Агата
Ещё никогда краски ночного города не мешали сосредоточиться до такой степени, но и оторваться от них не могу, позволяя мельтешащим огням автомобильных фар играться с моим зрением, словно ненавистная котам — красная точка лазера на стене. День вышел хуже некуда, пора бы это признать. Сжимаю тонкую ножку бокала, чувствуя, как внутри переворачивается что-то прогорклое, неприятное… Запиваю, надеясь, что совиньон сможет хоть как-то разбавить мешающий в горле комок. Закрываю глаза. С долей откровенного мазохизма перебираю прошедшие события и пытаюсь определить, какое из них было самым позорным для репутации прокурора: зачем-то ввязаться в ссору с тем адвокатом, заявиться в зал суда насквозь промокшей, как потерянная дворняга, или же проиграть дело, в котором я была уверена куда больше, чем на двести процентов, из-за красноречия какого-то там…. Нет, Агата, самое позорное, что все эти инциденты ты собрала меньше чем за двенадцать часов. Несмотря на то, что головная боль прошла почти сразу, после того как я пришла в себя от шока после оглашения приговора, где Шерил Митчелл была признана невиновной в убийстве по единогласному решению присяжных, остаточные щупальца прошедшей мигрени еще чувствовались где-то совсем рядом, но это никак не повлияло на появление в руке бокала прохладного белого. Сейчас оно требовалось, как никогда. Казалось, что избавиться от тяжести пятницы по-другому уже невозможно. Свободной рукой провожу по ключицам, сначала разминая, а затем и пощипывая тонкую кожу. Мысли не останавливались. Они путались, перемешивались, сжимали меня изнутри. А с ними и привычная холодность, медленным ядом пробирающаяся под лёгкие. Переходящая на место былой раздражённости апатия утешала. Темнота неосвещённой торшерами квартиры, крепко закрытой на два замка, успокаивала. И лишь это мерзкое навязчивое ощущение… Впиваюсь пальцами в тонкий гладкий шёлк халата и перебираю ткань. В мыслях резко и необъяснимо мелькнула тёплая улыбка Линд. Я так и не поделилась с ней новостями, как-то не хватило духу. Схватила сумку и скрылась из офиса, воспользовавшись тем, что помощница куда-то отошла, а о том, что меня можно не ждать, оповестила уже сообщением. Её заботливое «всё ли в порядке?» так и осталось без ответа. Лгать мне не по натуре. Не думаю, что она особенно ждала обратной связи. Наверняка сейчас отрывается в одном из клубов или ресторанов. Рэйч — хорошая девчонка, отзывчивая, общительная… Она быстро вписалась в общий коллектив, а особенно в социум хорошо знакомого нам обеим отдела полиции. Знаю, что её частенько звали на их знаменитые «пятничные посиделки» после работы, и хоть мне всегда чудилось, что что-то подобное может напрочь подорвать в глазах офицеров авторитет должностного лица нашего уровня… В случае с Линд этого не произошло. И фраза «на удивление» тут была бы вопиющие неуместна. Потому что я знаю, что Рэйчел действительно умеет держать лицо. Она и меня пару раз пыталась вовлечь в эту взбалмошную традицию, апеллируя тем, что «Эшли будет рада, да и на Сэма без смеха не взглянешь», но… Вот здесь каждый раз возникало это идиотское «но». Уверена, что рассудительное дружелюбие моей ассистентки в достаточной степени создает атмосферу на этих гулянках, чтобы я могла не появляться. Ну… это официальные мысли такие. На деле же… На деле от идеи, что кто-то из этих людей увидит во мне что-то большее, чем всё это время удавалось позволять увидеть… Даже Рэйч. Проще остаться за двумя замками и высотой этажа, где остальной мир выглядит достаточно отдалённым, чтобы чувствовать себя спокойно. И пусть прямо сейчас, едва ли не впервые за долгое время я почти — пожалуй, только почти — жалею об этом. Знаю, что рано или поздно это пройдёт. Это моё спонтанное желание выговориться, излить кому-то душу. Желание, чтобы рядом была добрая подруга, которая могла бы разделить со мной бутылку белого вина. Мирную пустую тишину пронзает громкий рингтон. Вздрагиваю, скорее инстинктивно, чем от страха, и оборачиваюсь, поднимая со столика телефон. Для того чтобы узнать, кто звонит, можно не смотреть