Агата
— Как видите, ничего страшного не произошло, — девушка, носящая на белом докторском халате бейдж со звучной запоминающейся фамилией «Ривьера», широко улыбнулась и пододвинулась ближе к монитору, принимаясь вбивать данные в базу. Коротко меняюсь в лице, но, скорее, в неловкой усмешке, нежели от скупого возмущения. — Говорите так, будто я чего-то опасалась… Пристально разглядываю, как интересно от каждого движения пепельные локоны спадают на плечи, как легко скользят миниатюрные, украшенные единственным помолвочным кольцом пальцы по тонкой клавиатуре, как тщательно доктор перепроверяет только-только напечатанный текст, перед тем как отправить материалы прямиком в жужжащий гул новенького принтера, и понемногу расслабляюсь, причём до такой степени, что упускаю момент, когда одна стопа принимается раскачиваться без явной на то причины, словно мне не многим больше одиннадцати лет. — Я действительно так сказала? Она посмеивается под шумно выпадающие из вытянутой пасти принтера бумаги, которые тут же поднимает и, не предоставив возможности и краем глаза на них взглянуть, убирает под собственные ладони. Ясно: будет долгая беседа. Все врачи одинаковы. Подметив моё настроение, доктор Ривьера облокачивается о спинку небольшого белого кресла и складывает на коленях ладони. — Нет ничего зазорного в том, чтобы переживать на обследовании, — качает головой она, — неважно, восемь вам лет или вечно восемнадцать. Поверьте, вы не первый посетитель этого кабинета, который… — Преувеличивает важность собственного диагноза? — цепляюсь за крохотную секундную паузу и сразу атакую. Только зачем? Прикусила бы язык, Агата. Ты не на работе! Глаза доктора и впрямь распахнулись чуть шире, однако, в целом, её внешний вид не изменился. Она лишь слегка качнула головой, роняя прядь густых волос на белую ткань халата, и едва заметно подняла ладонь. — Знаете, — в этот момент взгляд её прошёл куда-то мимо, в сторону плотно закрытой двери, — если бы каждый наш пациент преувеличивал важность собственного диагноза… — Она замерла на секунду, подбирая слова. Те самые, которые я и так прекрасно поняла, но сама доктор, в итоге, не решилась озвучить, заменив обыкновенным: — Это было бы здорово. Не берусь судить, к чему больше склоняется сама специалист: к тому, что лучше чаще держать руку на пульсе, чтоб не упустить тахикардию, или к тому, что появись у них побольше пациентов, была бы лучше окупаемость… Допустим, есть во мне остаточная вера во врачебную систему. — Ну, — набираю в грудь побольше воздуха, — если я, по-вашему, не преувеличиваю, то что остаётся? Не будете же вы утверждать, что ваша штуковина показала, будто в моей голове живут семь гномов, которые выискивают в черепной коробке алмазы, отчего она периодически трещит и сходит с плеч. Одёргиваю себя, но слишком поздно, чтобы остановить поток неуместной колкости. Поведение врача не меняется, но всё же… Да что с тобой? — Мисс Харрис, — мягко, будто поясняя основы основ ребёнку, начала она, — с вашими анализами, как и с МРТ, всё в порядке. Эта, как вы сказали, «штуковина» не показала ровным счётом ничего, о чём бы стоило волноваться. Глотаю слюну с тяжёлым усердием. Именно этих слов я и боялась. Не из-за мнительности, не из-за желания подорвать здоровье, скорее… Чёрт подери, я заплатила за этот прием почти пятьсот баксов, а всё ради чего? Ради того, чтобы услышать, что организм пышет здоровьем и дальше будет только лучше? Раздражение, стыд и неловкость всколыхнулись одновременно, переплетаясь в единое, не поддающееся пониманию чувство. Отвлекла врача от работы, заплатила впустую, устроила представление, ещё и… — И всё же вы правильно сделали, что обратились, — одна фраза, и все сомнения рассыпаются, словно разбитый хрусталь. Облегчение. — То есть? По-хорошему, я могла бы ничего не говорить, но вечная, надоедливая привычка вставлять в беседу хоть какие-то пять центов пересилила. Ещё две минуты, и придётся извиняться перед доктором Ривьера почти за каждую фразу. — Это состояние, — прощупала она воздух, вновь проигнорировав чрезмерную активность, — которое вы описали: помутнение в глазах, головная боль, вспышки пятен — стандартная мигренозная аура. Слышали о ней? Быть может, от родственников или знакомых? Силой зажимаю губы и молча качаю головой. Слово «мигрень», конечно же, приходилось слышать часто. У матери практически от каждого телефонного разговора не то «порок сердца», не то «мигрень». Другой вопрос, насколько правдивы эти замечания. — Вы что-то меняли в последнее время? — заметив заминку, меняет невролог вопрос. — Возможно, переезд в другие климатические условия, новая работа или должность? Качаю головой. Сомневаюсь, что организм решил «проснуться» болячками после стольких лет жизни в Нью-Йорке. — Нет, ничего такого. Хотя… — разминаю пальцы, взвешивая необходимость подобного признания, — быть может, спортивная нагрузка? — Начали заниматься спортом