, что один кореец вернулся в Россию, — усмехаясь проговорил Виктор и вошел в спальню, чтобы прихватить из шкафа пиджак. — Полагаю, и не один, нас тут много, — рассмеялся Ли, и Никифоров сразу же понял — тот навеселе. — Да ты погляди, а он уже налакался. Говори, куда подъехать. — О, моему братишке плохо? В «Русскую Рулетку» лети, вылечим тебя. Тут на любой вкус. — Вай, кореец, вай, шлюшка, — отозвался Виктор, захлопнул дверь спальни и спустился вниз. Сынгыль, тем временем, нес какие-то не совсем понятные вещи, но, кажется, что-то о красоте русских женщин, а Витя жестом подозвал одного из охранников, как только вышел на крыльцо, и, когда тот приблизился, приказал: — Следите за домом. Всех странных и подозрительных обыскать. На территорию, кроме своих, пустить можно только Кацуки, если пожалует. И не выпускать, если решит уехать. Понял? — Да, босс, все понял, — кивнул головой «шкаф», и Никифоров, оглушенный смехом Сынгыля, направился к машине. — Ну ты даешь, — хохотал Ли, — тиран, настоящий тиран. Где это твой Кацуки, что ты его так дожидаешься? Никифоров завел двигатель, включил громкую связь, устроив мобильник на гибкой панели, и ответил: — Да сбежал. — Как это? — посерьезнел друг Никифорова. — Ножками, Сынгыль, ножками. Как же еще?***
Юра Плисецкий был, мягко говоря шокирован, хотя Кацуки почти сразу ему отзвонился, как только покинул институт. Он, собственно, звонил не для того, чтобы пожаловаться на очередные неприятности, а, скорее, просто хотел встретиться. Юрио согласился, сбрасывая вызов и немедленно отписываясь Алтыну по поводу случившегося. Посчитал, что Никифоров тоже должен знать, так вот пусть казах ему и поведает об этом. Пока японец дожидался друга, пошел гулять вдоль Невы, поглядывая на прохожих так, словно в следующий миг непременно должен был столкнуться взглядом со Смирнитским. Ситуация обострилась, и Юри это осознавал. К счастью, его опасения не претворились в жизнь. Пока он тут бродил, не встретил ни одной подозрительной личности, а тут и Плисецкий вскоре позвонил, уточнил, где Кацуки находится, и прибежал. — Ну? — запыхавшись и утирая испарину со лба, выдохнул Юра. — Ты как, очухался? — Не очень. Давай просто прокатимся. — А давай-ка я тебя домой подвезу. Самому как-то так себе, — проворчал Юрка, и оба парня пошли туда, где Плисецкий оставил машину. — У тебя-то что случилось? — проявил вялый интерес Кацуки. — Все то же самое. Вроде решили с Отабеком «пофрэндиться». Так что, кажется, больше мы не встречаемся. Юри не знал, что на это ответить, ведь в самом деле отношения этих ребят были не совсем понятными. То ли они просто притягивались, то ли как-то случайно, по глупости решили попробовать. Именно отношений попробовать. То, что они переспали — случайность, но факт. Юри, кстати, понимал, если Юрке приспичит, он совратит казаха, а тот попрежнему будет считать себя натуралом при наличие партнера-парня. Так и будет. — Что ж, думаю, это правильное решение, — все-таки пробормотал Кацуки, в задумчивости глядя, как в воде играют блики заходящего солнца. — Вы отличные друзья. — Ага, тож так думаю, — отмахнулся Плисецкий, который все равно немного переживал по этому поводу. Нравился ему Алтын, более кого бы то ни было нравился, но, увы, так уж сложилось. Вовсе не каждой твари по паре, знаете ли. Дойдя до припаркованной машины, парни молча устроились в салоне, когда Юрке вдруг пришло сообщение, оповестив коротким «дилинь». Он повернул ключ в замке зажигания, читая смс, нахмурился, бросил короткий взгляд на друга и, спрятав мобильник в кармане яркой васильковой олимпийки, тронулся с места. — Тут эт самое… — потер нос Плисецкий, и Юри уставился на него. — Ну, в общем, я понимаю, что, не сказав тебе, огребу от тебя же. Поэтому слушай. Никифоров с Сынгылем в «Рулетке». Это, думаю, все, что тебе надо знать. Кацуки вздрогнул, поскольку, как и раньше, беспокоился о Викторе, но виду не подал, лишь передернул плечами. — Окей, мое дело сообщить, а дальше сам решай, — кивнул Юрио. Японец и решил: они расстались, значит, вправе делать, что хотят. Плисецкий поступил по-своему, как и сказал — отвез Кацуки домой. Сам же укатил к себе, попутно позвонив Алтыну и сказав, что Юри проигнорировал информацию о Викторе. Отабек понял и продолжил болтаться по клубу, присматривая за боссом. Странное сводничество со стороны этих двоих Кацуки не оценил бы, если бы узнал об этом, но он оставался в неведении. Это казалось наилучшим вариантом.***
