Самое плохое в бедности — это то, что она заставляет говорить неправду
(Габриэль Гарсиа Маркес «Полковнику никто не пишет»)***
В стародавние времена, когда фонари еще зажигали фонарщики, автомобили были редкостью, а почтальоны разъезжали по городу на велосипедах и доставляли людям радость, когда дороги были покрыты неровной щебенкой, а из развлечений было все, что можно было сделать самим дома из всего, найденого в шкафу, когда мамы звали своих детей домой через форточки, а дети бежали с других дворов, слезая с гаражей и прибегали вовремя, один парень оставил это все и отправился в кругосветное путешествие, попрощавшись со всеми знакомыми, с которыми он никогда не расставался, и бросив все, что было нажито непосильным трудом его родных, посчитав, что нынешняя жизнь его не приносит пользы ни другим, ни ему самому, а потому было справедливо называть ее бесплодной и отправиться искать другую; собрав все самое нужное, он сел на первую попавшуюся электричку и поехал куда глаза глядят, лишь бы не оставаться в той жизни, которая давит на него со всех сторон своим фатальным исходом, и если словари говорят нам, что жизнь в философии — это активная форма существования субъекта, то в какой-то момент, упираясь в тупик, субъект понимает, что кроме активного существования ему требуется нечто большее. Каждый субъект находит новые силы выбраться из тупика активного существования, которое присуще животным, в, порой, кардинально разных вещах: например, в учении, в путешествиях, в семье — все эти вещи объединяет одно — человек ставит себе цель и этим и живет, без цели же человек сходит с ума, постепенно превращаясь в зверя. Неизвестная электричка прибыла на конечную станцию, высадив всех оставшихся пассажиров на одинокую платформу. Пустынная, всеми покинутая платформа не предвещала ничего романтичного. Конечно, обычные туристы, особенно девушки, любящие сказочность и мечты, восхитились бы дикой зимней атмосфере места, но местные жители обходили эту территорию стороной. Нельзя было встретить здесь хоть одного человека, не было слышно ни единого голоса. Сойдя с платформы, перед глазами открывался пустырь, сплошь заваленный снегом. Один фонарь в конце улицы пускал свет, дергавшийся от ледяных порывов ветра. В далекой будке сидел охранник. Когда началась метель, молодой человек ускорил шаг и побежал к будке. Оглядевшись, он понял, что вокруг нет ни единой души. Делать было нечего. Спотыкаясь и проваливаясь в ухабы, парень добежал до дверцы будки и три раза постучал. Внутри заскрежетали половицы и послышались шаги. Переступая с ноги на ногу, сплошь покрытых снегом, и потирая себя за одубеневшие плечи — таким парень предстал перед охранником. — Вам чего? Дорогу подсказать? — начал охранник прокуренным голосом. — Мне бы погреться, если впустите. Я не здешний, турист я, — в подтверждение своих слов парень показал рукой на большущий походный рюкзак. — Ну проходи, коль пришел. Места тут, правда, мало, — мужчина огляделся и отодвинулся, давая туристу проход. — Ну, и чего встал?! Залетай давай, буран надвигается! Быстро проскочив в проход, парень сразу стянул с себя рюкзак и поставил его в угол к вешалкам. Когда он снял ботинки, оказалось, что ноги обледенели, потому что обувь промокла насквозь. Из-за тепла в комнате пальцы ног стали болезненно покалывать, и, чтобы избавиться от этой боли, сморщившись, парень сжал пальцы, грея их. — Эдак ты и дурак. Ты б еще сандали надел, — подошел охранник и весело замах руками, открыто смеясь над туристом. — Кто ж в зимнюю страну такие тряпки с собой берет? Неудивительно, что ты замерз. В такую пору тут только в утепленных сапогах ходить можно и поддевать под них носки, а многие берут иностранные валенки. А ну, снимай все это с себя! — мужчина жестом показал снять одежду. — Снимай-снимай! У тебя хоть есть что-то теплое? — Да, разумеется. Я взял с собой куртку и свитер, еще какие-то штаны и берцы. Одеваться? — Да ты что, да это ж ничем от твоего сейчашнего вида не отличается. Говорю тебе: будет буран, а ты мне про резиновые берцы говоришь. Да у тебя ноги прилипнут