или вроде того? Откровение, очевидно, никак не повлияло на расположение доктора Ривьера, так что я решилась двинуться дальше: — Не совсем, — ловлю себя на том, что начала тереть плечо ладонью, будто один из подозреваемых на судебном кресле, — я уже давно занимаюсь. Разве что в последнее время малость увеличила нагрузку… Где-то очень далеко в подсознании фыркнул от недовольства воображаемый тренер Ларри. — На это была необходимость? — Не думаю. Скорее, моё собственное решение. Невролог задумчиво покрутила в пальцах тяжёлую на вид стальную ручку и выдержала паузу, не прекращая внимательно изучать моё поведение. — Подскажите, вы… — пожевала губы, запнувшись на слове, — вы принимаете какие-либо препараты? Деликатность и осторожность, с которой доктор подошла к вопросу, заставили опешить. Я ещё не совсем поняла, в какую сторону она клонит, но глубоко внутри зародилось нехорошее и тяжёлое предположение от намёка на наркотики до вызывающих зависимость спазмолитиков. — Нет, ничего. Невролог кивнула и вернулась к компьютеру, добавляя новую информацию, после чего выкинула распечатанный лист в урну и вновь запустила жужжащий принтер. — Я выпишу вам рецепт на сертралин, — пояснила, с каким-то загадочным изяществом вытаскивая из стопки небольшой желтоватый лист, — до ста миллиграмм. — Погодите, — всё ещё надеюсь успеть захлопнуть двери уходящего вагона её решимости, — это обязательно? — Желательно, мисс Харрис, — к тону голоса прибавилась явная жёсткость, пока доктор Ривьера, не отвлекаясь, заполняла бланк, — я добавила в диагноз наличие тревожного расстройства, поэтому настоятельно рекомендую записаться на приём к профильному специалисту. Если ваше состояние не улучшится, он сможет порекомендовать другой препарат, который… — она сделала паузу, щёлкая по бланку печатью, — я вам выписать попросту не смогу. Не имею права. «Профильный специалист». Вы послушайте, какая тонкость. — На мозгоправов намекаете? Доктор Ривьера отодвинула бланк и нелегко выдохнула. — Мисс Харрис, — устало ответила, — понимаю, что вас беспокоит. Однако мигрень — не тот диагноз, который поддаётся лечению. Другой вопрос, какие факторы провоцируют особенно яркие рецидивы, понимаете, о чём я? Киваю, хотя, по-честному, в душе не соображаю, о чём речь. — Вы можете отказаться от приёма препарата, — продолжила та наставление, — и мучиться головными болями дальше. А можете послушать совет и найти их причину. Кроме вас, решение не примет никто. — Будем считать, я вас поняла, — собрать ответ в более-менее лояльную волну не хватает смелости. Ватными пальцами принимаю от доктора рецепт и позволяю проводить до выхода, мельком засматриваясь на многочисленные свидетельства о квалификации, развешенные почти по всей стене небольшого кабинета. «Упрямство не всегда играет хорошую службу, не правда ли, Чиф?» Знаю, отец. И всё-таки… — Так, так, так, и кто у нас тут есть? От неожиданности услышать знакомый лёгкий голос едва не застываю на месте, чем явно сыграла бы злую шутку с доктором Ривьера, которая в тот же миг могла врезаться в мою спину. Поднимаю брови, чтобы убедиться, что меня не настигла очередная игра воображения. — Стив? А ты что тут делаешь?! Он заговорщически улыбается и поднимает руки, акцентируя внимание на двух одинаково высоких стаканчиках с плотно прижатыми чёрными крышками. — Ты сказала, где и во сколько у тебя запись, так что вот, — пожимает плечами, — решил принять за приглашение на кофе. — Боже, ты… — прикрываю глаза, чтобы соединить слова в голове, — я всего-то написала, что иду спать, потому что у меня приём рано будет. А ты… Стив, у меня нет слов! Благодарно принимаю один из стаканчиков, невероятным усилием удерживая смех. Вот уж не ожидала. Доктор Ривьера мельком оценила обстановку и слабо коснулась моего плеча, чтобы попрощаться, хотя на деле, попросту проявила недавнюю деликатность, позволяя нам остаться в просторном полупустом холле клиники настолько наедине, насколько это позволяли здешние стены и снующие посетители. — С записью я поняла, но как ты нашёл кабинет? — продолжаю допрос, позволяя Янгу сопровождать меня до кассового окна. — Милые девушки на ресепшене подсказали, — подмигивает и отпивает напиток. — Кошмар, — продолжаю скорее наигранное возмущение, — и куда делась старая добрая приватность персональных данных? А вдруг ты маньяк какой и преследуешь меня? Стивен хрипло рассмеялся и облокотился о стену. — Думаю, они тоже решили, что таскаться с двумя стаканами рафа для маньяка было бы неудобно. — Разве что он не отравлен. — Достаю телефон, чтобы расплатиться за приём. — Не беспокойтесь, прекрасная леди, все отравленные фрукты я храню исключительно для Снежки. Банковский терминал пищит, подтверждая оплату, и в этот же момент рука застывает, крепко сжимая чехол мобильника. От фразы Стивена внутри больно екнуло, ударило прямиком под дых. «Ну же, леди», — разрывает сознание воспоминание о тёплом голосе