на экран. К счастью ли или нет, но есть лишь один человек, вспоминающий о моём существовании во вне рабочее время. — Привет, мам, — опускаюсь на мягкий диван и подбираю под себя ногу. — Милая, я тебя не отвлекаю? Суетится. Слышу ведь, что суетится. Почти вижу, как ходит по комнате, изредка хватаясь за тонкую цепочку из ширпотребного магазинчика бижутерии. — Нет, мам, нет… — терпкое вино придает сил, — что случилось? — Ты совсем не звонишь нам, Агата, — не то обида, не то упрёк. Ничего нового. — Да, — с каждой секундой диалога вино из бокала уходит быстрее, — я ведь работаю. Много работаю, мам. — И не можешь найти двух минут, чтобы я услышала твой голос? Сглатываю. Могу найти. Хоть все десять. — Поверь, с прошлых выходных в моей жизни ничего не изменилось, — ничего, кроме целой кипы событий, — мне не о чем тебе и рассказать. — Так значит, у тебя всё хорошо? — голос её смягчается, усиливая мои подозрения. — Да, мам, — держу напряжение внутри, — всё хорошо. Пауза застывает в воздухе. Мы молчим около десяти секунд, длинных и нервирующих. Потому что нельзя окончить диалог сейчас. Нельзя завершить диалог, пока не озвучена его цель. И сколько бы мы ни тянули, этот момент настанет. — Как у вас дела? — закрываю глаза и припадаю губами к бокалу. Надо было сразу брать бутылку. — Да потихоньку, Агата, — тянет на долгом выдохе, — вчера была на ежегодном обследовании. Выписали новые лекарства, ужасно дорогие. Видимо, придется снова на какое-то время ездить к фудбанкам Сиэтла. До боли прикусываю десну. — Я ведь недавно тебе деньги переводила, — знаю, что это ничего не решит, но всё равно поднимаю вопрос, — неужели настолько дороже стоят? — Не совсем, понимаешь… Пола… Пол ушёл с работы, и мы за дом не заплатили в прошлом месяце… Не знаю, то ли запас гнева на сегодня себя исчерпал, то ли я совсем уже не удивлена услышанному, но вместо очередной точки кипения внутри свербит льдом. — Опять? — вопрос вырвался тихий и нежеланный. Нет смысла это обсуждать, да только придётся, раз спросила. — Он бы все равно не смог долго работать в этом СТО, — голос матери подскочил, — мало того, что им задерживали зарплату, так ещё и пахать приходилось на износ! Язвительность хватает за горло столь быстро, что фраза «неужели ему одному» едва не вырывается вместе с ней. — А что остальные работяги? — позволяю себе надменный вопрос. — Их тоже это не устраивало, или он единственный смельчак? — Агата, это просто трудное время. Мы поссоримся. Определённо поссоримся. — И пятая работа за год, — отпускаю сарказм, устав держать эмоции в себе. — А Пол тебе говорил, когда его трудное время закончится? Ну так, в перерывах между обещаниями лучшей жизни? — Это не так просто, как ты думаешь, Агата! — и вновь этот тон. — Пол действительно ищет работу, в Кенморе сейчас тяжело. Знаю, ты недолюбливаешь его, но что прикажешь делать мне?! Я между вами, как меж двух огней! Теперь ты вольна строить личную жизнь, как угодно, а матери лучше остаться одной? — Да ведь я о тебе и волнуюсь, мам, — закрываю глаза, чтобы сосредоточиться, потому что, видят все святые, она совсем не хочет меня слышать, — пойми я… Я ведь совсем не против, чтобы ты с кем-то встречалась, но, пожалуйста, услышь меня правильно, я всего-лишь не хочу переживать о том, что в один прекрасный день тебе будет нечего есть только потому, что Пол вновь поругался с начальством. — Ты опять? — она обижено всхлипнула. — Я не хотела этого говорить, но ты вынуждаешь меня: ведь ты сама отказалась помочь нам переехать в Нью-Йорк. А там, я уверена, Пол нашёл бы более подходящую работу. И теперь, после всего этого, заявляешь такие вещи? Телефон теплеет, так сильно я сжала его в ладони. — Я не сказала, что не помогу вам, — как и ожидалось, разговор уходит не в то русло, — я спросила, на какие деньги Пол собирается арендовать жилье? — Да, тебя ведь тяготит приютить родную мать на пару дней? Я все поняла, Агата, зря я позвонила! Мы сами как-нибудь справимся. И прежде чем любой мой ответ остановил бы её действия, на линии пискнул короткий гудок, знаменующий окончание