Александр
Интересная вещь — музыкальный вкус. Кому-то он позволяет быть принятым в любую, абсолютно любую компанию «свояком», а кому-то серьезно задуматься о том, как так вышло, что злую шутку время ведёт с твоими годами, а ранний маразм отыгрывается на том, кому забота о возрасте не грозит еще лет эдак пять. — Давно она так? — принимаю из рук Стива открытую бутылку пива и на автомате делаю затяжной глоток, с удовольствием чувствуя, как прохладный напиток проходится по гортани. — Не спрашивай. — Эш… Попытка напрасна. Бегая меж прикроватных тумб с какой-то хренью, напоминающей щётку для уборки, малая уже по третьему кругу подпевает слащавое «Детка, прощай, прощай, прощай!». — Эш! Мартышка закрывает глаза, полностью игнорируя попытки достучаться. Более того, протягивает хрень для уборки, словно микрофон, и причитает громче:Don't wanna be a fool for you
Just another player in your game for two
You may hate me but it ain't no lie,
Baby, bye, bye, bye..
— Эшли, чёрт тебя подери! Малая распахивает глаза, хитро улыбается и дотрагивается до экрана мобильного. Из динамика тут же доносится куда больше раздражающее:«Chihuahua!»
— Да ты издеваешься, — закатываю глаза, позволяя несносной обезьянке трясти идиотской хренью, словно маракасами. Слышу за спиной короткий хохот Стивена. Как того следовало ожидать, воссоединение двух ошалелых родственников достойно первых страниц Нью-Йорк таймс, не меньше. — Нильсен, ведешь себя, как базарная старушка, честное слово, — недовольно пробубнила малая, перед тем как без всякого разрешения выхватить пиво из моей руки. — А ты не офигела, случаем? Стив, у тебя малая разошлась, ну-ка, приструни. Эшли требование не смутило. Наоборот, мелкая звонко рассмеялась и припала губами к горлышку, вероятно, желая одним глотком полностью осушить бутылку. — Ну-ну, не налегай, — пытаюсь избавить младшую из семейства Янгов от традиции начинать день утренним пьянством, однако у той совершенно другие планы. Упершись в меня одной ладонью, чтобы не мешал, она жадно выкачивает половину напитка и лишь после этого отставляет пиво на небольшую тумбочку у дивана, где лежала пушистая маракасная хрень. Честное слово, будь Эшли моей сестрой, уже давно стояла бы в углу до тех самых пор, пока не вспомнит, как правильно вести себя со старшими. Прибегаю к последней возможной в этот момент тактике: развожу ладони и многозначительно поднимаю брови, надеясь, что хотя бы такая прямолинейность заставит друга напрячь то самое место, которое с месяц назад прохлаждалось где-то в районе Банфа. — Снежка, и правда, чего бузишь? — подхватывает предатель под счастливый визг сестры. Силюсь не закатить глаза. Если в далёкие школьные времена прозвище друга и было каким-то «угарным приколом», то сейчас… Ну, как сказать… Осталось ещё, чтобы бешеная прокурорша прослышала, так совсем прекрасно будет. В голове моментально рисуется картина, где во время очередного слушания прокурор оглядывается в мою сторону и гаденько посмеивается, намекая, что серьезный и статусный частный адвокат тайно таскает за душой имя диснеевской принцессы. « — И в мыслях дурного не было, — проговаривает она, а сама прячет улыбку за документами, после чего густая копна волос — господи, она же всегда с этим идиотским пучком, откуда распущенные? — спадает на скулы и прячет окончательное веселье. — Знаете, уж в нашей с вами профессии фетишам удивляться не приходится, не правда ли? — Правда, — не показываю раздражения. Лишь ладони сжимаются сами по себе. — Так что, если вы…» Перед глазами щёлкают тонкие девичьи пальцы. Фокусирую зрение, и в объектив видимости попадает лицо Эш. — Земля вызывает, — она допивает остатки пива и, кажется, давится под конец, потому что начинает часто бить кулаком по груди, после чего бросает пустую ёмкость в мусорку для документации. — Ты куда свалить успел, Нильсен? У меня тот же вопрос. Это что такое, мать его, сейчас было? Активно встряхиваюсь и разминаю кисти рук, чтобы отвлечься, а уж тем более никак не скомпрометировать собственное поведение. Эшли с любопытством следит за моими действиями. Более того, она уже спрятала ладони за спину и слегка наклонила голову — прямой намёк, что прямо сейчас интерес вовсю сжирает её грешную на девчачьи сплетни сущность. — Да вот думаю, каким образом из тебя начальство душу на работе будет вытряхивать после таких фокусов. Мелкая моментально меняется в лице и показательно фыркает, а затем одной ладонью откидывает длинную чёлку. — Не бойся, сегодня в ад не попаду, — не то успокаивает, не то хвастает она, — взяла выходной за своей счёт. — Смысл? Не то чтобы я не успокаиваюсь. Говорю какую-то ерунду, согласен. Теперь понятно, почему герои фильмов всё время несут разную чепуху: это реально неплохо