Агата
От яркого экрана начинают болеть глаза, белая полоса документа сливает буквы воедино и бьёт раздражающим светом сразу в мозг, желтоватый же контраст от офисной лампы делает и того хуже, поскольку из-за него от мебели в кабинете падают сероватые и блеклые тени, напоминающие, что я в очередной раз слишком засиделась на рабочем месте. Прикрываю на несколько секунд веки и ловлю привычные радужные «мушки» в чёрной пелене. Трюк не срабатывает: когда взгляд возвращается к монитору, картинка прибавляет хаоса и становится совсем невыносимой. Черт бы побрал этот забарахливший организм. Возможно, паника возрастной границы, в которую я ударяюсь, слишком преждевременна, однако и моложе не становлюсь, так что мнение, что тело моё медленно, но верно превращается в дряхлый подержанный автомобиль, не такое уж и… Как там говорила Линд? Маниакальное? Ещё недавно я вполне спокойно могла проторчать на работе хоть до двенадцати ночи, и вот, добро пожаловать: двадцать восьмой год не за горами, а спина даёт о себе знать, да и, оправу к очкам, того и гляди, скоро придётся подбирать. — Стареете, мисс Харрис, — с неподдельной усмешкой выдаю сама себе вердикт ровно в тот самый момент, когда дверь кабинета хлопает, словно свежим ветром впуская в уснувшее тихим сном пространство неунывающий дух Рэйчел Линд. — Я решила сразу распечатать их, мало ли, для документации пригодится, — в то время как её беззаботный звучный голос выводит меня из задумчивого оцепенения, на стол опускается плотный коричневый конверт. — Спасибо, Рэйч, — улыбка выходит слабой из-за усталости, но это всё ещё улыбка. Ну хотя бы её подобие. Раскрываю и наклоняю конверт, чтобы желаемое — запрошенные для расследования фотографии — вытряхнулось на стол само по себе. Распечатки послушно вылетают из бумажного пакета и вольным хаосом разлетаются по столу. — Нам повезло, что Уолтер Голдман — душа компании, — слышу в её голосе нескрываемое удовольствие от результата проделанной работы, — потому что его родители — это какой-то сериал ходячий, честное слово. Оберегают личное пространство сына, словно он внебрачный ребёнок президента. — Ты о чём? — спрашиваю, пока рассматриваю фотографии с вечеринки, на которой в тот самый день один подросток выстрелил в другого. — Ну… Они не очень-то идут на контакт, я уже не говорю о том, чтобы на добровольной основе предоставить фото и видео с этой гулянки. Листаю снимки один за другим, надеясь, что интуиция не подведёт, и мне действительно удастся зацепиться за что-то интересное. Но покамест это лишь какие-то размытые фрагменты обычного подросткового веселья: куча алкоголя, полураздетые юноши, девушки в купальниках, торт, нахлобученный на садовую скульптуру, бумажная гирлянда, обмотанная вокруг сливного бачка унитаза… Не знаю, что меня больше интересует: кто додумался её туда напялить или кто сфотографировал? — Почему не сказала? — щелк, щелк, щелк. Снимки тусуются с приятным отзвуком глянца. — Я бы оформила ордер. — Зачем мне ордер, если социальные сети в открытом доступе? — не вижу её, но чувствую, что Линд облокотилась о свой стол и пренебрежительно махнула ладонью. — И потом, в них порой намного больше информативности. В чём-то я, пожалуй, могу и согласиться. — Храни Господь открытые страницы, — задумчиво, но с лёгкой долей иронии докидываю к её реплике. — Ты же вроде как была против интернета? — хитро уточняет ассистентка. Щёлк, щёлк, щёлк. — Я передумала, — снимок, где какая-то девчонка измазывается во взбитых сливках, листаю почти не глядя. — Кстати, раз уж речь зашла, как там звёздные дела Уолтера Голдмана? Вместо ответа Рэйчел проходится по кабинету в сторону окна, и поначалу я не совсем соображаю, к чему может быть эта инициатива, но всё сразу же встаёт на места, едва она добавляет один за другим два вопроса: — А ты когда успела окно закрыть, или… Это что ещё такое? Поднимаю голову, чтобы понять, о чём вообще речь, после чего фотографии кажутся не такими уж и важными, потому что, вероятнее всего, на месте преступления застали меня саму. В руках Рэйчел огромный кусок белого картона, перекрывавший сегодня вид из окна. На картонке свежей краской крупно красовалось старательно выведенное моей рукой «КОЗЁЛ». Забыла я о нём… — Да так, — убегающим взглядом окидываю офис и выпаливаю первое, что приходит в голову: — контекстная реклама. Рэйч округляет глаза и оставляет картонку с другой стороны стола. Ну и зачем? Пускай бы ещё постояла… — И как давно, скажи на милость, ты приторговываешь фермерской живностью? — интереса в её голосе явно больше, чем негатива. И без того понятно, что уже догадалась, что к чему. Идея заставить подоконник пришла ко мне случайно — разбирая хлам в кладовке, я нашла трёхлетней давности канцелярию и поначалу планировала просто избавиться от неё… Так уж вышло, что именно на следующий день этот треклятый адвокат и его не менее достойный проклятий подзащитный решили устроить громогласное шоу на ступеньках окружного здания суда. Как тут удержаться? Тем более что видимость из окна напротив в вечернее время особенно прекрасна… — С той самой минуты как домашняя скотина начала разгуливать по этой улице без поводка, — слова вырвались без ярого на то желания, сами по себе, что не есть хорошо. Насколько это получается органично, меняю тему: — Мы