Александр
Сложновато вспомнить, когда это было, но точно знаю, что как-то раз малая назвала меня «чистюлей». Что именно она пыталась этим сказать, не интересовался, но привычная догадливость нашептывала, будто причина имеется. Например, в том, что я страсть как не люблю посещать места преступлений. Предпочитаю работать с фактами по документам. И не по причине брезгливости, а лишь потому что от свежих улик так и тянет чем-то излишне личным. Есть одно золотое правило — хороший адвокат всегда выглядит так, словно он только что осушил с подзащитным бутылку коллекционного бренди на брудершафт, но ни в коем случае не допускает подобной оплошности в действительности. Короче говоря: не позволяй преступлению пересечь границу объективной оценки, и всё будет в шоколаде. Если же подумать более детально, то примерно этим адвокатское братство и отличается от ярого прокурорского сообщества, где чем крепче ты схватишь подозреваемого под интимное место, тем лучше, из-за чего без эмоций и сложно обойтись. В то же время буду максимально необъективен, если не признаюсь, что до встречи — да и после неё — с прокурором Харрис считал, будто большая часть обвинителей накручивает в себе сострадание нарочно. Специально ныряет с головой в самые грязные мусорные корзины и копошится в белье пострадавших, чтобы доблестно разыграть перед присяжными концерт, дескать, «какой же этот подсудимый гад, да как он воздухом дышит, после того как случайно наступил на черепашку». Грубо? Безусловно. Справедливо? Не факт. Но это моя работа — отбрасывать в деле лишнее и видеть обе стороны медали. Поменялось ли что-то после переезда в Нью-Йорк? Хороший вопрос, на который трудно ответить достоверно, учитывая, что прямо сейчас, в абсолютном противоречии собственным принципам я в сотый раз оказываюсь на месте преступления и ловлю затылком косые взгляды Эшли, которая настолько не догоняет, какого хрена я здесь оказался, что никак не может сосредоточиться на собственной работе. — Фиалки или розы? — Не будь ситуация настолько напряжённой, уверен, что прибавил бы к вопросу усмешку. Согласен, порой я не самый приятный собеседник. По крайней мере, так кричали практически все бывшие, когда наши отношения доходили до той крайности, в которой девушка обязательно принимается мечтать о «тихом семейном счастье» и ждёт цветов, признаний и кольца. Ни кольцо, ни привязка к конкретному региону в планы не входили, так что чем ярче в глазах спутниц загорался огонёк надежды перед очередным праздником, будь то Рождество, день святого Валентина и даже, вот же угораздило, Хэллоуин, тем быстрее в голове мелькало осознание, что пора добавить в отношения нового блеска. Например, пару раз пропустить вслух скрываемые ранее идеи, и вот уже спустя пару дней получить в лицо туфлей, залежавшейся в гостях футболкой, а один раз цветочным горшком. Окончательную печать расставания ставил громкий крик: «Какая же ты скотина неблагодарная!». После этого обычно всё заканчивалось. Объяснять, что неблагодарной скотиной я был бы ровно в противоположном случае, например, если бы и дальше тешил их надежды — дело пустое. Гениев обычно редко понимают. Не суть. В общем-то, несмотря на всю прямоту, на которую я способен, сейчас, когда мы находимся в квартире, где буквально несколько часов назад из окна выбросилась женщина, супруга и, насколько я понял, мать троих детей — которых вот уже сколько времени не получается найти — шутить не тянет. Не из-за благородства. Из-за того, что под гнетущей тишиной, прерываемой лишь шумом от попыток вскрыть дверной замок спальной комнаты, мне самому неуютно. Чутьё нашептывало, что ничего приятного мы в этой комнате не найдём, а вопрос, за кой хрен надо было её запирать, так никто задать не решился. Лишь прокурор Харрис накрутила пятый нервный круг от ванной в гостиную и обратно, тщетно прислушиваясь к отсутствию звуков по ту сторону двери. И чем больше нервничала она, тем больше, что странно, заражались этой паникой остальные. А может, только я. По крайней мере, именно я предложил выбить эту дверь к чертям собачьим, причем, на удивление, получил одобрительное молчание прокурора, хотя никто из сотрудников в итоге не послушал, да и инспектор Тоторо, разумеется, с очевидным сомнением высказался, что если есть возможность не портить улики — делать этого не нужно. Тоже мне, собрание святош. В следующий раз принесу им по рясе священника, не забуду про крест и святую воду. Будут вышибать двери молитвами, глядишь, и получится получше. — Какие ещё фиалки? Пока я смотрел, как прокурор Харрис со странным прищуром вновь покидает ванную комнату, недовольно смерив по