отвлекает. — Да без смысла, мамуля, — Эшли хватает Стивена за плечи и, слегка подготовившись, запрыгивает на его спину, пока сам Стив послушно разрешает седлать его, словно дрессированную лошадку. — Ко мне брат приехал, алло! Или тебе очки выписать? Малая довольно вытягивает ладони и едва не душит Стива объятьями. Тот, разумеется, не реагирует. Братское всепрощение недоумка доходит до той крайности, что, реши мартышка разрисовать фасад центрального вокзала какими-то ни было непристойностями, спокойно спросит, какого цвета баллончики лучше купить. Как дети, ей-богу. — Стив, ты не рассказывал, что тебя теперь надо по часам купать и вычёсывать, — прокашливаюсь, пряча довольную ухмылку. Ладно, ладно. Я тоже рад, что он вернулся. Сто лет не виделись, что уж там. Братец-Янг осторожно косится в сторону малой и, не по-возрасту смешливо скривив губы, поднимает ладонь, делая известный жест просьбы о помощи, который, конечно же, не укрывается от острого взора сестры. — Ненавижу вас, уроды! — восклицает она, при этом спускаться не торопится. — Настолько, что решила устроить приветственную вечеринку? — Стив оглядывается на мартышку через плечо и слегка подбрасывает её, чтобы та громко взвизгнула. Возвращает взгляд в мою сторону и с чистой совестью жалуется: — Сестрёнка так хочет избавиться от моего общества, что решила перезнакомить со всеми известными ей стражами правопорядка. — А они притащат с собой поросёнка? — довольно хмыкаю, вспоминая инцидент в полицейском участке. — Обученный искать травку? — Стивен проявил заинтересованность. — Не знал, что за время моего отсутствия в штатах всё настолько изменилось. — Не, для этого у них есть Тоторо собственного производства, — сменяющиеся на лице Эшли эмоции не дают мне остановиться, — правда, он слегка бракованный и без зонта. Зато в пиджаке, да, Эш? — Какие вы всё-таки идиоты, — цокает малая, и, наконец, слезает с плеч брата. — Я просто пригласила Рэйчел, чтобы вы хоть раз держали себя в руках и выглядели относительно прилично! А... ну ещё Агату Харрис, но это чтобы Рэйч не так неловко было. Моё счастье, что малая выпила всё пиво, иначе бы я, как есть, подавился им. — Кого-кого?! Эшли всплеснула руками. Глаза её сверкнули и наполнились предупредительным гневом. — А что тебя не устраивает? — Ничего, если собираешься вручить ей приз «зануда года»! — стараюсь взять эмоции под контроль. Ещё не хватало беспокоиться из-за укушенной прокурорши. — Нет, серьёзно, зачем? Решила наконец угробить всю свою рассаду? — указываю ладонью на заставленные цветами подоконники. Всякие экзотические цветы и живность — небольшая слабость мелкой класса с пятого. Если не изменяет память, когда-то она всерьез рассчитывала завести питона. — А это-то тут при чём? — Эшли едва не повысила тон, что бывает в нашем общении реже, чем нашествие айсбергов на Титаники. — При том, что от количества снобизма этой ненормальной может завянуть целая оранжерея. Так что твои флористические эксперименты заранее обречены. — Так, Нильсен, — вновь поправляет волосы, — ещё одно слово, и я тебя укушу! — Ладно, — взмахиваю ладонью, подумывая о том, что и впрямь разошёлся безосновательно. В конце концов, никто не сказал, что госпожа прокурор действительно придёт. — Буду надеяться, что пронесёт. — Пронести может только тебя после мексиканской кухни! — Эшли и в правду надулась. Удивительно, как на некоторых людей влияет работа в полиции. — Не будь скотиной, ладно? Хотя бы один вечер! Стивен, который мирно допивал остатки пива, в итоге не выдержал: — Мне, в принципе, импонирует, что вы сейчас подерётесь, но можно узнать, в чём проблема? — И ты не ведись, — пытаюсь заранее предупредить друга. — Та ещё ненормальная. Если, конечно, она вообще придёт, — Оглядываюсь в сторону Эшли и добавляю строже, почти отчитывая: — Надеюсь, что нет. Мелкая делает шаг назад и складывает руки, перенимая манеру поведения прокурорши. — Это почему ещё? Пробегаюсь взглядом по комнате, надеясь, что в какой-то момент получится найти лёгкое убежище от нежелательного разговора. В комнате убежища не находится, поэтому все в той же убеждённости, что где-то оно рано или поздно должно отыскаться, вскидываю запястье, заглядывая в циферблат электронных часов. — Потому что, — единственный и короткий аргумент. Объяснять Эшли, что не так с гиперактивной прокуроршей, не хочется от слова совсем. Как по мне, там одного взгляда достаточно, чтобы в полной мере осознать, что за приторной и спокойной любезностью кроется самое настоящее самолюбование. Синдром Бога или как там это называют? А если не хватило взгляда, то после первого диалога сомнения ну точно должны развеяться. — Не слышал от тебя такого красноречия, с тех пор как мы вбухали шпане чай под видом