(Не)Стоит водить дружбу с Королем Гоблинов

Я вымерил этот план. Вымерил! Но спустя столько лет, я не смогу вам ответить, почему поступил именно так, а не иначе. Как будто все рациональное в моей башке вышло покурить. И я остался один на один с болью, которую не планировал с кем-то делить. Но я разделил. Буду с вами честен, до того дня, я как-то особо не думал, что мы с ней оба сироты. А когда я это понял, забыть уже не смог. Том вымерил этот план. Он расскажет Амелии, как конфликтовал с другими детьми в приюте. И что сейчас, видя трех других людей, которые ему рады… это вызывает в нем волнение. Из-за него не может уснуть. Идеально, трогательно, и без чего-то, что действительно поможет ей ворваться в его душу. Том отставил фальшивую панель и постучал в панель напротив. Тихие шаги. Панель отодвинулась. — Что-то случилось? — спросила озадаченная Амелия. — Не могу уснуть, — театрально вздохнул Том. — Ты можешь со мной поговорить? — Да, конечно, — тут же ответила Амелия и отступила от входа. — Заходи, я сейчас что-нибудь придумаю. Она расстелила плед на полу у кровати, набросала подушек, потом хитро улыбнулась и выскочила за дверь. Вот этого Том не ожидал. Не ожидал, что останется один в комнате Амелии. На кровати лежит раскрытая маленькая книжка. Он опустился на плед и осмотрелся. В комнате было темно, светло только у кровати из-за пары свечей. На столе были свалены пряжа для вязания и вышивка. Значит вязаных трусов не будет, если она расширяет свой потенциал. Это хорошо. Хотя кажется, что такая, как Амелия, может потратить силы и время на вязанные трусы просто потому, что сочтёт это остроумным. Дверь открылась, Амелия принесла маленький чайник и пару кружек. — Этой чай с ромашкой, — сказала она, когда Том только открыл рот. — Не стоило, — прошептал он. — Чай такой, чтобы ты уснул, — ответила Амелия, опустилась рядом, поставила кружки и принялась разливать чай. В этом процессе и спросила, — что тебя тревожит? Том уже открыл рот, чтобы начать заготовленный монолог, но, наблюдая за Амелией, начал совершенно другое: — Ты ведь тоже сирота. Но ты знала родителей. — Знала, — прошептала Амелия, коротко взглянув на него, — но кажется, не долго, я же мелкой была. Они умерли у меня на глазах… — Том молчал, она чуть задумалась и осторожно спросила, передавая ему кружку. — Тебе не даёт уснуть то, что ты не знал родителей? — Иногда, да, — прошептал Том, беря в руки теплую кружку. — Все думаю, что было бы, если бы мама осталась жива. — Ах если бы, да кабы. — Мне это тоже не нравится. — Но ты думаешь об этом. — Думаю, — Том заглянул в её глаза, но внутри судорожно пытался понять, почему он не следует своему плану. — Ты чувствовал себя чужим, — Амелия отпила из своей кружки. — Я же была в твоем приюте. Там всё как-будто против таких как мы… да в принципе против всех. Только отец Кристиан мне понравился. Я была там не больше часа, и мне стало некомфортно. Страшно подумать, что чувствуешь ты, прожив там столько лет! — Мир, раскрашенный черно-белыми красками, — произнес Том, вглядываясь в полумрак. — Они не были твоей семьей. Но теперь она у тебя есть. — Что? — Том ошалело взглянул на Амелию. — Ты ищешь родственников в бумагах. Но если они живы, то ужасные люди, потому что бросили тебя и твою маму. Но у тебя есть Джарет, Антонин и я — мы твоя семья. — Уверена? — Да. Спроси их сам, так же скажут. Том тихо рассмеялся и приложился к кружке. — Вкусный чай, — заметил он. — Я же для тебя делала, — фыркнула Амелия, — для себя я бы так не старалась. Том усмехнулся и решил свернуть с намеченного пути: — Мне понравилось, как ты осадила мальчишек в церкви. Напишешь мне текст? — Напишу. Могу