пути взглядом медлительных полицейских, копошащихся в замочной скважине, Эшли успела обиженно надуть губу и напомнить о ранее заданном вопросе. Уверен, что она посчитала его глупым. — Ты пялишься уже чистые три минуты, — поясняю, — вот и хотел узнать, какие же цветы на мне выросли: розы или фиалки? Малая фыркнула и, взмахнув высоким хвостом, отвернулась в сторону, наблюдая, как в окне постепенно зарождается закат. — А ты уже второй раз появляешься во время сбора горячих улик, — недовольно буркнула, — должна же быть какая-то причина. — Типа того, — соглашаюсь, чистой силой воли прекратив следить, как госпожа прокурор доходит до оконной рамы и постукивает по ней ногтем, о чём-то явно размышляя. Понимаю, почему мелкая переживает. Наверняка решила, будто Стив опять попросил меня присмотреть за «любимой сестрёнкой», вот и прицепился хвостом. Братец Янг такое любит — всё забывает, что малая сама кого хочешь порезать может. Но в этот раз мартышка может быть спокойна. Во-первых, потому что в скоплении её же коллег Эш однозначно бояться нечего — каким-бы отбитым тот же Джексон ни был, напрямую в логово полиции он явно не сунется — а во-вторых, причина, по которой я приехал, уж точно отличается от желания проконтролировать чьё-то умение постоять за себя. Или, например, отшить инспектора «Пушистого», чья хмурая мордашка едва ли не в секунду замаячила между мной и Эшли. — Агата пояснила, что ручается за тебя, — Тоторо словно случайно отодвигает малую подальше. Та недоуменно вскинула брови, однако вмешиваться не стала. — Но я настоятельно напоминаю, что ты находишься на месте преступления, так что не думай мешать работе или что-то трогать, или… — Или дышать, — киваю и похлопываю плюшевого офицера по предплечью. Ну сложно удержаться, что ж тут поделать. Вероятно, пушистик хотел процедить ещё что-то столь же блистательное, однако передумал. Лишь сердито расширил ноздри, аки молодой бычок, и вернулся к коллегам, один из которых довольно крякнул после громкого щелчка у двери, предвещающего, что скоро мучение с замком прекратится. Когда мы прибыли, Эшли успела рассказать, что муж погибшей уже в курсе происходящего. Причём главный вопрос, который он поспешил задать, мало касался дражайшей супруги. Первое, что он уточнил замирающим голосом, была информация о местонахождении детей. Таковой у нас не было, однако были подозрения… И подозрения эти не радовали, собственно, никого. За три часа за дверью всё ещё оставалось тихо. Ни плача, ни крика, ни звука... Не могла же мать... Да ну, бред какой. Запускаю ладонь в карман брюк, преисполняясь неприятным осадком, что прямо сейчас не выйдет пропустить сигарету-другую. Для начала потому что перед Эшли светиться не хочется, а вдобавок, если начну дымить в помещении, тут же сработает пожарная сигнализация в виде новых нравоучений от плюшевого инспектора. Ну, может, и основная тоже сработает. Замечаю, что теперь пальцы прокурора Харрис, по-прежнему стоящей у балконной двери, откуда ранее и скинулась упомянутая «жертва», крепко сцеплены в замок. Понятно. Тоже только об этом и думает. За время, что перед носом мельтешит аккуратно зачёсанный тёмный хвост, глобальная загадка под именем «душа госпожи прокурора» становится всё более предсказуемой и сложной одновременно. Харрис наверняка полагает, что ход её мыслей предугадать невозможно. Я считаю иначе. Она никогда не собирает волосы в причёску, если находится в более-менее благодушном настроении, и наоборот, чем больше в этой голове недомолвок, тем более тугой пучок будет красоваться на макушке. Любит быть правой и ненавидит ошибаться. Щипает кожу на ключицах, когда крепко задумывается о чём-то. Не разбавляет кофе молоком и больше наслаждается запахом напитка, нежели его вкусом. Порой хромает, когда прикупила новые туфли, но едва окажется в чьём-то обществе, сразу скрывает неровную походку. А ещё прокурор Харрис идеальная рабочая машина. Настолько же великолепная, как тщательно разработанная программа. Наглядный часовой механизм. — Болит? Резко разворачивается и хмурит брови. Киваю на забинтованную ладонь. Было бы славно, если бы ты вновь нашла причину взъесться. Ну же, прокурор, ты умеешь. — Нет, несильно, — в противоречие пожимает плечами, после чего перебирает пальцами марлевую ткань. — Врешь ведь. Как же бесит. Вот когда ведёт себя, как грубиянка, всё куда проще. — Возможно, и вру. Отпускает раненную ладонь и хватает локти. Всем видом говорит, мол, «Я должна выполнять работу, остальное не имеет значения». — Прекрати так делать. Внутренне ударяю себя же по лицу. Не прошло и недели, а превратился в одного из героев фильмов, над