Люк уставился на стену своей камеры, на самом деле не видя её. Не то чтобы там было что увидеть. Вся эта секция тюремного блока была выкрашена в серый и чёрный цвета в резком, тускло-оранжевом освещении. Как ни странно, это место напомнило ему имперские камеры предварительного заключения.
Путы не сняли, когда его поместили в камеру. Стены были сделаны из особого металла, который был устойчив к световым мечам и Силе, но, по-видимому, этот конкретный заключенный требовал меры, которая не позволяла ему даже прикоснуться к Силе.
Слеза выкатилась из глаза Люка, оставляя за собой горячий, солёный след, когда она скатилась по его лицу. Он ненавидел торчать здесь, погружённый в свои мысли, обречённый погрязать в своих ошибках и страдать от преследований своих преступлений. Что ещё он мог здесь делать? Не было ничего, что могло бы отвлечь его, и Люк был уверен, что в тот момент, когда он попытается немного поспать, его будут преследовать кошмары. Просто лёжа здесь, на металлической плите, служившей раскладушкой, он рисковал заснуть.
В тысячный раз с тех пор, как его привели в камеру, Люк подсознательно потер толстые жгуты на запястье. Он хотел бы избавиться от них. Это могло бы немного смягчить ужасное дежавю, которое он испытывал, вспоминая руины и Имперские центры содержания под стражей.
Люк поёжился от холода, который не обязательно исходил из камеры, и встал. По крайней мере, быть отрезанным от Силы означало, что он не мог чувствовать это такое соблазнительное притяжение тёмной стороны, постоянно пытающейся призвать своего слугу обратно. Он ненавидел, как в самые случайные моменты тёмная сторона возвращалась по любой причине — будь то триггер или чувство, с которым он не мог справиться, потому что попал в привычку, от которой ему было трудно избавиться, — а затем накрывала его чувства, затягивая обратно в свои глубины против его воли. У него был один из таких моментов прошлой ночью, когда он пытался немного поспать. Если бы не Мара, которая выдернула его из этого состояния, кто знает, что случилось бы в результате?
Люк подошел к одной из стен, сложив руки, насколько мог, у стены, прежде чем наклонился вперед и прижался лбом к рукам, делая глубокие вдохи. До тех пор, пока он не думал о своем надвигающемся суде, он был в порядке. Потому что если бы он вспомнил о судебном процессе, он бы подумал о том, как он был обречен быть осуждённым и понести самое суровое наказание за свои чудовищные поступки, а затем он бы подумал о том, что это сделает с его семьей…
Прекрати, Люк, ты делаешь это снова, —яростно
подумал он. — Не
поступай так с собой. Для этого тебе нужно быть сильным. Скайуокер не позволит другим увидеть, когда он сломлен. Сосредоточься на чём-нибудь — на чём угодно, другом…
Плотно зажмурившись, Люк сосредоточился на своем дыхании, как он делал, когда медитировал.
Вдох… выдох… вдох… выдох… вдох… выдох…
Он задавался вопросом, как долго он уже находится в этой камере.
Вдох… выдох… вдох… выдох…
Как его отец справлялся со всем этим?
Вдох… выдох…
Когда Энакин Скайуокер вообще стал Гроссмейстером?
Вдох…
— Это не работает, — подумал Люк с разочарованным вздохом. Медитировать не было так сложно с тех пор, как… ну… с тех пор, как он впервые попробовал медитировать. Возможно, тот факт, что он не мог медитировать, чувствуя Силу, имел к этому какое-то отношение.
Дверь в его камеру скользнула в сторону, и Люк инстинктивно напрягся, воспоминания о том, как его вели по тёмным коридорам, промелькнули в его сознании. Он заставил себя постепенно расслабиться, оттолкнувшись от стены, чтобы обернуться и увидеть Асоку Тано, стоящую в дверном проеме с мрачным выражением лица.
Руки Люка безвольно упали, повиснув связанными перед ним, когда на его лице отразился шок.
