Агата
Тяжёлая конструкция предупредительно дёргается, заставляя кучку ротозеев рассыпаться в подбадривающих воплях. Прикрываю веки, чтобы собраться с силами и покрепче уцепиться за ободранные, явно кишащие микробами от чужих грязных ладоней поводья. Проглатываю нервозность, словно горькую пилюлю, чувствуя, как постепенно разрастается саднящая боль в макушке, очевидно, после наскоро выпитого стакана хмельного. Ты сможешь, Агата, сможешь. Идея ввязаться с хамоватым манипулятором в спор оказалась спонтанной и непонятной, прежде всего для меня самой, однако отступать порядком поздно. Да и годы, потраченные на выбивание собственного духа в спортивном зале, должны пригодиться хоть когда-нибудь. Одно я знаю точно: проигрывать нельзя. Никак нельзя. Пока организатор всеобщего веселья — полноватый и давно небритый мужчина за пультом управления — пытается разобраться с какой-то, вероятно, заевшей кнопкой, сжимаю поводья вновь, потому что в последний момент в душе предательски зародилось сомнение, что поступаю правильно. Вдобавок к нему на плечи тяжёлым грузом ложится голос отца: «Уверена, что оно того стоит, Чиф?» Ответ не успевает сформироваться, когда усилия организатора дают плоды, и кнопка загорается зеленым цветом, а механическая туша быка ударяется в дикий бешеный танец, нацеленный лишь на один результат: скинуть ту безумицу, что осмелилась бросить ей вызов. Вертеть тебя, как подкильную зелень! Бык кренится в одну сторону, затем в другую, резко подпрыгивает задницей вверх, отчего тело зависает в воздухе на добрую секунду, а поводья выскальзывают из рук, но в последний момент мне удается сжать ладони так, что тонкий край ткани впивается в кожу совсем грубо, наверняка оставляя почву для синяков. Однако, я держусь. Я всё ещё держусь. — Какая невероятно бравая наездница! — в который раз за вечер восклицает организатор. С того самого момента, как нога моя переступила порог этого притона, практически всех девушек, решившихся взобраться на махину, он величал не иначе как «бравыми наездницами» или «храбрыми красотками». Неизвестно ещё, что хуже. На какой-то момент бык замирает, но даже совсем тупой пародист на каскадёра понял бы, что это самое обычное затишье перед бурей. Поэтому один чёрт ответит мне на вопрос, какого хрена именно в эту секунду рука сама собой потянулась, чтобы утереть со лба крупную каплю пота, почти докатившуюся до глаз. Воспользовавшись моментом — я действительно готова верить, что эта зверушка живая — бык дергается вновь, отчего тело неконтролируемо летит вперед, а сама я съезжаю с подготовленного для подобных экспериментов сиденья прямиком на широкое подобие бычьей шеи. — Время делать ставки, продержится ли наша храбрая красотка оставшиеся две минуты, чтобы… Чтобы вырвать твой поганый язык и скормить его дворовым псам! Вскрикиваю, когда едва не наскакиваю рёбрами на почему-то выгнутые вверх рога. В ревущей толпе проскакивает лицо брата Эшли — единственного, кто, судя по всему, сохранил хоть какое-то участие к происходящему со мной, а не с бездушным аттракционом. Кто вообще утвердил в этой гнилой дыре технику безопасности? — Осталось полторы минуты… Воздух жарким пламенем врывается в горло, заставляя думать, что собственную глотку вот-вот прожжёт изнутри, и на всю оставшуюся жизнь я останусь немой. Бёдра окаменели от того, как крепко пришлось сжать их вокруг расшатанной металлической шеи со следами потертой краски, пятна которой понемногу проели в мозге дыру из-за того, сколь часто и беспрестанно мелькали перед глазами. — Пятьдесят секунд! Зрители почти сошли с ума от собственного ошалелого скандирования. В груди — той самой, которая две секунды назад чуть не оказалась насажена на металлические рога, словно мясо для барбекю — зародилось совершенно открытая надежда, что адвокатишка наблюдает за этим триумфом. И лишь одно портит предвкушение полной победы: глупая и непростительная инфантильность, которая, собственно, и затащила меня сюда. Неважно. Потом разберусь с этим. Чувствую, как постепенно бык замедляется, движения его больше не такие резкие, а зрители, будто и впрямь ринувшиеся делать ставки, принялись трясти хрупкое и созданное для видимости ограждение так, что грозились вот-вот снести его совсем. Не скрываю собственного самодовольства, замечая, что пока уставшее от «скачки» тело ослабевает, на лице рисуется вполне самостоятельная