говорили о Уолтере Голдмане, пожалуйста, давай не отвлекаться. Линд многозначительно меняется в лице, явно намекая, что она и не отвлекалась бы, не будь на нашем подоконнике огромного такого баннера. Однако продолжать дискуссию помощница не стала, лишний раз подтверждая наличие прекрасного такта. — А что Уолтер? — беспечно развела она ладони. — Прекрасно себе поживает, ловит популярность, многотысячные петиции с просьбами оправдать его и раздает интервью направо и налево. Он теперь буквально Ник Джонас какой-то. — Кто? Рэйчел качает головой: — Твоя любовь к ретро тебя добьет, — критично замечает она. — Неважно, — возвращаю внимание к фотографиям. Я знаю, что интуиция не должна меня подвести. И пусть хоть весь мир будет кричать, что Уолтер Голдман невиновен, что всё это было случайностью и что он не настолько дурак и не стал бы вот так просто брать и убивать одноклассника на глазах огромной толпы… Ладно, насчёт последнего, возможно… Дело Уолтера Голдмана меня злит. Злит по-настоящему. С тех самых пор как этот адвокатишка взял на себя ответственность очистить честь и репутацию подростка, всё действительно идёт наперекосяк. Если откровенно, то своя правда в этом есть: судмедэксперты подтвердили, что пуля вошла ровно и чисто, следов насилия или борьбы нет. Убитый знал, что на него наставлен курок — ранение слепое, а входное отверстие со стороны лба — и он не пытался ни прикрыться руками, ни отпрыгнуть или… Что угодно, что обычно делают люди, чтобы избежать попадания двенадцати грамм свинца в черепную коробку. Он не боялся. Он совершенно точно не боялся. Не знаю, усталость ли это либо профессиональная деформация, но я окончательно запуталась. Начиная и заканчивая рабочий день, каждый раз, когда открываю файлы с делом Голдмана, я тщетно пытаюсь убедить себя в единственном: в том, что действительно верю в его виновность. Что это не попытка обмануть себя, что я не пытаюсь просто-напросто превзойти грёбанного адвоката из окна напротив и притянуть умышленность там, где её нет. Ты не такая, Агата. Не такая… Останавливаюсь, когда перед глазами мелькает новый снимок. Сначала я откладываю его, как и остальные, но почти сразу возвращаю обратно. Что-то заставило меня это сделать, что-то… Интуиция? На фото все та же картина: подростки в купальниках, открытый бассейн с подсветкой, счастливые улыбающиеся лица и сам виновник торжества в центре веселья. Единственное, что отличает Уолтера от остальных — он полностью одет. Да, вымок до нитки, футболка прилипла к телу и волосы падают на глаза, однако же… Он как будто и не собирался туда заползать. Почему? — Рэйч, а кто это? — показываю кадр ей и особенно выделяю девушку с яркими рыжими волосами, цвет которых почти не потемнел от воды. Девушка прижималась к Уолтеру и открыто целовала его в щёку, в то время как рука парня обнимала её талию. — Кто? О, это… — Линд задумалась и почесала макушку. — Кстати, кажется, эту фотку запостила одна из её подружек или типа того. Она и отметила их обоих. Не могу быть уверена, но думаю, что эти двое встречаются, подростковая романтика, все дела. А что? Интересно, очень интересно. Чувство, что я ухватила нужную нить, нарастает, почти переполняет меня, бьётся с такой силой, что, кажется, я вот-вот выдам эмоции напоказ. Рано. Рано, Агата. Держи их в себе, это ещё ничего не значит. — Не знаешь, случайно, как она сама относится к внезапной популярности паренька в социальных сетях? Рэйчел пожимает плечами. — Дело молодое, мало ли, что там у них происходит, — бросает, но сразу добавляет, словно почуяв мой интерес. — Достать её контакты? Там практически все уже идут как свидетели защиты, но могу устроить для тебя. — Да, пожалуйста, — киваю и убираю фотографии. — А и еще… Рэйч, сможешь добыть анализ воды из бассейна? Если понадобится, я выпишу ордер на дополнительную экспертизу. — Да я и сама могу его состряпать, — её брови сошлись домиком от удивления, однако лишних вопросов задавать Линд не стала. — Спасибо, — убираю фотографии в стол, а после поспешно добавляю: — И да, это всё уже на завтра. Твой рабочий день закончился два часа назад, если ты не забыла. — Как и твой, мисс трудяга, — к ассистентке вернулась прежняя ирония, — а ты всё тут торчишь. У меня есть хотя бы оправдание, да и вообще, я уже ухожу. В подтверждение своих слов она схватила со стула заготовленную сумку и поправила у зеркала волосы. — Что же это за оправдание такое? — опускаюсь на спинку стула и открыто растягиваю губы в улыбке. Уловка работает, и Рэйчел фокусируется лишь на вопросе, не требуя от меня оправданий по поводу того, почему я тоже всё ещё здесь. — Свидание вслепую, — подмигивает так, будто это я похвасталась любовными успехами. И зачем только спросила? — Рэйч, эм… Пока топчусь на месте, не зная, как сформулировать вопрос, ассистентка звонко хихикает и спешит меня обнадёжить: — Оно будет в людном ресторане, и домой я поеду на такси, — отчитывается, словно подросток перед родителем, — плюс, думаю, яркий рассказ о работе в прокуратуре отпугнёт на первом свидании любые маньячные мысли, если у кого-то такие и посмеют появиться. Не переживай, мам, я девочка большая и к двенадцати буду дома! — К десяти, — улыбка не сходит с лица, в то время как позволяю себе вполне законно подыграть ей. — К одиннадцати и право на