которыми вечно льёт слёзы малая. — Делать что? — несмотря на общую мрачную атмосферу, так и давящую на всех, кто находится в этот момент в просторной гостиной арендованной квартиры, прокурор Харрис пытается словно ободряюще улыбнуться. Громкий вскрик сотрудников, новый щелчок и подбивающий свои присутствием галдёж, сразу пронесшийся от коридора и до комнаты. Поздравляю, обалдуи, вы всё-таки вскрыли замок. — Агата... — То ли совершенно некстати, а может, и наоборот, в самый нужный момент голос пушистого инспектора заставляет её развернуться полностью. — Хотя нет. Не уверен, что тебе стоит это видеть. Конечно же, это лишь ускорило её движение в сторону комнаты. И ведь не спросила даже, хочу ли я присоединиться. Всё так, госпожа прокурор. Прекращай быть столь любезной…. Верно, Харрис — настоящая рабочая машина. Тщательно выстроенный программный код, баланс которого обязан соблюдаться, иначе вся система в один момент может пойти прахом. А безумная склонность к саморазрушению — лишнее тому подтверждение. — В этот раз всё по-другому… Поглядываю вниз, не наклонив толком головы, и терпеливо жду, пока Эш поведает, что же она имела ввиду. Уж точно не поведение прокурора, пусть и звучит это чертовски верно. С ней всё по-другому. С ней не получится говорить полунамёками или пытаться играть, чтобы после ситуация разрешилась сама собой. По крайней мере, я и сам не хочу. Уж точно не так. — Не понимаю, за кой чёрт Сэм собрал такую шумиху, — малая сжала планшет с документацией, — не было следов взлома или борьбы, муж погибшей находился на рабочей конференции, когда ему позвонили. Всё ведь кристально, да?… Да, кристально. Настолько кристально, что все прибывшие сотрудники ведут себя тише обычного. И все понимают, что не судьба самоубийцы теперь имеет вес. Скорее, тех, кто не смог постоять за себя. Подтверждая мысли, из комнаты тут же раздается громкое: «Господи, помилуй!». Знаю, что голос явно принадлежит не Харрис, да и пушистик не умеет так громко взвизгивать, но всё равно срываюсь с места не столько из чувства опасения, сколько из привычного желания быть в курсе дел не меньше, чем на сто процентов. Когда же перед глазами мелькают грязновато-синего оттенка стены спальни, а дальше просторная кровать и совсем маленький детский манеж, даже у такого беспринципного сухаря, как я, в горле застревает весомый комок. На аккуратно заправленной постели лежали девочки. Совсем дети, одна младше второй. Две бледных ладошки, осторожно уложенные друг поверх друга. Тщательно заплетённые косы на плечах. Синеватые губы и пушистые тёмные ресницы на закрытых глазах. В одинаковых джинсовых сарафанчиках. Кто-то из сотрудниц криминалистов в момент вылетает из комнаты. Шуршащий пакет в коридоре и после заботливый голос одного из её коллег, который, видимо, и оказал помощь несчастной, чей желудок не справился с шоком от увиденного. Я ожидал, что Харрис тоже покинет спальню. Остальные столпились недалеко от прохода и не рисковали проходить дальше, а особенно… К детскому манежу у окна. Холод, которого не должно быть в комнате, протянулся от стен до самых костей. Чувство, охватившее всех. — Нет, — сначала я решил, что голос прокурора мне послышался, — нет, надо проверить… Надо проверить Марка... Она не могла... Харрис пересекла уже половину комнаты, когда Эшли бросилась за ней. — Агата, погоди! Не вздумай ничего трогать! Но прокурор уже стояла около кроватки. Без дрожи, без волнения. Не слушая, она потянулась руками к ребёнку, чьё тельце оставалось плохо видно за деревянной решёткой. Поддавшись интуиции, успеваю схватить Эшли за плечи. Если кто-то и способен сейчас это сделать, то только прокурор Харрис, так пусть делает. — Ты тоже свихнулся? — принялась брыкаться малая, пока сам, не отрываясь, следил за ситуацией у кроватки. Больше остального хотелось верить, что прокурор не ошиблась. — Но хотя бы перчатки… Писк Эш утонул в последующем молчании, где, клянусь, было слышно, как бьётся сердце каждого из нас. Каждого труса, не рискнувшего быть первым, кто подтвердит, что нечто чудовищное, нечто, чему нельзя найти оправдания, достигло своего закономерного конца. — Агата, она права, — спустя вечность общего напряжения отзвучал хриплый голос пушистика, — мы все сейчас на эмоциях, но это…. Ещё не случалось такого, что время сбилось с привычной петли и решило двигаться куда медленнее, чем положено. Однако секунды растягивались, а Харрис продолжала смотреть. До тех пор, пока спина её не расслабилась. — Пульс, — слабо выдохнула она и тут же обернулась, — Эш, сама проверь. У него есть пульс! Безумные дни не имеют традицию заканчиваться. Они умеют лишь изменяться. Как поведение всех, находящихся в квартире, после услышанного, суета и вызов скорой. Как приглушённый ладонями вскрик малой. Бесполезное мельтешение Тоторо в надежде чем-то помочь. Как разрывающее надвое сомнение, можно ли испытывать облегчение, если удача младенца так и не распространилась на других. Тех, чьи посиневшие в цвет сарафанчика губы уже не обретут прежнего цвета, а щёки не покроются румянцем. В конечном итоге, удача — не союзница. И в подобный момент благодарить её не за что.***
