Александр
Вот тебе и «Добро пожаловать». Сдержанно снаружи и обречённо внутри разглядываю, как по рукаву пиджака за пятьсот баксов расползается неровное молочно-сливочное пятно. Оставшаяся часть мороженого уже расплющилась на тротуаре грязным быстротающим комком, увенчанным для красоты вафельным рожком, надкусанным по краям. Пытаюсь стряхнуть налипший десерт, который ожидаемо въедается в ткань сильнее, угрожая совсем не отстираться в будущем, если прямо сейчас не прекращу попытки. За одной из громоздких гранитных колонн рядом стоящего здания суда ещё раздавался пронзительный детский рёв бутуза, лишившегося десерта. Его утаскивала подальше от места преступления родная мать. Выдыхаю и закрываю на пару секунд глаза, собираясь с мыслями. Кажется, начинаю понемногу вспоминать, в чём извечная проблема таких городов как Нью-Йорк: постоянная лишняя суета. «Город идиотов», — раздражение впивается в вены и вязким горьким сиропом тянется по кровеносной системе. Нью-Йорк мне никогда не нравился. Ни город, ни его жители. Всего-то-навсего переоценённый пыльный участок земли в несколько сотен километров, куда тянется всякий бездельник, ищущий посреди пустыни манны небесной. Отпустив накатившую минутную злость, возвращаю взгляд к наполненной беспечными прохожими улице и невольно вспоминаю утро, случайно обратив внимание на собственный рекламный щит. Вспоминаю огонь, мелькнувший в зелёных глазах девушки, а за ним высокопарную фразу: «Судя по вывеске, которую вы собираетесь здесь повесить, незнание моего имени не играет в вашу пользу». — Вывеска как вывеска, — бросаю в сторону фасада и пожимаю плечами. Встряхиваюсь, прогоняя наваждение из головы. От этого города и его бешеных обитателей можно ожидать именно чего-то подобного. Так всегда: стоит слегка потерять контроль над ситуацией, из какого-нибудь переулка обязательно появится представитель местного общества, и хорошо, если безоружный. Подтверждением служит отхваченный след от мороженого на пиджаке, оставленный из-за неуёмного буйства случайного мальчугана, решившего, что не смотреть, куда бежишь — блестящая идея. Щурюсь от некстати пробивающихся в небе солнечных лучей, пока пытаюсь рассмотреть время на отсвечивающем циферблате часов. Стрелка тянется к двум часам дня, а значит, что осталось немногим меньше двух часов, чтобы вновь вернуть себе приличный внешний вид, и ещё недавно выстроенные на день чёткие планы шатались, как хлипкий карточный домик. Сначала по вине рабочих, перевозивших мебель дольше положенного, а теперь из-за этого казуса с ребёнком. Предугадывая, что обед отменяется, под рёбрами жалобно сжался желудок. «Ничего», — поддаюсь возможности мысленно утешить себя, — «ничего, думаю, мы быстро разберёмся». Повторно цепляю часовую стрелку взглядом, по привычной людям нелепости забыв, сколько только что увидел минут. Пожалуй, успею. Резко разворачиваюсь к переходу, вглядываясь в мигающий для пешеходов красный. Если всё верно, то мне нужно лишь повернуть за угол, и там будет нужный выход. Прохожие бессмысленной толпой единовременно двигаются навстречу друг другу, когда светофор загорается зелёным. Живая толпа едва ли не силой увлекает за собой, вновь мешая мыслям задержаться в голове. Ладно, допустим, в таких безнадежных городах как Нью-Йорк есть плюсы. Один из них в том, что ты не успеваешь думать. Дохожу до Бакстер-стрит и дёргаю на себя мощную высокую дверь, с удовольствием отмечая, что свет внутри в достаточной степени приглушён, чтобы глазам было комфортно. В нос ударяют частицы уличной пыльцы, оставшейся на подоконнике. Не удержавшись, ухожу в короткий чих, привлекший внимание усталой женщины-офицера на пропускном контроле. — А вы... — она медленно подняла брови и не закончила вопрос, если это должно было быть вопросом. Скорее, по привычке, чем подготовившись, достаю из нагрудного кармана удостоверение частного адвоката и широко раскрываю прямо перед её взглядом. Брови поднимаются