поцелуй в щёку! Качаю головой и провожаю взглядом, как довольная помощница покидает кабинет, после чего уже достаточно слышно выкрикивает по ту сторону двери: «И ты иди домой!». Еще буквально пять минут… Разминаю ладони и затёкшую шею, перед тем как подвинуться ближе к монитору. Вкладка с видео первого допроса Уолтера Голдмана сохранена открытой, поэтому я ещё раз проматываю нужные секунды, на которых лицо обвиняемого видно особенно отчётливо. Интуиция... Меня и в первый раз привлекла одна незначительная деталь, которая после полученных фотографий больше не кажется такой уж незначительной: глаза Уолтера. На видео достаточно заметно, что белки отливают красным, словно у Голдмана что-то вроде аллергии или раздражения. Поначалу я не обратила внимания, решив, что это может быть целый ряд совпадений: от стресса до выплаканных слез — мало ли как мог себя повести подросток, впервые увидев полицейскую работу в деле — однако теперь тонкие нити начали переплетаться. Сейчас ещё не очевидно и не так уж наглядно, но постепенно, постепенно… Если это окажется пустой тратой времени, да будет так. Значит, что адвокатишка выиграл и пускай себе дальше катается на лаврах почёта. В любом случае, я буду знать, что приложила все возможные усилия. Усталость накатывает двойной порцией, так что я действительно прислушиваюсь к совету ассистентки и выключаю компьютер, а затем поднимаюсь, чтобы собрать вещи. Оглядываюсь на окно, за которым темнеют улицы Нью-Йорка, и неспешно подхожу ближе, чтобы под конец оценить обстановку. На удивление, из окна напротив также горит свет, из-за чего то, что адвокат расхаживает по кабинету взад-вперёд, видно не менее отчётливо, как и ему, наверняка меня. Догадка подтверждается, потому что фигура останавливается, и мужчина опирается руками о подоконник, наверняка вглядываясь, что тут такого любопытного происходит. Чего уставился? Поворачиваюсь на месте и поднимаю снятый ранее кусок картона. Возвращаю надпись на положенное ей место — аккурат лицевой стороной к физиономии адвоката. Больше я не могу видеть его даже в общих чертах, но мне и не нужно. С победной ухмылкой надеваю сумку на плечо и покидаю потонувший в вечерней тишине кабинет.***
— Мам, мы это уже обсуждали, — кутаюсь в плащ, чтобы спрятаться от резкого порыва ветра, подхватившего меня, стоило свернуть на Уайт-стрит. Как назло уже с самого раннего утра все привычные места для парковки были заняты, из-за чего пришлось топать аж два лишних переулка. — Я не вмешиваюсь в ваши с Полом отношения. И уж тем более не стану звонить ему, чтобы допытывать, чем он занимался прошлой ночью. — Как ни позвони, у тебя вечно нет настроения, — обиженно рявкает она, — я уже начинаю думать, что если бы я умерла, ты бы и не вспомнила о матери! Началось… Опять. — При чем тут это? — утренняя тренировка вымотала организм больше обычного, и я радуюсь этому, иначе попросту не удержалась бы, чтобы повысить голос в ответ. — Еще и полдень не наступил, а ты уже наваливаешь на меня… — горячное «свои проблемы» остаётся за кадром. Не от того что мне хочется поберечь её чувства, а потому что иначе мы не закончим этот диалог вообще никогда. — Мам, пожалуйста, услышь меня правильно: вы взрослые люди. Почему бы просто не поговорить с ним по душам? — Потому что он наверняка будет меня обманывать! — она зацепилась за последний вопрос, как муравей за соломинку. — Он вечно так делает! Я устала от этого, Агата! Каждый раз, когда мы пытаемся поговорить, он сбрасывает это на меня, заявляет, что я думаю лишнее, но зачем-то же он пошёл на эту свою встречу. Вот скажи мне, зачем он туда пошёл? Он хочет меня довести? Почему он вообще считает, что это нормально, Агата?! Может, потому что ты даешь для этого повод? — Мам, откуда мне знать, что у Пола в голове? — То есть хочешь сказать, что тебе всё равно на мать?! Останавливаюсь и закрываю глаза. Чем дальше, тем хуже. — А я тут при чём? Вот как мои с тобой отношения связаны с вашими с Полом? — Потому что в таком случае ты бы вступилась за меня! А ты даже просто выслушать не хочешь! Так и скажи, что я навязываюсь! Никому я не нужна из вас. Ни тебе, ни ему! Считаю до десяти, в то время как она сыпет новыми и новыми обвинениями. От натянутости в диалоге плечи и шею сдавливает непомерным грузом, из-за чего хочется максимально выпрямиться, чтобы как следует размять спину и услышать хруст позвонков. Или свернувшейся собственной шеи, потому что я больше так не могу. — Мам, я уже выслушала тебя и сто раз говорила своё мнение, — пытаюсь возражать как можно спокойнее в слабой надежде, что это сократит время диалога. — Оно тебя не устраивает, что я ещё могу предложить? — Давай я приеду к тебе? — её тон резко перешёл из обвинительного в жалобный. — Соберу вещи и приеду на недельку-другую. Он поживёт без меня и поймет… Замечаю знакомую миловидную фигуру Эшли на переходе с Сентр-стрит. Нас разделяет предупредительно мигающий светофор, и, судя по всему, Эш тоже успела увидеть меня, поскольку сразу же принялась махать обеими руками, вероятно, в надежде что я подожду, пока она перейдёт дорогу, и последнюю улицу мы обогнём уже вместе, составив друг другу компанию. В другое время я бы отнеслась к этому пожеланию с равнодушным спокойствием, но сейчас готова была хвалить всех существующих и несуществующих