— Состояние удалось стабилизировать, — мужчина, представившийся реаниматологом, бегло оглядел наш поистине великолепный квартет и, так и не определившись, к кому обращаться первому, двинулся поближе к Тоторо. Наличие полицейской формы творит чудеса. — Подскажете, кто из вас родственник пациента? — Родственник пациента на половине пути к полицейскому отделению, — грубо отрезала Харрис, — нам нужно задать ему несколько вопросов. Как, собственно и вам. Реаниматолог растерялся и повторно перевёл взгляд на пушистого инспектора. — Прошу прощения? — Всё в порядке, — инспектор тут же встал между прокурором и врачом. — Мы можем сделать это позже и более официально, просто оставьте ваши данные, и мы… Не церемонясь, та отодвинула офицера в сторону, вернув власть в собственные руки. — Уже известна причина отравления ребёнка? — Простите, — врач оглянулся на двери, ведущие в отделение интенсивной терапии, — но я не могу вам предоставить подобных данных, пока… Харрис и здесь нашла, чем удивить. Презрительно хмыкнув, она достала из сумочки удостоверение и протянула едва ли не до носа собеседника. — Я считаю, что можете. Инспектор заволновался. Не удивительно, зная, что подобная вольность может грозить его пушистой шкурке выговором от нового начальства — Эш уже успела поведать на днях, как их мучают по поводу и без. — Агата, думаю, что лучше всё-таки пригласить мистера Трейнса на официальное… Интересно, можно ли назвать безусловным талантом умение пригвоздить кого-то взглядом к стенке, особенно если ты ниже его на добрую голову? Если можно, то пора записывать Харрис в книгу рекордов. Почти горжусь. — Сэм… — Она слегка наклонила голову, и Тоторо сжался, но следом закатил глаза. — Я бы выпил воды, — вымучено послушался, — Эш, ты со мной? Малая, которая до этого переводила в диалоге взгляд с одного на другого с интересом и опаской одновременно, тут же согласилась: — И правда, в горле жуть как пересохло. Ну мы это… Мы сейчас. Храбрые сердца, не иначе. На присутствие моей очаровательной фигуры при продолжении допроса прокурор внимания не обратила. Словно этой очаровательности и рядом не стояло. Было бы чему удивляться. Но послушать о произошедшем интереснее, чем ошиваться у кулера в присутствии инспектора. Говорят, что шерсть — тот ещё аллерген. Я же не дурак. — Думаю, продолжим? — с той же любезностью, с которой только что прогнала лишние уши, Харрис улыбнулась врачу. — Так что там с причиной, мистер Трейнс? От былой учтивости врача осталась разве что осанка, а вот доброжелательно приподнявшийся уголок губ стал больше похож на остервенелый оскал. — Уже пользуетесь положением, мисс?.. — Щелкнул пальцами, судя по всему, забыв фамилию на удостоверении. — Не люблю излишнюю прелюдию. Для того, чтобы скрыть моментальную реакцию, приходится отвернуться в сторону. При всей серьёзности происходящего госпожа прокурор буквально напрашивается. Гордости не убавилось. Ладно, лучшего момента для выступления уже не будет. — Позвольте поучаствовать, — протягиваю доктору визитку, а на недоумение — поясняю, — на всякий случай, если эта милая леди всё же решит воспользоваться положением. Почти вижу, как она скривилась, особенно когда чувствую острый локоть, врезавшийся под рёбра. — Просто хочу, чтобы вы чувствовали себя в безопасности, не более, — аккуратно кладу руки на плечи прокурора, чтобы слегка отодвинуть её подальше. Уверен, что скандал потом будет вселенского масштаба. Едва сдерживаю предвкушение. Может, это и некрасиво, но эмоции Харрис — буквально дождь в пустыне. Любые ждёшь с нетерпением. Врач сцепил ладони в замок и всей мимикой продемонстрировал недовольство, однако спорить не стал. — Не понимаю, к чему такая срочность, но скажу лишь общими словами, — сухо ответил. — Сами понимаете, что пока это всё неофициально, и потребуются дополнительные анализы. — О большем мы и не просим, — сначала кивнула, а затем на секунду стушевалась и гневно сверкнула глазами уже в мою сторону. Пожимаю плечами. Это не я её заставил оговориться этим самым «Мы». — Думаю, что это было сильное успокоительное. Не накопительное. К счастью, доза