выше, хотя могло показаться, что это невозможно, усталые глаза оценивают мой внешний вид, задерживаются на ярком пятне от мороженного, из-за чего у губ появляется неодобрительная складка. Готовлюсь, что сейчас, как это иногда бывает, последует тщательный допрос о цели моего визита, но нет. Прокашлявшись, женщина равнодушно возвращается к рабочему столу, и через три секунды пропуск вспыхивает зеленой стрелкой. Вопросов не последовало. Мне и не нужно. До типичного опенспейса, наполненного офицерами полиции, на пути больше никто не попадается. Уже издалека чувствую привычный для таких мест запах кофе и печатных чернил, слышу знакомый живой гул сотрудников и звук быстро бегающих по клавиатурам пальцев. Часто мне приходилось слышать от малознакомых людей, насмотревшихся сериалов, что в полицейской работе есть своеобразная прелесть, вечное чувство адреналина и безусловное разнообразие. Ерунда. Полицейская служба — такая же рутина и бюрократия, как и любая другая государственная служба. Мне доводилось лично видеть, как очередное дело, заваленное кипой других бумаг, отправлялось в долгий ящик, потому что в действительности никто не станет пренебрегать более свежими и еще «горячими» уликами другого расследования в счёт того, которое уже завело следователей в тупик. В какой-то степени это справедливо. «Вы настолько не верите в полицию Соединённых Штатов, что считаете, будто без участия преступника они неспособны хорошо справиться со своей работой?» Стоило сосредоточиться, и воспоминание шевельнулось внутри вместе с удивительно знакомой интонацией, причем столь свежей в голове, будто она была произнесена не кучу лет назад, а только что, вот сейчас. Голос… Голос этой незнакомки, которая прикапывалась к чужим вывескам… Где я слышал его? Что-то смутное, туманное прокатилось в памяти о прошлом, что-то далёкое… Что-то… — Алекс?! Не успевший созреть в подкорке образ рассеивается, когда я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как среди прочего офисного хаоса выбивается ошарашенное от радости и удивления лицо Эш. Стоит ей во всеуслышание выкрикнуть мое имя, а затем ещё и взвизгнуть, коротко подпрыгнув, как моё и без того хрупкое инкогнито окончательно рассыпается, уступая место общему вниманию. И тебе привет, мелкая… Её тонкая девичья фигура метнулась через опенспейс с упорством бронепоезда. Не прошло и нескольких секунд, прежде чем Эшли уже вовсю висела на моей шее, обхватив руками и ногами, словно настоящая обезьянка. — Ты приехал, ты приехал, ты приехал! — продолжал врезаться в голову визг, теперь преимущественно через левое ухо. Позволяю ей нагло пользоваться моей спиной, плечами и руками в качестве манекена. Остатки плохого настроения, если они где-то и завалялись за душой, стираются совсем. Вместе с привычной визгливостью Эшли Янг в почти испорченный день ворвалось что-то тёплое и почти семейное. — А-а-а-а, ты приеха-а-а-ал! Шею сжимают не специфичные для её роста крепкие объятья, отчего понимаю, что если мартышка повисит на мне ещё хотя бы пять секунд, то местное отделение полиции ждёт самое быстрое раскрытие дела за всю историю их существования, потому что Эшли просто-напросто меня сейчас задушит. — Эш, — хлопаю её по спине, чудом умудряясь издавать хотя бы хрип, — на нас все пялятся. Чувствую мощный удар по плечу, а затем мартышка опускается на собственные ноги, позволяя мне и кислороду вновь воссоединиться. Эшли негодующе фыркает: — С каких пор тебя волнует общественное мнение, Нильсен?! Из-за чересчур активных обнимашек её хвост растрепался, поэтому следующим движением Эш ловко стянула с волос резинку и зажала в зубах, пока руки пытались вернуть причёске бывалый вид. — С тех самых как переступил границу этого города, — говорю быстрее, чем думаю, из-за чего приходится пояснять, — не бери в голову. Просто либо я не той ногой переступал, либо весь Нью-Йорк успел сойти с ума, не знаю, что хуже. Признавайся, ты покусала? Девчонка закатила