богов за открытую возможность. — Мам, прости, я уже на работе и меня зовут, — спешно докидываю фразу, заранее предчувствуя, что за этим последует. — Я всё поняла, — с такой же скоростью к голосу вернулась раздражительность, — лучше бы вообще не звонила! Оправданий или ответной защиты, которую я, к слову, и не собиралась подготавливать, она не дожидается и сразу бросает трубку. Знаю, что сейчас мама пойдет в собственную спальню, чтобы предаться излюбленному делу — саможалению. А вечером позвонит как ни в чём не бывало и расскажет, что Пол явился домой с цветами или какой-нибудь другой хренью, встал на колено, извинился и полностью загладил вину. — Агата, как я рада тебя видеть! — в подтверждение слов Эшли практически перебегает пешеходный переход, чтобы скорее оказаться ближе. — Мы будто сто лет не виделись! — Привет, Эш, — коротко улыбаюсь, позволяя присоединиться к собственному шагу. — Ты совсем перестала к нам заходить, — продолжает тему с привычной невозмутимостью. Прости, Эшли, но мне слишком сложно объяснить тебе, почему. С тех самых пор как на этой улице появился хренов адвокат, его довольная рожа то и дело появляется в зоне видимости в самые неподходящие для моего эмоционального состояния моменты. Не говоря уже о том, сколь часто он ошивается в местном отделении полиции. Однако и это не самая ключевая деталь, благодаря которой заходить я стала реже. Вероятно, решающим фактором стало и то, что основным человеком, к кому я и приходила, был Сэмюэль, а он и сам будто с катушек съезжает от вида этого Нильсена. Не сказать, что я не солидарна, но замечать ещё один конфликт на собственных глазах не готова. Нет уж, лучше нейтральная территория. — Прости, так вышло, — пожимаю плечами. С Эшли я продолжаю держаться так, будто их тёплые взаимоотношения с адвокатишкой меня не касаются. В каком-то смысле это действительно правда. Для меня она остаётся прекрасной сотрудницей, знатоком собственного дела и хорошей приятельницей, если вовсе не подругой Рэйчел. Так было и так будет, вне зависимости от того, как часто та общается с хамоватыми личностями. Сама же криминалист, почуяв моё добродушие, отчего-то жуликовато хмыкнула, а в глазах её блеснул не менее плутовской огонёк. Об заклад готова биться, что кое-кто уже наверняка вынес сор из избы, чёрт бы побрал этого придурка-защитника. — А приходи в выходные в гости, — совершенно внезапно заявила она. От того, насколько я не ожидала подобного приглашения, едва не останавливаюсь. Как бы прекрасно мы с офицерским и детективным составом не общались, предложений крепкой дружбы я ещё ни к кому не отправляла. Эшли улавливает озадаченность, отчего сразу же поясняет: — Ко мне брат приехал, помнишь, я рассказывала про Стива? — разминает собственные пальцы, в то время как я по наитию киваю. Что-то помню, но не так, чтобы супер. — Решил устроить сюрприз, засранец, и ничего не сказал! Выловила его задницу аж в Нью-Джерси в одном из универмагов! Сказал, что они с командой как раз во вторник и вернулись, а притащиться к сестре он удумал не раньше, чем в субботу, вот как это называется?! — Настоящее свинство, — снисходительно поддерживаю, а в голове начинает крутиться мысль, что сегодня, видимо, все решили поговорить со мной о своих проблемах. — В общем, не суть, — на моё счастье, Эшли быстро меняет тему, — приходи, ладно? Рэйчел знает адрес, она, кстати, тоже будет. Я так хотела вас познакомить, что дня не переживу, пока вы не встретитесь! Тщетно пытаюсь соединить последнее предложение в единый смысловой вариант, не до конца понимая, каким образом Эшли считает дни, учитывая, что сегодня ещё только четверг. — Эш, я… — хочу было сразу мягко отклонить предложение, потому что и так знаю, что на их душевных посиделках прекрасно обойдутся без моей кислой рожи. — Нет, нет, нет, ничего не говори! — хватает меня за руку и яро качает головой. — Я буду надеяться, что ты подумаешь. Вздыхаю. Ну и вот и что мне с этим делать? Девчонка настолько обаятельна, что ей действительно сложно отказать. — Я подумаю, — смиренно соглашаюсь, наблюдая, как её улыбка тянется до самых ушей. — Вот и чудненько, — едва не подпрыгивает, а я лишь теперь замечаю, что из-под расстёгнутой куртки выбивается яркая футболка с надписью «ХЕВИ МЕТАЛ ЖИВ». — Ты сейчас в офис? Я хотела увидеться с Рэйчел. Качаю головой в ответ. — Нет, хотела зайти купить кофе, но ты можешь подождать её, если там никого нет. — Я ненадолго, — отчего-то не то утешает, не то отрицает она, а после низенькая фигурка девушки теряется в набирающейся с самого утра толпе. Вас только что обвели вокруг пальца, Агата. Что ж, могу сказать, что это доступно только двум людям в мире: Рэйчел, потому что она обычно этим не пользуется, и Эшли, потому что она делает это в самый неожиданный момент. Ладно, с другой стороны, я ничего не обещала, кроме как подумать над этим предложением. Встряхиваюсь и силком выбиваю лишние мысли из головы. Сейчас нужно сосредоточиться на главном, потому что уже завтра мне предстоит доказать, что Уолтер Голдман — не такая уж невинная овечка. Если это ещё имеет место быть, Агата, не забывай! Да, верно. Лишь в том случае, если это действительно верная теория. За прошедшие пару дней после последнего разговора о деле Голдмана, я десятки раз взвешивала судьбу обвиняемого