к этой резине от холода, что потом только отпиливать придется. Как же ты так собирался сюда? — Если честно, то я не знал, куда еду. Просто сел на электричку и приехал сюда. Брал все, что у меня было из нужного. В моей стране таких зим не бывает, — он пожал плечами. — Ладно, погоди секунду. Сейчас дам тебе что-нибудь и утеплю тебя, да так, что будешь чувствовать себя здесь как рыба в воде. Мужчина полез куда-то в ящик и стал поочередно доставать старые лохмотья, пока не дошел до сносной одежды. Среди кучи хламья, которой был загроможден весь ящик, охранник отыскал уже, по всей видимости, кем-то ношеные портки из бараньей шерсти, шерстяные подштанники, шерстяные носки, а на верх предложил пареньку майку, совершенно новый свитер и тулуп из овчины. Сразу одев парня, оставив на потом лишь тулуп, свитер да меховые сапоги на новомодной застежке-молнии, мужчина захлопотал возле стола. — Живем мы здесь небогато, но весело. Вон, вишь, ружье висит, — мужчина ткнул пальцем в сторону оружия, — оно тут лет двадцать висит. Все ждет, когда сможет выстрелить. Ты, видать, фартовый, раз спокойно смог дойти до меня сюда. Обычно туристов тут раздевают как миленьких. На столе появились кружки с терпким горячим чаем и уже заветренные имбирные пряники. Охранник достал из коробки шесть кубиков сахара, кинул их в кружку и стал громко трезвонить ложкой по дну кружки. — Так что вы говорили? Что вы имели всем этим в виду? — выждав подходящего момента, парень нетерпеливо затараторил. — Да как же? Ты и об этом не знаешь? А город как этот называется? — Да, пожалуй, что и не вспомню. Когда меня высаживали, кондукторша пробубнила название, и я было запомнил его, но теперь уже и сомневаюсь. Кажется, Нотсран. — Норстан. Это зимний город Куктельса — страна такая. У нас с двумя странами сотрудничество: страна Хантеров — она на юге, и республика Докарт — чуть восточнее от Хантеров. Из-за бедности нашей страны нам предложили выгодное решение проблемы: мы поставляем лед и мороженную рыбу, а нам угль и прокладывают железную дорогу, чтобы передвигаться было легче, только вот двадцать лет назад, именно по этой железной дороге, сюда прибыла банда контрабандистов, которые стали обкрадывать местных, а иногда и покушаться на жизни. Это ружье висит здесь без дела с того самого момента, как оно в последний раз попало главарю этих разбойников в правую кисть, пробив ее насквозь. Этот гаденыш пытался выкрасть мою дочь, но я подоспел вовремя, — мужчина крепко сжал кулак так, что стали видны белые костяшки уже состарившейся руки. — Правительству только на руку дела этих подонков, а разгребать после них разруху нам. После последних инцидентов ввели комендантский час, начинающий свою работу как стемнеет. Сейчас ночи длинные, и комендантский час начинается в шесть, а ты приехал сюда в одиннадцать. Днем банда не шастает по улицам, она высовывается под вечер, поэтому тебе жутко повезло, что я был здесь. Мой напарник прошиб бы тебе башку без раздумий. Отпив горячий чай, мужчина облокотился о спинку стула и закинул ногу на ногу, поглядывая прищуром в окно. Этот рассказ пробрал парня до глубины души, мороз пробежал по затылку и тут же скрылся. Обдумав все сказанное мужчиной, парень посмотрел в свою кружку, где виднелись небольшие круги и следы от накипи чайника, а потом улыбнулся и сказал: — Спасибо. Повисла пауза. В двери свистел ветер, а оконную раму снаружи облепили заледеневшие хлопья снега. На улице все ходило ходуном. Останься парень на улице, и на утро жители бы нашли экзотическую скульптуру красивого молодого парня. — Эх, да что уж там. По-другому я и поступить не мог. Но учти, если окажется, что ты разбойник, я брошу тебя в колодец на окраине города, — заулыбался охранник, смутившийся от благодарности. — Пойдем, — начал он по истечению некоторого времени, — здесь тебе спать не положено. Буран уже утих, а значит замести нас не должно. Одевайся и пошли. Отведу тебя к себе домой, поспишь у нас столько, сколько потребуется. По заметенной уже метелью дороге, двое двигались не то медленно, не то быстро. Охранник показывал