виски, — Стивен расслабленно упал на диванные подушки. — В тот раз было ради чего стараться, — огрызаюсь почти угрюмо. А ведь сегодня мне вновь предстоит увидеть её поджатые губы и вздернутый подбородок. В последнюю неделю прокурорша ведет себя как-то особенно тихо, если, конечно, не брать в расчёт вчерашний день. — Она что-то задумала. — Кто? — лишь услышав голос Эшли, догоняю, что выразил мысли вслух. — Прокурорша эта, — отвечаю, — она точно что-то задумала. — Что ж, я думал, этот день настанет позже, но пришло время поговорить по-мужски, — Стивен отпивает пиво и прочищает горло. — Знай, Снежка, если девушка тебе отказала: это не она тянет время. Это просто ты стал слишком стар. Желание уточнить, судит ли он по собственному опыту, застревает в глотке, так там и оставшись. И не потому, что подхихикивание малой уже вполне серьезно грозит вызовом скорой от её бдительных соседей. Мысль не формируется. Она просто требовательно тянется под кожу и зудит в районе затылка. Какая-то ненормальная, блуждающая идея, пропускать которую в «отдел осознания» не хочу и не стану. Вместо этого тщательно, почти наспех забиваю голову всякой дрянью: итоговой речью для сегодняшнего слушания, которая уже дня три как подготовлена; счастливыми лицами старшей четы Голдманов, которые — не может быть и сомнений — ещё раза четыре скажут мне «спасибо»; следующим делом, которое уже успел отхватить — что-то там про врачебную халатность; книгой в одном из стоковых магазинов, которую совсем случайно заприметил и поставил задачу купить по дороге домой… Но только не добровольным признанием, что на миг, на один какой-то хренов миг допустил идею, будто инициативная прокурорша может оказаться серьезной соперницей.***
— Александр? — юнец прямо таки сияет. Лучший новый костюм, аккуратная и вероятно модная стрижка, часы на руке за пару тысяч и блестящие из-за свежего лака ботинки от Стефано. Открываю новую подгруппу «Идиоты». Семейка Голдманов торжественно разрежет ленту. Морщусь и игнорирую протянутую в воздух ладонь. Тщательно раскладываю на столе бумаги и поправляю галстук, прежде чем спокойно занять свое место. — Для тебя — мистер Нильсен, — осаживаю в достаточной степени негромко. — Прекрати улыбаться, как идиот, и сними часы. Заминка Уолтера занимает несколько секунд, и его же счастье, что за это время присяжные ещё не расселись на оглашённые для них места, а около дверей в судебный зал разрасталась слепая суета из желающих поприсутствовать. — Простите, я подумал, что…. — Ты подумал, что дело у нас в кармане, а на месте стороны обвинения работают дуралеи? — складываю руки замком и наблюдаю, как подопечный тщетно пытается снять браслет от часов дрожащей рукой. — Но ведь вы сами говорили, что… — Так, Уолтер, — перебиваю, — здесь и сейчас запомни одну вещь: неважно, что и когда я говорил, ясно? Видишь стул, на котором ты сидишь? А тот, что по левую сторону от судейской трибуны? Напомнить, кто из нас двоих сегодня будет прогуливаться от одного к другому? — Н-нет… Нет, сэр. То-то же. Взгляд подопечного убавил яркости, и плечи слегка опустились, так что дорогущий пиджак, наверняка выбранный для подростка его отцом, теперь смотрелся чересчур мешковато, превращая Голдмана младшего в неуклюжего, только что вылупившегося цыплёнка. Намного лучше, чем светящийся от счастья тинейджер, представляющий, будто максимальное наказание — это то же самое, что лишиться обеда за разбитую утром вазу. К этому времени присяжные успевают неторопливо распределиться в назначенных за ними креслах, зрители пробиваются на задние ряды, а через пока ещё пустую площадь зала невозмутимо проходит прокурор Харрис, удерживающая в руках папку с документами. Подпитывая дурное предчувствие, тщательно рассматриваю её фигуру и с бывалой оперативностью подмечаю, что наряд госпожи прокурора более чем привлекает к себе внимание: полностью облегающая черная юбка опускается чуть ниже колен, оставляя воображению невероятный простор, поскольку, кажется, будто она вовсе не нужна, настолько хорошо подчеркивает изящную походку, особенной привлекательности которой придают те самые популярные в женских кругах туфли на каблуках с красной подошвой. Непроницаемо-чёрная рубашка слегка выбивается в линии талии, словно в надежде прикрыть её, но на деле лишний раз очерчивая тонкий стан. В дополнение разве что тщательно зачёсанный низкий хвост вместо привычного пучка, однако и эта деталь как будто продумана заранее, ведь волосы у прокурора Харрис, оказывается, действительно в меру пышные. Вот и всё. Столько простоты, но столько же коварства. Дурак поймёт, что костюмчик госпожа прокурор подбирала не за одну минуту. Мысль веет лёгким духом успокоения. Раз сама прокурорша разнервничалась до такой