улыбка. — Десять! Девять… Вот и всё. Остались лишь жалкие крохи от пятиминутного раунда на бешеной пони, после чего, надеюсь, в жизнь вновь вернётся долгожданное спокойстви… Мысль съезжает в голове, словно перегруженный состав поезда со сломанных рельс. Мир перед глазами расплывается, а в ладони словно кто-то вложил парочку хороших кусков льда, заставляя их онеметь и лишиться всякой чувствительности. Головная боль резко исчезает, ровно в тот самый момент, когда голову быка залепляет непроницаемая череда широких чёрных мушек, а под языком становится сухо и как-то неприятно вязко одновременно. Сердцебиение становится достаточно ощутимым, отчего кажется, что каждый новый удар вот-вот лишит полной возможности дышать. Принимаюсь часто моргать, чтобы отогнать навязчивое ощущение, а также воображаемый полёт, словно под ногами только что разверзлись врата ада, и теперь я падаю в ледяное пламя, пока спина и шея покрываются холодным липким потом… Удар приходится на плечо. Сильный и плотный, похожий на ватную обивку старого запыленного кресла, на котором мамин новый дружок частенько пропускает две-три бутылки пива. В переносице сильно тянет, пробивая голову накопленным давлением, а руки совсем теряются — тело окончательно перестало их контролировать, словно тех и не было никогда. — Ты в порядке? Моргаю вновь, стараясь вернуть зрение на положенное ему место. В глазах слегка плывёт, но совершенно не из-за падения. Постепенно среди атаковавших зону видимости тёмных пятен просачивается неподдельно-участливое лицо брата Эшли. — Вер…тояно.. Позволяю себе опереться на любезно протянутую тёплую ладонь и впоследствии подняться. Идиотское «вероятно», которое и так неизвестно зачем родилось в голове, высвобождается в воздух невнятным и скомканным звуком, к тому же абсолютно невпопад. Свершилась мечта лжеадвокатца — я ударилась головой. — Ещё раз? — Стивен, очевидно и логично, так и не понял сказанного. Либо сделал вид, спасая от участи быть пристыженной собственной невменяемостью. Лишаю его ответа, решив, что лучше молчать, чем вновь выдать что-то невразумительное. Глубоко вдыхаю и закрываю глаза, надеясь, что когда подниму веки в следующий раз, надоедливые тёмные пятна уйдут. — Присядешь? Чужой голос звучит туго и монотонно одновременно. Слабость, охватившая с головы до пят, и которая должна спасти меня от какого-либо недальновидного высказывания, не работает должным образом. В голове рождается что-то острое, колкое, что-то, чем можно было бы легко огрызнуться и, вполне возможно, только после этого снять натянутое напряжение в области груди, которое закрепленной нитью мотает несчастное сердце туда-сюда, полагая, что так оно быстрее остановится. — Я выреджала? Чёрт. Кусаю щеку изнутри, молясь, чтобы боль отрезвила. Говорить получается явно куда хуже пьяного матроса. Но я всё ещё не уверена, что причиной стало падение. Ушибленное плечо понемногу саднило, однако затылок при этом оставался вполне себе целёхонек. По крайней мере, надвое не расшибла, и то неплохо. — Упала в последние четыре секунды, — на этот раз Стивен понимает вопрос. Его ладонь аккуратно поддерживает со спины, и кажется, что в этом нет ничего такого, однако внутри всё равно поднимается жёсткий протест на пару с желанием освободиться от чужой поддержки. И лишь потому, что тело перестало слушаться на добрые несколько минут, воплотить желаемое в жизнь не удается, так что ладонь мужчины продолжает лежать на оголённой пояснице, пока сам он вбивает последние гвозди в крышку гроба моей уничтоженной гордости: — Обидно, конечно, но не так, как если бы пришлось вызывать скорую, не правда ли? Понимаю, что мы практически дошли до столика, и активно качаю головой, вцепляясь в ткань его красной рубашки: — На водзу… на воздух, — великой силой удаётся поставить язык на место, — пожалуйста. Он не ответил и, если честно, понятия не имею, обозначил ли согласие хоть как-то, но к столику мы в итоге не подходим, а разочарованные и размазанные лица других посетителей теряются в собственной схожести. Ладонь, без малого расположившаяся там, где начинается талия, сильно печёт, почти невозможно. Вспоминаю, что на спине по-прежнему сохранились высохшие, но пока ощутимые следы недавнего липкого пота, и становится вдвойне неприятно в примеси со стыдом. Плохая была затея, Агата… Обе затеи. И сюда прийти и в целом, думать, что из