Убийца жизни или неуловимая мисс

Ночь заволокла небо и пустила жадные щупальца тьмы по городу. Мирный дрем города гулял по улочкам и заворачивал в самые потаенные переулки, нагоняя на неспящих сон. Тусклый свет фонаря изредка мигал из-за сбоев проводки. Молчаливый взгляд толстого крепкого дерева, рост которого доходил до седьмого этажа дома Амины, пробивал на тоскливую слезу. Листья этого дерева, вероятно дуба, — а листья дуба, как нам известно, очень большие и жесткие, грубые на ощупь, — елозили по окну и неприятно скрежетали, прерывая тихий сон квартиры Амины. Услышав шуршание в постели и скрежет за окном, Амина разомкнула глаза. В руке она мяла мягкую шерстку Мисси, а вторую руку подложила под щеку. Спать было неудобно. Что-то твердое под грудью мешало заснуть снова. Слегка приподнявшись, Амина сосредоточила свой взгляд на предмете под нею и с ужасом заметила Хисоку и незнакомого черноволосого парня рядом с ним. Оказалось, спать было не удобно, потому что Амина лежала прямо на Хисоке. Испугавшись не на шутку, девушка подорвалась и подпрыгнула в кровати, утыкаясь в угол между спинкой кровати и стеной, которые безжалостно замуровали ее здесь. Это копошение пробудило сразу двоих, хотя, следует заметить, оба проснулись прежде, чем Амина успела разлепить глаза, ибо обладали невероятным чутьем, точно у хищников. Неизвестный парень поднялся первым и схватил Амину за горло, сжал его так, что дыхание ее прервалось, и потянул ту на себя. — Спокойно спать не можешь? — Амина, словно в последний раз, посмотрела на парня залившимися кровью глазами от нехватки воздуха; слюна стекала по подбородку, брови были нахмурены. — Какая же ты жалкая и мерзкая. Хисока, убери это отребье отсюда. — М? — довольно потянувшись, промурлыкал Хисока. — Разве Аминочка тебе чем то мешает, а, Иллуми, сладенький? Иди ко мне сюда, лапушка. Тянущиеся когти Хисоки отрезвили Амину и заставили ее спрыгнуть с кровати. Амина инстинктивно схватила какую-то вещицу, вид которой не могла определить в темноте, и бросила в сторону кровати, а следом и вторую, третью, четвертую. Вот уже седьмая вещь пролетела мимо лица Хисоки, ласковый вид которого пугал и раззадоривал Амину еще больше. Спросонок Амина нечетко мыслила, горло нещадно саднило и не давало произнести ни слова больше, только обычные «а» или «о». Так она и кидалась: каждый раз замахиваясь, из ее рта вылетал сдавленный и усталый стон вроде того, который получается у старых бабушек и дедушек, которые наклоняются за упавшей безделушкой и измучено встают обратно, тяжело выдыхая через полусомкнутые губы. — Вы ненормальные? Уходите отсюда и оставьте меня в покое, — наконец дрожаще вымолвила Амина, придя в ясные чувства. — Так мы уйдем, дорогая моя, но тебе придется пойти с нами. Куда же ты без своего друга? — протянул Хисока прищурив глаза. — Да хоть на край света. Куда-куда? Куда угодно, лишь бы без тебя! — Ну-у-у, так не пойдет. Ты ведь зачахнешь без меня, лапуля, а я не могу себе позволить дать такой прелестной девчушке умереть со скуки. Со мной ведь весело! — улыбнулся тот и открыл руки в объятиях. — Да обосраться, какой веселый. Такой смешной, что у меня аж глаз дергается. Лучше я умру, чем позволю тебе еще раз оказаться рядом со мной! — крикнула Амина и швырнула какую-то деревянную игрушку в лицо Хисоки, которую он умело поймал прямо перед носом. — Черт, почти попала. — Ни разу, — подал голос Иллуми и поднялся с кровати, а за ним свесил ноги и Хисока, все еще держа в руках игрушку. — На самом деле тебе очень повезло, лапуля! — Ага, то то я сама себе завидую. Иллуми медленным, коварным шагом двинулся к Амине с протянутой рукой, норовясь