глаза и крепко затянула резинку на волосах. — Знаю, что спросить будет плохой затеей, но с чего ты взял? Ухмыляюсь. Если честно, шутка возникла не совсем на пустом месте. Наше первое знакомство с этой обезьянкой состоялось не иначе как именно таким образом. Когда-то в старшей школе, практически перед выпуском, нагрянув в гости к однокласснику Стиву, я ещё не знал о существовании такой персоны как «его младшая сестрёнка Эш». Это могло показаться странным, учитывая, что с её братом мы дружили на тот момент буквально лет десять, но семья Янг никогда не отличалась особой открытостью, а сама Эшли практически не ходила в общую школу. Родители оставили её на домашнем обучении, в отличие от брата. На тот момент Эш было лет двенадцать — золотая середина переходного возраста, так что накануне моего прихода Стивен и Эшли, как это подобает настоящим брату и сестре, крепко разругались. И я бы никогда не узнал этой незначительной детали, если бы не произошло кое-что близкое к катастрофе: мы со Стивом одного роста и почти одного сложения. Именно поэтому, первое, что я прочувствовал, ступив на газон чужого дома — это как в плечо врезаются крепкие и острые, словно у пираньи, зубы. Возможно, картина не была бы столь запоминающей, если бы не ещё один факт: Эш носила брекеты. Скобы зацепились за шов моей футболки, и когда по офигевшему вскрику чужим голосом Эшли все-таки догадалась, что кусанула кого-то не того, было слишком поздно для элегантного отступления. И только Стивен, которому пришлось отцеплять свою сестру от моей футболки, искренне веселился от происходящего. А дальше как-то само собой получилось, что юношество и взросление этой буйной мартышки не обошлось от нашей со Стивом опеки: и первые попойки с головой над унитазом, и первые драки с другими подростками, в которые мы врывались в последний для возможного урегулирования момент, и длинные нотации, когда в шестнадцать лет Эшли никак не могла получить права и пыталась утянуть автомобиль Стивена, чтобы покататься без них. Если сказать совсем проще: дружба с её братом притащила нас в общий негласный семейный круг. Поднимаю взгляд выше головы Эш и всматриваюсь в задний план. — Хотя бы потому, что вон тот парень во мне даже дыр от пуль не оставит, — киваю в странноватого азиата, который осознав, что я заметил его пристальное внимание, резко отвернулся. — Нет, серьёзно, что с ним не так? — Ты про кого? — Эшли вертит головой, но быстро возвращается ко мне и машет ладонью, пока сама двигается к выходу. — Не обращай внимания, Сэм у нас небольшой социопат. Ты рассказывай лучше: давно приехал? Где остановился? Ой, ты не голоден? Я еще не обедала! Увлекаюсь быстрой речью давней подруги и едва не соглашаюсь на всё, хоть край света на мыльницу щёлкнуть, как резко вспоминаю, что вообще-то зашёл всего на пару минут. — Не могу, малая, — поднимаю выше рукав от пиджака, демонстрируя пятно, — надо успеть купить пиджак. У меня заседание в четыре. Странный азиат, сверливший наше общение недобрым взглядом, никак не успокаивался. Осознав в конце концов, что он очевидно себя выдал, особенно, когда на него оглянулась и Эш, парень подскочил на месте, дважды развернулся вокруг себя, схватил какую-то папку и скрылся за первым же поворотом, судя по звуку, с кем-то там столкнувшись. Мелкую необычное поведение коллеги не смутило, наоборот, она загадочно хлопнула в ладоши и ловким прыжком оказалась у его рабочего места, стаскивая со спинки стула серый пиджак. — Problema finito, — улыбнулась, толкая меня на выход. — Ты в своем испанском уверена? — признаю, развернувшееся представление интересует меня больше, чем муки совести. — И вообще, с чего ты решила, что это мой размер? Он же мне явно мал будет. — У Сэма рост почти шесть футов, ты, расист недоделанный! — беззлобно ворчит, продолжая толкать. Уже проходя повторно мимо ленивой сонной женщины на пропускном, я думаю, что настроение мое улучшилось совсем, и если придется отправиться в зал суда в маломерящем пиджаке, это не испортит оставшийся день.***