— Асока, что ты здесь делаешь?
Асока не ответила. Вместо этого она повернулась к двум часовым, которые, очевидно, охраняли камеру Люка. Он даже не знал, что у его камеры была охрана. Она была полностью металлической, и не было возможности заглянуть в коридор или куда-либо ещё, если уж на то пошло.
И это, не считая того, что поверх устрашающе толстой металлической двери был также радиозащитный экран как снаружи, так и внутри двери камеры.
Глаза Асоки сузились, когда она посмотрела на стражей. Она выглядела как бывший падаван Энакина Скайуокера и коммандер Войн клонов, которым она была тогда.
— Почему на нем все еще наручники? Он в своей камере, не так ли? — резко спросила она.
Стражи обменялись взглядами.
— Ну…
Асока отмахнулась от грохочущего ответа.
— Неважно, я не хочу слышать оправданий. Я хочу, чтобы их сняли.
— Мы не можем позволить вам сделать это, — сказал один из стражей, в его голосе слышался намёк на угрозу.
Асока выпрямилась.
— Что ж, очень жаль. Если вам нужны «надлежащие полномочия», я могу прямо сейчас связаться с Гроссмейстером Скайуокером и спросить его. Я не думаю, что он будет рад узнать, что Люк всё это время был в наручниках, а не без них, как любой другой заключенный в этом блоке.
Люк знал, что если бы он мог видеть лица стражей, они были бы хмурыми.
— Прекрасно.
Люк слегка напрягся, когда пара приблизилась к нему, терпеливо ожидая, когда они отпустят его. Как только путы спали, Люк потер запястья и глубоко вздохнул, с облегчением закрыв глаза, когда Сила снова устремилась приветствовать его. Часовые чопорно вернулись на свои посты за дверью, и Асока выгнула дугой татуировку там, где у человека были бы брови.
— Я бы хотела побыть с ним наедине, — многозначительно сказала она.
— Не пытайся ничего предпринять, Тано, — предупредил один из стражей, и Асока слегка ощетинилась. Однако дверь — и лучевые щиты — скользнули на место, оставив двух джедаев заниматься своими личными делами.
Какими бы они ни были.
— Ты так и не ответилп на мой вопрос, — тихо заметил Люк. — Почему ты здесь?
— Меня послал твой отец, — сказала она ему, пересекая комнату и направляясь к плите, которая служила ему кроватью. — Скайгай хочет, чтобы я была твоим представителем в этом деле, поскольку он не может сделать это сам.
Люк покачал головой, отводя глаза в сторону.
— В этом нет смысла. Я виновен в том, в чем они меня обвинили, больше, чем все даже осознают. Я осужден, и никто ничего не может с этим поделать.
— Твой отец знал, что ты так скажешь, Скайгай-младший. Вот почему я здесь. Чтобы вразумить тебя и выяснить, как мы можем смягчить обвинения против тебя. Я была на твоем месте так или иначе, поэтому он решил, что я лучший человек, который может тебе помочь, — легко сказала она. Она похлопала по месту рядом с собой на плите. — А теперь иди сюда и присаживайся. Я уверена, нам есть что обсудить.
Неохотно Люк опустился на плиту рядом с ней, делая всё возможное, чтобы скрыть тот факт, что его запястья покраснели и слегка порезались от тугих пут, которые удерживали его… как бы долго это ни было. Люк переплёл пальцы, уронив руки на колени. Он не произнес ни слова, крайне неохотно затрагивая эту тему.
К счастью, Асока поняла это и решила заговорить первой.
— Итак, в чем тебя обвиняют?
Люк проглотил комок в горле, закрыв глаза, чтобы сделать глубокий вдох, прежде чем заговорить.
— Массовое убийство, государственная измена, воровство, заговор, пытки, похищение людей, поджог, шантаж и сексуальное насилие, — тихо пробормотал он.
— И ты признаешься во всех из них? — скептически спросила она.