решения получить расположение брата Эшли выйдет что-то путное. Очевидно ведь, что коммуникация — не высочайший мой конёк. Лучше бы Рэйчел отправила на эту авантюру. С её умением быть обаятельной, наверняка получилось бы что надо. И почему я раньше об этом не подумала? — Подождите, мистер! Мистер! Вы не оплатили напитки! Тонкий, похожий на комариный писк голос одной из официанток ударяет в спину, заставляя Стивена, а вместе с ним и меня притормозить. Понемногу зрение «размораживается», и я даже могу разглядеть, что под едва ли не прозрачной футболкой девицы нет никакого белья. Адвокатишка и тут решил делегировать ответственность на других? На автомате тянусь к карману за наличными, когда ладонь Стивена наконец освобождает мою спину, но только потому что она тут же оказывается на запястье. — Я же сказал, — осаживает едва ли не грубо, — что тебе не стоит об этом беспокоиться. Нахожу силы для того, чтобы выдернуть ладонь, и почти фыркаю, позволяя ему позаботиться об оплате, раз уж вызвался. Всё равно потом Эшли верну эту сумму. К этому времени я чувствую, что вполне спокойно действительно могу стоять на ногах. Оглядываюсь, чтобы понять, как же сам адвокатишка отнесётся к тому, что вообще-то и за его заказ будет платить собственный друг, но… Стоп. Куда умотал? Столик красноречиво пустовал, оставляя воображению самому справиться с возложенной на него задачкой. Толкаю Стивена в плечо, заразившись идеей и ему намекнуть, что проходимец Нильсен успел куда-то пропасть. — Похоже на него, — хмыкает, убирая бумажник, пока довольная официантка пихает доллары в передний карман, — не бери в голову. И не собиралась. На улице нас встретила промозглая, дышащая свежей моросью ночь. Крепкие облака скрыли от взора жителей города ту малую часть звёзд, которую обычно позволяют разглядеть яркие и расставленные невпопад уличные фонари. Распускаю узел рубашки, чтобы хоть так прикрыть всё ещё оголенный живот, и обнимаю себя руками в надежде согреться. — Ты разве пришла без пальто? — Стивен поспешно оглянулся в сторону закрытых дверей заведения, видимо, решив, что я забыла верхнюю одежду там. — Оно в авто, — успокаиваю его и сильнее свожу руки, ловя тепло по капле, — не привыкла надевать за рулём что-то, что может сковывать движения. Что ты?.. Не нужно! Как это обычно бывает во всяких популярных фильмах, Стивен в тот же момент принялся снимать собственную ветровку с понятной в этих обстоятельствах целью. — Тебя спросить забыл, — давит спокойствием, после чего ветровка красуется уже на моих плечах. — Чего смеяться удумала? И правда. — Забудь, — качаю головой, надеясь, что мне оставят право сохранить ту небольшую тайну, которая только что хрена какого-то ради случайной мыслью оказалась в голове. Почему-то… Почему эта фраза кажется такой… Чужой, что ли? Больше подошла бы адвокатишке, нежели ему. — Мы ведь вот уже, почти дошли до парковки, — надеюсь отвлечь собеседника и указываю на выставленные в ряд транспортные средства. — Ага, да только Эш мне потом плешь проест, если ты простудишься, — он ловко достаёт из нагрудного кармана пачку сигарет и щёлкает зажигалкой. Кажется, что с этим движением в воздухе распространилось призрачное тепло небольшого огня. — Прости, что так вышло, — и это тоже выходит само собой. Как данное. Как что-то, что хотя бы на минуту спасёт вечер, потому что… Потому что о чём ещё мы могли бы поговорить, я просто не представляю. — Ещё за что прощения попросишь? — выдыхает горький дым и слабо прокашливается. — За что надо, — гордо приподнимаю голову, с облегчением замечая, что тяжёлый давящий на мозг туман почти рассеялся, только вот на его место тут же вернулась тянущая подзатылочная боль. — Где это видано, чтобы прокурор не просто поддавался тактике реверсивной психологии, но ещё и был её зачинщиком? После этой фразы напряжение, едва возникшее между нами, рассыпается в прах. Глухо засмеявшись, Стивен давится дымом и на пару секунд заставляет себя продышаться, прежде чем возвращается к диалогу. — Реверси… какая? — затягивается по новой. — У Эшли спросишь, — вызывающе дёргаю плечом, но пропускаю в голос нотки задорности. — Я всё ещё её старший брат, если не забыла. — Одно другому не мешает, — пожимаю плечами, зарываясь в мягкую ткань ветровки пальцами, — и потом, какая разница? — И правда. Мы останавливаемся у парковочных мест, и последующая за его словами тишина