Никифоров был зол как черт, а в первую очередь из-за кольца. Что угодно, но только не это. Какого хрена Кацуки снял кольцо? В самом деле решил, что сможет жить сам по себе? — Ты же не оставишь его в покое, правда? — многозначительно хмыкнул Ли, расслабленно потягивая двойную порцию виски со льдом. В уютном отдельном номере было тихо. Никакой музыки, никакого визга и смеха пьяных посетителей. Все достойно серьезных мужчин, которые хотят и отдохнуть, и заодно дела обсудить. — Пф, — фыркнул, приглушенно рассмеявшись, Виктор, залпом осушил рюмку водки и, чуточку поморщившись, захрустел маринованным огурцом. — Я, знаешь, — размеренно произнес он, удобно откинувшись на спинку кресла, огляделся и, не завершив предыдущую фразу, снова расхохотался, на этот раз вызывая улыбку и у корейца. — Нет, ты погляди, а ведь я именно тут впервые с Юри… Надо непременно здесь же и закончить. Это не слишком понравилось Сынгылю, особенно если учесть, что его друг взял в руку телефон, явно намереваясь позвонить. Предположительно Кацуки. — Э, нет-нет-нет, — поднялся Сынгыль и, перегнувшись через стол, выхватил мобильный Никифорова. — Так не пойдет. С Юри поговоришь на трезвую голову. По-пьяни дела не вершатся, по-пьяни дела совершаются. Как правило, за ними уголовщина. Будь мужиком, Никифоров. — А вот насчет уголовщины — это ты в точку. Надо бы попридержать коней, — согласился Виктор, но все равно выпил еще одну рюмку водки. Ли, успевший отрезветь, наблюдал за ним, предпочитая сегодня больше не напиваться, и хотя Виктор вполне контролировал себя, все же вызывал недобрые чувства. Он мог перебрать с горячительными напитками… Удивительно, однако не перебрал. На тех трех рюмках Никифоров и остановился. Они с Сынгылем плавно перешли к обсуждению дел, а если учесть, что им было, о чем поговорить, беседа обрела немного шифровальный характер. Не назывались имена, использовались прозвища, известные только в определенных кругах, и просматривались принесенные корейцем бумаги строго за пару минут. Ничего лишнего. Таким образом время подошло к половине четвертого утра. И это самое утро рассеянно пробиралось по крышам Санкт-Петербурга, а почти засыпающий в кресле Сынгыль размышлял, куда это ушел Никифоров, причем давно. — Ты только не злись, братишка, — беззаботно рассмеялся Виктор, когда до него дозвонился Ли. — Я уже уехал. Счет оплачен. — Нет, ну ты даешь, Вик, как непослушный ребенок. Предупредить не мог? — негодовал кореец, тяжело поднимаясь из-за стола и сонно зевая. — Я тут жду его, а он уехал, видите ли. — Спонтанно решил, что надо уехать, и уехал. — Понятно, чего уж. Не начуди только. — Угу, как обычно. Бывай, — ответил Никифоров и отключил телефон. Душа ликовала. В самом деле было хорошо. Вот сейчас отправится домой, приведет себя в порядок, дела все закончит, а потом будет наслаждаться звонками адвокатов Кукушкиной, которую загребли в лечебницу. Рай, а не жизнь. Вот только у такой веселости Виктора была обратная сторона — гнев. Ледяной такой, непримиримый, бескомпромиссный. Раз Кацуки ушел, значит, теперь каждому по заслугам. А вот чтоб неповадно было, чтоб никто и думать не посмел, насколько Никифорову хреново. Ему хреново не бывает, он — бык, все вынесет на себе. Так что ослабшим и беспомощным он себя точно не признаёт, и другим так о себе думать не позволит. Вот в таком состоянии Никифоров и прибыл в Репино, туда, где его ждал невероятный сюрприз. — Виктор, здравствуй, — английская речь коснулась слуха Никифорова, только-только вышедшего из машины, и он обернулся. Удара избежать не удалось. Однако мужчина ловко отшатнулся, что спасло его от полной отключки. Но боль из-за разбитого носа и звон в ушах дизориентировали его, так что пришлось опереться спиной об крыло машины и лихорадочно-весело сверкнуть глазами, выдавливая с утренним воздухом: — Микки. Какого, мать твою, ты творишь? Микеле Криспино был парнем двадцати двух лет и едва ли не с пеленок являлся одним из партнеров Никифорова. Еще до совершеннолетия он уже был грозой итальянской мафии, вернее, сыном грозного «крестного отца». И, между прочим, называл себя братом того самого швейцарца Джакометти, которого так безапелляционно убрал Виктор. На данный момент Никифорова более всего удивило присутствие Микки здесь, так что он размазывал кровь под носом и непонимающе глядел на парня. Тот был почти на голову ниже Вити, но нрав имел горячий, а тело — крепкое. — Меня долго не отпускали, и вот, наконец-то, свершилось, — цедил парень с густым медным оттенком волос, — ты свое получишь, сукин сын. — Да все-все, не кипятись ты, — вновь впадая в безрассудное веселье, ответил Виктор, осмотрел свои перемазанные кровью пальцы, кивнул в сторону черной машины итальянца, которую поначалу и не увидел — скорее всего, тот хотел остаться незамеченным — и проговорил: — Поехали, поговорим где-нибудь. Заодно поведаю тебе, каким «невинным» был твой дружок, — и добавил со смехом, — ты что, мою охрану вырубил? Ворота открыты… — Не видел охраны, — выдал итальянец грубо, — хреновый из тебя босс, не следишь за порядком. Микеле заметно остыл. Его на самом деле больше всего забирала злость по причине утраты, но не потому, что Криса убил Никифоров, ведь Микки, как никто другой знал, Витя не стал бы просто так палить по людям. Значит, было за что, и эти мысли нервировали. Врезал Криспино Виктору от души и считал, что должен был это сделать — хоть немного полегчало. Так что угрюмо кивнул, мол, давай, поехали, и оба, усевшись в его машину, укатили в только им двоим известном направлении… Мобильный телефон Виктора остался в салоне его внедорожника.