схватить ее за шею снова и сжать: ему доставляло неисчислимое удовольствие приносить боль, видеть страдания и мучения, пытать и давить на человека, недостойного его самого — в этом было его главное сходство с Хисокой. Комнатка не была большой, но, если идти маленькими шажочками, то она казалась огромной, поэтому Амина короткими переступами крутилась по комнате, прячась от Иллуми и его руки. В потемках, не заметив разбросанные ботинки парней, Амина запнулась об один и полетела головой прямо об угол кресла. Если бы не Хисока, подоспевший вовремя и поймавший в который раз на руки девушку, Амина рассекла бы голову и, наверное, умерла бы, что было бы лучшей благостыней в ее жизни, но судьба была такой вредной, как, впрочем, и ее хозяйка, что наотрез отказывалась давать послабления Амине и желала мучить ее до конца, пока та с треском не поломается. Краткая мысль о том, что ее судьба находилась в сговоре с Хисокой, мигом улетучилась и оставила черноволосую с двумя мужчинами одну. Хисока поправил Амину у себя на руках и положил ее на кровать с желанием пристроиться рядом. — Иллуми-кунчик, который час? Парень достал телефон из внутреннего кармана своей смешной? жилетки зеленого цвета и заявил: «Без пяти шесть». — Оу, так на пора. Собирайся, Аминочка, мы идем в далекий путь. Бери только самое необходимое, — Хисока щелкнул ее по носу и встал. — Мы будем ждать тебя на улице, и учти, от нас не сбежать. Оставив Амину в комнате, Иллуми и Хисока закрыли входную дверь и нарочито громко спустились по лестнице. Все еще сидя в недоумении, Амина нервно перебирала края одеяла и смотрела в окно, удивлявшее ее своим видом. «Не помню, — думала она, — когда в последний раз окно было не зашторенным». Поскольку выбора Амина не имела, потому как знала, что ее добровольно никто не отпустит и не оставит, она достала рюкзак, испытанный временем и множеством подобных путешествий, и начала складывать в него одежду, какие-то принадлежности и вещи кошки. Ей даже в голову не пришло, что под словом «необходимое» Хисока подразумевал одежду и деньги, но никак не серый комок шерсти; котов он, кстати, терпеть не мог и ненавидел всеми фибрами души, считая их гадкими и лживыми; говорят, что если вас раздражает другой человек без особой на то причины, то вам стоит задуматься, потому что обычно раздражает нас, людей, наша схожесть с чем-либо. Мисси как будто предчувствовала неладное и крутилась вокруг рук Амины, смотрела той прямо в глаза, надеясь отговорить ее от еще несовершенной глупости. — Брать это или не брать: вот в чем вопрос… Мисси, ну не путайся под ногами, я не оставлю тебя здесь, не переживай. Ладно, не брать. Зачем оно мне там? А где это «там»? Куда я вообще собираюсь идти с этими чокнутыми? Это надо будет обдумать, но потом, когда я уже пойду с ними туда, не знаю куда. Бережно складывая футболки, кофты, толстовки, штаны, носки и нижнее белье, Амина чуть не забыла о книгах, которые были ей дороже всего на свете. Утрамбовав всю одежду вниз вместительного рюкзака, Амина подошла к излюбленной книжной полке, на которой стояли только избранные ею произведения, и поочередно достала каждую из них. Красная книжка с золотым узором и живописной картинкой на обложке была самой ценной в коллекции девушки: «Почему?» В. Ланс, — так она называлась и имела такого автора. В ней автор подводит читателя к главному вопросу: для чего вообще существует человек. По мнению Ланса, человек просто обязан прожить эту жизнь так, как ему хочется, не забыв при этом обзавестись потомством, посадить дерево, построить дом и жениться, и именно в таком порядке. Он считает, что жизнь человека без всего выше