— Шак во школько, ты шоворил, у шебя шашедание? Сквозь поднятый полупустой стеклянный стакан голова жующей Эш выглядит совсем маленькой и такой же забавной, как когда-то много лет назад. — По-прежнему трещишь с набитым ртом? — ухмыляюсь и отпиваю апельсиновый сок, не без удовольствия отмечая, как непоседа Эшли возводит глаза к потолку. Опускаю взгляд на наручные часы: — еще почти час. Но я планировал прийти пораньше: надо пробить почву. Малая вытерла испачканную соусом щеку тыльной стороной ладони. — В смысле? Улыбаюсь. В такие моменты иногда хочется особенно похвастать собственным профессионализмом, другой вопрос, насколько это тактично в глазах окружающих. Эшли отложила недоеденный бургер и ошарашено расслабилась, опуская плечи. С учётом срока давности нашего общения неудивительно, насколько быстро она просекла: — Нет! Только не трепись, что ты вообще к делу не готовился! Радость была преждевременной. Морщусь, пока ставлю стакан обратно на стол. — За кого ты меня принимаешь, Эш? — чувствую, как усталость тяжёлым весом ложится на плечи, и разминаю шею, стараясь побороть её. — Тогда что? — Эшли вновь схватила бургер, смяла в пальцах и снова отбросила. Вцепилась в стаканчик с колой. Коварно улыбнулась: — подкупил судью? Присяжных? Или… — малая подвинулась ближе и прошептала, словно эта фраза - самый громадный мировой заговор, — ты на самом деле чёрный маг? — Вампир, ага, — указательным пальцем утыкаюсь в её лоб и смешливо отталкиваю от себя, — похищаю по ночам девушек и заставляю отдать мне всю свою кровь. Эшли цокнула и показательно закатила глаза, откидываясь обратно на спинку сиденья. Сразу понятно, что если прям сейчас я не раскрою эту великую тайну, дуться она будет до самого вечера. Пока не забудет, что обижена. — Никакого криминала, — капитулирую и поднимаю вверх обе ладони, — просто с подзащитной я тоже познакомлюсь на самом заседании. — Это как так? — Вот так. — Но как же… Погоди, а кто… — Дело случая, — тянусь и почесываю подбородок, — бывший однокурсник узнал, что я собираюсь переехать, и попросил подменить его. Сказал, что там какой-то супер запущенный случай. Эшли фыркнула, отчего едва не подавилась собственной колой. — Ну, конечно, — съязвила она, — так я и поверила, что какой-то адвокат добровольно откажется от прибыльного дела. Да ещё и в этом городе! Медленно вытираю ладони салфеткой и помалкиваю, с хитрецой поглядывая на Эш. Она же постепенно догадывается до истины, судя по тому, насколько резко у малой изменилось выражение лица. — Ах ты ж лисья погань, — всплеснула руками, — опять за старое?! Разве ты не проворачивал эту же хрень в Вегасе? — Так ведь сработало, — откидываю салфетку и бегло смотрю на часы. — Всё по честному: бывшему адвокату деньги, мне — громкое имя и клиентская база. — И как ты это делаешь? — буркнула Эш, складывая руки. — У тебя что, в каждом штате по бывшему однокурснику? — Обширный круг знакомств. — Смотри, не оступись на собственных амбициях. А то рано или поздно подсунут дело, с которым пролетишь, и плакала вся твоя клиентская база, а с ней и громкое имя. — Не волнуйся, малая, — натягиваю на себя «украденный» пиджак, — я пока тут задержусь. Кажется, что Эшли хотела что-то еще добавить, но внезапно остановилась, заметив, как я собираю вещи. — Что, уже? — разочаровано протянула она и по-детски скривила губы. Не дождавшись ответа, подскочила на месте. — Ой, стой, погоди, а где ты остановился? — Пока нигде, — качаю головой. — Грузовик, перевозивший офисные вещи, опоздал, так что планы слегка сдвинулись. Потом разберусь. Она щелкнула пальцами, а затем громко хлопнула в ладоши. — Отлично! Тогда ты останешься у меня, и возражения не принимаются! Всё равно гостевая комната Стива пустует. С тебя пиво и все подробности с того времени, как мы не виделись! Вспоминаю выдержку Эшли и уже хочу было вставить, что так легче сразу