— Да, но… — Люк повернул голову, чтобы посмотреть Асоке в глаза, чтобы она могла увидеть честность в его следующих словах. — Единственное, в чём я не признаюсь, это в сексуальном насилии. Я бы никогда… никогда не поступил так с женщиной, даже если я не обязательно в здравом уме. Никогда, Асока, я клянусь!
— Я верю тебе, Люк, не волнуйся, — успокаивающе сказала Асока, кладя руку ему на колено. — Я изучу это подробнее, чтобы мы могли решить, как снять с твоего имени это обвинение. Это всё? — спросила Асока. От Люка не ускользнул тот факт, что в её голосе прозвучал намек на надежду, что он не виновен по крайней мере ещё по одному обвинению. Он так не хотел разочаровывать её.
— Да… это всё, — пробормотал Люк, опуская взгляд обратно на руку, сложенную у него на коленях.
Асока вздохнула.
— Тогда ладно… Итак, твой отец предложил, чтобы мы основали твоё дело на твоих обстоятельствах и сосредоточились на том факте, что в то время ты был двумя разными людьми, но сейчас ты один и тот же, — сказала она, выуживая из своего пояса два голодиска. Люк нахмурился.
— Что это? — спросил он, кивая на диски в ее руке. Асока слегка поморщилась.
— Тебе это может не понравиться, но это видеозапись, которую Энакин забрал с Коррибана и которую R2 нашёл с подробным описанием твоего пребывания там, и, э-э, голодиск, на котором была видеозапись твоего заключения на Биссе… — мягко объяснила она. Люк поморщился, и она сочувственно кивнула. — Как бы тяжело ни было увидеть их снова, на этих дисках есть материал, который мог бы помочь делу, особенно когда тебя укусил Хссисс. Кроме того, твоя мать говорит, что у нас есть свидетель, который хочет дать показания в твою пользу.
Люк нахмурился ещё сильнее.
— Что ты имеешь в виду под свидетелем?
Асока улыбнулась.
— Я оставлю это при себе, как козырь для завершения моего набора идиотов. И твой отец тоже э-э… он выслеживает кого-то ещё, кто мог бы сказать что-то в твою пользу по тем убийствам, которые привели к тебе.
Ощущение было такое, словно Асока ударила его в живот, дыхание на мгновение прервалось, когда он внезапно вспомнил то, что подсознательно держал на задворках своего сознания.
Он послал убийцу за своей сестрой.
Он послал Бобу Фетта за своей сестрой.
Его собственная сестра!
— Люк, ты в порядке? — спросила Асока. Её голос звучал так, словно доносился из глубины длинного темного туннеля, и Люк покачал головой.
— Нет, нет, ничего. Я просто… кое-что вспомнил, — сказал он шёпотом. Асока открыла рот, чтобы спросить, но Люк покачал головой более решительно. — Не спрашивай, пожалуйста.
Услышав его напряжённый тон, Асока решила оставить все как есть и кивнула.
— Хорошо… Я хочу посмотреть, сможет ли Энакин свидетельствовать о том, что произошло на Биссе, может быть, даже Гален и Лея. Чем больше людей будут свидетелями, тем лучше.
— Асока… — тихо сказал Люк.
— Да, Люк? — спросила она выжидающе.
Люк колебался, но сумел найти в себе силы заговорить.
— Какой бы приговор мне ни вынесли… Я приму это без жалоб. Если я и буду жаловатся… то это будет потому, что я чувствую, что меня недостаточно наказали за мои преступления…
Асока положила руку на плечо Люка, сочувственно глядя на него.
— Люк, я знаю, что ты совершил несколько ужасных поступков, но ты должен знать, что тебя окружают люди, которые любят тебя, несмотря на всё это, и они хотят, чтобы ты вернулся домой в безопасности с ними.
Люк покачал головой.
— Я никогда не смог бы жить, если бы не получил наказание, которое, как я чувствую, воздаст должное всем тем, кому я причинил зло.
Асока вздохнула, опускаясь перед ним на колени.