отца. — Агата? — Откуда это пошло? — слова даются до того тяжело, что прожигают нёбо, а уж держать в голосе фальшивое веселье и того сложнее. — Ты же про друга своего, верно? Откуда такое имя? Стивен моргает, смахивая очевидное сомнение и неверие в мою игру. Дабы не дать повода найти лазейку для подозрений, прикасаюсь губами к пластиковой крышке и безучастно смещаю фокус зрения, наблюдая за парочкой клиентов, усевшихся поодаль в очереди на приём. Все, как везде: женщина, играющая в «ладошки» с ребёнком; рослый подросток, отчитывающийся по телефону, видимо, родителям; старушка, собирающая воедино толстую папку с документами… Спящий мужчина через несколько кресел от остальных. Спящий же? Это кажется странным, что кто-то мог так легко заснуть в коридоре частной клиники, однако на это намекает не только положение мужчины — он съехал по креслу чуть вниз и спрятал руки в куртку по локоть — но и полностью закрытая капюшоном голова, неестественно кренящаяся вниз. Может, ждёт результаты анализов, кто его знает? Хватит, Агата, хватит. — Обещаешь не сдавать мою шкуру, если расскажу? О том, что я вообще задавала Стивену вопрос, напрочь умудряюсь забыть, теперь же хватаюсь за соломинку в последний момент и, делая вид, что моргаю лишь из-за попавшей в глаз пыли, уверяю, как можно честнее: — Настолько, насколько это возможно, — не упускаю возможности подразнить. Стив галантно открывает прозрачную входную дверь, однако на добрые несколько мгновений я задерживаюсь в коридоре и, может, слишком явно для обычного интереса, оглядываюсь назад. Мужчина, привлекший внимание, по-прежнему на месте и, как будто мучаясь от боли, опустился ниже, прячась под пологом капюшона. Ладно, чёрт с ним. — Это случилось, когда мы познакомились, — едва прохладный октябрьский воздух коснулся щёк, Стивен продолжил речь, — в тот момент, наша семья переехала в Балтимор, а я перешёл в новую среднюю школу. Я был чересчур активен и вместе с тем падок на неприятности, в которые постоянно влезал, так что нет ничего удивительного, что уже вторая неделя учёбы запомнилась тем, как удирал от банды старшеклассников через весь школьный двор. Помню, что погоня зашла в тупик. Коридор резко оборвался, оставляя на выбор две двери: одна вела в спортивный зал, где меня легко могли прижать, во вторую раньше не заходил. Выбор был рискован, но очевиден. Почти сразу, пока выбирался из какой-то рыцарской шляпы, которая свалилась на голову, я догадался, что это был театральный кружок. Точнее, выход со стороны костюмерной. — О нет! Не говори, что адвокатишка занимался в театральном кружке! Иронично то, что я бы в это охотно поверила, но Стивен тут же покачал головой. — Выслеживал какую-то девчонку из параллели, — он отпил кофе, — Келли, если не ошибаюсь. А может, и Кейси, уже не помню. Имя девушки прочертило неестественную параллель, врезавшись в воспоминания обрывками университетских лет. Светлыми локонами выскочки Сандерс, которую едва не отправили на конференцию вместо меня и её же жалобными визгами, разносившимися по этажу общежития, когда та схватила аллергическую реакцию от сока ядовитого плюща. Всего-навсего совпадение. Да, такое же, как и возраст, учитывая, что если Келли Сандерс была курсом старше, то вполне могла учиться наравне с придурковатой задницей адвоката Нильсена. Совпадение. — Выслеживал как? — усмешка выглядит наигранной, но обратно не спрячешь. — Следил по ночам с биноклем или типа того? Я уже могу заявить в адвокатскую коллегию? — Насчёт бинокля не знаю, но, кажется, он хотел подкинуть ей в рюкзак какую-то записку, — Стивен приподнял голову, ловя свежие капли мороси. — В общем, в тот момент, когда я туда ввалился, мы наделали немного шума. — В плане? — делаю глоток сладковатого напитка с пониманием, что вкус совершенно не по мне. Не люблю приторный кофе, но допить придётся — огорчать Янга в планы не входило. — Ну… — тот слегка дёрнул плечами, — там было тесновато, так что мы малость не поделили территорию, пока решали, кто свалит на выход. — Подрались, значит. Запускаю свободную ладонь в карман пальто и разминаю пальцы. Не сказать, что начало общения Нильсена и Янга удивляет. Примерно этого я и ожидала. — Если кратко, то да. — И что дальше? — Нас услышала заведующая, — Стивен подчеркнул воспоминание лёгким смешком, — и сразу направила мощь трехсот с лишним фунтов в сторону шумихи. А за ней и вся армада театралов. Времени было мало, так что пришлось импровизировать. На мне всё ещё торчала идиотская рыцарская шляпа, а на коробке, за которой прятался Алекс, как раз лежало платье Белоснежки. Ну, знаешь, такое... с липучками на спине. Воображение сразу подрисовало юного придурка адвоката в платье диснеевской принцессы. — Святая Мария, — прикрываю лицо чуть нагретой в кармане ладонью. В душе зреет желание увидеть эту картину вживую. — Что вы вообще пытались сделать? — Сказали, что я хочу поступить в кружок, а Нильсен