парню городские достопримечательности, которыми тот так гордился. Проходя по непротоптанным тропинкам улиц, мужчина оглядывался по сторонам, вспоминая, что он еще не показал и о чем не рассказал. Наверное, самой положительной чертой характера мужчины, как турист успел заметить из рассказов, была его простота во всем: как в отношениях и в быту, так и в разговоре. Воспитанный совсем наоборот, парень с непривычки было скромно лепетал что-то и старался быть учтивым, но, дойдя до памятника бывшего руководства страны, пара хохотала что есть мочи, а на крикливые ругательства высовывающихся соседей смеялись лишь пуще прежнего. — А вот тут у нас лежат такие товарищи: братья Брондеры, — мужчина вытер слезы, выступившие от смеха, вылезшим манжетом свитера и указал на четыре статуи, валяющихся в сугробах. — Когда они только пришли к власти, они клялись на мизинцах, что ежели они не справятся, то отрубят себе мизинцы и лягут вместе с пьяницами в дворе, да замерзнут. Вот, мечты города сбываются, — мужчина согнулся пополам от смеха. Редкие огоньки еще горели в домах. Метель стихла, на улицы накинулась глубокая тишина. Только в старых домах скрипели хлипкие дверные петли, ржавые, потому что дома шли под снос. А снегу навалило за эту ночь аж до третьего этажа. Теперь уж и не видно было статуи братьев, не видны были двери и окна, куда идти было не понятно. Мужчина ориентировался на память, идя по сугробам чуть ли не на ощупь, изредка проваливаясь под снег, а паренек только и поспевал за своим проводником, отряхиваясь от снега и ползя дальше. Тихая, спокойная голубая ночь мерцала звездами и поливала снег яркими блестками. Такая благодать стояла на улице, и не оттого, что просто красиво, но оттого, что режущая метель прошла и благостный покой стал на редкость долгожданным. — О-о, смотри, у нас тоже свет горит. Да вон там, красные шторы где. И правда: среди горящих окон парень заприметил окошко, горящее тусклым красным цветом. За шторами промелькнули тени: одна такая фигуристая, широкая, а вторая низенькая и незаметная. Шторы отодвинулись, высунулась из-за них девичья головка с длинными, пышными волосами и заметила мужчин, замахала с широкой улыбкой и куда-то скрылась. — А вот и дочурка моя младшенькая. Сын старший в смене сейчас, а она мала еще, пускай дома сидит, — с некой ноткой горделивого восхищения произнес охранник. — Меня, кстати, Лорим зовут. Первый раз я забываю представиться. — Очень приятно! А я… — парень замялся и неуверенно посмотрел на собеседника. — Можешь не говорить, если не хочешь. Скажешь, когда будешь уверен во мне, — мужчина похлопал того по плечу и стал пролезать к окну. Жили Лорим и его семья как раз на третьем этаже. В подъезд сейчас было не пробраться, поэтому пришлось заходить в квартиру через окно. — Давай-ка сюда руку, а то затопчешь подоконник снегом да поскользнешься, — Лорим протянул руку товарищу и затащил того в оконный проем. Внутри было тепло. Мягкий ковер закрывал пол всей гостиной. В углу, рядом с окном который, стоял телевизор-коробочка, транслирующий какой-то мультфильм. Девочка лет десяти подскочила с дивана напротив и подбежала к папе обнимать его. Из кухни вышла жена Лорима. — Эй, турист. Знакомься, моя жена Виолетта и младшая дочь Сорр, — далее он обратился к жене. — Этот молодой человек по ошибке попал в наш город. Ему негде ночевать, поэтому он останется у нас, — пояснил мужчина. — Хорошо, я поняла, — с ласковой улыбкой произнесла слегка полненькая женщина. — Я расположу вас у нас в комнате? — Прошу вас, ко мне можно на «ты». Я еще очень молод, — поклонился тот. — Зачем у нас? Квитта все равно нет сейчас и не будет несколько дней, пускай поспит у него. После ужина семья направилась в гостиную. Виолетта искала чистое постельное белье, пока муж ее чинил табуретку. Маленькая Сорр прыгала вокруг парня и рассказывала ему о своем житие, каждый раз добавляя «а ты знал» перед очередным рассказом. За неимением похожей семьи парень был просто счастлив. За короткий промежуток времени Сорр стала ему родной сестрой, которую он был готов боготворить хоть