разговора и отключение связи с другой стороны. Бокал, который секунду назад был в моей руке, пролетает через комнату и звонко разбивается о светлую стену, рассыпаясь на полу осколками. На то, что останутся подтёки от вина, которые сейчас удачно скрывает темнота в комнате, мне плевать. Для обратного надо, чтобы в душе хоть что-то оставалось, а там слишком пусто сейчас. Пусто и гадко. Наверняка, найдётся человек, который осудит меня, сколь бы иронично это ни звучало. Но главная ложь в жизни моей мамы — это не те вещи, которые я слышу от неё. Это её же слепая убеждённость в значимости собственных проблем. Да, звучит жестоко, да, резко, но если я и вынесла какие-то уроки, построив карьеру в таком городе как Нью-Йорк, то прежде всего этот урок в том, что чем раньше ты перестаешь юлить сам с собой, тем меньшее количество граблей ударит тебя по лбу. В чём-то она, конечно, и сама угадала: я действительно не готова распахнуть двери собственной квартиры, в ожидании пока её муж найдет подходящую для него по всем параметрам работу. Не потому что мне трудно. Хотя нет, в какой-то степени может и трудно. И не из-за одной лишь личной неприязни к Полу, тут всё несколько сложнее. В том, что никакой работы мамин муж не найдёт, я более чем уверена, даже нет особого смысла проверять это. Простым ночлегом их приезд не закончится, за одной просьбой последует другая, затем их семейные ссоры, где маме потребуется верное плечо для рыданий, а затем она не сможет жить не только без своего инфантильного мужа, но и без постоянной жилетки, где можно будет оставить собственный негатив. Откровенно говоря, мне не жалко быть этой жилеткой, но вот проблема: потратив на работу все свои силы, я настолько истощена, что на вторую постоянную роль волонтёра в её жизни меня уже не хватит. Ослабевшими пальцами беру телефон и всё-таки перевожу на счет матери ещё одну тысячу долларов. Сколько бы я ни пыталась, не поддаваться на подобную манипуляцию не выходит совершенно. Откидываю телефон и также медленно двигаюсь в сторону ванной комнаты. Осколки с пола уберу уже завтра. Да и… Завтра она успокоится, и я перестану об этом думать, а пока нужен горячий душ. Да, точно душ. Халат снимаю по пути и оставляю его на полу в коридоре. Если бы меня спросили, что я больше остального ценю в уединении, так это собственное видение порядка. Моюсь долго. До тех пор, пока стекло душевой совсем не покроется паром, теряя собственную прозрачность, а кожа не станет красной от слишком горячей воды. Постепенно из головы уходят почти все спутанные и суетные мысли, теряются сумбурный день, завершённое слушание, хамоватость адвоката и прочее, прочее, прочее… Накинув на распаренное тело легкую ночнушку, всё по тому же тёмному коридору направляюсь в спальню, захватив по пути молочко для тела. Взбираюсь на широкую мягкую постель, с наслаждением чувствуя прохладу одеяла, и медленно тщательно натираю кожу уходовым средством, млея от слабо-исходящего аромата кокоса. Накрываясь с головой одеялом и закрывая глаза, я выдыхаю совсем спокойно. И всё-таки этот день закончился.***
Теплая капля пота медленно очертила линию от виска до шеи, в глазах слегка темнеет, а мышцы ног болезненно сводит, но я по-прежнему не могу остановиться, лишь стараюсь чуть больше сосредоточиться на дыхании, которое, в свою очередь, издевательски неровное. Бегло облизываю высохшие губы и ускоряюсь. Если бы у спортивной техники были чувства, то беговая дорожка, которой приходится терпеть третью по счёту смену режима из-за моих неоправданных амбиций, наверняка бы обиделась на меня. Но, к счастью, на то это и техника, что чувств у нее нет ровным счётом никаких. В отличие от людей. Закрываю глаза и сбивчиво мельтешу ладонями по вспомогательным поручням, пытаясь тем самым удержать равновесие, в то время как сама перехожу на бег. Если бы Ларри это увидел — уже бы выгнал из зала и денег за занятия не вернул. Сколько персональный тренер ни старался «выбить это из моей головы», я по-прежнему хватаюсь за поручни во время бега. Никак не получается расслабиться и не бояться шлепнуться