в своей голове. Сводила детали и даже — что со мной бывает крайне редко — позволила на один момент принять в голове сторону защиты и допустить мысль, что Уолтер действительно мог не подозревать о том, что пистолет заряжен. Мысль эту я сочла возможной только на одном основании: тщательно изучив материалы дела, я не нашла никаких оснований, чтобы Уолтер мог сделать что-то подобное. Да, он малость туповатый для старшеклассника, но в то же время лидер футбольной команды и явный нарцисс. Голдманы-старшие солидно зарабатывают, и зачастую в подобных семьях не редкость, если единственный и горячо любимый ребёнок позволяет себе залезать в мелкие криминальные истории, которые после стираются за счёт родительских денег. Но я не обнаружила чего-то подобного за Уолтером: ни школьных драк, ни езды в пьяном виде, ни каких бы то ни было вообще мало-мальски публичных скандалов, чего не сказать про Элана Томпсона — убитого бедолагу. Несмотря на хорошую учебу, в реальности Элан Томпсон оказался тем самым «тихим омутом». За время расследования сложилось полное ощущение, что этому пареньку всё время чего-то не доставало. Может, конечно, свидетельские показания и были ложными, но практически полшколы были готовы под присягой доказывать, что Элан порой не контролировал собственного характера. Он мог легко вспылить, а затем также легко остыть. Однажды он зарядил тарелкой с пюре в одного из учителей за то, что тот поставил ему недостаточное количество баллов при проверке контрольной. Окончательной неразберихи внёс диалог с Мэг — той самой школьницей, которую я увидела на фотографии в жарких объятьях Уолтера. Едва получив её контакты, я сразу предложила девушке встретиться и поговорить. На удивление, Мэг согласилась в этот же день, но с условием: она придёт не одна, а с подругой. Для личного комфорта, разумеется. Я не возражала. «Мы прогуливались по Кони Айленду тихой поступью, держа в руках каждая по стакану лимонада. День выдался насыщенно-тёплым, поэтому прохладительные напитки с морозящими пальцы кубиками льда пришлись как нельзя кстати. А ещё мне меньше всего остального хотелось, чтобы Мэг ощущала какое бы то ни было давление, поэтому приглашать её в кабинет не стала изначально. Тем более, говорят, что свежий воздух весьма полезен для здоровья. — Я ведь уже всё рассказала следователям, — беспомощно выдала она, прежде чем потянуть лимонад. Весь вид девушки заявлял о том, что она ни капли не волнуется. — Да, но я не они, — тепло улыбаюсь, предполагая, что это может расположить Мэг на откровенность. — И потом… Мэг, могу я говорить с тобой прямо? Она кивает, на что я, в принципе, и рассчитывала. — Прости за моё вмешательство в личную жизнь, можешь не отвечать, если не захочешь, но мне показалось, что у вас с Уолтером очень тесные отношения? Полуденное солнце поблёскивало на рыжих прядях её волос, когда девушка тряхнула головой, и в тот момент я ещё раз отметила, что этот удивительный цвет вполне себе настоящий. — Это не тайна, — хмыкнула она, — все знают, что мы в отношениях. — Как долго? — Ну… — девчонка задумалась, — где-то с мая. Да, точно с мая. А что? Мне показалось, что отвечая на этот вопрос, Мэг слегка сжала стаканчик с лимонадом, выдавая лёгкую нервозность. — Самый романтичный период, — мечтательно проговариваю, а сама внимательно слежу за действиями школьницы. Вопрос задаю между делом: — Наверное, в тот момент он был ещё не так популярен, как сейчас? — О чем вы? Замечаю, как насторожилась её подруга, выглядывая из-за плеча самой Мэг. Она свела брови, тщательно пытаясь прочитать мой тон. — Ну, в последнее время у него много поклонниц, — наглядно не обращаю внимания на настороженную подружку, — такой успех. Вспоминаю школьное время, и, честно признаться, я бы очень переживала, что имя моего бойфренда на слуху у общественности. А особенно, когда он никак не афиширует, что уже состоит в отношениях, как это делает Уолтер, например… Он ведь ни разу не упоминал, что вы встречаетесь, хотя ты и говоришь, что это вроде как не тайна… — Я знаю, что вы делаете! — встряла в разговор подружка. — Не отвечай ей, Мэгги, это наводящий вопрос! Она пытается настроить тебя против Уолтера, чтобы ты сыграла ей на руку! «Вот же говорливое создание, — промелькнуло в моей голове, — сериалов она, что ли, насмотрелась?» И пусть в какой-то степени эта самая подруга была права, да только мне хотелось поговорить с самой Мэг, а не с её несостоявшейся правозащитницей. — Это правда? — девушка вскинула на меня светлые зелёные глаза да ещё и с таким видом, будто она вот-вот заплачет. — Отчасти, — решаю, что лучше уж дать этим двоим кусок правды, чем совсем лишиться показаний. — Не обижайся, так делают все следователи. Стандартная проверка. — Но вы не следователь, — вновь встряла подружка. Более того, она выступила вперёд и указала на меня пальцем. — Вы прокурор! И у вас есть повод заставить Мэгги засомневаться в собственном парне и оклеветать его. — И в мыслях не было, — частично, конечно же, — тем более, если Уолтер и впрямь не знал, что пистолет заряжен, как его вообще можно оклеветать? — Я вам больше скажу, — вновь говорливая подружка. Теперь она совсем вышла на первый план и закрыла собой Мэг, словно пытаясь спасти её от меня. — Этого Элана на той вечеринке вообще никто не ждал! Уолтер