помогает бороться со страхом сцены. — В кладовке? — Костюмерной, — с наставнической ноткой возводит Стив указательный палец вверх. — Вы настоящие идиоты, — единственное, что нахожу для ответа. Стивен растягивает губы в коварной улыбке, однако по всему его виду, а особенно по блеску в карих глазах, очевидно, что таким титулом он скорее гордится. — А та девочка, — неловко облизываю нижнюю губу, так как не успела вовремя остановить любопытство, — что с ней в итоге? — С которой? Прикалывается он либо действительно ни разу не акцентировал внимание на школьном увлечении адвокатишки, но вопрос ставит в тупик. И правда, мне-то зачем эта информация? — Ну, которой он записку хотел подбросить, — раз успела саму себя загнать в угол, тему приходится продолжить, — чем разрешилось? Стив пожимает плечами и делает новый глоток. — Я плохо помню это время на самом деле, — поясняет он, — вскоре родители записали меня в секцию по бейсболу, так что… Как-то не осталось времени… В общем, не уверен, что я её вообще видел после этого. — Ясно. От ещё тёплого стаканчика по кончикам пальцев тянется приятное ощущение. Диалог завершился, и, как когда-то после бара, бесцельно застопорился. Нервозность от приёма у невролога до сих пор не прошла, и дико захотелось найти сигарету, чтобы, как и после осмотра тела несчастной Линдси Келлер, успокоить дискомфорт в груди парой хороших затяжек. Конечно, Стивен тоже курит, но стрельнуть сигарету у него показалось каким-то… Неправильным что ли. То ли дело адвокатишка, да? Ну а что? Перед Нильсеном хотя бы не приходится оправдываться и строить ту, кем не являюсь. В такие моменты, кажется, что иметь заклятого врага куда проще, чем закадычного друга. По крайней мере, для меня. — Рада была повидаться, Стив, — намекаю на то, что до закрытого крышей кабриолета осталось не больше нескольких шагов. — Дела не ждут? Он принял намёк с привычным спокойствием и ожидаемым отсутствием какого-либо упрёка. — Через несколько часов будет судебное заседание, — оглядываюсь на автомобиль, словно ожидаю, что он прямо сейчас исчезнет в силу невероятных магических обстоятельств, — кому-кому, а прокурору опаздывать точно нельзя. — Необходимость, а не повод сбежать, — как будто иронично, но одновременно с пониманием подмечает. — Не в моих традициях, — яркое и заметное противоречие в ответе. — Чем докажешь? Для того, чтобы коснуться прохладной и слегка колющей щетиной щеки мужчины, приходится приподняться на носках. Яркий карандаш для губ не оставляет следа на смуглой коже, но когда опускаюсь обратно, кажется, что я всё ещё вижу его. Как и то, что любая насмешка в тёмных глазах абсолютно пропала. — Это ответ? — Пока нет, Стив, — честно признаюсь. От тонкой грани, по которой хожу, внутри слегка холодеет. — Но может им стать? Открываю дверь кабриолета, прячась за ней, словно за спасительной для оратора кафедрой. — Ещё увидимся. Как и той ночью после бара, где гордость моя была растоптана тяжёлыми копытами механического быка, Стивен Янг остаётся на парковке и рассеяно, но вместе с тем пристально провожает одинокой фигурой, мелькающей в зеркале заднего вида. Теперь, когда я, наконец, осталась наедине с собой, на лице бесконтрольно вспыхивает горячий румянец, а воздух застревает на выходе из лёгких, пока голова тщетно пытается понять, зачем я всё ещё веду эту глупую, ненужную игру. Нет и речи о том, чтобы привлечь Янга к расследованию, после того как адвокатишка предсказуемо раскрыл ну или хотя бы заподозрил мои намерения. Но несмотря на все это… У меня не получается закончить начатое. И хоть обычно подобные выходки объясняются максимально просто, внутри копошится тяжёлое сомнение, что поведение моё хоть на каплю объясняется симпатией к Стивену.***
Стандартно любое судебное рассмотрение представляет из себя целое шоу, где толпа с лёгкостью собирается, как на цирковое представление. За семь лет практики эта история стала понятной и привычной. Однако именно сегодня, когда линию защиты строит адвокат Нильсен, в зале набралось едва ли не вдвое больше зрителей, чем это бывает в другие дни. Места для ротозеев всегда заполняются чуть больше, чем вполовину, но на рассмотрение дела Джозефа Брауна столпилось столько людей, что кому-то и вовсе пришлось стоять на своих двух позади всех скамеек. Не уверена, что это покрывается правилами, однако, глядя на неуютно оглядывающихся то и дело охранников, кажется, что администрации было проще пропустить всех желающих, нежели бороться с таким количеством настроенных на халявное представление слушателей. Другое дело, вшивый адвокатишка — кто-кто, а уж он точно чувствует себя в своей тарелке. Стоит лишь раз обратить внимание на этот полный бахвальства взгляд, как желание поставить в рассмотрении окончательную и единственно-верную точку напрочь отпадает. Ничего, я найду как сбить с тебя спесь, будь уверен. Вот же странность: сама не могу поверить, что буквально неделю