с этой самой дорожки. Ну вот не выходит, хоть ты тресни! Ключевое слово тут, конечно же, «если бы». Потому что мне прекрасно известно, что сегодня у Ларри выходной, иначе меня бы тут не было. В груди понемногу поднимается дискомфорт, напоминающий, что запасы кислорода в лёгких не бесконечные. Крепко стискиваю поручни и вовсю пробую отвлечься, вслушиваюсь в слова какой-то попсовой песни в беспроводных наушниках, но продолжаю бег. Больше, дальше, пока все мысли окончательно не сотрутся в голове. Ещё и ещё. Пока ноги сами не откажут, поучительно крутанув тело по беговой дорожке, когда я эпично свалюсь с неё. Попсовый трек стихает, сменяясь знакомым напевом Queen, что, признаться, придает сил, однако ненадолго, поскольку не успела я «добежать» до припева, как голос Меркьюри резко прервался простеньким мобильным рингтоном. Распахиваю глаза, считывая по закрепленному на тренажёре телефоне знакомый номер. — Чёрт, чёрт, чёрт, — ударяю по аппарату ладонью, надеясь вырубить его, но вместо этого глупая техника лишь замедляется, разрешая разве что перейти на шаг. Промахиваюсь пальцем по экрану и вместо аудио принимаю видеозвонок. Мне конец. — Привет, Ларри, — беспечно бросаю в воздух, удерживая одышку где-то там, где её никогда не увидят. — Агата, что ты там делаешь? С ходу и без лишних предисловий. В этом весь тренер. До смехотворного, но ему действительно едва ли не единственному удаётся заставить несокрушимого прокурора чувствовать себя провинившейся студенткой. — Где? — равномерно вышагиваю и продолжаю нетипично строить дуру, уводя взгляд от экрана. — В Ист-Сайде? Красноречивое молчание на том конце линии заставляет взглянуть тренеру в глаза. Ну да, ну да, знакомая картина: полный укоризны взгляд. — Администраторы настучали? — спрашиваю, и без того зная, что дальше скрывать нет смысла. Хотя… Кто, если не они? Так и знала, что этой их новенькой можно не доверять. — Агата, о чём мы с тобой договаривались? От усталого голоса становится почти совестно. За годы совместной работы над моим несчастным прессом я слишком привыкла к нашим занятиям и не могу представить, что место тренера займёт кто-то другой. А одной вещи Ларри на дух не переносит: самодеятельности. — Да ведь я просто шагом хожу, — качаю головой, игнорируя, что майку на спине точно можно выжимать, — вот, видишь? — Не вижу. — Слушай, ладно, — поднимаю одну ладонь вверх, — я знаю, всё знаю. Но так совпало, что мои воскресные планы отменились, а здесь не так людно по утрам. — Агата, мы условились, что это я распределяю твою нагрузку. Нажимаю на кнопку ещё раз, и тренажёр послушно выключается. Что я могу сказать? Он прав, вообще-то. — Условились, да, — незаметно утираю со лба пот, — просто я… Дьявол, Ларри, это какая-то трясина. Ничего не могу с собой поделать, мне дышится здесь легче, понимаешь? — Оно и видно, — даже самые суровые наставники умеют язвить. Тренер продолжил: — Агата, если так дальше продолжится, то… — он выдохнул и сделал паузу, которая говорила сама за себя, — слушай, ты умная девчонка, сама всё понимаешь. Я не хочу быть ответственным за то, что рано или поздно у тебя что-то да откажет на очередном занятии. И хорошо, если не сердце. Пожимаю плечами и поднимаю обе ладони: — Клянусь, что это был последний раз. Слово юриста. От оправдания тренер, наконец, оттаял. Он заметно пригладил небольшую щетину на скулах и снисходительно покачал головой. — Именно это я и выгравирую на твоем надгробии, — окончательно сменил Ларри гнев на милость, — если ты его не сдержишь. Облегчив душу от того, что наставник больше не сердится, заканчиваю видеозвонок и тянусь к манящей бутылке воды, только теперь чувствуя, насколько я действительно устала. Руки свело столь сильно, что открыть крышку удалось лишь с третьего раза. Припадаю губами к горлышку и жадно совершаю большие глотки, когда за спиной раздается до неуместности знакомый голос: — Вот это встреча, так встреча. Подобно известной героине типичного подросткового сериала давлюсь водой и несдержанно кашляю, а в мыслях уже рисуется картина, как тренер будет выбивать на