добавляет лишней неловкости, а внутри вновь созревает сомнение, что всё, что сейчас происходит, имеет хоть какой-то смысл. Под светом фонаря глаза Стивена кажутся очень и очень тёмными, почти непроницаемыми. Что-то продолжает меня смущать, вот только что? То, что брат Эшли не столько похож на адвокатишку, сколько пытается выглядеть таковым? С чего ты вообще взяла? — Что ж, я… — потираю плечи, понимая, что все планы давно скатились в тартарары, и лучшим выходом будет просто закончить разговор. — У меня ещё много работы, так что… — Работы? — удивлённо поднимает брови и выкидывает окурок в урну. — Не хотел тебя шокировать признанием, но понедельник ещё не наступил. Отворачиваюсь и, скорее показательно, нежели от зуда, почёсываю шею. Нет, надо было отправить Рэйчел. Оправдываться и придумывать отговорки, судя по всему, не входит в список моих явных талантов. — Не для меня, — поджимаю на секунду губы и мотаю головой, — завтра тяжёлый день, нужно допросить свидетелей, подготовить список вопросов, сверить данные и… В общем, обычная… Задыхаюсь, потому что не могу договорить. Разговор душит и душит вполне реально. Не понимаю, отчего. Мне не хочется ничего объяснять, не хочется оправдываться, не хочется стоять здесь и смотреть, с каким спокойствием Стивен принимает по-детски смешные извинения. — И это все? — Да, — я надеюсь, что этого будет достаточно. Я почти молюсь, что будет. — Это всё. — И ты ни о чём не хотела меня спросить? Почему он этим интересуется? Неужели… Грёбанный адвокатишка! Гореть тебе в аду! И сюда свой нос успел засунуть. — Нет, — вместе с ответом внутри крепнет почти разрушенный фундамент, собирается по осколкам былая сдержанность. — Спасибо за вечер, Стив. Он безоговорочно принимает ветровку обратно, когда я протягиваю её. Нужно поторопиться. Не знаю, отчего, но с каждой секундой мне всё больше кажется, что вот-вот будет совсем поздно. Странное, ненужное, неясное чувство. — Ты расстроена. Он не спрашивает и не уточняет. И, кажется, не ставит перед фактом. — С чего бы? — Улыбка выходит в достаточной степени неправдоподобной, чтобы оказаться лишней в эту минуту. — И всё-таки ты расстроена. — Спасибо за вечер, — коротко повторяю. Стивен остаётся на месте, пока я почти сбегаю едва ли медленнее, чем подросток с места преступления. Но даже когда в салоне автомобиля успокаивающе включается плейлист восьмидесятых, а тело согревается в уютном и тяжёлом драповом пальто, слова мужчины не покидают мыслей. А самое большое дерьмо в том, что я совершенно не понимаю, что именно делает его замечание неоспоримой истиной.***
— Ты же сама сказала, что дело Брауна решённое, — Рэйчел, что ей обычно не свойственно, то ли от скуки, то ли от задумчивости вот уже с минуту накручивает прядь светлых волос на длинный пластиковый карандаш. — Сказала, — подтверждаю, но всё равно не отрываюсь от списка свидетелей, старательно вычёркивая двадцатого из них. Осталось ни много ни мало порядка пятидесяти, но это будет не сегодня. — Тогда в чём проблема? Выдыхаю и перелистываю страницу, подумывая о том, стоит ли вообще допрашивать свидетелей со стороны убитой. Как ответственный прокурор я, разумеется, должна сказать однозначное «да», однако после вечера в компании адвокатишки процесс рассмотрения дела уже не выглядит таким однозначным. Не потому что представительный хам умудрился посеять в душе зерно сомнения — я сама это сделала и всего-то одним предложением. « — История стара, как мир: в один день жена оказалась поймана с поличным и убита в собственной гостиной. Расследование убийства Эммы Браун выглядит кристально чистым. Сколько их было на моей памяти: разгневанных мужей или жён, которые решили, что никто не поймает за руку, если они сами возьмутся набрать девять-один-один и притвориться, что понятия не имеют, кто всадил нож в тело достопочтенного супруга или супруги, пока сами они едва ли не на минутку отвернулись. — Забеременела, хотя муж сделал вазэктомию? Да, я в курсе. Джозеф Браун — мой клиент.. Адвокат выглядит спокойным, но и в минимальной степени не старается скрыть очевидного плутовства. Неудивительно, учитывая, что орудие преступления в итоге так и не нашли. Думает, что припрятал туз в рукаве? Что ж, у меня свои аргументы. — Говорю же, дело очевидное. ДНК тест определил, что чуда не произошло, и ребенок не имел к Джозефу никакого отношения. Это и ещё тот