перечисленного является бессмысленной и пустой, и сколько бы человек не работал на самого себя, в этом не будет выгоды, а все превратиться в суетность и неподнимаемую бренность бытия — все это он желает подтвердить вырванными строчками из 4 главы Экклезиаста, в которых гласит следующее: «7 И обратился я и увидел еще суету под солнцем; 8 человек одинокий, и другого нет; ни сына, ни брата нет у него; а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством. «Для кого же я тружусь и лишаю душу мою блага?» И это — суета и недоброе дело! 9 Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: 10 ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. 11 Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться? 12 И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется». Во многом Амина была согласна с Лансом, но быть согласным не значит делать, а, как нам всем известно, чтобы что-то изменить, нужно делать, и даже ждать — это тоже дело. И того, в рюкзаке оказались одежда, стопка из пяти внушительных размеров книг, ванные принадлежности, пачка денег, оставленных Лукой в прошлые разы, кошачий корм и прочее. Удобство в отсутствии сотового телефона состоит в том, что человек может не волноваться, забыл он его или нет. Взяв Мисси на руки, Амина в последний раз оглядела свою комнату, прошлась взглядом по креслу и остановилась. — Надо полить цветы, — сказала она и принесла полный воды кувшин. Обильно полив фиалку, орхидею и кактус, Амина на прощание бросила им только одну фразу: «Дождитесь меня». Щелчок замочной скважины, и дверь закрылась. Полный вещей рюкзак тянул плечи Амины, которая упрямо переступала аж через три ступени вперед, чтобы сократить расстояние для страданий. Вытолкнув подъездную дверь ногой, девушка вышла на крыльцо. На дороге у противоположного дома стояла машина, и когда Веллингтон спустилась на тротуар, фары машины замигали, как бы указывая девушке, куда ей идти. Недоверчиво ступая, Амина подошла к машине. Задняя дверь открылась, а из нее вылез Хисока, учтиво предложивший снять сероглазой рюкзак и убрать его в багажник. Амина залезла на заднее сидение сзади водителя, пристегнулась и съежилась в ожидании очередной подставы от Хисоки. За рулем сидел Иллуми и косо поглядывал на девушку через зеркало заднего видения. Хисока сел обратно в машину, как только уложил вещи Амины в багажник, и придвинулся к ней. Заметив Мисси, его лицо перекосило раздражением. — Аминочка, зачем ты взяла эту крысу? Выкинь ее немедленно, — проговорил он на ухо девушке, стараясь сделать тон голоса чуть более ласковым. — Ты сказал брать все необходимое, вот я и взяла. Мисси поедет со мной, и точка. — Тогда я сам от нее избавлюсь, — Хисока потянулся схватить Мисси за шкирку. — Не трогай мою кошку! Она не помешает вам, и мне с ней будет куда лучше, нежели с вами, ебнутыми. Прекрати мною командовать и решать, как мне лучше и что мне лучше делать. Прекрати лезть в мою жизнь и менять в ней мои установки. Ты и так залез в мою жизнь больше положенного, чего я не позволяла даже Луке, так ты еще продолжаешь настойчиво пробираться дальше, уже задействуя жизни других, причастных к моей жизни. Скажи, тебе заняться нечем? — Амина изогнула брови в издевательском удивлении и прижала Мисси поближе к сердцу. — Тот факт, что я села к вам в машину и еду в неизвестном направлении, не говорит о том, что я беспрекословно буду тебя слушаться. Мне просто все равно, куда ехать и где жить, тем более я в любой момент могу вернуться обратно, не взирая на твои приказы. Мисси поедет со мной, потому что мы нуждаемся друг в друге, и ты с этим ничего не сделаешь. Уж прости, но ее я люблю больше, чем