обходил его стороной с тех самых пор, как Элан со своей шайкой гнобили его за ношение очков в шестом классе и особенно общаться ним не планировал. — Вивиан! — раздался за её спиной голос Мэг. — Что?! — раскрасневшаяся от негодования она обернулась, глянула на лицо подруги и лишь потом опомнилась: — Точнее… Я не к тому, что Уолтер мог затаить какую-то обиду или типа… — Все хорошо, — успокаиваю её, — никто в здравом уме не будет считать это мотивом для убийства. Тем более, что, как я понимаю, эта история уже закончилась? — Да, — теперь втянулась и сама Мэг, — с тех пор как Уолтер вступил в футбольную команду и начал носить линзы. Да и потом, все давно выросли из детских конфликтов. «Ага, только почему-то эти двое так и не поладили. Почему же?». — Слушай, Мэг, — отвлечённо оглядываюсь, наблюдая, как множество прохожих представительно разгуливают по набережной, — так значит, у Уолтера всё ещё плохое зрение? — Да, — хватается за вопрос, как за спасительную нить, вероятно, считая, что в этой детали нет ничего такого, более того, она лишь обеляет честь её парня. — Только теперь он носит линзы, а не очки, и его уже давно никто не критикует. Последнее она добавила с особой настойчивостью, словно лишний раз стараясь обратить моё внимание, что невиннее человека, чем Уолтер, и сыскать невозможно. Однако меня интересует совсем другая деталь. — А в тот день, когда все случилось, — отпиваю лимонад, присыпая вопрос безразличием, — Уолтер тоже надевал линзы? Отчего-то Мэг побледнела и замешкалась. Схватила нахмурившуюся подругу за руку, и та вновь свела брови, наверняка уже на ходу придумывая, как осадить меня одной из типичнейших подростковых фразочек, но тут уже и сама девушка опередила ее, выдав совершенно растерянное: — Знаете… наверное, мне стоит сначала поговорить с тем адвокатом… Наклоняю голову. Что-то странное закралось в её ответ на этот слишком уж простой вопрос. Хотя, вполне возможно, что девчонка просто растерялась, считая, что я буду настаивать на ношении линз, как на аргументе, что Уолтер может быть виновным. Мол, если был в линзах, значит, прекрасно видел и всё такое. — Не обязательно, — беззащитно поднимаю вверх ладони — одну пустую и одну со стаканом, — это я так… Спасибо за разговор, девочки. Я покинула их, не оборачиваясь, но в полной уверенности, что подружка Мэг до последнего сверлила мою спину острым взглядом. Как бы то ни было, ясности этот диалог не принёс, лишь сильнее запутал, так что повода для дополнительного волнения у неё быть не должно. Пока...» Толкаю плечом внушительную дверь кофейни, искренне надеясь, что впереди меня не ждёт утренняя толпа очереди, из-за которой и без того длинный рабочий день растянется на лишние ожидания. Как это обычно бывает, в последние сутки до суда работы валится порядком, вот и прыгаю с места на место, аки белка с горящим хвостом. Когда же дверь позади хлопнула, осознаю, что здесь меня застают две новости: хорошая и плохая. Хорошая — людей в кофейне действительно мало: чуть больше четверти зала расселись за разными столиками подальше друг от друга. Плохая же новость в том, что у самой кассовой стойки я вижу того, кого хотела бы лицезреть этим утром в самую последнюю очередь: грёбанного адвоката! Вальяжно облокотившись о стол, он о чем-то негромко переговаривался с баристой — симпатичной девицей, перед которой однажды мы уже устроили шоу, когда этот придурок облил меня напитком. Я не эксперт по клиентскому сервису, но аж с порога поняла, что официозом в их общении не пахнет. Выпускаю из груди воздух и собираю всё терпение и рациональность, какие во мне только могут найтись в подобный момент и уверенным шагом пересекаю пространство, попутно замечая, что девица с явным флиртом накручивает на палец прядь волос, а второй ладонью прячет белоснежные зубы, пока тихо смеётся от шуток этого неандертальца. — Американо, пожалуйста, — грубо врываюсь в чужой диалог, совершенно не пытаясь разобраться, получил мистер хам свой напиток или нет. И так ясно, что он здесь не за этим. От холодного требования бариста вздрагивает, приводит волосы в порядок и, мельком оглянувшись на мужчину, суетно спешит к оборудованию. Кофемолка послушно жужжит, когда та нажимает на одну из кнопок; за прозрачным пластиком подпрыгивают несколько зёрен и начинают хаотично кружиться, превращаясь в ароматные гранулы. — Не очень-то вежливо, — лениво замечает адвокат, пока я силюсь не оглядываться в его сторону, — а если я уже делал заказ? — Значит, твой заказ подождёт, — с трудом перебарываю желание огрызнуться, — мне нужно работать, и я не собираюсь ждать, пока вы решите все свои романтические делишки. — Над чем работать? — фразу про делишки пропускает мимо ушей, моментально и с хитрецой переходя к более волнующей его теме. — Думаешь, как бы очернить очередного бедолагу? Разворачиваюсь и открыто наблюдаю, как в чужих глазах плещется целый океан иронии. — Думаю, какой вилкой снимать с ушей присяжных очередную лапшу, которую туда навешивают такие, как ты. Нильсен показательно морщится, хотя его самодовольство и прекрасное настроение можно увидеть без бинокля хоть из Китая. — Вы ведёте себя совершенно неполиткорректно, госпожа прокурор, вы в курсе? Слышу, как слева что-то громко падает, вероятно, бариста от нервов уронила рожок для