факт, что в семейной спальне обнаружили несколько впопыхах собранных чемоданов с вещами Эммы Баун, уж должны намекнуть, что не такая там была и мирная семейная жизнь. — И поэтому он сразу убийца? Мой клиент вышел в магазин на пять минут, а когда вернулся… — Жена лежала на полу с двадцатью ножевыми в животе? Да, ведь именно так и поступают все благоверные в пылу ссоры, когда вторая половинка собирает вещи. Уходят в магазин за молоком или другой дрянью. Кого адвокатишка пытается обмануть?» И всё-таки теперь, после того как я перебрала этот диалог в своей голове вдоль и поперёк, выстроенные в деле пазлы действительно выглядят так, будто их сложили наскоро и невнимательно. — Рэйч, вот скажи, — убираю листы бумаги и полностью уделяю внимание ассистентке, которая, словно только и поджидая этого вопроса, с готовностью отложила карандаш, — зачем взрослому мужчине и добропорядочному семьянину, пытающемуся сохранить отношения, могла понадобиться вазэктомия? — Прости, Агата, но я не уважаемый мужчина и даже не семьянин, — чересчур активно хихикнула она, — но если серьёзно: с чего ты взяла, что это была его затея? — В плане? Линд поправляет запутавшуюся из-за карандаша прядь и хватает со стола папку, после чего подходит ближе, доказывая, что она действительно ждала, пока я сама отвлекусь от показаний. В этом порой главная прелесть Рэйчел: она никогда не мешает сосредоточиться на том или ином расследовании и всегда находит нужный момент, чтобы подкинуть новые идеи. Разве что сейчас у меня нет ни единого предположения, что именно я успела упустить, поскольку с самой первой минуты занималась этим делом всецело самостоятельно, не привлекая ассистентку. — Состояние счетов Браунов, — отвечает на полнейшее недоумение. — Как ты и просила. Или забыла? Хочу удариться лбом о те самые листки бумаги, которые только что перебирала. Я не просто забыла — я буквально выкинула эту информацию из головы, чего за последние семь лет не случалось ровно никогда. Более того, я не помню не только самой просьбы помощи, но и того, когда, как и в каком ключе упоминала о ней. Как такое вообще возможно? — Не забыла, — позволяю положить документы прямо перед лицом и замечаю абсолютное недоверие во взгляде ассистентки. — Ладно, ладно, я забыла. С кем не бывает? Со мной не бывает. — Показывай, что там, — пользуюсь секундой, чтобы сменить тему диалога и полностью переключаю внимание на длинные, похожие на парочку змеиных хвостов ряды чисел. — Судя по всему, финансовыми делами заправляла Эмма Браун, — пояснила Линд. — Дом они купили в кредит, и там, кстати, скопилась немалая задолженность. При этом она постоянно получала финансовую поддержку сразу с нескольких счетов. — Любовники? — Ты удивишься, но нет. Большую часть отправляли родители Эммы. Они придут завтра, чтобы дать показания. Я так понимаю, семейка сделала неплохое состояние на сети частных клиник. Периодически Эмма получала от семьи от пяти до двадцати тысяч. — Но при этом задолженность за дом? Есть признаки, что Эмма скрывала от мужа финансовую поддержку? — Не думаю, — Рэйчел перелистывает пару листов, показывая списки чеков, — она частенько совершала крупные покупки. В основном, одежда, парфюм… — Драгоценности? — Нет, драгоценностей нет. Всё интереснее и интереснее. Взгляд сам собой цепляет следующий файл, где, в отличие от предыдущих, были куда более скромные суммы, едва ли дотягивающие до трех тысяч ежемесячно. — Это выписка о счёте Джозефа? — Угум. — Не густо за работу агента по недвижимости, — проговариваю мысли вслух. — Зато мотив на лицо, не так ли? — судя по довольному голосу помощницы, она и впрямь считала, что дело едва ли не закрыто. — Богатая жена, которая прятала состояние от мужа, финансовый крах… Выглядит, как типичная семейная драма. — Не сходится, — качаю головой. — Что именно? — Рэйч облокотилась о свой стол и сложила руки, поглядывая в окно. Слежу за её взглядом и обращаю внимание на происходящее в соседнем офисе. Адвокатишка как ни в чем не бывало просиживал за рабочим столом, уткнувшись в собственный ноутбук. И видимо у него беспрекословное чутьё, потому как в следующий момент, словно почувствовав, что на него пялятся две пары глаз, он поднял голову, а затем в воздухе приветственно и, вероятно, иронично помахали рукой. Клоун. — Идиотская вазэкомия не сходится, — отворачиваюсь и отвечаю ассистентке, — срок беременности