тем тебя, хотя правильнее будет сказать, что ее я люблю, а тебя ненавижу, и на это есть множество обоснованных причин, которые я готова тебе перечислить прямо сейчас. Ты хочешь, чтобы я тебе все высказала, или тебе и этого достаточно? Ругань и возмущение пролетали мимо ушей Хисоки, — довольно удобное умение: не слушать и не вслушиваться в то, чего не желаешь слышать, — который просто любовался своей находкой строптивой, вредной и, в какой-то степени, непоколебимой Амины. Каждое ее слово было резким на значени и смысл и таким тонким на слух, таким робким и гладким, что тот путался, а точно ли она хочет сказать именно это. Ее неоднозначность и своеобразное понимание многих вещей лишь больше распаляли в нем интерес к ее персоне, которая была необычайно контрастной по сравнению с остальным его окружением. Многим она напоминала ему Гона и Киллуа: яркая и беспечная, слегка наивная, как Гон, но в то же время хитрая, настороженная и предусмотрительная, чем была схожа с Киллуа, но такой же шаловливый ребенок, как и они оба, с маленьким неведомым чувством стыда, который хулиганит, пока большие взрослые спят в своих неспокойных постелях. Гон вызывал в Хисоке бурю эмоций и желание, он хотел дождаться его небывалой силы и сразить, но Амина интересовала его ничуть не меньше. В ней скрывался великий потенциал, которого она старательного избегала или не замечала, потому что за каждым талантом и потенциалом стоит огромная ответственность, и если человек родился сильным, то его долгом становится защита слабых, а Амине было предостаточно и своих хлопот, чтобы заботиться еще о ком-то. Оно бывает так: когда человек ничего не умеет, перед ним множество возможностей и куча дорог для продвижения себя, но когда человек рождается с талантом или хотя бы его подобием, чаще всего это превращается в быт, потому что развивать его человек не может в силу обстоятельств или преуменьшения значения своего таланта, а зря, ведь талант — это талант, и развивать его стоит как можно раньше, потому как просто так ничего в этом мире не случается и не дается. Однажды директор одной фирмы нашел секрет прекрасного пения. Достав все, что нужно для зелья, он сварил его и получил элексир таланта. Пробовать его самому ему не было нужды, потому как петь он и сам умел, поэтому он решил поделиться им со своими дочерями, не имевших таланта к музыке. Каждой дочери он налил зелья в чай ровно столько, сколько цифр в их возрасте. Девушки выпили чай и поблагодарили отца за такой подарок. Через день отец уезжал в командировку и поручил своим дочерям следить за домом. Старшая дочь после отъезда отца пела как минимум по пять часов в день и по прошествию двух месяцев достигла небывалых высот в музыке, средняя дочь пела по три часа и на следующий месяц стала петь, словно занималась пением с учителем, а младшая дочь подумала-подумала, да и решила, что раз она уже обладает талантом, то и заниматься ей этим не следует, да и провела месяц за чтением книг просмотром фильмов. Вот отец приехал, дочери его вышли к нему и стали показывать своему папе, как каждая из них преуспела в пении. Старшая дочь, закончив, получила овации и аплодисменты от всех присутствующих, даже от старой поварихи, средняя дочь была награждена поцелуем от отца, а младшая дочь, допев свою песню, была послана на кухню готовить, потому что только делом можно избавиться от лени, из-за которой девушка так и не преуспела в пении. Что же говоря про Иллуми, то его чувства были весьма неопределенными: он разрывался между любопытством и жутким раздражением. Разумеется, Амина тоже заинтриговала его, тем более ее возможные умения подтвердил сам