всю жизнь. В небольшом кармашке он нашел запас ирисок и вкусных шоколадных конфет. Достав пакетик сладостей, парень выложил их на стол и стал угощать всех домочадцев, вплоть до пушистой спаниели Дори. В окно постучали. Виолетта подошла на звук и отдернула штору. Увидев кого-то, она тут же засмеялась и открыла окно, прикрыв его шторой обратно. — Зачем ты открыла окно в такой лютый холод? — Надо слегка проветрить перед сном. Батареи топят как в последний раз. Мелким шагом, тихо, вышедший из-за штор подошел со спины к Лориму и в момент, когда мужчина начал привставать, набросился на него с криком индейца. — Папа, — хохотал только что пришедший человек, — нервы сдают у вас, — произнес он, глядя на Лорима, державшегося за сердце. — Ах ты, маленькая зараза, еще и снег мне за шиворот кинула! Ты какого дьявола делала на улице в метель после комендантского часа? Жизнь не дорога?! — Ах папа, довольно об этом. В такую метель даже звери не высовываются, что уж говорить о разбойниках. Мне было плохо и я вышла на улицу подышать. Разговаривая с отцом, человек снял меховую накидку с головы и стянул длинный зеленый шарф. Молодая девушка с бледной кожей, впалыми скулами и глазами, черные кудри, тонкие кисти и лебединая шея — это завораживало. Парень изумился и остался стоять возле дивана вместе с Сорр. Девушка повернулась и заметила гостя, так добродушно улыбнувшись, словно маленький ребенок. Сперва она подошла к девочке и что-то ей передала, потом встала с коленок и, выпрямившись, протянула руку молодому человеку. — Я Олли. А вас как зовут? — заструился веселый голос. — Он не хочет говорить имени. Я пообещал, что никто его за это тормошить не будет, а зная тебя, ходячее бестия, ты ему во время допроса еще и язык отрежешь, — хохотнул Лорим и невзначай отодвинул свою старшую дочь от гостя. Дождавшись, когда та отойдет, он продолжил уже полушепотом. — Это моя старшая. Ей восемнадцать лет. Ты парень хороший, это и видно по тебе, но я не сторонник быстрых браков. — Это вы, конечно, загнули. Я, в общем то, никогда до этого времени не любил. — Ну, никогда не говори «никогда». Поживем — увидим, да, старина? Следующие несколько дней, а уже, может, и недель, парень гостил у семьи Перри — фамилия Лорима и, соответственно, остальных домочадцев. Парень все думал, как ему так могло повезти, ведь каждый день его был похож на сказку, далекую от его прошлой реальности. Ежедневные разговоры и смех, смех — он был слышен повсюду. Чистый, искренний, без капельки лицемерия. Познакомившись с несколькими соседями во время уборки снега, он понял, что люди здесь все такие, как те, у кого он остановился. Все они были на редкость добродушными, честными и порядочными людьми. Как показалось парню, было совершенной несправедливостью, что именно к этим порядочным людям пробрались злостные контрабандисты. Его очень удивлял еще и тот факт, что никто не смел бороться с бандитами. В городе у каждого имелось ружье, на улицах стояли по два-три человека полицмейстера на каждый пятый дом, но все как один отвечали: «А зачем? Я собой жертвовать не хочу. Пускай другие этим занимаются, мне они толком не мешают». Для юного человека это было трагедией. Ему казалось, что так быть не должно — люди не должны прятаться в своих норах, думать только о себе и решать проблемы общества только тогда, когда они — проблемы — не залезут в их норы во все щели. «Почему, — спрашивал парень, — почему же никто из вас не видит в этом катастрофу. Ведь никто даже и пальцем не поведет, пока его не отрежут. Что же вам нужно, чтобы собраться всем вместе и не выгнать их из города», а какой-нибудь прохожий говорил: «Ну почему же? Я готов, но сейчас не могу, очень занят». На том вся болтовня и заканчивалась. Раз, парень утеплял каморку Лорима вместе с ним же и решил поинтересоваться у него. Взяв в руки ведро с керамзитом, он начал: — Слушайте, а почему никто из вас не предложит выгнать эту шайку из города. — «Почему» здесь не уместно. Правильнее было бы спросить «для чего» или «зачем», а дальше поменять вопрос: «Зачем вы все, такие честные и благородные