и другие песни написать. Но будь с этими текстами бережен, это песни моей семьи. — Хорошо, — улыбнулся ей Том. Вот теперь сон точно не шел. Том ворочался в своей кровати и пытается найти ответ: почему он не сказал заготовленный слезливый монолог? Почему он подпустил Амелию так близко? А ещё её слова про «семью»... Песни её семьи… От этого тоже мозг пухнет. Том сгребает одеяло у груди, обхватывает его руками и ногами. Вот же мерзкая девчонка! Том решил её чуть подпустить, чтобы она открылась ему в будущем… а она… она влезла ему в душу. Но ведь это он сам… сам ей все рассказал. Зачем? С другой стороны, рассудил Том, цели то он своей достиг. Правда большей кровью. Только осознав это, он смог уснуть. Хотят ответ на свой вопрос он не нашел. Прошло столько лет, а я до сих пор не знаю, почему поступил так. Но я не жалею, о том, что говорил ей. Меня уже не волнует, какой черт тогда меня дернул. Без высоких слов, это было правильно. — Я написала! — радостно сообщила Амелия следующим утром, влетев в столовую и опустила перед Томом три листа пергамента. — Что ты написала? — тут же оживился Джарет, потянулся к листам, но Амелия легко его стукнула по рукам. — Да не тебе, а Тому. Пойдём, — она уже схватила его за руку, но он протянул: — Можно я хоть чай допью? — А ты поешь, — тут же добавил Джарет. — Ну и вредины вы, — скривилась Амелия и обошла стол, чтобы сесть на свободное место. — Потому что о тебе заботимся? — язвительно спросил Джарет. — Да, — показала язык она и приступила к своей каше. Дюма закончила с едой, когда Том поставил пустую кружку на стол. Схватила свою кружку, подорвалась с места, сжала руку Тома и повела в гостиную. Реддл только и успел прихватить листы со стола. В большой гостиной Амелия оставила кружку на маленьком столике рядом с пианино. А я стоял сжимая тексты. Тихо петь в её комнате поздним вечером без музыки — это одно. Но вот в гостиной, когда она увлеченно играет, а за спиной жадно смотрят и слушают Джарет, Антонин, мадам Кэрри, мадам Долохова… это не просто. — Амелия, — позвал Том, подходя к ней, — я никогда не пел с музыкой. — Послушай, — тут же ответила она. — Я для начала раз сыграю. Ты поймёшь, когда вступать. Могу вместе с тобой спеть. — Было бы славно. Том не мог сказать «нет», ведь ему нужно доверие Амелии. Он и правда по музыке понял, когда нужно петь. Поэтому, когда Амелия начала играть во второй раз, Том выдохнул и поспешно выступил: Мой мир огромен А я так скромен Вся жизнь — спектакль Я в ней актёр Актёр-лицедей Добряк и злодей Не ради людей А ради искусства! Амелия тихо пела вместе с ним, словно подсказывала. Том вспомнил, как на первом курсе Джарет талдычил, что когда вас больше одного, то работа идёт шустрее. Как прошлым летом в драке, так и сейчас, Том физически прочувствовал слова друга. Вас обманули В грязь окунули Об этом вскоре Узнают все Придворный актёр Умён и хитёр Я тут с давних пор Насквозь я вас вижу! Угрозы, насмешки Короны примеряют пешки На лицах отметки Что все они марионетки Эй, куклы, бегите Ешьте меня, вот он я! Том впервые пел так: почти один, на публике… ему подыгрывала и подпевала Амелия. Реддлу нравилось такое внимание. Ему нравилось, как у него получается. Амелия весело перебирала клавиши, пока Том ждал момента, чтобы закончить песню. Он, невольно, хищно улыбнулся. Все мрачные мысли этого лета отступили. Собравшиеся хлопали, Амелия подпевала и играет. Чертовски приятное чувство, когда они пляшут под его дудку. Да и песня максимально подходящая. Я роль — вы сюжет Прольём миру свет Кто прав, а кто нет Пусть судят другие! Угрозы, насмешки Короны примеряют пешки Уколы, их метки Но все они марионетки