— Люк, я ещё не видела эти голодиски, но я говорила с Энакином, и я знаю, что ты прошёл через многое в тех руинах. Я думаю, пытки, которым ты подвергся в руинах, и даже, в конечном счёте, смерть, которую ты перенёс от рук Сидиуса, должны считаться достаточным наказанием. В каком-то смысле ты уже искупил вину своей кровью и жизнью, — твердо сказала она.
Люк вздохнул.
— Это… это не то же самое. Меня держали в плену, и это не имело никакого отношения к наказанию за мои поступки.
— Ну, я думаю, что ты прошёл достаточно, как и все остальные, кто знает об этом.
Люк избегал её взгляда.
— Я по-прежнему признаю себя виновным во всем, кроме сексуального насилия. Я даже не знаю, откуда взялось это…
Асока печально посмотрела на него.
— Я знаю, и я уважаю это. Мы собираемся подчеркнуть твоб ситуацию и другие детали, которые способствовали всему этому. В некотором смысле, ты стал рабом Сидиуса и был вынужден исполнять его волю, особенно поначалу.
Люк покачал головой.
— Он никогда… никогда не говорил мне, как это сделать. Он превратил меня в… в того монстра, которым я стал, а затем выпустил меня на волю по Галактике с единственной целью посеять хаос, в основном среди джедаев, но также среди правительственных чиновников, которых презирал Сидиус, и всех невинных, которые случайно попадались мне на пути…
Асока некоторое время молчала. Наконец, она задала вопрос, которого Люк боялся.
— Скольких ты убил?
Люк опустил голову от крайнего стыда, его горло сжалось, а глаза наполнились слезами. Из его горла вырвался сдавленный звук, но Асока терпеливо ждала. Что-то подсказывало ему, что она не уйдет, пока он не даст ей ответа. Он изо всех сил пытался узнать реальное количество, заставляя себя не думать об их лицах и криках. Он сильно побледнел, когда подумал о некоторых из своих гораздо лучше скрытых и более чудовищных преступлений, которые даже он забыл.
— Сейчас… — он замолчал, прикусив губу, размышляя, всё больше и больше погружаясь в печаль, чем больше становилось число в его голове. Как это вообще возможно? Неужели он действительно был таким кровожадным?
К сожалению, его сердце и разум признавали это.
Люк закрыл лицо руками, защищаясь от ужаса, который должна была почувствовать Асока от того, что он должен был сказать.
— Более ста… двухсот… возможно, трех… Я не знаю, я… я не могу вспомнить их все. Их слишком много… — признался он срывающимся голосом.
— Как это вообще возможно? — Асока не смогла удержаться, чтобы не спросить глухим голосом. — Ты всего лишь…
— Гражданские лица, свидетели, охранники, джедаи, убийства, которые я назвал. Я много где был и иногда… Мне было скучно и… и теперь… по всей галактике есть несколько деревень, которых… больше не существует… — признался Люк, его плечи сильно дрожали, когда он говорил и боролся со слезами, которые хотели прорваться наружу. Однако он вёл проигранную битву, и слёзы потекли из его глаз и потекли по рукам.
Асока нерешительно обняла его, пытаясь утешить.
— Только представь, через что прошёл твой отец… — предложила она, пытаясь подбодрить его.
Сквозь слёзы пробился сдавленный смех, но он был коротким. Он был рад, что она пыталась подбодрить его, но это было отчасти невозможно с его нынешним затруднительным положением и осознанием.
Через несколько минут Люк, наконец, снова успокоился. Он не мог смотреть Асоке в глаза, но его слезам удалось на мгновение высохнуть. Как только она была уверена, что он не сломается снова, Асока встала.
— Мне нужно идти сейчас. Я посмотрю, что я могу сделать.
Есть ли что-нибудь, что ты хочешь, чтобы я сказала твоей семье? — спросила она, подчеркивая свой последний вопрос.
— Скажи им, что я люблю их, — дрожащим голосом сказал Люк. — И что я так сожалею обо всём этом…
Асока слегка улыбнулась.