люди, сидите в своих домах и держите друг за друга кулачки, но сами ничего не предпринимаете?», и тогда бы я тебе ответил, что никому на всем белом свете нет дела до другого. Каждый ищет свой покой. Иной раз, когда покой отпускает тебя, ты носишься и трясешься, не зная куда себя деть, а потом снова находишь его где-то, но он уже не тот. Свой первый покой ты не забудешь, он будет храниться в твоей памяти. Запомни, малец, — мужчина невесомо ткнул того в лоб, — людям важен их покой и им нет дела до чужого. Они слишком озабочены мирской жизнью. Некоторые умудряются находить покой и счастье даже в грязи, но не потому что глупы. Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Если человек ищет покой, он отдает, допустим, работу, но если ему нужна работа, он отдаст покой, да еще и доплатит за него. Больше парень не поднимал эту тему. Какими бы хорошими эти люди ему не казались, он чувствовал на дне своей души тяжелый осадок, неприязнь, пожимая им руки. Ему было противно, было до глубины души противно от ясного осознания, что он попал в самую настоящую комедию, как те, которые пишут известные классики. Теперь парнишка бы даже не удивился, что на деле разбойники бы оказались достойными людьми, делающими вид уличного хулиганья, и это было бы ничуть не странно, ведь благородные люди этого города открылись парню обычными трусами и молчунами, отсиживающиеся в своих углах. Однако такое мнение перепало не на всю долю населения Норстана. В этом серьезном обвинении парень не упоминал детей и самую красивую, самую замечательную Олли. Она была такой торопливой, шустрой и слегка неловкой, что чаще всего за ней всегда кто-то следовал, чтобы оберегать ту. Лорим, как главный сват, конечно же приставил к старшей дочери своего нового товарища, а тот был только и рад. Он всячески ухаживал за ней, устроился на работу и дарил той маленькие подарки, например коробочку конфет, билеты на какое представление, брелочки и букеты зимних цветов ярко-синего цвета. Принимая подарки и внимание, девушка все время улыбалась и звонко смеялась. Поначалу парня это слегка пугало, но потом он привык и находил вечный смех и улыбку своей новой подруги притягательным. Ночами он не мог уснуть, все думал о прошедшем дне и вспоминал ее сладостный смех. И даже уставший, не выспавшийся, утром он снова был радостен и ждал новой прогулки с Олли. Однажды под вечер, когда стало уже смеркаться, они прогуливались по лесу. Прошло уже два месяца, как парень остановился в этом городке; на улицах во всей своей красе цвела весна. Вначале пара шла в тишине, а потом Олли заговорила: — Посмотри, там растет фиолетовое дерево. По легендам, оно растет от самого начала века и стало символизировать любовь, когда воин пустыни умер ради спасения своих детей и жены. Его семя называют «кен». Был ли воин или нет — никто не знает и не помнит, но дерево растет. Они обогнули клумбу с моли и пошли нескорым шагом вдоль тропы. С каждым шагом девушка все ускорялась, смотря только на дивное дерево. — А почему ты не хочешь называть своего имени, друг мой? — улыбнулась она вновь, дотронувшись до фиолетовой ветки. Помолчав, парень ответил: «Я жил в другой стране, жил по-другому и мне не нравится моя прошлая жизнь. Я пока не придумал нового имени, но в свою новую жизнь старое имя я пускать не хочу, потому что иначе пущу и старую жизнь, — он положил руки в карманы. — Наверное как-то так». — А где ты раньше жил? Парень съежился и ссутулился. Ему был неприятен этот разговор. Во-первых, он не хотел снова вспоминать, во-вторых, зная кратко историю этого города и страны, ему казалось, что то место, откуда он приехал, не должно произноситься здесь вслух. Опять повисла пауза. — Знаешь, мне кажется, это не важно. Главное то, что происходит сейчас. Я надеюсь, что когда ты будешь готов, ты расскажешь мне, как на самом деле тебя зовут, откуда ты и зачем сюда приехал. А пока пускай ты останешься мистером загадкой, — и снова смех, но легкий, даже тихий. Если в целом, то в глазах парня Олли была идеальной. Его влекло к ней. Словно сама судьба знала, что так будет, и