назад именно этот человек проявлял чудеса адекватности около центра судебной экспертизы. Пожалею, что говорю это, но говнюком ему идёт быть в разы больше. — Итак, Дороти, — плавно прохаживался он около свидетельской трибуны, на которой демонстрировала абсолютное равнодушие, как ни странно, подруга убитой Эммы Браун, — расскажите нам, какие были отношения между Джозефом и его женой. — Честно говоря, никаких, — с науськанной готовностью доложила та, — Эмма частенько говорила о том, что они обсуждают развод, так что… Стоило ей это сказать, как сам Джозеф, растирающий от нервов ладонями поверхность стола, вздрогнул и резко поднял голову. В отличие от бывшего подопечного адвокатца — Уолтера Голдмана — Джозеф выглядел так, будто его избили перед началом заседания, и теперь он едва держится от проявления слёз. Потрёпанные волосы, явные мешки под глазами, выступающая неухоженная щетина и неровно опущенные плечи… Странно, что адвокатишка не причесал и его. Давление на жалость? Было бы логично, учитывая, что с Голдманом в прошлый раз у него не прокатило. Стоп. Едва ли не в последний момент отвлекаюсь от подсудимого, лишь теперь понимая, что в слезливом рассказе подруги убитой что-то не так. А давно ли закадычные подружки защищают мужей? Мысль цепляется за механизм, не прекращающим мотором терроризирующий мой мозг, и принимается активно раскачивать его, запуская новые предположения. Без подкреплений, без доказательств, без мотивов. Пока. — Как вы думаете, могли ли у Эммы Браун быть враги? — продолжает расхаживать адвокат, пока расчувствовавшаяся под конец истории Дороти утерла край глаза одноразовым платком. Быстро она ударилась в сантименты. — Знаете, я… Она скрывала свою беременность даже от меня, так что… Я думаю… Я думаю, что отец ребёнка… Ну, вы понимаете. Возможно, он был непростым человеком? Или… В общем, в последнее время Эмма так переживала, что… Я думаю, она столкнулась с какими-то неприятностями. Всё то время, пока Дороти говорила, она старательно отводила взгляд от скамьи подсудимого, но столько же раз, сколько пыталась скрыть своё к Джозефу внимание, столько же в итоге срывалась, лишь под конец делая вид, что просто осматривает зал. Царапаю ногтем толстую папку с материалами. Я не планировала использовать некоторые из них, но… Кто знает? Возможно, не так уж напрасно собрала? Остаётся надеяться, что адвокатишка сохранит хотя бы малость достоинства и не устроит из этого комедию. Боже, не верю, что собираюсь это сделать! Воспоминание о том, какого рода удалось добыть информацию, вмиг заставляет прилить кровь к щекам, закидывая в воображение до стыда ироничную картину, как эти самые улики я буду показывать присутствующим. Спаси и сохрани. Окончив допрос последней из свидетельниц защиты, адвокат довольно разминает запястье и благодарит Дороти за показания, после чего возвращается на соседнее с подсудимым место и тянется к закрытой бутылке воды. — Сторона обвинения, вы готовы к допросу свидетелей? — Да, Ваша честь. До лёгкой боли впиваюсь пальцами в папку и поднимаюсь с места. Адвокатишка безотрывно косится в мою сторону, заканчивая очередной глоток воды. Была не была. — Для начала я хочу допросить Патрицию Хилл. Услышав свое имя, мать покойной Эммы поднимается с места и твёрдым шагом направляется к трибуне для дачи показаний. Годы сохранили женщине достаточную моложавость, отчего больше половины присутствующих удивлённо закопошились на своих местах, поскольку в возрасте сорока пяти лет выглядела женщина едва ли не на десять лет моложе. — Патриция, подскажите, — занимаю самое выгодное положение, чтобы должным образом видеть как самого подсудимого, так и только что опрошенную подругу убитой, — насколько вы были близки с дочерью? Аудитория завозилась повторно, но в этот раз как будто слегка разочарованно. Очевидно, все ждали большего накала страстей. Но пока между мной и адвокатцем не было даже предварительной склоки, отчего публика начала понемногу скучать. А чего вы ждали? Танца с саблями? Наивные. От мысли о саблях в голове совершенно случайно всплывает рассказанная Стивеном история об ограблении костюмерной театрального кружка. И если бы приглашённая Патриция не прокашлялась, готовясь предоставить ответ на мой вопрос, клянусь, не удержалась бы от глупого смешка, так как уже представила, что адвокат Нильсен занимает свое место в платье принцессы. — Да, мисс, — сухо пропустила женщина слова. — Я рано родила Эмму, поэтому не смогла уделить ей должного внимания в детстве, но позже старалась восполнить эту брешь всеми силами. Мы ходили к семейному терапевту и… И часто собирались в узком семейном кругу и… Последние пару лет мы были очень близки. Эмма… — женщина выдержала напряжённую паузу, борясь с эмоциями, — Эмма… очень поддержала меня в один момент. — Не расскажете, в чём именно? На удивление, адвокатишка не пытается оспорить вопрос, пусть ему бы и не удалось это. Ну и чёрт с