— Ты знаешь, что они скажут по этому поводу.
— Да, но… Мне нужно извиниться за всё, через что я заставил их пройти… и я ещё заставляю их проходить.
Асока протянула руку и схватила его за плечо.
— Мы собираемся сделать всё, что в наших силах. Ты справишься с этим, Люк, я обещаю.
Не давай обещания, которые не сможешь сдержать… Поверь мне, это не то, что ты должна сделать, — подумал Люк. Хотя он не осмелился сказать это вслух. Вместо этого он промолчал и кивнул, наблюдая, как Асока отвернулась и вышла из его камеры.
Когда она ушла, он снова уронил голову на руки и позволил стыду и боли овладеть им.
***
— Энакин!
Энакин обернулся на знакомый голос, удивленный, увидев Асоку здесь.
— Асока, что ты здесь делаешь?
— Ты сказал мне найти тебя после разговора с Люком, — сказала она, останавливаясь примерно в метре от него. Они стояли в тесном переулке между двумя давно заброшенными фабриками. Не совсем идеальное место для работы, особенно учитывая, что ночь становилась все ближе. Уже клонился к закату.
Это привлекло внимание Энакина. Он полностью повернулся к ней лицом, выражение его лица было полно отеческой заботы.
— Как он?
Асока поморщилась.
— Энакин… Хотела бы я сказать, что с ним всё в порядке, но это не так.
Энакин отвернулся, его челюсть сжалась.
— Тогда отвлеки меня. Что ты нашла? Как ты думаешь, у него может быть шанс?
Асока вздохнула.
— Он не слишком оптимистичен в отношении этого дела, и я сама не уверена, как оно будет развиваться. У нас действительно есть несколько веских косвенных улик, которые, возможно, могли бы смягчить приговор, но…
Энакин приподнял бровь.
— Но что?
Асока избегала его взгляда. Она не хотела видеть его реакцию, когда она рассказала ему то, что сказал ей Люк.
— Он сказал мне, скольких людей, по его мнению, он убил и… это не очень приятное число. И он даже не уверен в этом.
— По крайней мере, скажи мне, что число ниже сотни, — попросил Энакин напряжённым голосом. Асока поморщилась.
— Он думает, что пара сотен, — тихо сказала она.
— Как… — Энакин остановил себя на этом. — Неважно… я… я был в его шкуре… как бы это ни было невозможно на первый взгляд… Это вполне возможно.
— Эта цифра определённо повредит его делу, — пробормотала она. — Но шанс всё ещё есть! Ты связался с тем охотником за головами?
Энакин стал немного хитрым.
— Да, у меня есть его свидетельство на голодиске прямо здесь, — сказал Энакин, вытаскивая диск. — Его пришлось немного… убедить… но даже несмотря на то, что он не появится лично, он был готов отдать мне это.
Асока скептически посмотрела на него.
— У меня такое чувство, что эта информация была собрана не так невинно, как ты утверждаешь.
— Как и информация, которую я получил от Вентресс. Я обнаружил, что иногда мне нужно придерживаться правил, чтобы получить нужные мне результаты, — беззаботно сказал Энакин. — Вот, просто… возьми диск и добавь его в свою коллекцию. Не забудь создать резервную копию всей информации. Ты… ты уже посмотрела?
Асока покачала головой.
— Нет, пока нет. Я собираюсь сделать это сегодня вечером и скопировать все части, которые будут полезны для его защиты, и поместить это на отдельный диск.
— Возможно, ты захочешь немного подождать с отдельным диском? — Нерешительно сказал Энакин.
Асока нахмурилась.
— Почему это?
— Суд над Люком состоится только через несколько дней, и Оби-Ван вернулся на Бисс, чтобы посмотреть, сможет ли он найти там что-нибудь, что пережило крушение и может быть нам полезно. На обратном пути он собирается ещё раз взглянуть на некоторые места преступлений, чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь, — объяснил он. Асока раздраженно фыркнула.