могильной плите обещанную эпитафию. — Какого… — кусаю себя за щеку, заставляя остановиться, когда вижу блестящие от явного предвкушения ссоры глаза адвоката, мать его, Александра Нильсена. Отставляю воду обратно. — Действительно, — показательно растягиваю губы в спокойной улыбке, — интересно, какое совпадение привело вас сюда? Листовки с рекламой обычно раздают на Таймс-сквер. Адвокат ухмыльнулся и щелкнул сложенными в замок пальцами. — Боже, надеюсь, это не была попытка пошутить? — покосился он, пока поднимался на соседнюю дорожку. — Потому что, если откровенно, я думал, что хуже выстроенной позиции обвинения уже ничего не будет. Не заставляйте меня брать слова назад. Самое время для дыхательной гимнастики, Агата. От хамского поведения этого человека могут волосы дыбом встать, честное слово. Ну, хорошо, я тоже не совсем сдержалась, но, право, он это заслужил, и пусть хоть кто-то попытается убедить меня в обратном! И всё-таки поддаваться на его манипуляции будет последней вещью, которую я могу выкинуть после всего того, что произошло в пятницу. — А знаете, — подчёркнуто дергаю плечом и забираю с крепления мобильник, собираясь уходить, — делайте, что хотите. Хоть всех Флоренских уголовников освобождайте за подписанный на пару тысяч чек. К этому времени мужчина уже начал свою тренировку с медленного размеренного шага, поэтому фразу я произнесла скорее в воздух, чем в надежде получить ответ, однако задумчивое размышление адвоката, брошенное вслед, не позволило сделать и шага с тренажёра: — Если бы я знал, что именно этим закончится ваша пламенная речь на конференции, то дослушал бы её до конца. Видимо, надо было остаться в тот день. Останавливаюсь на месте, так и не спустившись с беговой дорожки. Пластик бутылки издает трескучий звук из-за того, что ладонь слишком сильно сжала его. С непозволительно-медлительную секунду взвешиваю сказанное мерзавцем, чтобы убедиться, что я не ослышалась. Желание задать пару крепких вопросов сменяется соблазнительной мыслью пролить остатки воды на розетку, к которой подключена дорожка адвоката. Словно услышав мои думы, он тут же остановил бег и облокотился о поручень, оценивающе ожидая, чем же закончится мое удивление. Ничем не закончится, говнюк ты эдакий. Не говорю ни слова, охотно принимая правила игры. Адвокат заинтересовано наклоняет голову. — И что, ничего не последует за этим? Кажется, в прошлый раз вы очень расстроились, что я не узнал вас сразу? — Вы правы, — не двигаюсь, почти не дышу, — вам показалось. Он понимающе кивает, но не унимает мерзкой проницательности. — Я не взял с Шерил Митчелл ни цента, — внезапно сменил тему мужчина. — И её точно бы не определили в Флоренскую тюрьму даже при всём вашем старании. Ну, это я так, к слову о замечании ранее. Показательно фыркаю и копирую его поведение, точно также облокотившись о поручень своего тренажёра. Теперь мы смотрим буквально друг на друга и в одинаковом положении. — Это должно убедить меня в её невиновности, по-вашему? Тот факт, что вы на энтузиазме работали? — Я вас вообще ни в чём убедить не пытаюсь, — поморщился он. — А выглядит, будто очень стараетесь, — в душе теплится победное торжество. Не такой уж он и непробиваемый, как строит себя. Скорее классический. Классический негодяй. Не успела я обрадоваться вымученной победе, как беспринципному наглецу ну прямо-таки потребовалось вновь заявить о себе: — Просто оценивал, какими приоритетами мыслите, — он нахально поправил чёлку, — нам ведь теперь часто придется вместе работать. Кстати, да, чуть не забыл сказать «спасибо». Ваш блестящий проигрыш в деле Шерил Митчелл прибавил мне потенциальных клиентов в первый же день. Однозначный рекорд на моей памяти. Издёвка хама не просто задела за живое, она буквально сравняла меня с землёй. Сколько бы я ни умела за себя постоять, в некоторых моментах это не сыграет на пользу. А сейчас, к собственной тихой злости, ровно тот самый момент. Случайность или ирония, но именно в эту самую секунду краем глаза я заметила, что на расстоянии не больше пары метров от нас стоит какая-то