Эй, куклы, бегите Ешьте меня, вот он я! Передо мною вы сидите! И ваши нервы, словно нити! Надёжно пришиты К пальцам моим. Музыка стихла вместе с его голосом. — Для первого раза неплохо, — улыбнулась Амелия, взглянув на Тома. — Для первого раза очень даже хорошо! — тут же подлетел к Тому Джарет и, крепко сжав в объятьях, уткнулся носом в его щеку. — Поцелуйтесь уже, — фыркнула Амелия, перебирая нотные страницы. Как по команде Том и Джанет смурно взглянули на неё. А она звонко рассмеялась. — Давай теперь я сыграю, — тут же сорвался к ней Джарет, — а ты спой. Покажи, как надо. Пока эта парочка перебирала нотные листы, мадам Долохова спросила: — Том, а сколько тебе лет? — 13 лет, мадам, — ответил он, взглянув на неё. — Так может и перестанет он очаровательно петь, как голос ломаться начнёт, — разочарованно протянула она. — Но я надеюсь, этого не случится. Том даже не знал, как реагировать на эти слова, и он был благодарен Амелии, которая обеспокоенно спросила: — А у девочки такое может быть?! — Может, — кивнула мадам Долохова. — Но у девочек это не так заметно. Амелия выдохнула и сунула Джарету под нос лист пергамента. — Играй. — У Тома что ли научилась? — проворчал Джарет на её приказной тон и опустил руки на клавиши. А вот сам Том опустился в свободное кресло, всё ещё смотря в листы, которые принесла ему Амелия. Джарет с силой ударил по клавишам, а Амелия, внезапно, прорычала словно волк. Том вцепился в неё взглядом. Внешность — обманчива. Голос у Амелии сильный и красивый, а песня агрессивная. Пела она на французском. Том смог разобрать лишь одну фразу: «Bête du Gévaudan». Но он мало вслушивался в слова. Все его внимание заняло то, что пока Амелия пела, от неё расползался черный легкий туман. В музыкальные проигрыши она рычала. Вскидывала руки к потолку. Иногда казалось, что песня её ломает. В одну секунду Тому даже показалось, что её глаза застелила черная пелена. Но лишь на секунду. Может это блик от тумана? Том, как зачарованный, следил за ней, пока с её губ не слетели последние слова, а с клавиш пианино последняя нота. Джарет с неподдельным удивлением взглянул на Амелию и прошептал: — Это же песня о Гримме. — Прежде чем умереть, Гримм убил или же свел в могилу многих, кто повинен в нашей смерти, — выплюнула Амелия в пустоту. — Дедушка Август хотел увековечить память о нем, а я закончила его работу. Том только сейчас заметил шуршание рядом, это мадам Кэрри в соседнем кресле уже сползла на его край. Амелия сказала нечто горькое, но мадам Кэрри выглядела счастливой. Том понял, Амелия впервые, в присутствии свидетелей, сказала что-то о своей семье. Она явно знает о Шварцвальде. Больше, чем то, что это был лес. Может она скажет что-то ещё? Но Амелия поправила свою юбку, улыбнулась Джарету и сказала: — А теперь пой ты. Ami, тебя просить не будем. — Я лучше станцую, — хрипло рассмеялся Антонин. — Точно! — вскинул руки Джарет. — Танцы! Джарет перебирал клавиши и начинал петь: I saw my baby, crying hard as babe could cry Я увидел ребенка плачущим так сильно, как только мог плакать ребенок. What could I do Что мог я сделать? My baby's love had gone Любовь моего малыша ушла And left my baby blue И оставила моего малыша подавленным. Nobody knew Никто не знал. Антонин сразу же сорвался со своего места и увлек Амелию в танец. What kind of magic spell to use Какую магию применить? Slime and snails Ил и улиток? Or puppy dogs' tails Или щенячьи хвосты? Thunder or lightning Гром или молнию? Then baby said Тогда ребенок сказал: Dance magic, dance Волшебный танец, танец Dance magic, dance Волшебный танец, танец Jump magic, jump Волшебный прыжок, прыжок Jump magic, jump Волшебный