— Ты мог бы сказать мне об этом до того, как я поговорила с Люком. Люк, возможно, смог бы дать нам несколько мест, которые могли бы быть полезны, — отметила она. Энакин одарил её слабой, застенчивой улыбкой.
— Он сказал мне после того, как ты ушла. Но это не имеет значения. Пока мы получаем достаточно, чтобы избежать смертного приговора, я буду жить, — сказал Энакин.
У Асоки было ощущение, что последняя часть была более буквальной, чем Энакин был готов признать. Это напомнило ей.
— О, Энакин, ты думаешь, Совет примет твой рассказ о том, что произошло на Биссе, как свидетельство на суде над Люком, если ты сосредоточишься на том, что произошло с ним?
Энакин на мгновение задумался.
— Они бы услышали это в любом случае на инструктаже… Я должен скоро провести его с Галеном и Леей. Никто из нас этого не ждет с нетерпением этого…
Это будет, мягко говоря, очень напряженно. Да, я думаю, они позволили бы это. Мне придется спросить, чтобы быть уверенным, но я верю в это. У меня действительно есть твёрдое мнение, которым я могу поделиться с Советом по поводу всего этого.
Асока притворилась, что не слышала последней части.
— Я также хочу использовать Галена и Лею, если смогу. Возможно, им есть чем поделиться.
— Я уверен, что они будут полностью готовы оказать свою поддержку, — сказал Энакин, кивнув.
Асока оглядела их. Ей действительно не нравилось находиться здесь, внизу.
— Один вопрос. Твой
информатор всё ещё жив, верно?
Энакин нахмурился.
— Да…
— Ранен? — с надеждой спросила Асока. Она была бы крайне шокирована, если бы он сказал «нет»…
Энакина внезапно очень заинтересовало таинственное пятно на полу в переулке.
— Да… хотя ничего серьезного.
Асока закатила глаза.
— Лучше бы с ним всё было прилично. Я знаю, у тебя есть масса причин ненавидеть этого парня. Точно так же, как ты должен уважать его, но всё же ему лучше остаться в живых.
— На данный момент, — сказал Энакин, махнув рукой. — Хотя, если он еще раз приблизится к моей семье, как на Кристофсисе…
Ей не понравилось, как легкомысленно он это сказал. Тогрута со вздохом покачала головой.
— Ну, мне нужно провести множество исследований… Увидимся утром, Энакин, — она повернулась, чтобы уйти, но остановила себя. — О, и Люк хотел, чтобы я сказала тебе — и остальным членам семьи, — что он любит вас всех и сожалеет обо всём.
Энакин выглядел обиженным.
— Ему не нужно ни за что извиняться.
Асока вздохнула.
— Возможно, ты уже простил его, но я думаю, что Люк всё ещё пытается принести свои извинения и выплеснуть всё из своей груди. Он не сможет полностью исцелиться, если никогда не извинится за то, что сделал.
Энакин отвел взгляд, уставившись на грязную землю.
— Я знаю…
Асока легонько похлопала его по спине.
— Выспись сегодня ночью, Энакин. И постарайся не загнать себя под землю.
— Ничего не обещаю, — пробормотал Энакин со вздохом.
***
(Позже той ночью…)
Он был в стеклянной коробке.
Над стеклянной коробкой горел свет.
Повсюду вокруг была сплошная тьма.
Коробка была небольшой по ширине, но на добрый фут выше его головы она была такой высокой. Он нерешительно прижал руку к стеклу, ища трещину или какой-нибудь выход из тесного пространства. Она была полностью запечатана, за исключением нескольких трубок, которые были подсоединены ко дну коробки и уходили в темноту вне поля зрения. Тишина была оглушительной, когда он поднял глаза. Может быть, у коробки была крышка…
Верхняя часть, как он мог видеть, была приварена. Он был заперт в этой коробке без выхода.