засесть в пивном магазине на всю ночь, но другая, чуть более яркая деталь заставляет забыть о колкости. — Погоди, а разве Стив не здесь? Почему-то я был уверен, что оба наследника семейства Янгов вовсю терроризируют этот город своим присутствием. — Посмотри на это, — она обвела в воздухе очертания лица, — была бы я такой красоткой, если бы негодник ошивался здесь?! Нет, он бы выпил из меня всю душу и все соки. Сначала, он, а потом его фанатки! Уже второй месяц торчит в Канаде, кажется, у них там серия матчей в нескольких городах. Тоже верно. Потерявшись во времени и в отсчете лет нашей дружбы со Стивеном, всё забываю, что вот уже почти пять из них он у нас звезда бейсбола. Ну... почти звезда. — Значит до встречи, малая, — подмигиваю, собираясь на выход. Эш впивается зубами в бургер и что-то бессвязно мычит, пока машет ладонью. Еда для мелкой всегда была важнее, а вот на идиотские так называемые правила приличия мы забивали синхронно на троих. В запоздало-послеобеденное время в кафешке необычайно людно: побочный эффект предвыходного дня. Глядя на кучу расслабленно смеющихся посетителей, наслаждающихся отдыхом, хочется вновь размять напряжённую шею. А когда, оказавшись на улице, понимаю, сколь быстро успела испортиться погода в собрании отяжелевших серых туч, которые пригнал ощутимо-прохладный восточный ветер, желание ускорить воображаемые песочные часы будней усиливается в разы. Захлопну это заседание, и день окончен. Крепись, давай.***
В преддверии ожидаемой грозы в зале суда невероятно душно. Еще хуже стало, когда и без того небольшое помещение оказалось переполнено. Не знаю, что конкретно тут творилось на предыдущих разборах, но, очевидно, что-то увлекательное, раз поглазеть собралась почти половина целого района, судя по количеству и по тому, сколько из глазеющих пялятся конкретно в мою спину. Рядом нервно мнёт руки подзащитная. Боится. Не спешу её успокаивать или предлагать воды, сейчас девушка выглядит как никогда уязвимой, чуть ли не плачет, что ощутимо играет нам на руку. За полтора часа, в которые сторона обвинения подводила итоги, взгляд присяжных уже мало-мальски смягчился от этого зрелища. Но больше остального меня интересует вовсе не толпа зрителей за спиной, не чопорный судья, устало выслушивающий речь обвинителя, и точно не собственная подзащитная, от которой уж совсем мало что зависит. Не в силах побороть любопытство, безотрывно смотрю в центр зала, где бледнее снежной королевы стоит та забавная крикунья с улицы. Гордо выпрямив спину, она обращается лишь к присяжным и к зрителям, настойчиво вбивая в их головы, что позиция жертвы для Шерил Митчелл ничего не меняет, и будь её действия самообороной, они бы не были совершены с такой продуманной и тщательной жестокостью. Надо же, действительно прокурор. И это то, чего я ждал? То, чего все так боялись? Несдержанной гордячки? Опускаюсь чуть ниже и устало потираю веки, борясь с желанием уснуть, появившемся то ли от тяжёлого дня, то ли от речи… Как она представилась? — … на этом моменте я хочу ещё раз подчеркнуть и напомнить, что преступление — есть преступление. Выход есть всегда, и выбор… Выбор тоже есть всегда. Она хотела сказать что-то еще, но дрогнула и стушевалась, когда взгляд её, по-видимости случайно, столкнулся с моим. Резко отвернувшись и продемонстрировав напоследок показательную холодность, странная крикунья наконец вернулась на собственное место. Неужели? Удивительно, что я всё ещё не перекочевал в седую старость с внуками и правнуками, пока кое-кто возводил юридические постулаты. Знай, Эш, если, выпив вечером банку пива, я отрублюсь прямо на диване и буду пускать слюни на подушку — это целиком и полностью вина местной стороны обвинения. Выпрямляюсь, довольствуясь приятным звуком хруста затекшей спины, и поправляю пиджак, пока выхожу в центр зала. В отличие от прокурора в моих руках нет никакой папки с документами, текстом и так далее… Хороший адвокат славится умом, а