прыжок, прыжок Put that magic jump on me Заколдуй меня этим волшебным прыжком. Slap that baby, make him free Отшлепай этого ребенка, освободи его. Антонин и Амелия танцевали, пока Джарет не закончил песню. Потом за пианино его потеснила Амелия. Мы просидели в гостиной до обеда, мне казалось, я засалю эти листы, исписанные Амелией, так вертел их в руках. Ещё я надеялся, что возраст не сильно изменит мой голос. Пение мне казалось прекрасным хобби. Том думал умыкнуть Амелию после обеда. Может она ответит ему, что это был за Черный лес. Но не вышло, Джарет потащил всех за собой во двор. Том не забыл слова Амелии, но в играх и суматохе августа времени на разговор не находилось. Может в школе найдётся? В том году поход в Косой переулок был таким же, как и в прошлом году: за парой исключений, с нами пошел Беллами. Он и я крепко держали Амелию за руки, пока гуляли. Из-за учебы и поиска родственников, из-за изучения замка по ночам, у меня тогда не было времени заняться поиском похитителя. Конечно, зная Дамблдора, хотя бы по случайным газетным заголовкам, которые ты заметил в гостиной, первым на ум приходит Гриндевальд, но… тогда я думал: зачем ему Амелия? Конечно, второй вероятный ответ: сделать больно Дамблдору. Я старался об этом не думать. В 13 лет я не представлял, как мне противостоять Гриндевальду, да и Дамблдору, если честно. В тот день я больше смотрел в список из школы и по сторонам… от греха подальше. Том продал ненужные в грядущем году учебники, и стоял в отделе подержанной литературы. Рядом с Амелией был Беллами. Джарет вновь подпихнул Тому под нос связку новеньких учебников. — Куплю тебе мороженое после, — усмехнулся Том и взял книги. — Вот и молодец, — довольно протянул Джарет. Правда в магазине мантий, в целях экономии, Том пошел к уже ношеным, Джарет вскрикнул и потащил Реддла за новыми мантиями. Том отнекивался, но Джарет был непреклонен. Поскольку за лето Том подрос, Джарет добавил к школьным мантиям ещё и парадную. Том скривился, но счет все же оплатил сам. — Плакала моя метла, — кривился Реддл. — Ты хочешь метлу? — аж подпрыгнул Джарет. — Думал о ней к седьмому курсу, если всё ещё будет желание пойти укротителем драконов. — Супер, я знаю, что подарить тебе на день рождение! Том тяжело на него взглянул и процедил: — Чувствую себя твоей содержанкой. — Ну ты красивый, так что я не против, — проворковал Джарет. — Я против, — отрезал Том. — И когда вы поцелуетесь? — весело спросила Дюма. — Амелия! — прогремели два голоса, Тома и Джарета. Амелия и Антонин прыснули и укатились к мадам Кэрри и Беллами. — Что она там читает? — удивленно взглянул на Тома Джарет. — В который раз уже это? — Так или иначе всё лето проскальзывает, — насупился Том, вдвоем они пошли к выходу. После покупки мантий, семь человек отправились в кафе-мороженое. Дети сочли забавным лицезреть мрачного Беллами с самым ярким и большим мороженым в кафе. Забавно еще и потому, что он сам его выбрал. В этот раз все обошлось без происшествий. *** Лето близилось к концу. Они играли в футбол. Гуляли у озера. Играли в шахматы, играли на пианино, пели песни. На покер к мадам Долоховой начал заглядывать Беллами. Он прекрасно мухлевал и учил этим трюкам детей. Всё было спокойно на столько, на сколько это было возможно. Из травм только содранные коленки во время игр. Из грусти, что у них всё ещё нет игры в доме на четверых. Но Тома кое-что всё же волновало. 