Хисока, а тот знает в этом толк и чепухи нести не будет. Но все же Амина вызвала в нем неприкаянное недовольство своим хамоватым поведением. Ее дерзость и неповиновение были противны Иллуми, привыкшему к страху и преклонению к его ногам. Он бы с удовольствием позабавился с девчушкой пару ночей, и вместе с тем он жаждал ее крови сию секундно. Сдерживать себя было невыносимо, поскольку послушание было главной прерогативой в любых отношениях с ним, но Хисока ясно дал понять, что полностью отдавать свою зверушку он не собирается. Вначале Гон, теперь эта шмонька, но ни одного из них ему не позволено убить. Спрашивается, где справедливость? Спросите у судьбы. — Иллуми, лапушка отказывается оставить кошку. Как думаешь, разрешить ей поехать с нами? — лукаво засверкать глазами Хисока, уже предвкушая ответ Иллуми и реакцию Амины. — Пускай оставляет, — сказал тот, смотря в упор на Амину через зеркало, — хоть ее я смогу убить. Раскрыв глаза, Амина прижала кошку к себе с большей силой и закрыла ладонями ее глаза и уши, спасая хотя бы ее от этого кошмара. Серьезность слов Иллуми полностью подтвердили догадки Амины — они оба действительно были не в себе и со сдвигом по фазе. Заприметив нервозность девушки, Хисока положил свою руку на плечо Амины и притянул ее себе, обнимая в успокаивающем жесте, хотя со стороны это казалось не более чем насмешкой. Он поглаживал ее руку и слегка прикусил ухо Амины, которое тотчас заныло от боли. — Зачем ты так, дорогой мой друг, ты напугал мою сладенькую подружку. Гляди, она вся трясется от страха и пытается зачем-то спасти свою кошку. Дорогая моя, — теперь он обратился уже к девушке, — ей уже не помочь, раз она оказалась здесь. — Господи, — Амина подняла глаза ввысь, смотря на сумрачную зарю раннего пасмурного утра через панорамную крышу автомобиля, и взмолилась, — зачем ты так со мной? — Не знаю, как он, — Хисока подняла палец наверх, как бы указывая на дом того, к кому Амина обратилась, — но я безумно рад такому исходу, — и улыбнулся. Иллуми надавил на газ. Пролетая мимо старых улиц, Амина смотрела безотрывно в окно, отодвигаясь от фокусника все дальше и дальше. На улице был свежий воздух, который витает в воздухе после дождя, потому что небесная вода прибивает всю пыль и грязь, выхлопные газы, фабричные отходы и человеческий мусор к асфальту, оставляя после себя лишь чистоту и невинность природы. Вот по дороге скрючено шагал старый Картэ с трясущейся палочкой в левой руке. На голову он натянул до ушей многолетнюю фуражку, которая пережила так много, что, будь она говорящей, не сказала бы ни слова; на нем висел, вытянутый в локтях, пиджак и серые клетчатые брюки, а на ногах болтались сандали. Он шел в сторону городской библиотеки, в авоське он нес какие-то бутылки и записную книжку. Заприметив Картэ, Амина быстро переползла на другое сидение и припала к окну. — Иллуми, — застучала она по плечу парня, — открой окно. Срочно! Не поняв в начале, что происходит, парень открыл окно по просьбе? Амины и сбавил скорость. Все же Мина не знала, вернется она сюда еще или нет, потому решила, что обязана, может, в последний раз сказать доброе утро вредному дедуле и крикнуть ему что-нибудь веселое, чтобы тот еще долго помнил свою соседку. — Доброе утро, господин надзиратель библиотеки. Я отправляюсь в далекую страну, не забывайте меня! Картэ посмотрел на черный автомобиль и заприметил знакомое лицо, которое тут же перекосило его собственное, но, услышав Амину, старик изумился, сердце его закололо, а глаза намокли. Отчего-то ему стало так неприятно от самого себя, в душе зародилась невольная любовь к Амине. Он болел мизантропией к девушке, но