Эммы почти двенадцать недель. Если она так сильно не хотела детей, почему оставила всё как есть? С другой стороны, если это был выбор самого Джозефа… Ему было бы проще контролировать жену при наличии детей, нежели при их отсутствии. Странный мотив, не находишь? — У тебя есть другие идеи? — вопрос Рэйчел любопытствующий, скорее, полный предвкушения новой разгадки, нежели старающийся переубедить. Опять её любовь к детективам. Палец постукивает по столешнице, почти как лапа больного гиперактивностью кролика. Есть одна. Только вот, как назло, она требует хоть какого-то подтверждения. — Рэйч, — подхожу к вопросу с не меньшей осторожностью, чем сапёр к детонатору, — если я выкину кое-что безумное и абсолютно неприемлемое… Ты ведь не положишь на мой стол увольнительный лист? — Мой или твой? Повторно поворачиваюсь в сторону окна, оценивая, что судя по кропотливости, с какой адвокатишка изучает что-то в своем ноутбуке, клиентов он явно не ожидает. Тем лучше. — Лучше мой, — поднимаюсь на ноги слишком резко, и голову кружит от неожиданности, а под ступнями пропадает опора. Держусь, чтобы закончить речь: — если я опорочу прокурорское имя, оставляю все дела на тебя. В глазах белеет, когда двигаюсь в сторону вешалки, так что в попытке схватить пальто промахиваюсь и случайно напираюсь пальцами на пустой крючок. — Ты в порядке? — взволнованный голос Линд за спиной. — Ага, — прошариваю ладонью стену и на ощупь нахожу пальто, — в полном. — Агата… Воздух, кажется, перестаёт приносить в кровь кислород, поэтому на секунду прислоняюсь к стене, чтобы почувствовать себя чуть лучше. Сознание трясет и кружит. Дрянные экстремальные горки. — Говорю же, всё окей, — с трудом попадаю в рукав. — Как раз выйду на улицу и подышу воздухом. Станет легче. Не дожидаясь ответа ассистентки, выскакиваю за дверь и сразу мчусь к лифту, опасаясь, как бы настырность Рэйчел не сыграла злую шутку, и она не решилась двинуться в погоню, из-за чего и без того неприятная мне идея может полететь крахом ещё до её начала. Также, как и вчера, свежий воздух приносит долгожданное облегчение, зрение понемногу восстанавливается, но ровно также вместе с вернувшимся самообладанием приплетается ненавистная головная боль. По привычке тянусь вправо, чтобы вытащить из сумки таблетки, но понимаю, что ни сумки, ни, конечно, таблеток при себе не имею. Вещи остались благополучно забыты в кабинете. Что дальше? Меня разразит молния? Споткнусь о бордюр и сверну шею? Ладно, в принципе, задуманного уже достаточно, чтобы превзойти все вместе взятое. Запускаю руки в карманы и сжимаю, разжимаю ладони. К началу октября ещё прогретый днём воздух Нью-Йорка совсем остывает ближе к вечеру, а сейчас, к привычным для этого времени пятидесяти пяти градусам добавилась противная мелкая морось, превращающая и без того тяготящую прохладу в отсыревший мини-шквал, а заодно устраивающая на магистрали настоящее испытание для водителей. С автострады то и дело раздавались громкие гудки от разъярённых людей, которые с честью наплевали на любые правила движения по городу. Учитывая подобные погодные обстоятельства, совершенно неудивительно, что когда я, наконец, спаслась под крышей соседнего от прокуратуры здания, волосы мои напоминали больше мокрое куриное оперение, но никак не идеальную укладку, с которой я ворвалась в рабочие будни. Ну и ладно, не на свидание иду. Мне впервые удалось побывать в бизнес-центре, где адвокатишка решил арендовать офис. В отличие от привычно тихого и полупустого холла прокуратуры, примыкающей к судебному зданию, здесь вполне активно кипела жизнь. Множество офисных сотрудников вовсю шнуровали по огромному светлому помещению, причём едва ли не каждый второй из них что-то громко обсуждал по телефону, отчего пространство превратилось в бессмысленную какофонию из перебивающих друг друга криков. Около одного из пяти лифтов, где мне и самой пришлось дожидаться очереди, собрались другие — с пропускными карточками на шеях, обвешанные часами, в случае женщин — бижутерией, а вдобавок пестрящие сладким запахом духов, ударившим через нос сразу в голову, что добавило новых острых ноток боли. Ни дня бы здесь не продержалась. — Вам какой? — интересуется одна из девиц, чья белая рубашка оказалась настолько плотно заправлена в обтягивающую синюю юбку, что я удивлена, как она вообще умудряется поднимать руки. — Пятнадцатый, — ловлю