оказалась мала. Уверен, вы уже знаете, что ребенка стошнило несколько часов назад. Но учитывая, что в желудке осталось детское питание, скорее всего, препарат был в нём. — Какой именно препарат вы уже знаете? Врач не торопился с ответом. Ещё раз взвесил каждое слово и длительное время не сводил взгляда с гневных глаз прокурора Харрис. Можно понять, учитывая, что врачебную этику никто не отменял. Но если подумать малость рациональнее, перед ним не двое прохожих с улицы стоят. Даже я не вижу смысла в подобной щепетильности. — Предполагаю, что гидроксизин, — бросил куда-то выше головы прокурора. — А теперь всё же прошу извинить. Всего хорошего. Глядя на то, как докторский халат скрывается за поворотом, не могу отделаться от мысли, что если бы прокурор Харрис умела метать взглядом ножи, то одним трупом в этой клинике было бы больше. — Что думаешь? Думаю, что офигеваю от выпавшей на долю чести, если вопрос задан в мою сторону. Поворачиваюсь в сторону кулера, чтобы убедиться, что мартышка всё ещё занята проблемой добычи воды для страждущих, а пушистик Тоторо с ней заодно. — Ты про лекарство или корону на его голове? Справедливости ради, вопрос уместен. Ну… Мне так кажется. Харрис складывает руки и наклоняет голову вбок, после чего растягивает губы в язвительной улыбке. Украсил общую картину вопль какой-то девочки, которую через весь коридор протащила, видимо, её же мать, пока красная от рёва дочка с заплетёнными на макушке хвостиками захлебывалась слезами и выкрикивала: «Не хочу-у-у-у-у-у уко-о-о-о-о-ол!». — Если про корону, то мне бы тоже такая не помешала. Девочка на заднем фоне падает на пол и, дрыгаясь в фальшивых конвульсиях, издаёт истеричное «Ма-а-а-а-а-а-а...». — Интересно, зачем, если твоя и так куда больше? Ухмыляюсь и приглаживаю ладонью волосы. — Две короны лучше, чем одна, разве не так, госпожа прокурор? Харрис заметно расслабляется и выпускает из лёгких удерживаемый воздух. Может, это было и цинично, но в нашей профессии попросту нельзя давать волю состраданию. Славно, что мы оба это понимаем. — Ты про этот препарат раньше слышал что-то? — в итоге конкретизирует вопрос. Чувствую, как невольно щурюсь. Что-то подсказывает, что не просто так прокурор Харрис решилась задать подобный вопрос. Однако совпадение это или нет, но «что-то слышал». «Стив ввалился в школьный туалет с такой скоростью, будто за ним гналась стая разъярённых собак, не меньше. Лицо друга выглядело бледнее, чем обычно, а ладонь, которой он прикрывал подбородок, дрожала. — Хей, с тобой всё в норме? В тот момент было особенно заметно, как под коротким ёршиком его волос собираются капли пота, переходящие на лоб. Братец Янг что-то невнятно промычал и требовательно сжал несколько раз свободный кулак, очевидно настаивая, чтобы ему что-то дали. Протягиваю бедолаге несколько бумажных полотенец и ещё долго наблюдаю, как он судорожно избавляется от крупных густых капель крови, не прекращающим потоком выходящим из носа и скатывающимся на губы, подбородок, шею. Несколько раз Стивен звучно прочистил носоглотку, пачкая белоснежные полотенца алым цветом, однако кровь всё не унималась, и лишь когда я силой вытащил уже последнюю в коробке салфетку, густые капли уменьшились достаточно, чтобы он мог просто заткнуть ноздри жгутом. — С… спасибо, — выдохнул и ослаблено облокотился о раковину, не поднимая головы. — Я с тренировки… — Про тренировку я помню, — от увиденной картины захотелось вымыть руки. Не потому что побрезговал. Просто захотелось. Как будто от этого другу должно было стать легче. — Но не помню, чтобы вас там сразу разбитым носом мотивировали. — Он не разбит, — от того, что обе ноздри братца Янга были закрыты, он гнусавил и дышал открытым ртом одновременно, — это всё таблетки эти… Янг облокотился спиной об угол и трижды жадно наполнил лёгкие. Схватился ладонью за раковину, чтобы стоять прочнее. — Школьный психолог порекомендовал родителям давать мне нейролептики, — протянул через силу, — якобы так лучше спится. А тренер пичкает энергетическими напитками с высоким содержанием кофеина. Вот тебе и побочка. — Спятил?! — Злость сразу лишила возможности контролировать выражения. — А если ты там откинешься на поле? Это вообще законно? Стив спокойно пожал плечами и проверил жгуты на наличие крови. Кровь ещё шла. Друг выдохнул и запихал салфетку обратно. — Я-то что сделаю? — грубо и с явной долей циничности бросил в воздух. — Скажу, чтобы меня отстранили от занятий? Тренер по-другому и говорить не станет. Он оттолкнулся от стены и, взглянув на мою обозлённую рожу, сразу рассмеялся. — Угомонись, Везувий, — утёр сухой в салфетках