степени, что решила принарядиться — если, конечно, это можно так назвать — то, более чем вероятно, что кроме как сладкими речами крыть ей нечем. Вся такая строгая, а сама наверняка будет дуться с неделю, после того как проиграет. Интересно, она вернёт ту забавную табличку на место? Или новую нарисует? — А…. Мистер Нильсен? Господи, совсем забыл, что этот малой ещё здесь. — Что? — Вы… эм… вы… улыбаетесь? С хрена ли? Резко поворачиваюсь в сторону подопечного и снова поправляю галстук. Почему-то в зале суда стало неприятно и душно, либо это меня в жар бросило от постыдного осознания, что только что на лице действительно красовалась зловещая улыбка. — Много не думай, — сосредоточенность возвращается вместе с приятным контролем над ситуацией, — тебе вредно сейчас. Это не значит, что всё уже решено. Даже если после вида госпожи прокурора шансы на успех в голове росли в стабильной прогрессии, поведение Голдмана-младшего может всё подпортить в любой момент, если тот и сам раньше времени поверит в удачу. Вечная истина на суде присяжных: подсудимый должен страдать и раскаиваться. Во всём. Окончательно на деловой лад настроил уже призыв судьи: — Стороны, вы готовы начать вступительную речь? — Да, Ваша честь, — госпожа прокурор медленно поднялась из-за стола, собирая часть бумаг, чтобы по привычной традиции первой начать речь. Сейчас начнет заливать про первую степень. Надо вытянуть на Манслаугтера. Безотрывно впиваюсь взглядом в присяжных. Первое и последнее впечатление — это единственное, ради чего мы здесь собираемся. Если прокурор будет слишком предвзята — уверен, что будет — можно смело говорить о Манслаугтере. Извечный принцип маятника: чем крепче требования предъявляются обвинением, тем сильнее жюри жалеют подзащитного. И другая сторона: не слишком сильный маятник раскачивать нельзя. Не думаю, что прокурорша планирует проявлять снисходительность, но… Кто ж разберет, что у неё в голове? Если сделает вид, что можно всучить первую с поправкой на ювенальную юстицию, то придется толкать только вторую степень. С жалостливыми восклицаниями Голдмана-младшего, что он не хотел, разумеется. В таком случае останется шанс выполнить данное их семейке обещание, ведь вторая по ювенальной куда лучше, чем первая. И проще. — Прежде чем перейти к позиции обвинения, хочу кратко пояснить присяжным, о каких конкретно аспектах степени тяжести им потребуется знать. Ну вот и началась лекция первого курса «основы юрисдикции для чайников». Стоило ожидать, прокурор Харрис, стоило ожидать… — Для начала поговорим о первой степени, — продолжила она, — наверняка, многие из вас уже наслышаны о ней. Первая степень стандартно вменяется преступникам, которые в полной мере знали и понимали, что совершают злодеяние. Чаще всего они заранее подготовлены к преступлению и тщательно пытаются скрыть любые возможные улики. Молодец, малютка прокурор! Не разочаровываешь. Силюсь не потереть от удовольствия руки. Всё-таки заговорила о первой степени. Сейчас пустится в долгую речь, как… — Далее следует вторая степень, — слова прокурора мгновенно скидывают с небес на землю. — Вторая степень отличается тем, что обвиняемый более чем вероятно был готов к преступлению, но — она вскидывает ладонь, — не обязательно к тому, какое в итоге совершил. Другая составляющая подобных преступлений — это состояние аффекта. О нём вы тоже наверняка наслышаны. Приподнимаюсь на месте и неосознанно щурюсь, внимательно впитывая каждое слово. То, что сторона обвинения решила подойти к делу с подобной стороны, слегка настораживает, признаю. — И наконец, — голос прокурора Харрис становится громче, вбивая сомнения в голову, словно гвоздь в крышку гроба, — есть еще такое понятие как Манслаугтер. Подобное обвинение имеет место быть, когда кто-то совершает убийство без намерения причинить вред или смерть, но в результате опасного действия или пренебрежения. На первый взгляд, Манслаугтер чем-то напоминает вторую степень, но поверьте, разница между ними огромная. Как разница между мужчиной, засмотревшимся на привлекательную женщину, и чужим супругом, который проведёт с ней ночь. Осмысление прокурорской тактики происходит до кретинизма медленно. Не раньше чем шестёрка женщин из двенадцати присяжных задумчиво сжали в руках основание ручки — богом быть не нужно, чтобы прочитать их мысли и понять, что слова прокурорши задели нужную нить. Да ну нет. Но прокурор уже перечёркивает мои планы, прыгая по в крах рассыпающейся тактике ничуть не менее активно, чем Эшли, которая скакала по квартире с пипидастром в руках: — Причина, по которой я хочу, чтобы вы особенно обратили внимание на два последних типа тяжести преступления, кроется в требованиях, заявляемых стороной обвинения. Мы просим