перемолотого кофе, но не отвлекаюсь. Вместо этого показываю адвокату всю возможную в этой ситуации доброжелательность и галантно приглашаю наклониться чуть ближе, поманив одним пальцем. — Хочешь, расскажу один секрет? — таинственно проговариваю, повторяя приглашение. Адвокат склоняет голову, но недостаточно, так что маню ещё раз, пока макушка Александра не оказывается совсем на одном уровне с моей, а сама я не сократила расстояние на максимум. С медленным придыханием и такой интимностью, будто делюсь с ним цветом моего сегодняшнего нижнего белья, шепчу в самое ухо: — Мне глубочайше начхать. На то, какая у Александра будет реакция, смотреть не собираюсь, поэтому тут же разворачиваюсь обратно и опускаю телефон на банковский терминал, чтобы расплатиться за напиток, а после забираю стаканчик с кофе из ладоней раскрасневшейся баристы. Уйти планирую точно также, как и пришла: гордо и уверенно, однако у нерадивого адвоката, судя по всему, на этот счёт совершенно другие планы. — Кстати, красивый почерк, — бросает вдогонку, видимо, надеясь, что от подобной реплики я повторно вскипячу напиток в руке. Не дождешься, ублюдок. Медленно разворачиваюсь, демонстрируя полнейшее равнодушие к его попыткам. — Рада, что тебе понравился. — Как не оценить? Такое старание и всё ради меня, — нахально улыбается, по-прежнему облокачиваясь о стойку, к чему, впрочем, теперь уже побелевшая от неловкости сотрудница относилась вполне спокойно. — О, я хотела сначала купить зеркало, — добавляю к надписи сверхсмысла, — но вдруг ты в нём не отражаешься? А рисовать мне как-то с детства не даётся. — Другое дело хамить, не правда ли? — складывает руки, практически упиваясь перепалкой. — Ну или ставить лузеров на место, — пожимаю плечами и театрально приподнимаю уголки губ, — хорошего дня. Не знаю, стоила ли последняя фраза того, поскольку, покидая кофейню, чувствую бушующую внутри дилемму, ведь если завтра суд опять выиграет адвокатишка, он точно пробьет короной небо, но это было сильнее меня. К превеликому раздражению, много, много сильнее меня.***
В нашем с Рэйчел кабинете Эшли я уже не застала, видимо, она действительно заглянула «всего на минутку» и упорхнула дальше в свою лабораторию либо обследовать то или иное место преступления. С другой стороны, если бы и нашла, обсудить в очередной раз приезд её брата мы бы не успели, потому как едва нога моя переступила порог офиса, телефон принялся разрываться на части, а на экране высветился номер родителей убитого Элана Томпсона. Новость, которую они мне сообщили, заставила раздражённо простонать, хоть и после завершения диалога. — Что случилось? — выглянула из-за монитора любопытная мордашка Линд. — У этих двоих поменялись планы, так что если я ещё надеюсь в чём-то их убедить, ехать нужно сейчас, — проговариваю куда-то в потолок, поскольку от нахлынувшей обречённости подняла голову вверх, — почему они не могли позвонить раньше? Я бы не тащилась сюда, ну что за люди?! Не найдя подходящих слов, Рэйчел ободряюще сжала губы, мол, «держись, дорогая, я с тобой». В который раз за день считаю до десяти и беспомощно собираю воздух. Ладно, что теперь? Придётся ехать. — Я постараюсь недолго, — оставляю на столе кофе, понимая, что настроение для бодрящего утра пропало. Допью потом холодный. — Ой, пока ты не ушла, — ассистентка подскочила на месте, вытаскивая из ящика бумаги, — тут Эш притащила экспертизу воды, которую ты во вторник просила. Её на стол положить? — Быстро она, — киваю. — Да, пожалуйста. Я потом гляну. — Но могу заранее сказать, что ничего особенного в ней нет, — как это иногда бывает, Рэйч бьет правду-матку сразу, — обычная вода, стандартный химический набор, ну и озон… — Озон? — химия не самая сильная моя сторона, хоть и должна быть ей по сути. — Угу, им воду обрабатывают, так что, можно сказать, тоже достаточно типично. — Ладно, — выдыхаю и думаю, что разберусь с этим попозже. Уже почти коснувшись ручки двери, вспоминаю, что за вчерашний день со всеми этими разъездами так и не узнала, чем закончился для Линд вечер вторника и во сколько она в итоге вернулась домой: — Кстати, как там твоё свидание? Хотя бы симпатичный оказался? — Что? — она уже успела отвлечься на экран и мотнула головой. — А, это… Не знаю. — Это как? Не будет же она меня убеждать, что свидание прошло настолько вслепую. — Он не явился, — критично протянула Линд, — прождала его полчаса, но… В общем, забила и ушла. С некоторое время я думаю, какие обычно слова поддержки говорят в этом случае, однако потом решаю не произносить ничего, и не потому что не хочу утешить Рэйчел, а потому что за вчерашний день они наверняка уже успели обсудить и переобсудить это с Эшли Янг. Именно по этой причине оставляю за собой стандартное «понятно» или «ясно» — сама пропустила мимо ушей, как это сказала — и совсем окончательно покидаю кабинет, в который толком не успела прийти. В любом случае, поговорить с Рэйч мы ещё успеем, а вот Томпсоны точно ждать не станут, тем более что добираться приходится ни много ни мало аж до Гринвилла — одного из этих зажиточных районов, жители которых чувствуют себя достаточно статусными, чтобы заставить прокурора ехать на диалог к ним же домой. Возможно, при других обстоятельствах я бы показала свой характер и заставила Томпсонов самолично снизойти до