ним. Патриция Хилл тяжело вздыхает и сжимает ладони на трибуне. — Извините, — тянется к заготовленному стакану воды и делает несколько глотков, прежде чем продолжить. — Мы с мужем всегда хотели двух детей. Но так вышло, что рождение Эммы далось тяжело и… В общем, я не… Я больше… — Вы больше не могли иметь детей? — При всём сочувствии приходится её ускорить. Женщина не обращает внимания на навязчивые подсказки и благодарно кивает. — Всё верно, — отвечает, — я очень долго переживала из-за этого. Знаете, у меня четвёртая группа крови и… Мы думали о том, чтобы воспользоваться услугами суррогатной матери, но это оказалось не так просто. Однако Эмма унаследовала от меня группу крови, и она… Она могла бы сделать это без лишних рисков. — Выносить вашего ребёнка, верно? Патриция отвечает на вопрос совсем скомкано, словно смущаясь, так что речь её становится невнятной, однако этого и не требуется. Всё становится до того очевидным, что подогретая аудитория перестаёт перешептываться и жадно затихает. Меня же интересует другая реакция: Джозеф Браун поникает головой сильнее, пряча лицо от толпы, однако сидящая неподалёку Дороти не успевает этого сделать, отчего бледность, выступившая на её щеках, становится заметной на расстоянии. — Верно ли я понимаю, что в итоге операция прошла успешно? — Не с первого раза, но да, — подтверждает Патриция. — Значит, — продолжаю распутывать историю нить за нитью, — ребёнок, которым была беременна Эмма — фактически был вашим, верно? — Да, мисс, — после этих слов женщина не выдерживает. Слёзы нескрываемой дорожкой катятся по её щекам, отчего и мне становится неуютно. Потерявшая двух детей. Потерявшая всё. — Ваша честь, пока у меня нет новых вопросов к свидетелю. Отворачиваюсь, якобы для того чтобы поправить материалы, но на деле беру лишнюю секунду передышки. Дико хочется сделать перерыв или, что лучше, перенести заседание, но нельзя. Сейчас нельзя. — Я хочу пригласить для дачи показаний Джозефа Брауна. Острый взгляд адвоката впивается где-то на уровне плеч. Игнорирую его повторно. Потом отблагодарит либо казнит. Сам решит. Я тоже не знаю, что происходит, не смотри так. Действую практически на автомате и впопыхах гонюсь за интуицией. Вот, что я делаю. — Джозеф, — он вздрагивает, когда я называю его имя, — вы говорили, что в тот день уехали в магазин, верно? — Да. — Но ведь это не правда, не так ли? Словно по звону волшебного колокольчика адвокат, наконец, вскакивает с места: — Протестую, Ваша честь! — Принято. Ой, да ладно тебе, нашёл время. Ну, допустим, переформулирую вопрос: — Джозеф, расскажите, пожалуйста, во сколько вы приехали домой? — Кажется… — он теряется, но сразу морщится, напрягая память, — я думаю, около пяти вечера или что-то вроде того. — А уехали? — Думаю, часа в три. Закрываю глаза, раздражаясь, что такие простые истины приходится цеплять клещами. — Джозеф, насколько я знаю, у вас с женой один автомобиль, верно? — Да, всё так. Передаю материалы для того, чтобы секретарь включил видео-запись. — Ваш авто попал на камеры наружного наблюдения дома, около входной двери, — комментирую запись, — но это произошло в одиннадцать утра. — Она не снимает двор со стороны гаража, — заготовленной речью оттарабанил Джозеф, — я уезжал… Утром я отгонял авто на сервис, а потом вернулся, но уже со стороны подъездной дорожки. — Провели пару часов дома, а затем уехали этим же путём, не попадая на камеру? — Протестую! — Отклонено. Слышу что-то похожее на шик с адвокатской стороны, но не останавливаюсь. Это только начало, мистер Нильсен. Судя по слаженности, с которой твой подопечный даёт показания, мы оба знаем, что у него есть небольшой секрет. Ты, может, и стараешься его сохранить в силу договорённости с клиентом, но мне делать этого не обязательно. — Хорошо, Джозеф, — строю вид, будто собираюсь закончить вопросы, но ровно в ту секунду, когда сам подсудимый верит в это и расслабляется, достаю из портфолио заготовленную карту с очередными видео файлами, — я хочу предоставить присяжным вещественное доказательство, после которого повторю вопрос. Возможно, в этот раз вы ответите честнее. Мужчина застывает на месте, глуповато бегая взглядом на адвоката и обратно, в то время как сам Нильсен напрягается так, что едва не встает с места, однако молчит, прекрасно зная, что это мы уже проходили. Вот так зеркало, мистер адвокат, не так ли? — Да, эти файлы не были предоставлены на предварительном слушании, и их можно не приобщать к материалам дела, — усмехаюсь, глядя прямо на него, — однако ознакомиться с ними всё же стоит. Секретарь удивляется, когда открывает данные, и мельком поглядывает на судью, однако тот кивает, хотя и сам достаточно морщит лоб. Запись начинается: на крупном экране появляются полуобнажённые «герои», разыгрывающие очевидную сценку про «массажистку» и «клиента». Лицо мужчины на экране скрыто, однако совершенно случайно лишь на секунду попадает в