хоть какое-то умиротворение от того, что угадывать этаж придурка-адвоката не потребуется. Есть свои плюсы в том, чтобы видеть его довольную рожу, пусть и очень отдалённо, каждый день. В этом есть смысл, есть смысл, однозначно, есть смысл… Главное, чтобы за те десять минут, которые пришлось потратить на дорогу, в кабинет адвокатишки не притащился очередной клиент, желающий снять с плеч груз ответственности за какое-нибудь вождение в нетрезвом виде. Однако, ровно в тот момент когда двери лифта открываются, понимаю, что страхи мои абсолютно беспочвенны. Как минимум потому, что несносный адвокат Нильсен почти впритык стоит перед кабиной, но начинать движение вперёд не спешит, вероятно, ожидая, пока лифт вновь покатит вниз. Повисла пауза, позволяющая остальным сотрудникам не только переглянуться, но и составить каких-нибудь личных выводов о моей тормознутости. — Неужели вы ко мне? — Весь пыл, который я старательно копила перед приходом сюда, дрогнул, от того, насколько усталой оказалась улыбка адвоката. Вот уж удивление, что и он умеет работать, а не просто языком молоть. — Какая незадача, я как раз отправился за кофе. Конструкция из гнева и решительности возвращается на место, стоит заметить, с какой иронией блеснули глаза Александра. Уверена, что будь на моём месте кто-то из его клиентов, тот бы с радостью отложил все свои дела, будь это последний стакан кофе на планете. — Позже выпьешь, есть разговор. Без церемоний выпрыгиваю из кабины лифта и, совершенно наплевав на любые приличия, хватаю представителя ошибки юридической системы за рубашку, заставляя резко развернуться обратно и по инерции двинуться следом. Что там себе напридумывают зрители, откровенно всё равно. В любом случае я здесь больше появляться не планирую. — Госпожа прокурор, мне впервые нравится ваша инициативность, — подтверждая сказанное, голос Нильсена становится более заинтересованным. Он не только не сопротивляется моему порыву, но и почти опережает, так что теперь и вовсе неясно, кто тут кого тащит. — Состришь что-то на тему, как тебе нравится, когда девушки лидируют, и это будет последний день в твоей небогатой на что-то стоящее жизни! — Обширный опыт общения с мужланами? — хмыкает, после чего на руку мягко опускается чужая ладонь и аккуратно разжимает пальцы. Неконтролируемо вздрагиваю, поскольку не ожидала, что этот человек посмеет проявить такую вопиющую грубость с его стороны. Кто бы говорил, ага. Долгая работа в различных расследованиях приносит свои плоды, так что к этому моменту я и сама останавливаюсь около двери, в которой безошибочно определила пристанище дьявола. На сотню процентов уверена, что сюда меня привело верное чутье, а не вычурная широкая табличка с надписью «Частный адвокат». — Всего с одним из таковых. — Как можно, — театрально вздыхает, но послушно прикладывает к электронному замку магнитную карту, — зачем так грубо, мисс Харрис? Стивен вполне себе добрый малый. Адвокатишка широко открывает дверь и делает галантный пригласительный жест, который, к слову, мне был совершенно не нужен, потому что в его кабинет я ворвалась бы даже в том случае, если бы пришлось вышибить для этого дверь. — Если ты закончил с дурной комедией, пожалуйста, сядь и удели мне две минуты времени. — Так мало? — Обходит со стороны, и ненавистная хитрая ухмылочка вот-вот пробьет над нами потолок. Опускаюсь в кресло для посетителей и складываю ногу на ногу, а заодно мельком оглядываюсь в сторону окна. Отчего-то стало интересно, как отсюда выглядит наш собственный офис. И я бы, вполне возможно, это поняла, если бы в эту же секунду за приподнятыми жалюзи не торчала бы любопытная фигура Рэйчел. Готова поспорить, после разговора из меня вытряхнут всю душу. Или расскажут Эшли. Неясно, что хуже. — Да, — останавливаю поток попыток пощеголять отсталым юмором, — можешь таймер поставить, если так дорожишь временем. — Для девушки, которая втащила меня в собственный кабинет, так и быть, сделаю скидку. — Складывает ладони на столе и ждёт. Вот теперь прелюдия закончена, и игра началась. Прежде всего, понятное дело, мне не терпится задать главные и заготовленные вопросы в отношении Джозефа Брауна, однако… Уже почти выпалив ту кучу информации, которая с трудом стыковалась всё это время в голове, останавливаюсь. Если хорошо подумать… Я готовилась не к такому приёму. — И ты ответишь на мои вопросы? Сжимаю