признать Уолтера Голдмана виновным в непреднамеренном убийстве второй степени тяжести и назначить максимально возможный срок, обусловленный в этом случае. Также, сторона обвинения требует не применять в отношении подсудимого систему ювенальной юстиции в целях смягчения приговора. Уолтер Голдман несомненно совершил преступление и должен понести справедливое наказание. Медленно потираю лицо, удерживая раздражение так далеко, как только получается. Черт бы тебя побрал, госпожа прокурор! Королева студенческих докладов собрала всё. Просто всё, что только можно наскрести, чтобы испоганить день раз и навсегда. Если раньше у меня ещё был шанс оставить вторую степень, как ремень безопасности, то теперь придётся вовсю давить на Манслаугтер. Без вариантов. — Сторона защиты, вам требуется время на подготовку речи или перенос рассмотрения на другой день для сбора доказательств? Стандартный вопрос. Но спасительная возможность. Хоть и мнимая, потому что ослу понятно — перенос ничего не решит. — Нет, Ваша честь, — поднимаюсь из-за стола. — Мы готовы. Выхожу в центр, глотая почти тошнотворное раздражение от мысли, что в то время как сам не сводил глаз с речи прокурора, она в свою очередь всем своим видом выказывает незаинтересованность. Лишь утыкается в собственные бумаги и медленно перебирает их. — Вступление защиты будет короче, — натягиваю ухмылку, которая впервые за десяток лет не такая уж уверенная. — Мы абсолютно согласны, что ни о каком преднамеренном убийстве не может быть и речи. Возможно, это будет самое короткое рассмотрение в истории, если сторона обвинения, наконец, пусть и частично, признаёт неоспоримую истину. Харрис по-прежнему листает свои бумажонки, словно это единственное, что существует в целом мире. Посмотрим. — Смерть Элана Томпсона была случайностью. Да, глупой, да, жестокой, и более того, несправедливой. Но для того ли существует правосудие, чтобы вслед за одной несправедливостью порождать другую? До сих пор Уолтер Голдман жил, как и многие другие подростки, как все, кто когда-то им был, — небольшая пауза. — Дурная шутка… Да, возможно. Большая ошибка? Несомненно. Злой умысел? — неодобрительно кривлю уголок губ, вновь даря присяжным лишнюю пару секунд на подумать. — Уолтер понятия не имел, что пистолет с пустым магазином может быть заряжен. А это означает, что он не только не хотел смерти Элана Томпсона, он и вовсе не планировал хоть как-то ему навредить. Судья просит пригласить первых свидетелей, и игра начинается. Все последующие за этим три часа в голове продолжает маячить навязчивое опасение, что прокурор Харрис что-то удумала, но к тому моменту, как последние свидетели заканчиваются, а язык и горло окончательно сушит от количества заданных вопросов, думать о чём-то, кроме того, что чувствую себя, как загнанный по солнцепёку пёс, уже не получается. Завершив свидетельские страдания последнего из соседей четы Голдманов, почти с блаженством опускаюсь в адвокатское кресло и открываю заготовленную бутылку воды. Ощущение хорошо проделанной работы понемногу расслабляет. Теперь даже почти интересно, каким соусом прокурорша собирается поливать свою речь, потому что за весь процесс она ни разу ничего не записала и уж тем более не пыталась вступить в перекрёстный допрос. — Сторона обвинения, до рассмотрения процесса вы не заявили о предоставлении свидетельских показаний, — угрюмо вопрошает судья, — всё верно? — Да, Ваша честь, — она поднимается с места и подбирает бумаги, — я бы хотела повторно допросить Мэгги Купер. Судья кивает, приглашая Мэг вернуться на свидетельскую трибуну. — Мэг, могу я попросить тебя ещё раз уточнить некоторые моменты? — с какой-то невиданной доселе кошачьей мягкостью прокурор проходится по площадке и кладет записи на экран, передающий картинку к мониторам у судейской и свидетельский трибун. — Это твои показания на предварительном допросе, ты узнаешь их? — Да, — девчонка царапает пальцы и периодом поглядывает на Уолтера, который и сам с волнением завозился на месте. — Я зачитаю некоторые моменты, — продолжает прокурор, — в твоих показаниях есть следующая фраза: «Никто из присутствующих не общался с Эланом Томпсоном. Никто не приглашал его на вечеринку и никто не ждал его появления». Ты подтверждаешь эти показания? — Да. — Вот ещё: «До этого дня я никогда не видела, чтобы Уолтер держал в руках оружие. Никто не знал, что в доме есть пистолет». Всё верно? — Да. — Хорошо, следующий вопрос. Ты помнишь, во сколько примерно Элан появился на том мероприятии? — Нет, точнее… Я думаю, что около восьми вечера или типа того. — Ты не уверена? — Мы… Мы купались в бассейне, это за домом, и я не видела, когда он пришёл. — Мы? — Я и другие, — поясняет Мэг. — Сколько примерно гостей было в