нос, — родители в курсах. Им до фени». Концентрирую внимание на сосредоточенном взгляде прокурора и с кретинистским запозданием киваю. Замечаю, что из-под крепко зачёсанного хвоста выбилась тонкая коротковатая прядь чёлки. Плечи напряжены. А на вид спокойна. Мало что меняется в этом мире. — Доводилось, — отвечаю на её вопрос, — знаю, что препарат рецептурный. Просто так его не купишь. Харрис задумчиво мелко кивает и спешно оглядывается в сторону Эшли, которая успела вступить с пушистиком в увлечённую беседу и как будто даже спор. — Надо поговорить, — прокурор кивает в сторону двоих, которые в сложившейся ситуации выглядят больше как навязавшийся хвост, чем сотрудники, приехавшие по делу. Когда же мне подумалось, что по какой-то невыясненной причине она решила обсудить положение вещей на четверых, Харрис в какой раз шокирует собственной прыткостью. Она приоткрывает замок сумочки, заставляя заглянуть внутрь, и таинственно прикладывает к губам палец, мол, «не вздумай трепаться». Умеете вы интриговать, госпожа прокурор. С трудом удерживаю ухмылку, прежде чем послушно выполняю немой приказ, после чего же знатно офигеваю. Собственно, от этой самой прыткости. Поверх мобильника, кошелька и какого-то прикрытого расчёской баллончика — вероятно, лак или что там девушки любят с собой носить? — аккуратно лежал запакованный в пластиковый пакет бутылёк таблеток. — Это?… Она качает головой. — Другие. Потом, не здесь. Наклоняюсь, чтобы диалог действительно приобрёл хотя бы для видимости приватный характер. — Прокурор Харрис, мне стоит оставить и вам свою визитку? — тихо уточняю, а после едва держу смех, когда она пусть и беззлобно, но всё-таки стойко отталкивает подальше. — Лучше подари её Заку Уилсону, — а заметив, что я ни черта не понял, что это за знаменитость такая, поясняет, — муж погибшей. Её имя Келли Уилсон, ты что, вообще всё прослушал? Не то чтобы прослушал. Есть информация, которая иногда не имеет ко мне отношения. Госпожа прокурор достаточно умна, чтобы понимать, что в семейном конфликте, где жена решила свести счёты с жизнью, заодно прихватив с собой — как бы грубо ни звучало — всех детей, пока муж находится на другом конце города, есть свой неприятный шарм посредственных конфликтов. Келли… Удивительное совпадение однако. Сразу вспомнилась средняя школа, очаровашка Келли из театрального кружка, за которой гонялся несколько месяцев, и крайне грубое появление задницы Стива в самый неподходящий для этого момент. Келли в скором времени переехала с семьёй в другой штат, а вот задница братца Янга и все к ней прилагающиеся приключения остались. Хотя, если подумать более тщательно, именно этот жаждущий приключений друг портил мне все мало-мальски приличные свидания ещё лет десять после того инцидента. Не оттуда ли пошла раздражающая привычка малой строить из нас супружескую пару? Когда усмехаюсь собственным мыслям, на лице Харрис мелькает вся возможная ирония доступная возможностям человеческой мимики. Не стараюсь объяснить поведение. Некоторые тайны должны оставаться тайнами, пускай мне страх как хочется рассказать об очень ярком инциденте на выпускной вечеринке, когда одна из девчонок окатила Янга напитком из стакана за его слишком прямолинейные намёки. Собственно, и рассказал бы за его плохое в последнее время поведение, если бы этот скандал не произошёл ровно в тот самый момент, когда в этом же коридоре я почти расстегнул бюстгальтер, кажется, Никки Джерси. Сложно вспомнить что-то, кроме того что она была королевой бала и вообще уже как час должна была укатить в компании друзей и бойфренда на приватное продолжение вечера. Трюк с Джерси выглядел обыкновенным пьяным развлечением, не более. Это был последний вечер, когда мы могли бы друг друга увидеть, так что о чужих, а уж тем более собственных муках совести беспокоиться не стоит, особенно припоминая, как яро бывшая одноклассница клялась, что уже рассталась с парнем, пока её рука… Оттягиваю ворот рубашки, почему-то покрывшись холодным потом. Право, прокурору Харрис попросту не стоит сверлить людей таким пристальным взглядом. У всех бывали сумбурные деньки, странно, что о них сложно думать в присутствии этой девушки? Или не так уж и странно? В любом случае в тот день друг подложил мне очередную свинью, причём уверен, куда более громкую, чем тот поросёнок, который когда-то пару месяцев назад скакал в отделении полиции. Остаток вечера мы провели на троих с Эшли. Знатно напились сами, да её и голову мелкой потом над унитазом три часа держали. И пять часов вымывали их дом, чтобы появившиеся на следующий день родители Янгов ничего не заподозрили. — Адвокат