не заученными фразами. Как и хороший прокурор, кстати. От мысли тянет покоситься в сторону крикуньи, но силой заставляю себя этого не делать. Нельзя поддаваться минутным интересам, даже если очень хочется увидеть, как её бледное лицо покрывается пунцовой краской. Так… для личного удовольствия. — Перед речью, как новый, и, надеюсь, последний адвокат я хотел бы задать несколько вопросов подзащитной. Где-то раздался смешок. Аудитория, замученная, как по мне, речью прокурора, слегка оживилась. Оглядываюсь на судью и с благодарностью принимаю ленивый кивок. Отлично. — Скажите, Шерил, как часто Теренс проявлял агрессию? Подсудимая схватила край кофты и нервно оттянула, пряча глаза. Что бы там ни говорили порой про методы манипулирования, конкретно я их не рекомендовал, так что либо девушка действительно несколько лет жила в страхе, либо… Либо это лично её инициатива. — Всегда, когда я делала что-то не так, — промямлила она. — «Что-то не так»? — прохаживаюсь по залу, дабы оценить, все ли присяжные вовлечены в показания. — Например, что? — Например, когда я покупала не те чипсы или готовила не те макароны с сыром, или уходила на учёбу, когда он был в плохом настроении, или… Нет. Девчонка - определённо молодец. Настоящая находка для правозащитника, даже стыдно за адвокатское братство, раз другие олухи не выставили достойную сторону защиты для неё. — Или?.. Она стушевалась, поникла, сильно спрятала голову в плечи. Игра или нет, но готов поклясться, если бы её дело с самого начала вёл именно я — Шерил уже была бы на свободе. В любом случае Шерил - девочка, а не жестокая преступница. С учётом детства и взросления, вряд ли кто-то учил её правилам выхода из подобных отношений. Но доказать с точки зрения правовой системы, что она просто не умела за себя постоять, будет маловато. — Или… или когда я отказывалась выполнять его задания. — Расскажешь нам? Что это были за задания, Шерил? Со стороны стола обвинения раздался какой-то странноватый звук, не то кашель, не то выдох. Бегло оборачиваюсь и вижу, что зелёные глаза прокурора совсем темные. Кто-то злится. Ей бы кроличьи уши и один в один персонаж мультфильма. Настолько миловидно выглядит в собственном бешенстве. Мысленно ударяю себя по голове и отворачиваюсь обратно. Не хватало ещё по сторонам смотреть во время первого же слушания. Таким темпом хрен мне, а не клиентская база. — Когда я поступила в университет, — поясняла тем временем Шерил, — нам устроили приветственную вечеринку, и Теренс пошёл на неё со мной. Там он с кем-то познакомился со старших курсов. Ему начали оставлять «посылки», которые я должна была приносить домой. — Ты знаешь, кто оставлял посылки? Шерил покачала головой. — Их подбрасывали сразу в сумку, я никогда не видела… я…. Плохо. Шерил начала нервничать и близка к оправданиям. Срочно переключаю вопрос, почти давлю на девушку: — Ты знала, что в этих, так называемых «посылках», были наркотики?! Она часто замотала головой и вновь вцепилась в рукава. Но потом спохватилась и промямлила еще невнятнее: — Я… я догадывалась… — Но в полицию не сообщила?! — спрашиваю громче и строже. Толпа удивленно перешептывается. Наивные. Шерил оставляет вопрос без ответа. Подхожу к ней и почти ударяю ладонями о стол, отчего все зрители, в том числе присяжные, вздрагивают, а подзащитная сжимается, как побитый щенок. — Почему же не сообщила?! На глазах Шерил навернулись слезы. Краем глаза цепляю, как кто-то из присяжных схватился за платок, а та самая прокурор хмурится и непонимающе переводит внимание с меня на подсудимую и обратно на присяжных. Пытаешься понять, что я делаю? Догадливая, но недостаточно… — Я… хотела… — почти прошептала подзащитная и громко, рвано всхлипнула. — Я боялась, я… — Конечно, ты боялась, — вновь меняю тон голоса на задумчивый и выпрямляюсь обратно, отходя от уже совсем рыдающей подопечной, — поскольку Теренс Митчелл не был дилером, он, скорее всего, не получил бы большой