бассейне? — Не знаю… Человек десять. — Хорошо. Эта фотография сделана в двадцать один час, тридцать пять минут, — прокурор выводит на экране фото. — На ней Уолтер еще в гостиной, и, как мы видим, одежда сухая. А вот через пять минут он, но уже в бассейне. Уолтер всё в той же одежде. То есть до этого он не купался вместе с вами, верно? — Да, это была такая шутка. Ребята столкнули его, когда он пришёл позвать меня. — То есть до этого он не выходил на задний двор? — Нет. — И всё это время Элан Томпсон спокойно разгуливал по дому? — Получается, что так. — Получается? — в голосе прокурора Харрис сквозит неприкрытая ирония. — Нет, Мэг, он либо был в доме, либо его не было. — Он уже был там, когда я пришла в гостиную. Я не знаю, я не видела! — Но Уолтер как хозяин дома не мог не видеть, что Элан среди гостей, верно? Я имею в виду, что даже если бы он находился всё это время на втором этаже и, предположим, Элана впустил кто-то из гостей, то для того чтобы попасть на задний двор, ему пришлось бы пройти сначала через всю гостиную, — прокурор выводит план дома, — а затем и кухню. Всего в тот день в доме было порядка двадцати подростков. Десять в бассейне и остальные в доме. Думаю, Элана было сложно не заметить среди присутствующих? — Протестую, — врываюсь в допрос, ожидая, что сейчас прокурор Харрис оглянется с присущим ей горящим взглядом, но та и головы не повернула. — Протест принят, — ударяет судья молотком. — То есть, — Харрис продолжает, словно вовсе ничего не слышала, — в теории Уолтер мог либо сам впустить Элана в дом, либо знать, что он там находится. Верно? — Возможно. Прокурорша впервые выдыхает. — Хорошо, Мэг. Мы разобрались с тем, что возможно, пока только возможно, Уолтер мог знать, что Элан Томпсон развлекается среди остальных гостей, а после Уолтер спокойно пришёл на задний двор и позволил по-дружески столкнуть его в воду. Но он не сказал тебе о появлении ещё одного гостя, верно? — Зачем ему говорить мне об этом? — девчонка нервно дёрнулась. — Мало ли кто мог прийти? — Действительно, — довольно кивает прокурор. — Давай попробуем восстановить картинку дальше. В двадцать один сорок пять Уолтер зачем-то пошёл в кабинет отца и вернулся уже с пистолетом. Верно? — Да. — Ты не знаешь, с какой целью он мог туда пойти? — Протестую! — Отклонено. Стискиваю зубы и глотаю непослушную слюну. Горло саднит от нарастающего беспокойства. Прокурор действует выверено и точно, она явно понимает, к чему клонит. — Он хотел найти выпивку, — слишком быстро в сравнении с недавней неуверенностью заявляет Мэг. — А нашёл пистолет? — прокурорша иронично улыбается. — Протестую! — Принято. — Итого, Уолтер пришёл с пистолетом и… Что дальше? Он показал его присутствующим? Что он сделал? — Нет, он просто… — Мэг вновь принялась царапать пальцы. — Он просто хотел крутое фото. — С Эланом? — Нет… да… Не совсем. Так получилось. — Но друзьями они не были? — Протестую! Честное слово, я уже устал выкрикивать протесты, как попугай. — Отклонено. — Элан сам вызвался. Никто не знал, что всё может так получиться! Закрываю глаза. Дерьмово. Мэг начала путаться в показаниях. До этого момента ни о каких фото, а уж тем более инициативе убитого речи не было. И я их этому не учил. Прокурор Харрис довольно кивает и меняет бумаги на экране. Присяжным и зрителям открывается фотография, на которой Мэгги Купер беспечно проводит время в объятьях Элана в каком-то хреновом лесу. Да твою ж мать! Это что ещё за фокусы? — Мэг, не могла бы ты прокомментировать снимок? Кажется, что всё-таки не все из гостей были плохо знакомы с Томпсоном. Что скажешь? — Откуда вы… — девчонка подпрыгнула на месте и вновь уставилась на Уолтера в поисках защиты. Потом отвернулась и окончательно разошлась, не выдержав пристального прокурорского взгляда. — Да, мы встречались! Но это было раньше! И мы давно разошлись, мы решили остаться друзьями! Это было ещё до Уолтера. — Ты говорила, что вы с Уолтером в отношениях примерно с мая, не так ли? — Да. — Но эта фотография сделана явно летом. В июне, если быть точнее. Этого года, Мэг. — Я же сказала, что мы остались друзьями! Харрис удовлетворённо хмыкает и достает новые бумаги. — Это твоя переписка с Уолтером в тот самый день. Процитирую для присяжных: здесь ты пишешь ему «А что, если он действительно придет? Мне страшно! Он ненормальный!», Уолтер же отвечает «Не волнуйся, я смогу тебя защитить». О ком была речь, Мэг? — О… Это неважно, это никак не связано с Эланом! — Мэгги, я напоминаю, что ты поклялась говорить правду и только правду. — Протестую, Ваша честь, давление на свидетеля! Хотя, разумеется, попытка напрасная. — Отклонено. Впервые за всё слушание, прокурор горделиво оглядывается в мою сторону и довольно изгибает губы в улыбке. Поднимает