Нильсен, — перед глазами раздался щелчок пальцев, — если ты сейчас скажешь, что опять витал не пойми где, то я… Что именно сотворит с моей несчастной личностью, прокурор договорить не успела. От громкого заявления отвлекла стандартная мелодия телефонного звонка. Можно было и что-то повеселее на рингтон установить. Вспоминаю вечные и странные треки Эшли Янг и отметаю идею. Всё-таки не нужно. Эти размышления Харрис оставляет незамеченными. Самостоятельно смахнув назад выбившуюся и сразу воспарившую в воздухе от движения прядь волос, она отвернулась, словно желая придать разговору мнимой конспиративности. — Да, Рэйч? — Оставляет ладонь на макушке, вызывая неконтролируемое желание провести по тонким пальцам руки, чтобы вновь словить эту недовольную моську. За все века не видел более очаровательного возмущения, честное слово. — Что?! Где? Да… да, знаю… Эмоции прокурора меняются с небывалой скоростью. Уже спустя секунду я почти на сотку уверен, что ни о зависшем в воздухе общем разбирательстве над неким Крисом Харвеем, ни о ребёнке в палате интенсивной терапии она уже не думает. Не оглянувшись, Харрис делает несколько шагов, однако, когда двигаюсь следом, не желая упускать детали беседы, не реагирует. Лишь больше нервничает, пока на том конце линии что-то очевидно важное докладывает коллега. Не знаю, что именно там произошло, но под конец прокурор Харрис тяжело и трудно выдыхает, а ладонь крепче сжимает туго-зачесанные на макушке волосы. Она с несколько секунд мечется, расхаживает на месте и пару раз поднимает свободную ладонь выше, чтобы сжать её в кулак. Неужели с собой борешься, госпожа прокурор? — Поняла тебя, — борьба закончилась, и прокурор вкупе со сдавленным смирением подвела их итоги. — Сейчас же отправлю туда офицера Макото и Янг. Устроишь, чтобы наш отдел перехватил инициативу?.. Да… Нет, Рэйч, послушай, я… — чем больше она старалась в чём-то убедить ассистентку, тем больше мрачнело лицо самой Харрис. — Ты знаешь, что нужно делать, не так ли? Что-то радостно пикнуло на том конце линии, аж я со своего расстояния услышал, и прокурор Харрис через очевидную силу улыбнулась. Весь её вид так и кричал, что девушка вот-вот готова разрыдаться. Но не станет. Не станет, потому что в этот же момент на её лбу отчётливо вырисовывалось предложение: «Я и сама прекрасно понимаю, что не царица мира и не должна лезть в каждую заваруху». Вот только понимает ли? Точно не осознает. Ну что за упрямица? Прокурор Харрис… Девушка, которая умеет удивлять. Зачем пытаешься пойти против себя, если плевать хотела на мнение окружающих? Глупая. И вновь сама «леди подтверждение» своих же слов. Опустив мобильный телефон, Харрис тут же отвернулась, пряча недавно вспыхнувшее сомнение, и громко, слишком громко для больницы, слишком громко для уверенного в своих действиях человека окликнула: — Сэм! На минутку. На языке вертится желание расспросить упрямицу, что же там такого случилось за пару минут, но этот же язык и не вздумал повернуться, чтобы вымолвить хотя бы слово. Вздрогнув на месте и вызвав этим улыбку малой — удивительно, что мне не захотелось сразу же прибить его за это — Тоторо почти семенящим шагом подбежал к спокойной на вид Харрис и с волнением поправил ворот пиджака. Да она вас всех на коротком поводке держит, как погляжу. Ну хороша, разве нет? — Что? Что-то выясни… — Сэм, — ещё раз повторила его имя, — только что из Гудзона вытащили тело. — Тоторо попытался открыть рот, который тут же заткнула вздёрнутая ладонь прокурора. — Молчи и слушай внимательно. Бери Эшли в руки и немедленно двигайтесь в Форт-Ли. Скоро там будет Рэйч и несколько человек из вашей команды. Я попросила отправить хотя бы десятку. Имя жертвы: Мария Ривьера — при ней будет визитка. Недоумки округа Нью-Джерси обязаны передать дело под наше крыло, ты понял меня? Это важно. — И, сглотнув, словно через ту же силу, с которой недавно улыбалась, она дополнила: — Пожалуйста. Мучаясь очевидными сомнениями, пушистый инспектор оглянулся на малую, которая, очертив, в свою очередь, меня скорым взглядом, схватила Тоторо под руку. — Мы всё сделаем, не переживай, Агата, — даже в этом положении, мелкая осталась собой и проказнически подмигнула, — положись на нас. Показалось или нет, но выглядело так, будто кивая, прокурор была готова вот-вот свалиться с ног. И как бы ни захотелось предостеречь от этого, рука не дрогнула. Сомневаюсь, что после за подобные проявления эмпатии наша Харрис погладила бы по голове. Вероятно, пушистик хотел добавить что-то ещё, чтобы не стоять молчаливым болванчиком, но, спасибо малой, её стараниями тут же был оттащен подальше. Прокурор Харрис