срок. Наркотики не хранились в доме. Ошибка моей подзащитной случилась уже тогда, когда она принесла так называемую «посылку» домой впервые. Сообщи она об этом позже: неизвестно, какая участь посчиталась бы худшей — расправа от мужа или тюремное заключение. Часть зрителей одобрительно закивала. В месте с ними не меньше трёх присяжных. Дело почти сделано. — И кроме того, — добавляю уже совсем лениво, разбавляя речь скорее для того, чтобы все как следует обдумали предыдущие слова, — неужели у Теренса Митчелла из всех врагов была только едва достигшая совершеннолетия жена? И почему из всех способов совершить преступление был выбран самый нестабильный? В конце концов, если бы препарат принял не Теренс, а кто-то… ну, представим, что из его друзей… Не слишком ли рискованно менять препарат в таком случае? Конечно… — провожу рукой, указывая на подзащитную, — нельзя отрицать, что это мог сделать кто угодно, но говоря «кто угодно», хотелось бы верить, что при расследовании дела полиция учла все, абсолютно все факторы, а не только «удобные» для одного лишь обвинения обстоятельства. Что я имею ввиду? Ну, допустим, тот факт, что, кроме друзей, у Теренса Митчелла имелись и враги. И как недавно выяснилось, некоторые… инциденты оказались засняты на камеру. Со стороны стола обвинения послышался шум. Это крикунья-прокурор подскочила на месте, едва ли не опаляя от ярости собственное кресло. — Протестую, ваша честь! — она не дала мне договорить, так быстро выпалила протест. — Новые материалы уже нельзя приобщить к делу, поскольку они требуют дополнительной проверки. Если по итогу слушания сторону защиты не устроит приговор, его можно опротестовать в соответствующем порядке, и тогда… Ну вот она и проиграла. Долго же пришлось ждать. — Да, спасибо, «госпожа прокурор», — ухмыляюсь и отгораживаюсь от девушки рукой, вызывая фамильярностью новые смешки в зале, — я прекрасно ознакомлен с процессом и не собираюсь приобщать к делу новые материалы. Но приятно, что вы вселили в меня уверенность в собственных словах. Оборачиваюсь и заглядываю прямо в темно-зелёные от гнева глаза. Ладони девушки сильно сжаты, однако, вместо краски, на лице проступила будто ещё более выразительная бледность. У неё буквально на лбу читалось, что кое-кто готов последовать за Шерил Митчелл и травануть меня чем угодно прямо здесь и сейчас, в зале суда. — Как я уже говорил, — процеживаю прямо так, стоя напротив неё, уверенный, что зрители в восторге от происходящего конфликта, — истинное правосудие не может опираться лишь на «удобные» факты. А считать, что моя подсудимая подстроила прием препарата — это как раз-таки очень «удобный» факт. В конце концов, наркотик Теренс принял сам. Шерил не вгоняла в его вену иглу насильно, не правда ли? Знаю, что улыбка моя слишком самоуверенна, однако завершающий акт в этом представлении должен запомниться, иначе зачем всё это было? Оглядываюсь на зрителей и присяжных. — И я бы поверил, что дело ведется должным образом, если бы, кроме одной-единственной девушки, которая ещё недавно была совсем ребёнком, я бы увидел предъявленные обвинения хоть кому-то, — теперь взгляд мой серьёзный, почти жёсткий. Он буквально обвиняет каждого в этом зале в столь холодном равнодушии к подзащитной и готовности растерзать её в угоду «правосудию». Развожу руками: — предъявлялись они? Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос… Заставляя себя не показывать внутреннюю победную ухмылку, возвращаюсь на собственное место в полной тишине, прекрасно зная по опыту, что она означает: каждый свидетель и присяжный в этом зале теперь чувствуют себя соучастниками едва ли не большего преступления, чем то, которое было совершенно над неуравновешенным и жестоким Теренсом Митчеллом. Судья прокашливается и громко объявляет перерыв, в который присяжные должны будут принять единое решение о предстоящем приговоре. Уже более спокойная Шерил Митчелл благодарно хлопает глазами, но ничего не