брови, а затем ехидно щурит глаза. — Хорошо, речь про Элана, — вынуждено соглашается Мэг. — Мы плохо расстались. — Так плохо или друзьями, Мэгги? — Он никак не хотел меня отпускать, — девчонка закапывается совсем, вызывая в гортани неприятную горечь от нервов. Всё уже летит крахом. Прямиком и в ад. — Он попросил меня об этой поездке, как прощальный подарок, понимаете? Элан был пресвитерианином, он помешанный. Ну… не в этом плане. Просто он верил в единственную связь на всю жизнь, да он буквально там же предложение сделал! Мне шестнадцать! — Ему тоже, — хмыкает Харрис. — Нет, это… Я уже была с Уолтером. Я просто… я не хотела всего этого. Я отказала ему, разумеется, но он продолжал преследовать меня. — То есть, — прокашливается прокурор, — давай подведем итоги. Элан пришёл в дом Уолтера около восьми вечера, зная, что вы встречаетесь. И целых полтора часа ни ты, ни Уолтер его не видели? Что он там делал в таком случае, прятался в шкафу? — Наводящий вопрос! Нет, госпожа прокурор, ничего у тебя не выйдет. Костьми лягу, но не выйдет. — Принято. — Уолтер пообещал защитить тебя от нападок Элана, тот пришёл к нему домой, полтора часа наслаждался вечеринкой, а затем вызвался сделать фото, на котором в него направляют настоящий пистолет? Мэг, я ничего не упустила из твоих показаний? — Получается, так, — уже понимая, что сказала лишнего, она явно старалась держаться до последнего. Напрасно и поздно. Прокурорша точно сожрет её с потрохами. — Но вы предполагали, что Элан может прийти, хоть и не хотели этого, верно? Значит, раньше ты сказала неправду? — Выходит, что да. — Выходит, что да, — этот вывод прокурор практически просмаковала. — Спасибо, больше у меня нет вопросов к свидетелю. Я хочу пригласить для дачи показаний Уолтера Голдмана. Юнец с волнением оборачивается в мою сторону. — Что мне говорить? — тихий панический шёпот. — Правду, мой юный друг, — щелкаю суставами пальцев, — желательно со всеми покаяниями, потому что твоя подружка только что тебя сдала, если ты ещё не понял. Возможно, я бы и хотел ему помочь, нет, пока определённо даже хочу. Но Голдман и его болтливая барышня сами же втоптали себя в безвыходное положение, выбираться из которого будет довольно затруднительно. Ладно, госпожа прокурор, допустим, вторая степень твоя. Придется делать акцент на возраст подзащитного. В таком случае и его, и моя честь ещё могут сохраниться в целости и сохранности. — Итак, Уолтер, — прокурорша больше не казалась мягкой и грациозной. Если с Мэг она ещё и пыталась быть понимающей, то сейчас выглядела скорее, как пантера перед прыжком. — Мы уже знаем, что о приходе Элана тебе было точно известно. Мэгги находилась у бассейна, она не видела, как Элан заявился в гости. Она может не знать точного времени его прихода. Но ты был в доме. Как именно ты хотел защитить девушку от нападок бывшего парня? — Он пришёл не в восемь, — Уолтер хмуро уставился на свои ладони, как школьник, которого отчитывают за неверно решённый пример. — Полагаю, что нет, — благодушно согласилась Харрис. — Но мы действительно его не ждали! Когда он пришёл, то начал требовать увидеться с ней, я просто хотел прогнать его. — Так ты знал, что дома хранится пистолет? — Да... точнее нет... Да, знал. Я когда-то видел его в кабинете отца и предположил, что если пригрожу оружием, этот идиот сразу уберётся подальше. Я не знал, что он был заряжен. Харрис вновь добавляет доказательства на экран. — Уолтер, я знаю, что ты носишь линзы, поскольку у тебя плохое зрение, это так? — Да, мэм. От этого «мэм» плечи прокурорши забавно дёрнулись. — Ты поэтому не планировал заходить в бассейн? Судя по экспертизе, в воде содержится озон, обычно он нужен лишь для обработки и никак не влияет на здоровье человека, но может причинить значительный дискомфорт при ношении линз, если попадет в глаза, верно? — Да, мэм. С трудом держусь, чтобы не выдать смешок от того, с каким упорством юнец продолжает величать прокурора «мэм». — Получается, что линзы на тебе всё-таки были, хотя ты мог не надевать их и спокойно веселиться с друзьями в воде. — Я не люблю плавать, мэ… — Ничего, такое бывает, Уолтер, — перебивает столь резко, что последнее слово мальца превращается почти в лепет, — я вполне допускаю мысль, что это никак не связано с твоими опасениями насчёт прихода Элана на вечеринку и необходимостью «защитить Мэг» с ясным зрением. Но вот что не дает мне покоя. Оказавшись в воде, ты почувствовал раздражение в глазах, наверняка почти ничего не видел. Ты вышел из воды, заметил, что в гостиной находится Элан Томпсон, что дальше? — Я… я попросил его уйти по-хорошему, но он отказывался, и тогда я вспомнил, что в кабинете отца есть пистолет. — Но линзы ты не снял? — Нет, я… — Если бы