ладони, надеясь, что в этом небольшом, но красноречивом жесте адвокат не уловит совсем на малость упущенной слабины. — А почему нет? — Разводит руками. — Речь ведь пойдёт о моём клиенте. Я ошибаюсь? — Но… — приподнимаюсь и запускаю пальцы в волосы, чтобы собраться, — погоди. После вчерашнего вечера… — Я не знаю, чем закончился вчерашний вечер, госпожа прокурор, — поведение Нильсена всё больше и больше удивляет меня. Хотя бы потому, что он… Как бы глупо ни звучало, совершенно на себя не похож. — Приму итог битвы на веру. — Почему? Я не понимаю. Ничего. Ни-чер-та. Какая ему в этом выгода? Я ведь… Я почти приготовилась к тому, что этот человек начнёт требовать какой-либо выгоды для Джозефа Брауна, так что произошло? — Просто потому что мне захотелось, — облокачивается на спинку кресла и легко раскачивается, но взгляда не отнимает, — этого мало? — Мало, — как бы то ни было, так просто я не уймусь, — ты всегда поступаешь, лишь исходя из собственных убеждений, так почему в этот раз отступился? Усмехается. Слабо и легко одновременно. Спокойно. А я… В таком раскладе ощущаю себя едва ли не маленьким ребёнком, проигравшим в настольной игре. Всё это слишком странно. — Потому что мы оба не изменимся, прокурор Харрис, — в его словах та самая режущая слух правда, которая отчего-то именно сейчас, в этот самый момент, именно после того, как это заметил он — пусть я и сама думала об этом раньше — что-то ломает внутри. — Что бы мы ни пообещали друг другу, я продолжу любой ценой бороться за клиентов, потому что они этого заслужили. А ты продолжишь искать доказательства, обличающие их перед законом… — Потому что они этого заслужили! — Ну и поэтому тоже. — И даже отрицать не станешь? Что произошло с этим человеком всего за какие-то сутки? — Все мы иногда достойны того, чтобы попасть за решётку, воинственный детектив, — достаёт из тумбочки небольшую сигарету и, повертев её в пальцах, убирает обратно. — Если в чём-то и есть истина, то уж кому-кому, а тебе она известна давно. Ты была абсолютно права в своё время: между нами не может быть никакого мирного соглашения. Так что натяни улыбку пошире и делай то, что считаешь нужным. Опускаю взгляд и долго, почти неприлично долго разглядываю собственные пальцы. Слова, которые должны были обрадовать меня — задели за живое. — Даже… Даже если я лично упеку за решётку этого твоего Джозефа Брауна? — Ты этого не сделаешь. — Почему? Нильсен придвигается ближе и возвращает ладони на стол. Долго смотрит, как я пропадаю в собственной путанице и позволяю сомнениям утащить дальше, почти на дно, как крупный дикий сом в тёмном и глубоком озере. — Потому что он невиновен, госпожа прокурор. Облизываю пересохшие губы. Если Джозеф Браун невиновен, то должен найтись убийца. И я знаю, что он будет в зале суда. Будь то подсудимый или кто-то другой, этот человек придёт. Так пусть адвокатишка приложит все усилия и сам выиграет это дело за меня. Возможно... Возможно, лишь после этого он, наконец, поймёт, почему я занимаюсь своей работой. — Уверен, что докажешь это? Кивает, а после мы остаёмся в компании одной лишь старой доброй тишины, вселяющей больше неловкости нежели облегчения. В одном разве что я уверена точно: этот разговор больше не должен повторяться. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Потому что он прав: мы оба делаем свое дело. И мы должны бороться за него. Погибая, теряя самих себя, зализывая раны… Но бороться. — Тогда пообещай мне одну вещь, Нильсен, — поднимаюсь с кресла, понимая, что ноги вновь держат с трудом. — Например? Так странно. Так вот что в нём находят все те девицы, с которыми адвокат флиртует до изнеможения. И на секунду, всего на секунду… Мне показалось, что он был рядом. Что рядом был отец. — Тут до тебя один говнюк сидел, — прокручиваю пальцем в воздухе, указывая на кресло, и подмечаю, насколько оживились глаза мерзавца в предвкушении следующей фразы, — верни его на место, пожалуйста. И если я хоть раз увижу, что ты придёшь на заседание несобранным…. Договорить не получается. Перед глазами вновь мелькают ненавистные тёмные мушки, а шум в ушах усиливается. Совсем запоздало через ватную толстую стену пробивается звук распахнутой двери и, кажется, голос Эшли: — Нильсен! Офигеешь, чьё тело нашли утром! А дальше темнота хватает за запястье и тянет меня ко дну… шёпоту листьев в облаках… сомам… и голосу отца…