Внезапно вокруг него раздалось странное гудение, за которым последовал звук того, что он принял за журчание воды. Мгновенно его охватил ужас. Неужели эта коробка во-вот наполнится водой? Неужели он утонет?
Журчащий звук наконец достигнул коробки, и он посмотрел вниз, ожидая увидеть воду, льющуюся в коробку. Вместо этого в коробку начала литься какая-то тёмно-красная жидкость, мгновенно приведя его в замешательство. Он наклонился и погрузил пальцы в жидкость, которая быстро заполняла дно коробки, быстро отдернув их, когда обнаружил, что вещество было тёплым… и чем-то, с чем он был слишком хорошо знаком.
— Ну, это придает новое значение фразе "оплачено кровью".
Он был так потрясён, услышав голос, что наткнулся спиной на стеклянную стенку коробки позади себя, сползая вниз, насколько позволяла коробка, и случайно обмакиваясь в кровь, заполнявшую коробку, в которую он был заключен. Он вскочил на ноги, отодвигаясь как можно дальше назад.
Перед ним стоял Император, ухмыляясь, как садистский Лорд Ситхов, которым он и был.
Сидиус указал на кровь, которая теперь доходила ему до колен.
— Как уместно, что ты утонул в крови тех, кого ты убил. Даже поэтично, если я могу так выразиться.
Ошеломляющий ужас и отвращение не могли даже начать объяснять, что он почувствовал, услышав эти слова. Как ни странно, после этого Сидиус попятился и исчез в темноте, оставив его одного в коробке, которая быстро наполнялась, уже по пояс. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет, и ужас приковал его к месту на несколько мгновений, от которых замирало сердце. Наконец, его разум вернулся к действию, и он начал колотить по стеклу в попытке вырваться из этого нового ада, в котором он оказался.
Его собственная кровь застыла, когда он увидел, что даже не поцарапал стекло. Он в панике вглядывался в темноту в поисках любого признака того, что кто-то был там, молясь, чтобы кто-нибудь помог ему. Он чувствовал, что кто-то там. Они наблюдали за ним, неподвижные, как смерть, безмолвные, как могила. Почему никто ничего не сделал? Почему никто не помог ему?
Кровь прилила к его груди, и он начал слышать шепот вокруг себя…
Убийца, душегуб, мясник, монстр, чудовище…
Его горло сжалось от слов, которые эхом отдавались вокруг него в ушах, и он снова ударился о стену, снова в панике.
— Кто-нибудь, помогите мне! — закричал он, отчаянно вглядываясь в темноту в надежде увидеть кого-нибудь, кто мог бы ему помочь, кого-то, кто мог бы спасти его.
Палач, истребитель, кровожадный, мерзкий, бездушный…
Кровь теперь доходила ему до шеи, и он обнаружил, что тщетно брыкается, взлетая на самый верх коробки в попытке удержать воздух.
— Пожалуйста, кто-нибудь, кто-нибудь, помогите мне, пожалуйста! — кричал он.
Слова продолжали крутиться вокруг него.
Палач, слуга зла, проклятый, злорадный, злой…
Коробка была почти полна.
— Нет, пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне! Помогите мне, пожалуйста! Нет! — Люк закричал, прерываясь, когда коробка наконец наполнилась и у него больше не осталось воздуха. Тщетно, Люк в замедленном темпе ударил ладонями по стеклу, отчаянно пытаясь освободиться. Его легкие горели, и он яростно бился в панике. Когда его легкие больше не смогли выдержать, он не смог побороть инстинкт, ему пришлось кричать изо всех сил, что у него оставались, ещё раз ударив кулаками по стеклу.
Его зрение потемнело, ладонь скользнула по стеклу, когда силы покинули его. Прежде чем он смог сдаться пустоте, которая разверзлась, чтобы поглотить его целиком, вся коробка внезапно разлетелась вдребезги, и кровь хлынула во все стороны, выплескивая Люка на пол в тёмную, холодную комнату вокруг него. Он закашлялся, его легкие прочистились сами собой и жадно втянули воздух, прежде чем он перевернулся и быстро опорожнил содержимое своего желудка.