пропустила эту деталь. Продолжила стоять посреди больничного коридора и сверлить глазами стену. Остался и я. — Ты ещё здесь? — уточнила спустя не меньше пяти минут молчания. — Здесь. Думал, что она уже забыла о моём существовании. Скажем так, не поразился бы этому. Как не удивился и тому, что Харрис тут же прикрыла на секунду глаза, а после устало приоткрыла их и, ни слова больше ни говоря, развернулась в сторону выхода. Ну нет, так не пойдёт, госпожа прокурор. — Далеко собралась? Она смещает взгляд вниз и равнодушно бросает: — Руку убери. — С иронией и вычурной вежливостью: — пожалуйста. Действительно. Когда только умудрился? Но пальцы, крепко сжимающие чужое запястье, и не подумали расслабиться. — Тебе не надоело? Если бы хоть кто-то сейчас поинтересовался, о чём именно спрашиваю, сам бы не нашёл что ответить. По какой-то придури нужен был этот вопрос. Не другой. Именно этот. — Надоело, — взгляд отводит и отвечает не мне. И вновь, пусть называет это легкомыслием, но сейчас, посреди этого протухшего больничным запахом места, на фоне всех этих разборок и прочих недомолвок, осталось лишь одно, что я вообще могу предложить: — Кофе не хочешь? Наконец поднимает глаза, когда-то искрившиеся ярким зелёным оттенком, а сейчас, словно притуплённые чужеродной призрачной пеленой. — Да, — мелко кивает несколько раз, — да, ещё как хочу. Выпила бы целый литр. Два дурака, нашедшие забаву в поверхностных диалогах в неуместное для этого время. — Если так поступишь, то отдых продолжится в одной из таких палат. — Нет, — качает головой, и линия губ слегка меняется, — не в одной из этих. Это детское отделение. Закономерно не удерживаюсь: — Тебе в самый раз. Получаю лёгкую, едва ощутимую оплеуху по лбу. — Справедливо. — Знаю, — а затем тянет меня к выходу, как будто не она недавно вопила, что не терпит хватаний за руки, — как и всё остальное. Странности и она — это буквально синоним. Но буду идиотом, если не спрошу: — Например? На выходе из мрачного, не смотря на количество ярко-горящих прямо в лица ламп помещения в горло и щёки ударяет подморозивший к вечеру сырой воздух. — Я куплю кофе, — прокурор Харрис почти заворожённо оглядела небольшое облако пара после произнесённой фразы, — в качестве благодарности за утро. Подняла повыше забинтованную руку, будто, в противовес собственным словам, не моими стараниями получила идеально качественную обработку пореза. — Променяла расследование на то, чтобы отблагодарить? Лестно, прокурор Харрис. Кретин. Идиот. Балбес. Что за «променяла ради меня?». Зашить бы рот толстой нитью. Сейчас прокурор справедливо обозлится и не будет ни кофе, ни благодарности. Давно ли мне хотелось придушить себя же своими руками? Но какой раз за общение с этой женщиной ошибся. Вырвавшийся намёк Харрис пропустила мимо ушей. Прошла чуть-чуть вперёд, пока остановился застегнуть куртку, и обернулась, спокойно ожидая, когда закончу разборки с молнией. — Знаю, это не надолго, — пространно бросила в пустоту, — и скоро мы вновь подерёмся перед присяжными, но… — Облизнула на лёгком морозе нижнюю губу. — Но сейчас… Сейчас мне так спокойнее. — Она тут же встрепенулась, будто замёрзший птенец, и громко кашлянула, отбрасывая с лица любые намёки на меланхолию. — Забей и забудь. Не… Ты знаешь, я привыкла нести ответственность за свои действия. Считай это расплатой. В темноте ли мне почудилось или она действительно решила забрать свои слова назад, но в повадках прокурора Харрис тут же проявилось прежнее напряжение. — О, не беспокойтесь об этом, госпожа прокурор, — всё ещё делаю вид, что молнию на куртке заело, отчего слова приходится почти выкрикивать из-за расстояния между нами, — если вам будет так угодно, могу выписать ходатайство на возмещение ущерба по всем правилам. Что думаете? Потрескивающий мороз, затягивающий вполне ощутимую пропасть в нашем общении, дрогнул, стоило плечам Харрис опуститься в облегчении. — Я подожду в авто, — махнула она рукой. — Что взять с идиота, не правда ли? Стоит ей отвернуться, как громко проехавшаяся по молнии деталь встаёт на положенное ей место, а я продолжаю безотрывно смотреть в спину удаляющейся девушки и подумываю о том, что скоро самому потребуется врачебная помощь, потому что в последнее время в обществе этой глупой нахалки слишком уж часто начинает подниматься давление и скакать синусовый ритм. И лучшим объяснением подобной реакции будет только стремительно набирающий обороты возраст. Надеюсь. Говоришь, ответственность, прокурор Харрис? Тогда не сочтёшь ли ты за труд взять на себя ответственность за то, что отняла у меня? Либо… Либо хотя бы верни его, дурная ты девчонка…