девица. Да не просто стоит, а еще и высоко поднимает профессиональную камеру, определенно фиксируя нас объективом. Это что ещё за выходки?! — Прошу прощения, вы что делаете? — в три широких шага приближаюсь к девице, наблюдая, как быстро на её бледном кукольном лице рисуется страх. — Ой, я… — засуетившись, она едва не выронила камеру, — простите, я… — девушка поправила густые выкрашенные в блонд локоны и потянулась к сумочке, нашаривая свободной ладонью какой-то буклет. — Вот, видите: я открываю выставку фотографий. Простите, но вы были так увлечены беседой и…. создали такую картину, и я… — Вы в курсе, что для использования фото в коммерческих целях обычно запрашивается разрешение фотографируемого? — Да, я как раз… Обычно я сначала спрашиваю, но вы так… Простите, простите, мне правда очень жаль. Девица сложила руки и жалобно глазела в мою сторону, но затем резко перевела свой взгляд. Даже гадать не пришлось, что хамоватый прохиндей явно в спину мне дышит. Пользуюсь секундой, чтобы осмотреть её. Сначала мне и вовсе показалось, что это студентка какая-то, но теперь, разглядев тон косметики, полностью развитую подтянутую фигуру и ухоженные волосы, за цветом которых явно тщательно следят, понимаю, что девушка взрослая. Возможно, чуть постарше Рэйчел. И если бы не детские оправдания, это стало бы очевидно быстрее. — Давайте я отправлю вам фото, и вы сами решите, давать ли согласие? — её ногти тихонько поскребли по пластику фотоаппарата. — Не нужно никаких фото, — я уверена, что строгость моя не вызвана недавней ссорой. — Просто удалите! И впредь спрашивайте до того, как наделаете глупостей. — А мне отправьте, — лукавый голос за спиной едва не заставляет вмять его обладателю нос в паршивую черепушку. Он что, серьезно? Зачем ему… Оборачиваюсь и сразу все понимаю, едва замечаю заинтересованный взгляд мужчины, направленный на ту самую девушку. — Что для этого требуется? Мой е-мейл? От такого пробивного и наглядного флирта хочется натурально закатить глаза. То, что девушка приглянулась адвокату, понял бы даже идиот, но явно что не она сама. — Можно и так, — девушка прижала фотоаппарат к ключицам и ещё раз оглянулась на меня, — а вы точно не хотите? Фотография действительно хорошая, клянусь, без вашего желания я… — Боже правый, — других слов для этой ситуации у меня не находится. Еще в понедельник ни за что бы не поверила, что буду участвовать в подобной комедии. Без дополнительных объяснений аккуратно обхожу девушку со стороны и скрываюсь от ненормальной новоявленной парочки в женской раздевалке. Как мой уход прокомментирует сам адвокат, откровенно всё равно. Пусть хоть в неадекватности обвинит, его дело. Так мне, конечно, хотелось думать изначально. Однако утихомиренное с пятницы раздражение не отпускало, ни пока я приходила в себя в душевой, ни пока сушила волосы дешёвым местным феном. Особенно оно скакнуло, стоило этой «красотке» вновь промелькнуть со своим фотоаппаратом через всю раздевалку в сторону выхода, но то ли она среди других посетительниц меня не заметила, то ли просто решила больше не испытывать судьбу в опасении, что я укушу её, подходить со своей идеей публикации фото девушка больше не решилась. Вероятно, отправилась искать новых жертв будущей фотовыставки. На улице меня поджидало новое разочарование в собственной собирательности: оказалось, что я совсем забыла про солнцезащитные очки. Когда ехала в сторону фитнес-клуба, солнце поднялось ещё не так высоко, чтобы помешать мне, но вот сейчас в открытом кабриолете и без защиты на глаза положение казалось близким к фатальному провалу. Если попаду в аварию, виноват будет тоже этот хам. Не знаю я, каким образом он попадает в эту категорию. Просто бесит и все. Особенно этот его флирт с той девушкой. Боже, неужели нельзя искать партнёров в более подходящих для этого местах? Почему требовалось делать это непременно в тренажёрном? Громкий гудок поворачивающей впереди машины отрезвляет меня и заставляет обратить внимание, что я едва не проехала на красный. Резко вжимаю педаль тормоза и по инерции слегка качаюсь