подтолкнула его к ней, направила его именно на ту электричку и высадила именно в этом городе. Он был благодарен, и не важно кому. Большее, что с ним могло случиться, уже произошло, а что там будет впереди — никто не знает, но главное, чтобы там что-то было. — Знаешь что, а пойдем-ка домой. Мама в гостях, папа на работе, дома никого нет, — она слегка замялась, но потом продолжила. — Я хочу показать тебе кое-что. Это неоднозначное предложение ввело парня в ступор. Уже на подходе к подъезду он все гадал, что это могло значить. Ему казалось, что это должно было быть чем-то важным. Наверно, это могло касаться как-то его прошлого. Может, Олли хотела подвести его к тому, чтобы тот все рассказал, открылся ей. За эти два месяца он убедился, что этой девушке можно доверять, она располагала к себе всех, но по-настоящему ее знали немногие. Среди этих немногих числился и сам парень, что не могло не вдохновлять его. Он подумал, что если она расскажет ему что-то важное, то и он сможет. Сидя за столом в небольшой комнате, парень осматривался. Он ни разу не был в комнате Олли. На стенах висели картины и фотографии, на полках стояли книги, принадлежности для вышивания, даже футляр с флейтой. И вот что самое поразительное, так это, что даже при большом количестве вещей в комнате был идеальный порядок, даже чересчур. Каждая фигурка, каждая мелкая деталь находилась на одинаковом расстоянии друг от друга и стояли все под одинаковым углом; фотографии были развешаны точно так же. — Сейчас, подожди. Я давным-давно убрала эту коробку в шкаф, а потом понаставила туда других коробок, что к той теперь и не подобраться. Вытащив все коробки, девушка высунула голову с победным выражением лица. — Вот она, — притянула она к себе коробку и протерла ее рукой от пыли. Коробка была среднего размера, черная, запылившаяся. — Это было за год до конца войны. Я уже не помню, кто с кем был в разногласиях, но наша страна тоже принимала участие. Папа тогда вернулся домой, — он был контужен, — и вместо него на фронт отправилась я, потому что была самой старшей, — девушка доставала фотографии и каждую бережно поглаживала, передавая парню. — Меня устроили медсестрой в полевой госпиталь. Я быстро научилась бинтовать, накладывать швы и по необходимости резать. Я как сейчас помню тот запах крови. Повсюду кровь, рваная одежда, искривленные болью лица, оторванные руки, ноги, а в воздухе витает нечеловеческий крик о помощи. Только вот в битве под Бинским мостом, когда госпиталь подошел, уже некого было спать, а крик так и остался в могильной тиши, — Она вздохнула и замолкла. — Одним днем, вражеская сторона применила бомбы с ядовитым газом. Одна из бомб приземлилась недалеко от нашего бивака. Газ быстро заполнял воздух. Через час, те, кто не успел бежать, были либо мертвы, либо на грани. Я тащила на себе одноногого человека с пулей в груди до ближайшего водоема. Когда мы дошли до озера, мужчина был уже мертв. В конечном итоге меня нашли и отвезли к нашим, но отравление газами не прошло бесследно, — девушка замолчала. — Знаешь, об этом знают только родители, и то не все. Не знают, как мне было страшно, как я хотела сбежать оттуда и даже сдаться, но заставляла себя. Когда я отправлялась в госпиталь, я по своему легкомыслию полагала, что это будет легко, я представляла себя героем. Так мыслят дети. Когда же я вернулась, в больнице у меня обнаружился рак легких на третьей стадии — его почти невозможно вылечить. Я вернулась обычным человеком, который спасал. Я вернулась и поняла, что не была героем, а просто выполняла свой долг, свою обязанность. Моя болезнь мне служит напоминанием моего долга перед людьми. Через год-два меня не станет и я хочу закончить все свои долги, которые я возложила перед собой. Я рассказываю тебе все это, потому что надеюсь, что ты сможешь мне доверять, сможешь тоже рассказать о своей жизни, — она умоляюще посмотрела на парня и боязливо коснулась его руки мизинцем. — Я не прошу от тебя всего, я всего и не запомню, но мне было бы достаточно твоего имени… Парень отвернулся. Ему было радостно, что самая