кадр, который я сразу же прошу остановить. — Джозеф, — обращаюсь к подсудимому, пока на заднем плане виртуозно краснело лицо ранее допрошенной свидетельницы Дороти, — подскажите, ваша жена знала, что второй вашей профессией, являлась съемка в… скажем так, откровенном кино? — Никто не знал. Руки мужчины сжаты до такой степени, что без труда вижу проступающие на запястье вены. Зрители в экстазе. — Кроме вашего адвоката, я полагаю? — вопрос задаю скорее вне процедуры, но уж слишком велик соблазн. — Можно не фиксировать вопрос в протокол, уверена, мистер Нильсен еле держится, чтобы его опротестовать. — Как можно, — подает придурок голос со своего места, — после такого тщательного отбора материалов? Кто-то из зрителей неприкрыто хихикнул. Держусь, чтобы не закатить глаза. — Как бы то ни было, — возвращаюсь к допросу, пока судья не назначил выговор, — Джозеф, я повторю вопрос: где вы были с одиннадцати до пяти часов дня в этот день? Он вбирает воздух и признаётся: — Да, я был на съемках. — И я верно понимаю, что у вас всё-таки есть свидетели, которые могут подтвердить алиби на следующем слушании? В зале повисает тишина, и пока подсудимый теряется, не ожидая подобного вопроса от прокурора, судья хмурится сильнее и открыто обращает внимание на адвоката, который, по-хорошему, имеет право оспорить мой вопрос, считая его наводящим, пусть тот и играет в его пользу. — Ваша честь, сам в шоке. Теперь аудитория рассыпается совсем открытым смехом. Нильсен же, словно не насытившись лаврами, на которых внезапно оказался, впихивает новый неуместный вопрос: — Госпожа прокурор, а вы не могли бы поделиться сайтами, на которых отбираете материалы? Сугубо в рамках дела, разумеется. — Захотите — найдёте, мистер адвокат, — парирую высказывание, подпитываясь тихой злостью, что этот клоун всё-таки нашёл возможность превратить заседание в театр. — Думаю, с вашими талантами это не составит труда. Молоток судьи громко ударяет несколько раз по дощечке, прекращая спор, пока разошедшаяся публика докатывается остатками усмешек. — Ваша честь, у меня больше нет вопросов к св.. подсудимому, — воздух сушит нёбо, заставляя оговориться, но по-прежнему не останавливаюсь. Финиш близко. — Я прошу пригласить для дачи показаний Дороти Тейлор. Когда свидетельница поднимается с места, поначалу едва не падает, так пробрала её дрожь. Слишком очевидно. Пазл щёлкает на положенном ему месте. — Дороти, вы хорошо себя чувствуете? — позволяю девушке попросить стакан воды и терпеливо жду, пока она выпьет её до остатка. — Более чем, — грубо отвечает и поднимает ладонь, чтобы оттянуть ворот футболки. А это что у нас? На правой руке девушки от запястья до локтя вырисовывается глубокий заживший шрамовой коркой порез. Дело Брауна тянется пару месяцев… Порез тоже выглядит свежим. — Сильно болел? — интересуюсь, словно из чистого участия. — Что? — Резко впивается взглядом в руку, а затем оборачивается к месту, где остался кардиган, который девушка сняла ровно тогда, когда ей стало жарко от просмотренных с Джозефом видеоматериалов. Ты про него забыла, верно? — Это… Порезалась случайно. На кухне, — вместо прямого ответа на вопрос, сразу уходит от темы. — Да, понимаю, — соглашаюсь с ней, — я тоже не сильна в готовке. Один раз чуть не отрезала палец. Девушка непонимающе чешет шею, не особенно доверяясь подобному присоединению. Однако озадачена. Пока адвокатишка или судья не опомнились, перехожу к допросу: — Ладно, Дороти, начнем. Возможно, вы хотели бы сами что-то рассказать? Её дрожащие ладони ударяются по столешнице трибуны. Глаза наполнились чистым гневом. — Да, хочу! — она оборачивается в сторону Джозефа, но тот лишь закатывает глаза. Адвокатишка же наблюдает за картиной с полным расслаблением. Ну точно допёрло. — Этот слизняк… Молоток ударяет по дощечке в который раз. — Свидетель, новое оскорбление, и я буду вынужден вас оштрафовать, — предупредительно гремит судья. — Извините, — Дороти царапает трибуну, — я хотела сказать, что… Что вот он, — кивает в сторону подсудимого, — не был в восторге, что жена хотела подать на развод. Джозеф зависел от финансов Эммы и хотел развестись с ней сам, но позже, когда уговорил бы переписать на него дом. Он сказал, что сделал хренову вазоктомию, чтобы она случайно не залетела! Видать, всё это придумал, когда нашёл тест в ванной! Вы слышали, он сам сказал, что со стороны гаража камеры ничего не фиксируют! Тем более ворота были открыты, он запросто мог оставить машину где угодно, а потом зайти через дверь, ведущую в дом из гаража! Справа раздался шум скрипящего стола. Это взбешённый Джозеф подскочил на месте, пока адвокатишка безуспешно старался успокоить собственного клиента. Застучал молоток судьи. — Какая же ты дура, Дороти! Балаган, устроенный этими двумя, не прекращается минуты полторы, за которые я и сама успеваю промочить горло, а вместе с тем собраться с мыслями. Возможно, что-то такое увидела и