говорит, пока её уводят из зала суда. Потом выскажется. Когда выйдет из этой аудитории свободным человеком. Одурев от духоты в зале, спешу за свободными зрителями и свидетелями на улицу, чтобы хоть чуть-чуть перевести дух, пока присяжные принимают решение. Гроза и впрямь всё ближе, где-то вдалеке отчётливо звучит гром, предупреждая, что пребывание на свежем воздухе обещается быть недолгим, а ветер заметно усилился. Разминаю кожу головы, вдыхая отяжелевший воздух, и подставляю лицо под порывы ветра. День чудится невыносимо долгим, и проблеском надежды радует мысль о предстоящих выходных, но сразу омрачается воспоминанием, что на них придётся искать квартиру. — Вы считаете, что поступаете по совести? Открываю глаза, совсем забывшись во времени, отчего голос за спиной первые две секунды кажется миражом. Однако, нет, когда я оборачиваюсь, вижу уже знакомые зелёные глаза и тщательно зачесанные тёмные волосы. Во внешнем виде прокурора Нью-Йорка нет и толики недавнего гнева. За эмоциями следить всё-таки умеет. Допустим. Значится, играем в любезность. — Наслаждаться свежим воздухом противоречит законам морали? Она задержала слова, но вновь не позволила эмоциям взять вверх. Наоборот, голос девушки оказался на удивление тихим и сдержанным — огромная разница с утренним скандалом. — Вы поняли, о чём я, — она дёрнула плечами, пока обнимала себя, словно от холода, — дело Шерил Митчелл. Мы ведь оба с вами знаем, что она виновна. — Вот уж неправда, — на автомате поправляю волосы. Даже странно, что прокурор решила поговорить об этом. — Не знаю, как вы, Агата, но я свечей не держал. От того, насколько быстро и неожиданно вспомнилось имя, едва не запнулся. Но выстоял. Как бы то ни было, это не имеет значения. Да и потом, к чему столь глупый и наводящий вопрос? Чего она ждет? Какого-то признания? — Вот как, значит? — губы девушки скривились. — И вам плевать, если она действительно виновна? Главное, что вы свечей не держали? Очень интересные заключения. — А почему вы так переживаете? — обороняюсь наводящим вопросом. — Ведь если вы хорошо выполняете свою работу, то настоящему преступнику неизбежно предъявят обвинение. Фраза вырвалась сама собой, как что-то заготовленное и подсознательное, хотя ещё минуту назад я о ней не думал. Чёрт его знает, почему вообще припомнил её. Но если для меня это произошло как случайное стечение обстоятельств, то прокурор резко замерла, словно от весьма реального удара или толчка. Её глаза широко раскрылись вместе с приоткрытыми губами, которыми она схватила хорошую порцию воздуха. Не успела прокурор произнести и слово, как над нами зарядил мощный ливень, настолько быстрый и плотный, что я едва успел уследить, как лицо девушки пропало за стеной потока воды. Она причудливо взвизгнула и бросилась в сторону здания, пытаясь прикрыться ладонями. Я же так и застыл на месте, позабыв про всё на свете, потому что в голове зудяще вертелось странное воспоминание. И воспоминание точно было связано с этой идиотской фразой, я уверен. Прокурор остановилась на полпути к зданию суда и оглянулась. Лица её я не видел, но само собой понял, что мое поведение удивило. Тряхнув сырой от дождя головой, двинулся следом, подмечая, что ждать меня никто и не собирался. Девушка сразу продолжила свой путь, едва заметила мое движение. Буквально сбежала. Мысль из головы в итоге никуда не делась. И тогда, когда мою подзащитную привели обратно, усадив рядом со мной, и тогда, когда вернулся остальной зал, с интересом поглядывающий на наше с прокурором «отсыревшее» положение. Когда судья молча и с интересом вчитывался в вердикт, полученный присяжными, а затем привлек общее внимание, собираясь его зачитать, я ещё раз оглянулся на ту, что назвалась Агатой Харрис, и в голове киношной лампочкой зажглось озарение. А говорят, что молния дважды не бьет. Вот так сюрприз. Думать над этим сейчас времени не было. Завершая мучения длинного дня, судья громко произнёс приговор…