чудесная девушка на свете доверилась ему, но он боялся. — Это вчера прислали на почту, — девушка встала и достала из стола телеграмму. — Кому не подписано, но указано имя отправителя. У нас ни у кого нет таких знакомых, поэтому я подумала на почте, когда спрашивали, кому это пришло, что это твое. Она положила парню, запечатанную в газету, телеграмму и присела в ожидании. Парень боязливо развернул газету и достал письмо: Здравствуй, сыночка! Не пугайся, я не слежу за тобой, хоть очень волнуюсь о тебе. Когда ты уехал, я стала спрашивать проводников о тебе, они посмотрели по спискам и сказали, что ты уехал в Куктельс. Я не знаю, через сколько ты получишь это письмо, но, пожалуйста, напиши ответ, хотя бы строчку, чтобы я знала, что с тобой все порядке. Сегодня приходил врач. Сказал, что меня можно отправлять в космос. В общем, иду на поправку семимильными шагами. Денег хватает, ты уехал, и теперь я даже не знаю, что с ними делать. Вот друг твой заходит каждый день. Все спрашивает, когда ты вернешься. Ему деньги и даю, а он отказывается, говорит: «Миссис Доррим, оставьте лучше эти деньги на пышную встречу Тука». Да, Подл очень хороший мальчик. Приходит не только чтоб спросить о тебе: все приносит и приносит мне вкусности разные, журналы для вязания приносит, а когда весенние холода наступили, он пришел с вязанным пледом от своей матери. Садиться у меня в кресле и болтает со мной о разном. Картэ заходил пару раз, узнавал о моем самочувствие, все мялся на пороге, а потом и о тебе спрашивал. Надеется, что сможет еще тебя увидеть, и если ты решишь уехать на совсем, то достойно попрощаться с тобой. Нелегко мне сейчас конечно. Я очень скучаю по тебе, Тук. Я тогда много наговорила тебе лишнего, но ты должен понять меня. Я очень жалею, что высказала тебе все об отце. Я знаю, что ты его любил, хоть и прятал это за непростительной ненавистью. Он зашел ко мне неделю назад. Город то у нас небольшой, слухи о твоем отъезде быстро разлетелись, как и о моей болезни. Принес мне какое-то дорогое лекарство. (Полагаю, именно после него мне и перестало быть так дурно). Узнавал о тебе и просил передать, что гордится твоими начинаниями и просит у тебя прощение, что не смог проводить тебя во взрослую жизнь, как отец. На этом я, думаю, закончу. Пришел врач, будет осматривать меня. Не знаю, что он еще так старательно пытается найти, но я не хочу об этом думать. В моем возрасте лучше не знать, когда придет смерть, в ином случае она может наступить раньше. Со всей своей материнской любовью, моему мальчику Туку от мамы.***
— Пойдем пить чай, — закончила тишину девушка и открыла балконную дверь. Парень сел на соломенный стул на балконе, не осмеливаясь оторвать свой взгляд от письма. Чуть погодя, оставшись еще на мгновение в раздумьях, он отвернулся посмотреть на улицу. Запах сирени и теплых ветер освежили молодого человека. — Это чай из неопалимой купины. Когда выяснилось, что болезнь моя неизлечима, мама посадила пару саженцев на нашем участке в поле, потому что где-то прочла, что этот куст помогает. Я стараюсь в это верить. Отпив горячий напиток из фарфоровой чашки, парень отвел взгляд и стал рассматривать Олли. Светлые, как у отца, волосы, широкие карие глаза и светлая, розовая кожа. Скулы выпирали, но придавали лицу лишь больше форму круглизны, небольшой острый нос и темные брови в разлет. Забывшись, парень приблизился к лицу Олли и невесомо поцеловал ту в потрескавшиеся губы, тут же отдернувшись. Не прошло и пары секунд, как девушка улыбнулась, засмеялась, а потом и сама поцеловала парня в ответ. — Меня, — парень посмотрел на девушку и прищурился. — Как у вас обычно придумывают имена? — А, ну, традиционно в наших именах две согласные буквы повторяются, как, к примеру, у меня, у моей сестры, брата и мамы, а еще имена часто выбираются из названий растений в легендах и мифах, — быстро протараторила Олли, понимая, к чему все идет. Обдумав все, парень положил свою руку в ладонь девушки и соприкоснулся с ней лбами. — Теперь пусть все зовут меня Кенни. Мое рождение начинается здесь, ровно на этом месте.