ты снял линзы, то скорее всего пошёл бы в собственную ванную комнату, не так ли? Ведь тебе потребовался бы контейнер для них? — У меня не было времени об этом думать. — Значит, ты их не снимал? — Нет. — Прекрасно, — Харрис вновь возвращает себе прежнюю грацию и буквально проплывает по залу, продолжая историю, — значит, ты увидел Элана, пригрозил ему, но тот не ушёл. Далее ты вспомнил, что в кабинете отца есть пистолет. У тебя не было времени снять линзы и могу предположить, что твои глаза адски щипало. Как ты себя чувствовал, Уолтер? — Хуже, чем вам может показаться, — насуплено промычал он, — я почти ничего не видел. Идиот. Вот оно слабое звено любого подсудимого: считать, что прокурор может задать вопрос, который вытащит тебя, но на деле попасть в ловушку стороны обвинения. — Ты нашел в кабинете пистолет, проверил магазин, убедился, что он пустой, всё так? — Да. — И всё это время ты почти ничего не видел? Как… Как так вышло, Уолтер? Нет, серьезно, — она с двойным усердием повторяет события, — кто-то пустил Элана в твой дом, ты вышел из бассейна и увидел его, вы поругались, ты сходил в кабинет, достал пистолет, проверил его, вернулся, пригрозил пистолетом и… нажал на курок? С какой целью? — Я хотел напугать его, — голос Уолтера рассыпался, как и мои надежды на нормальное окончание дела, — я просто хотел, чтобы он испугался и убежал. — После холостого выстрела? Почему он должен был его испугаться? И правильно ли я понимаю, что в пылу ссоры ты оставил Элана в гостиной, а сам пошёл в кабинет? И он просто… Ждал тебя? Ждал, пока ты сходишь за пистолетом, чтобы напугать его холостым выстрелом? — Ну вот сейчас, когда вы так говорите, это звучит странно. — Конечно, это звучит странно, Уолтер. Ведь если бы вы поругались, наверняка он пошёл бы за тобой и тогда, — она вновь тянется к схемам, — и тогда ты бы выстрелил в него в кабинете! Но Элана убили в гостиной. На глазах у всех. И всё то время, пока ты практически вслепую искал пистолет и проверял магазин, никто, ни один из присутствующих, кто видел вашу ссору, не мог выставить нежеланного гостя за дверь? Разумеется, это звучит очень и очень странно, Уолтер. А более того, совершенно неправдоподобно. Её голос перерос в чистое давление, которое требовалось пресечь здесь и сейчас, но ровно в тот момент, когда я уже собрался опротестовать поведение прокурора, броня Уолтера Голдмана треснула окончательно. — Это он предложил! Я не хотел этого! — юнец подскочил на обе ноги. В свои шестнадцать он выглядел значительно выше прокурора. — Он сказал, что если я не готов принять его вызов, то я трус и не стою собственной девушки! Это он, он все придумал! Я не хотел его убивать! Мы договорились стрелять по очереди, и он бы точно убил меня, если бы в пистолете был еще один заряд, это вы хотели услышать?! Под частую одышку Голдмана-младшего по залу прокатилась ошарашенная тишина. И где-то в ней точно слышался мой воображаемый удар головой об стол. — Так, значит, ты знал, что пистолет был заряжен? — Знал. Я думал, что всё будет хорошо. — Почему тогда ты стрелял? Это была самооборона? Или, возможно, ты не понимал, что делаешь? — Нет, — теперь, когда юнец остыл, он беспомощно плюхнулся на свой стул, — я… Я должен был выстрелить в воздух. Это была проверка на трусость. Я специально заранее зарядил только одним, потому что боялся, что это он так хочет расквитаться со мной. А потом… У меня в глазах был настоящий ад, понимаете? Я вообще не смотрел, куда стреляю, я просто хотел, чтобы это закончилось. Там больше не было заряда. Он бы… Мы хотели его напугать. Но линзы... Я должен был специально промахнуться... — Но случайно попал прямо в цель, не так ли? Элегантный наряд госпожи прокурора всё же сыграл свою роль, когда она медленно подошла к трибуне, за которой сидел подсудимый, и аккуратно положила ладонь на лакированную поверхность ограждения. — Что ж, спасибо за честность, Уолтер, — развернулась в сторону судьи, — Ваша честь, у меня больше нет вопросов. Сторона обвинения готова произнести заключительную речь. — Суд объявляет перерыв для подготовки заключительной речи стороны защиты и стороны обвинения. Громкий удар молотка отскакивает от стен, завершая предпоследний акт происходящей картины. Юнец больше не пытается подняться со своего места, он совершенно разбито пялится на деревянное ограждение, где совсем недавно лежала ладонь прокурора. За спиной слышу обрывки ссоры Голдманов-родителей, но это уже не имеет значения. По злой иронии они сами сделали ровно то, от чего я просил их воздержаться: укрыли часть истины даже от собственного адвоката. Теперь нечего и думать о минимальном сроке для Уолтера. Хорошо, если вообще меньше двадцати лет получит. В конце концов, я предупреждал.