31-го августа, после обеда, он аккуратно ушёл от друзей к человеку, с которым можно этим поделиться. — Беллами, ты здесь? — уже войдя в конюшню, спросил Том. — А где ж ещё? — Беллами вышел из стойла. Оценивающе взглянул на него. И вытирая руки старым полотенцем, спросил. — Что-то случилось? Прежде, чем ответить, Том скрестил руки на груди, вплотную подошел к Беллами и тихо начал: — Думаю о том, что тот мальчишка-маггл мне тогда наговорил у пекарни. Что я не больше, чем марионетка. И это несмотря на мои способности. Просто за два года в Хогвартсе я уяснил, что ко мне такое же отношение, как и в маггловском мире. — А почему ты пришел с этими разговорами ко мне? — удивился Беллами, закуривая. — Твой взгляд. Беллами тяжело вздохнул и, стряхивая пепел, медленно начал: — Я занимаюсь лошадьми, потому что они мне нравятся, всегда нравились. Я не тут учился, а в Дурмстранге. Не был лишен талантов, после школы пошел работать в отдел обеспечения правопорядка в родной Германии. А здесь оказался, когда гоблина одного спас. — Отца Джарета? — уточнил Том, хотя иной ответ ему не виделся. — Несложно догадаться, — хохотнул Беллами. — Он приезжал на смотрины к одной девушке, но что-то там у них не сложилось, — затянулся и продолжил. — Невысокий же, вот один чудак решил его на улице обобрать, а тут я, — быстро приложил остаток сигареты к губам, затянулся. — Нарин мне написал, когда встретил Элеонору. Он влюбился, как мальчишка… — Беллами произнес это с разочарованием и мрачно добавил, — она бы его так любила, — крутанул бычок в руке, тот исчез, полез за новой сигаретой, это дотлела пока он говорил, покурить особо не успел. — Ему нужен был охранник для его ненаглядной. Вот и меня вспомнил. А потом на мои плечи легла забота о Дженни. Я ж ему телохранитель. А по итогу ещё и нянькой стал. Сейчас Дженни в Хогвартсе большую часть года, так что решил устроиться к мадам Долоховой. Скучно ей без внука, дети не приезжают, вот и играю с мадам в карты. С Нарином тоже иногда выпиваем, когда у него время есть. А чего это я болтаю, от твоего вопроса отвлеклись… — Наверно ты хотел выговориться, — уверенно произнес Том, уверенно, потому что чувствовал правильный ответ. — Наверно… — И если ты был нянькой Джарету, почему он не знал твоего имени? — Это было сложно, но мне было весело, — громко рассмеялся Беллами. — Теперь к твоему вопросу. Я не скажу, что в мире волшебников все иначе. Есть имя, есть деньги, хоть что-то одно из этого — все двери перед тобой открыты. А вот таким как мы с тобой, надо свое солнце искать и иногда приложить чуть больше усилий. На Дженни смотрю, думаю, поди разбери, кому лучше. Местечко-то у него под жопой просто пламенное, да только оно ему не надо, но родне срать, что он хочет. Наследник же. Том смотрел как Беллами курит, облокотившись на стенку стойла. Расслабленно опустил руки и спросил: — Ты в таком же гадюшнике, как и я, детство провел? — Ага. Город другой, страна другая, а обстановка всё та же. — Ты думаешь я смогу прорваться, через все заслоны? — Я тебе что, провидица? — рассмеялся Беллами. — Но скажу вот что, ты все эти двери с пинка откроешь. — Уверен? — Я видел, как ты нож достаешь, — бычок исчез из его рук. — Он у тебя с собой? — Да. Впервые мрачный кучер был далеко не мрачным. Беллами учил меня не только трюкам с ножом, но как им драться. Рассказала про термины и правила. Когда я повторял то, чему он успел меня научить, в конюшне меня нашли Джарет, Антонин и Амелия. Последняя аж пищала, когда увидела, чем мы с Беллами заняты. Она не дала мне уйти. Поставила табуретку и села напротив нас. Велела: — Продолжайте! Её глаза переливались словно сапфиры под светом в музее, пока я ловко перекидывал нож через запястье. На Беллами она тоже смотрела, но мне показалось, что на меня она смотрела больше. Мы ушли лишь к ужину. Надо было собирать чемоданы. Завтра в 11 часов утра Хогвартс-Эксперсс отвезет меня домой.