прокуратуры Нью-Йорка, но сейчас, когда мне это нужно куда больше, чем им самим, кажется, будто у меня связаны руки. Ну и ладно, ну и пусть. Не убудет от тебя, Агата. В конце концов, хорошо, что они вообще вышли на диалог, учитывая, как долго эти двое прятались как от следователей, так и от журналистов. В какой-то степени подобное поведение родителей действительно беспокоит меня, потому что служит очередным доказательством, что их сын не такая уж и жертва, и кто его знает, вдруг Уолтер Голдман всего-навсего оборонялся, а две семьи договорились между собой, чтобы не раздувать скандала? Учитывая прихоти богатеев, такое вполне могло произойти. Вот почему, чем ближе заветный дом с маленькой белой калиткой, тем больше нарастает моё беспокойство и раздражающее чувство, будто поездка является плохой затеей, а на заседании можно было бы обойтись и без них обоих. Вот почему оно усиливается, когда миссис Томпсон без всяких предисловий приглашает меня в дорого обставленную гостиную и излишне любезно интересуется что я буду: кофе или чай. Предполагая, что от одного запаха кофе после сегодняшнего утра да ещё и на голодный желудок меня может стошнить, выбираю чай и чинно присаживаюсь на мягкий диванчик, оказываясь аккурат напротив мистера Томпсона, который наблюдал за моим поведением отрешённым и сухим взглядом. Странная семейка. Пока его жена суетится с приборами, позволяю себе оглядеть гостиную, подмечая, что вкус у двоих определённо есть, правда немного старомодный. Тут и там стоят вазы с цветами; на стенах, тумбах и на каминной полке сплошь фотографии в рамках, приглядевшись к которым, можно оценить всю историю семьи от брака до рождения ребёнка, а затем его взросления и далее, далее… — У вас довольно мило, — решаюсь сказать хоть какую-то любезность, иначе, честное слово, не выдержу нависшей над нами тишины. — Это всё Элис, — не менее обезличенно кивает в сторону жены мужчина, — она мастерица по интерьерам. Когда-то я даже предлагал ей этим заняться, чтобы не скучать дома, но… — Грег, давай не будем, — тут же осаждает его сама миссис Томпсон и ставит на столик поднос с чаем и печеньем, а затем усаживается рядом с мужем. — Нет, ничего, — улыбаюсь, пока тянусь за чашкой, — это очень интересно. Хорошо, когда есть любимое занятие. — Как у вас? — как-то вновь неожиданно и слишком серьёзно поинтересовался Грег Томпсон. Ладонь застывает над чаем, так и не прикоснувшись к ручке. Признаться… Такой вопрос мне задали впервые. — Д-да… наверное… пожалуй, что и так, — придвигаю ближе злосчастный напиток, а дальше решаю, что лучшего момента перейти к делу уже не будет, — и, по правде говоря, будет неплохо, если вы мне поможете. — Оглядываю родителей, после чего прокашливаюсь, потому что в горле резко першит от напряжения: — Элис, Грег, возможно моё поведение выглядит навязчивым, но… Вы должны понимать, что речь не только о вашем сыне, и дело далеко не в моём желании кого-то обвинить. — Элан был всем для нас, — сдавлено перебивает Элис, — мы старались воспитывать его, исходя из христианской морали, понимаете? Активно киваю, хотя на самом деле не понимаю уже ни черта. При чём тут христианская мораль? — А эта ситуация… — она надрывается и сбито вздыхает, — понимаете, мы… Мы уже не вернём нашего сына, но мы можем хотя бы защитить его честь, мисс Харрис. Хмурюсь, представляя, как активно сейчас бегает мой озадаченный взгляд. Речь о морали, репутации и прочей ереси совершенно не укладывается в голове, но вместе с тем интуиция подсказывает, что во всей этой истории есть ещё что-то, чего я не знаю. Вновь оглядываю комнату и многочисленные фотографии. Интуиция ведёт меня словно собака-поводырь слепца, заставляя ненадолго отвлечься от важной темы. — Могу я посмотреть, — указываю на фото и с облегчением ловлю кивок главы семейства, пока его жена тянется за платком, чтобы утереть появившиеся слёзы. Подхожу ближе к деревянным рамкам, за которыми сохранились дорогие для Томпсонов эпизоды их жизни. Вот Элан старается забраться на велосипед, будучи вдвое меньше его самого, вот Грег и Элан высоко поднимают какую-то только что пойманную рыбу на фоне живописного озера, вот день из парка аттракционов, где вся семья счастливо улыбается, пока сильный ветер развевает волосы Элис… — Вам это покажется странным, мисс Харрис, — вновь пытается что-то доказать мне миссис Томпсон, — но нам бы хотелось, чтобы нашего мальчика запомнили как добропорядочного христианина, а не как...как…. О Господи… — О чём вы говорите? — двигаюсь вдоль стены дальше и дальше, наблюдая все этапы взросления погибшего парня. — Моя жена имеет в виду, что сам Господь успел уберечь нашего сына от греха, который тот чуть не совершил! А все из-за этой проходимицы! Сама мысль, что он был готов пойти на такое, убивает нас, понимаете? Да что здесь происходит?! Но я почти понимаю, что… Я, правда, почти догадываюсь, когда останавливаюсь перед одним из снимков, на котором Элан, в отличие от других фотографий, запечатлён не с родителями. На фото парень в каком-то лесу около палаток: рядом пылает наверняка только что разожжённый костер, да и на фоне уже смеркается. Парень смеётся и обнимает девушку. Очень знакомую девушку с длинными и ухоженными волосами, цвет которых не уступает по насыщенности языкам пламени… Да ведь это же Мэг!