ее немощное лицо и радостный возглас излечили старого Картэ. По правде говоря, старик был очень даже расположен к девчушке, а объяснял он это тем, что был знаком с ее, бывшим еще отроком, отцом. Кенни был очень хулиганистый и распоясанный мальчуган с вечно растрепанными волосами и порванной рубашкой. В школе однажды он очень сильно набедокурил, и в наказание его заставили раскладывать все книги городской библиотеки заново. Картэ тогда был всего лишь стажером, и ему под опеку приставали Кенни. Тот день и вечер они провели за долгими разговорами и спорами. И так, начиная с двадцати восьмилетнего возраста и по самые тридцать два года, Картэ общался с Кенни, рекомендуя ему книги на свой вкус и прививая в мальчике дисциплину и нравственность. У самого Кенни отца никогда не было, точнее тот ушел к другой женщине, и мальчик вычеркнул его из своей жизни, а поэтому Картэ стал заменой того мужчины, который должен был быть примером для своего сына. Их дружба продлилась не долго: в семнадцать лет Кенни перебрался в ВНЛ вместе со своим другом Такки к любимой девушке, сказав Картэ напоследок «Пока, мой старый друг. Еще свидимся, так что не забывай меня!», и общение было утеряно. И вот сейчас, смотря на дочь давнего друга, он отчетливо видел лицо темноволосого парня с серыми, лучезарными глазами, пылающие мечтами и твердыми целями. Далекая скорбь вновь вспыхнула жаром боли и заскреблась по стенкам сердца. Все воспоминания пролетели скоро и незаметно, и когда дед вернулся к реальности, то черная машина ехала уже вровень с ним и удалялась дальше. Опомнившись, Картэ быстро поднял руку и помахал Амине, улыбнувшись мягкой и ласковой улыбкой, непривычной ему доселе. — И куда ты теперь, а, Амина? — хрипло затороторил он, боясь, что она не услышит. — Да черт его знает, на кудыкину гору, думаю, — посмеялась Амина, но уста ее выражали негодование и печаль. — А зачем ты уезжаешь? — Это тоже вопрос, на который у меня нет ответа. Для чего-то же я родилась? Тут, в этом городе, я не нашла ответа, а там, куда я еду, наверняка найду. — Желаю удачи! Как говорил сэр Фар Пальме: «Перед горящим сердцем все дороги открыты». — Картэ улыбнулся и быстро отвернулся, чтобы стереть слезу. Когда то и он был таким же. Решил, что найдет себя здесь, в библиотеке, но не нашел. Когда он понял, что искать свое предназначение здесь бессмысленно, было уже поздно. Он опоздал. Тут Картэ увидел в машине еще двух пассажиров, не знакомых ему. Авто удалялось, и старик все же решил глянуть на номера. Благо память его была, как в былые года, когда тот мог пересказать весь свой день прошлого месяца или полугодия. Изучив номера, Картэ отправился дальше по улице, раздумывая над случившимся. Ему казалось, что во всем этом есть что-то странное и подозрительное. Не став думать об этом больше положенного ему, он решил занести вещи на работу и отправиться навестить одного знакомого, который смог бы разъяснить старому Картэ произошедшее. — Я приятно удивлена… Чтобы сам Картэ помахал мне рукой и улыбнулся… Видимо даже он вас испугался, — раздраженно закатила глаза и снова уставилась в окно наблюдать за открывавшимся пейзажем за чертой города. Серость и муторность безвременья погоды не огорчали Амину. Удивительно, но такое настроение природы ей нравилось даже больше, чем надоедливое солнце. Темно-зеленые кусты можжевельника расстилались по всем просторам поля, вдоль которого черный автомобиль двигался. Карликовые деревья и мелкие кустарники выглядывали из-за холмов и тоненькими ручейками убегали в рощицу. Загадочно вдалеке расцветали елово-сосновые леса. Бывает так, что пройдешься по такому лесу зимой в январе