свидетельница, поскольку вскоре и впрямь притихла, беспокойно царапая пальцы. — Откуда вам это известно? — подхожу ближе к девушке, пользуясь возможностью заглянуть в глаза. Стандартная тактика, чтобы смутить и не позволить соскочить с важной темы. — Если вы были подругой Эммы, а не Джозефа. С чего откровения? — С того, что… — она беспомощно оглядывается на заинтригованную толпу, после возвращается ко мне и с явной претензией защищается: — да, мы спали! И что с того? Хороша подруга… — Дороти, — голос всё ещё мягок, но достаточно крепок, чтобы девушка не поняла, к чему я веду, — подскажите, вы уверены, что эти обвинения… Что они не вызваны новыми фактами о… подработке Джозефа? Где-то за спиной отзвучал несдержанный смешливый хрюк адвокатца. Так и знала, так и знала ведь… — Более чем! Посадите его! Это он убил Эмму! Он наверняка всё давно спланировал! — Когда увидел тест о беременности? — Именно! Испугался, что она кинет его, ещё до того как план воплотится в жизнь. Отхожу на несколько шагов в лживой задумчивости. Думаю, претензия адвоката Нильсена на мой ему должок почти разрешена. После слушания обязан будет именно он. Как же велико искушение заставить его свалить из города. Но на это не пойдёт. Явно не в честь одного выигрыша. — Дороти, вы сказали, что тест хранился в ванной, — разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, отмечая по взгляду свидетельницы, что капкан захлопнулся, и сама она тоже это поняла, — почему в ванной? Если Эмма не хвалилась беременностью, то… Почему вы решили, что тест нашли именно там? — Это же очевидно! — понимает, что аргумент не играет в нужную сторону. — Хорошо… Я знаю, что она хранила его в ванной. Нашла, когда как-то… — Когда как-то зашли в гости, можете не продолжать, — избавляю Дороти от ненужной исповеди, у кого конкретно из супругов та находилась в гостях, — но вы не обсуждали это с Джозефом, насколько я понимаю. Почему? — Я подумала… Я… Я не знаю. Не вышло как-то. — Я знаю, — ломать комедию дальше попросту не имеет смысла, — вы решили, что Джозеф вас обманул, не так ли? Вы подумали, что ребёнок будет от него. — Какая теперь разница?! — А такая, Дороти, что в таком случае ни о каком разводе не было бы и речи. По крайней мере, на первое время. Она задохнулась от прямолинейности, но не позволила эмоциям проступить и в этот раз. А потому попросту поджала губы, давясь неравномерно выходящим воздухом через нос, отчего дыхание девушки стало один в один, как пар из носа у того самого быка, с которого я в своё время свалилась. Сейчас! — Дороти, есть ещё одна деталь, — загоняю её в угол окончательно, пусть и не совсем честными методами, — ранее вы отказались сдать тест на ДНК, не так ли? — Что вы хотите этим сказать? — Что, если бы в деле обнаружились образцы крови не одной Эммы Браун? Пульс едва не на максимуме. Ненавижу лгать, но это блеф. Следы борьбы оставили такую неразбериху, что выявить чистый образец так и не удалось. Только вот Дороти этого не знает… — Я была её подругой, — вновь ринулась та защищаться, — не удивлюсь, если когда-нибудь вы найдёте в их доме и моё нижнее бельё! — Непременно, но вряд ли от того, что вы были её подругой. Зал отреагировал, что совсем взбесило девушку. — Думаете, она была белой и пушистой?! Да эта сука сама меня порезала! Я пришла к ней поговорить, а она набросилась! — Дороти запнулась, осознав, что сболтнула лишнего, и сразу сменила тактику: — Поэтому я и ушла оттуда как можно скорее. Она была жива и здорова, когда я… — Сбежали через гараж, ведь именно так делают жертвы внезапного нападения? Дороти в миг стала белее прежнего. — Я… Я требую адвоката! Дело сделано. — Тут как раз один сидит, — ловлю удовольствие от издевательских смешков аудитории в сторону Нильсена, — ещё успеете отхватить визитку. Ваша честь, у меня больше нет вопросов. На правах прокурора я также прошу задержать Дороти Тейлор в зале суда до дальнейшего разбирательства. Сторона обвинения рассмотрит новые факторы и приобщит их к делу Джозефа Брауна до следующего рассмотрения. Спасибо. Выдвигаюсь в сторону собственного кресла, ощущая, насколько резко после процесса допроса отнялись силы. Тело кажется ватным, а голова пустой. Хочется одного: скорее покинуть зал и отправиться домой. В этот же момент за спиной раздаётся непонятный шум, слишком непривычный для этого помещения. Когда же позволяю себе вернуть внимание к зрителям и присяжным, недоумение моё достигает эпической точки. Весь зал, за исключением упомянутых присяжных, поднялся с мест и энергично хлопал. Где-то слышался прерываемый судейским молотом одобрительный свист. Сердце падает в пятки, а мышцы лица ослабевают совсем так, что я даже малой улыбки выдавить не могу. Пожалуй, именно так выглядит чистый шок. Хотя нет. Чистый шок я испытала секундой позднее. Тогда, когда, случайно сместив взгляд, заметила, что вместе с остальными лениво и скорее символично похлопывает адвокат.