вперед, держась за руль. Выдыхаю. — Все в порядке, Агата, это просто такой период, такой… Нет, ты шутишь, что ли?! Пока я потирала лицо ладонями, обернулась в левую сторону, замечая внушительного вида чёрный джип. И крик мой не был бы столь возмущённым, если бы человек, который сидел за рулём, уже не измотал всю мою душу за последние три дня. В самом отвратительном понимании этой фразы. Адвокат тоже помногу смотрел по сторонам и повернулся ровно в тот момент, когда вопль мой услышала вся округа, за исключением его самого, поскольку поднятые окна наверняка приглушили вопрос. И не знаю, за каким-такими ощущениями, но он зачем-то решил опустить стекло. — Не слишком ли ты рано закончил свои занятия? — плюю на все формальности. Поведение молодого человека их не предусматривает. — О, во мне признали коллегу? — ответный слабый смешок. — Не слишком. Если ты не заметила, в зале можно пользоваться и другими тренажёрами, а не только беговой дорожкой. — Я в курсе, умник. — Значит, неуместные вопросы — это у тебя профессиональное? — нет, ну он точно пользуется тем, что в нашем положении ему нельзя хорошенько врезать. — Пытаюсь понять, как так у нас совпали графики, — щурюсь, надеясь, что хотя бы это заставит его оценить весь масштаб той ненависти, которая успела во мне скопиться. — Не странное ли совпадение? — Не странное, госпожа прокурор, — язвительно подмигнул, — этот клуб мне посоветовал друг. Но теперь видится, что зря я положился на его оценку. — После последнего он неоднозначно набрал воздуха и провел ладонью по лицу, бегло оглянувшись на светофор. — Ладно, я говорю это редко, но иногда приходится: давай просто успокоимся, и каждый будет делать свою работу, идёт? — До твоего появления я и так спокойно делала свою работу, — убираю с лица взметнувшуюся от ветра прядь волос. — Какая разница, что там было до моего появления? — скривился адвокат. — Просто если ты каждый раз будешь так реагировать на проигрыши в суде, то нервов не останется. Интересное такое замечание. Ему, оказывается, не только наглости не занимать, но ещё и язык бы отрезать. — С чего ты вообще взял, что твой случайный успех повторится? Светофор предупредительно мигает желтым. Крепко сжимаю руль. — Во-первых, это не случайный успех, а во-вторых… а во-вторых, сама догадаешься, когда, наконец, голову из песка покажешь. Это у меня-то голова в песке? Внутри оглушительно лопнула последняя стальная верёвка, хоть как-то удерживающая во мне сдержанную и холодную леди. Желтый на светофоре замигал быстрее, а ладони крепче впились в обивку руля. Решение надрать этому выскочке мягкое место пришло в голову так быстро, что не подлежало ни обдумыванию, ни опротестованию, а расслабленная позиция мужчины в собственном автомобиле и того больше подстегнула шальную задумку. Не успел зелёный толком появиться на экране выше, нога моя уже вовсю вжимала педаль газа в пол, в то время как руль резко ушёл влево, тем самым сближая кабриолет с чёрным адвокатским джипом на опасное расстояние. Адреналин ударяет в кровь, а авто ревёт от слишком внезапного старта. Из-за того, что голову я поворачивать не стала, в висках до последнего бил страх, что именуемый Александром Нильсеном не остановится, и мы точно сейчас устроим хорошую такую аварию. Но вот, я сменила газ на тормоз, перекрыв мужчине возможность проезда, а характерного толчка в бок кабриолета не последовало. Оглядываюсь и едва держусь не рассмеяться от злого и одновременно ошарашенного взгляда мужчины. По положению джипа понимаю, что он и сам остановился в последнюю секунду. Но ведь не ожидал. Как есть не ожидал. — Увидимся на работе, цыплёночек, — вызывающе и громко кричу, надеясь, что в этом положении насмешка моя дойдет до его ушей и заставит мужчину хоть на минуту испытать толику того раздражения, в котором мне приходилось пребывать последние три дня. Вновь вжимаю газ до упора и скрываюсь по перекрёстной дороге, с наслаждением чувствуя, как ветер приятно ерошит на скорости волосы, а живительная прохлада касается ладоней и плеч. Воскресный день не такой уж и пропащий, как оказалось.