месяце, а дорога устлана елочными игрушками, конфетти, конфетами и обертками от подарков, и невольно становится приятно, потому что вспоминаешь, что недавно был Новый Год. — А куда мы едем? — Амина задала этот вопрос, даже не оглянувшись и не надеясь получить ответ. Хисока посмотрел в зеркало заднего видения и пересекся взглядами с Иллуми. — Как ты думаешь, стоит ей говорить? — загадочно спросил Хисока друга, поглядывая на девушку рядом с собой. Иллуми повернулся и поднял глаза наверх, как бы показав вид задумчивости. Его бравое вождение совершенно не устраивало Амину: стресса в ее жизни и так было предостаточно, так еще и ехать в машине с водителем, который не смотрит на дорогу и несется со скоростью ветра. — Мы едем в республику Падокию. — Ага, понятно, — фыркнула Амина. — За дорогой следи, не выебывайся. И что ты так на меня смотришь? — Амина втянула голову и выпучила глаза, театрально захлопав ими.— Отвернись, дядь, на мне узоров нет и цветы не растут. — Лапуля, а тебе не интересно, зачем мы туда едем? — предвкушающе спросил Хисока. — Да этот гонщик нелегальный со своим слепым вождением меня сбил с толку! Так зачем? Хисока удовлетворенно прикрыл глаза и облизнулся. Он потер свои колени и хрустнул пальцами. — Известно ли тебе, моя маленькая, что твой папочка владел, так называемым, нэн? — Ну началось… я не знаю, что это такое ваше «нэн». И папу я в последний раз видела почти девять лет назад: даже если бы что-то и знала, то уже давно бы забыла. — В каждом человеке есть жизненная энергия, — другой вопрос: полезная она или нет, но я не об этом, — а нэн позволяет управлять этой энергией. Так вот твой отец мог управлять своей аурой и был неплох в этом. Уверен, что он мог бы быть сильным противником… — А-а, да затрахал ты, отца моего не трогай! — Амина пнула парня ногой и показала ему кулак. — Пасть порву. Сгущающиеся белила на небе отдавались блеском на траве. Коричневый горизонт предрекал о неминуемой грозе. Стрижи летели низко, задевая ветки боярышника. Амина высунула голову из окна и стала ртом глотать воздух. Шелковистые капли упали на щеки девушки. Сразу крупный, большой и сильный дождевой поток хлынул наземь. Продолжая сидеть с высунутой головой, Амина прикрыла глаза и глубоко задышала. В эту секунду резкое и бесконечное чувство свободы заполнило ее. Так хорошо, так спокойно. Одна из причин для жизни — это дождь. Холодная вода пригоняет за собой перемены. Земля отчищается. Остается лишь чистота. Дождь — это лучшее время для перерождения. В дождь можно меняться и изменять. Разве в солнечную погоду вы смогли бы поменяться? Все вокруг радуется и пляшет, все живут и живут счастливо, а вы решаете меняться и совсем не вписываетесь в окружение. То ли дело дождь. В дождь меняется все, и вы вместе со всем этим тоже. Лежа на плече Хисоки, Амина думала о том, чтобы откорректировать свои планы и цели, точнее создать их. Отъезд из уже приросшей к ней жизни дал ей огонек надежды. Все меняется вместе с дождем, а значит и ей можно. — Спасибо вам. Спасибо, Хисока… — прошептала она и закрыла глаза, провалившись на колени парня, который подпер подбородок тыльной стороной ладони и любовался текущими струями воды по стеклу. — Я сделаю все, чтобы ты стала сильной. За тобой должок, — мило улыбнулся Хисока и укрыл своей свободной рукой плечи Амины. — Спи, нам еще долго ехать. Маленький лучик солнца пробился сквозь пелену туч и сверкнул по затонированному стеклу задних сидений. Такой незаметный, но долгожданный. Он значил многое. С дождем меняется все. Былое уходит в закат, а новое счастье льется на землю вместе с дождем. Этот лучик значил многое. Он значил перемены.