Голоса вернулись.
Пусть он сгорит, убейте его, нет прощения таким существам, как он, заставьте его страдать…
Люк слабо приподнялся на четвереньки, оглядываясь вокруг в темноте. Он не мог видеть лица, но мог различить силуэты существ, которые окружали его. Он не видел выхода, не мог спастись. Одна из фигур потянулась к нему, их бледная рука с длинными пальцами угрожала злобе, не знающей прощения. Люк инстинктивно отступил, но порезал руки об осколки стекла, которые теперь усеивали землю вокруг того места, где раньше стояла коробка. Он вскрикнул и упал спиной на стекло, издав сдавленный крик боли, когда стекло вонзилось ему в спину, конечности и даже несколько осколков в шею, а некоторые порезали ему голову. Ошеломленный, Люк лежал так несколько мгновений, пока голоса продолжались.
Умри, страдай, заставьте его познать истинную агонию, заберите у него всё, превратите его в ничто…
— Пожалуйста… нет, — простонал он, снова перекатываясь на четвереньки и тщетно уползая так далеко, как только могло тащить его слабое тело. Слёзы текли по его лицу, когда он обнаружил, что приближается к зеркалу. Толпа продолжала окружать его, двигаясь вместе с ним, продолжая своё безжалостное нападение.
Убийца невинных, раб зла, дьявол, демон…
Всё вокруг него было красным, когда он поднял руку к зеркалу перед собой, низко склонив голову, тяжело дыша. Ему показалось странным, что он почувствовал не прохладную поверхность зеркала, а скорее кожу перчатки, появившейся на его ладони. Сбитый с толку, он поднял глаза, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале…
… и тут же закричал в полнейшем ужасе.
Ситх, точно такой же, как его отец.
Точно такой же, как Вейдер…
Пальцы Люка вцепились в панель жизнеобеспечения на его груди, но он не мог оторвать её. Маска и шлем на его голове были сделаны так же, как у Вейдера, так что Люк сразу заметил сходство в тот момент, когда посмотрел на своё отражение. Повсюду вокруг него было знаковое дыхание, которое преследовало в ночных кошмарах даже самых храбрых мужчин.
Руки фигур, сомкнувшихся вокруг него, потянулись, каждая из них схватила его на какой-то дюйм и грубо дёрнула к себе. Некоторые из них наносили удары, повторяя свои песнопения, и после сильного удара в лицо Люк почувствовал вкус крови.
Кровожадная мерзость, убийца, зверь, зло…
***
— Нет!
Люк слетел со своей койки с паническим криком, глаза его были дикими, дыхание тяжнелым и затрудненным, он был покрыт холодным потом. Люк лихорадочно осмотрел себя в поисках стекла и пятен крови, любых свидетельств того, через что он только что прошёл. Он ничего не нашёл, но повреждения остались. Сильно дрожа, Люк сполз по стене своей камеры и зарыдал, свободный от любопытных глаз Галактики в этой камере, но прикованный своими преступлениями.
Слёзы полились горячими и быстрыми потоками, и Люк уткнулся лицом в руки, подтягивая колени ближе к себе. Люк захлебывался слезами, задыхаясь, когда пытался забыть этот недавний кошмар. Его ногти впились в руки, и он не удивился бы, если бы дальнейший осмотр показал, что он порвал кожу и потекла кровь.
Люк прислонил голову к стене, его тело сотрясали рыдания, он прерывисто дышал, пытаясь снова обрести спокойствие.
Он мог это сделать… он мог…
Люк закрыл глаза, цепляясь за луч света и невинности, которые оставались внутри него, какими бы маленькими они ему ни казались. В гулкой, холодной пустоте, которой была его камера, Люк прошептал одну фразу утешения, которую он произносил однажды раньше, чтобы рассеять какофонию обвинений и оскверняющих оскорблений из его сна.
— Я джедай, как и мой отец до меня.
