Убийца жизни или неуловимая мисс

«Пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия. Придет в тот день и спросит: «А где дщерь, что мачехе злой и чахоточной, что детям чужим и малолетним себя предала? Где дщерь, что отца своего земного, пьяницу непотребного, не ужасаясь зверства его, пожалела?» И скажет: «Прииди! Я уже простил тебя раз… Простил тебя раз… Прощаются же и теперь грехи твои мнози, за то, что мы возлюбила много…» И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных… И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!» И прострет к нам руце свои, и мы припадем… и заплачем… и все поймем!» (Федор Михайлович Достоевский «Преступление и наказание») — Кенни, ты скоро? — Сейчас, я письмо дописываю. Прошло несколько дней с недавних событий. Вот уже продолжительное время парень мучился над ответом матери. Нужные, правильные слова все не находились. Он хотел много чего сказать, но уже час застрял на третей строчке. Хотелось и порадоваться, поддержать, посочувствовать маме, но его останавливала незримая сила, рука отказывалась писать, а при мысли о жалости к матери его бросало в мелкую дрожь и тот невольно морщился. В тот день она многое высказала. Она была неумолимо жестока, как, впрочем, и всю жизнь. Мысль о неком прощении была отвратной. Прощение значило бы его мягкость, его привязанность, а значит слабость. Добротой, прощением, которые называют прерогативами слабых, пользуются, а затем выкидывают. Кенни решил быть кратким и холодным в своем письме. Емко описав свои переживания о здоровьи матушки, мельком оповестив ее, что с ним все в порядке, он попросил ее передать отцу записку, которую собрался вложить в конверт. Официально подписав письмо, таким образом ставя точку в дальнейших близких отношениях с родственницей, он положил его на комод в гостиной и направился в кухню. В небольшой кухне, за столом, занимавшем почти все пространство, рядом с большим окном сидела его прекрасная Олли. Она задумчиво, с легкой улыбкой, глядела в окно; деревья за окном осторожно покачивались в сторону, трава вдоль дорожки, убегающей к соседним домам за автомобильной дорогой, шелестела и даже, казалось, звенела, как маленькие колокольчики; горячий чай в ее кружке отдавался густым паром. Яркое солнышко бегало по деревянному подоконнику, сильно выступающему от окна, и иногда пробегало по лицу девушки, но как только белые, пушистые облака появлялись на небе, солнце раз, и убегало, через секунду снова выскакивая. Услышав скрип половицы, девушка повернулась и озарилась светлой улыбкой. Теперь эта улыбка была не просто улыбкой: Кенни сделал предложение Олли, на которое она радостно сказала «да». Теперь эта улыбка была и его, его собственной. Теперь вся Олли была его собственной, а он ее. — Я уже говорил тебе, что готов отдать тебе все, что у меня есть, даже собственную жизнь? — прошептал жених, садясь и обнимая девушку. — Нет, ты говоришь об этом впервые, но теперь я знаю это и отвечаю тебе тем же, — засмеялась Олли. Подсев к ней, Кенни положил голову ей на плечо. Попивая горячий имбирный чай, возлюбленные безотрывно смотрели в окно, наблюдая за суетливыми прохожими, которые все куда-то бежали, тут же возвращались, дергались. Вспомнив слова Лорима, парень заметно улыбнулся и хмыкнул, и Олли это заметила. — Что такое? Почему ты смеешься без меня? Без меня смеяться нельзя, ведь это моя компетентность, — без доли насмешки произнесла Олли с улыбкой. — Я вспомнил слова твоего отца. Я все недоумевал, почему вы не хотите сопротивляться банде разбойников, и спросил об этом Лорима, на что он мне ответил, что люди здесь, как правило, обрели свой покой и терять его не хотят. Меня все никак не покидала эта фраза, и вот сейчас, смотря на всех этих людей, я думаю, как же они обрели покой, если все время суетятся? И ты тоже такая суетливая. Жизнь проходит и так быстро, зачем делать ее еще быстрее? — Да, — на выдохе ответила Олли, — ты прав. В этом городе все куда-то спешат, хотя спешить нам некуда. Война, голод и холод, разбойники — мы все пострадали из-за этого и успокоиться не получается. Все боимся потерять, хоть терять особо и нечего. Я бы хотела уехать отсюда, увидеть другой мир, ведь я скоро умру, но мне страшно. Кенни посмотрел на девушку и долго на нее глядел, все норовясь что-то сказать, но не решаясь. В гостиной закричала кукушка. «Двенадцать часов, скоро закроется почта», — подумал парень. Погладив Олли по голове, парень поцеловал ту в макушку и отправился на почту. Люди спешили и сталкивались друг с другом, ругались, а потом снова, улыбаясь самой широкой улыбкой, бежали в стороны. Зайдя в белое здание, юноша подошел к стойке и выложил письмо. — Здравствуйте! Мне нужно отправить письмо, — громко произнес он пожилой работнице. — Да не кричи ты так, я все слышу, — проворчала вдова газетного репортера миссис Шоллдер. — Адрес получателя? — Страна Хантеров, город Йоркшин, улица М., дом 6 квартира 35, — сказал Кенни и стал ждать. Старуха писала, писала, а потом остановилась, посмотрела на парня и, чуть погодя, сказала: «Повтори все заново, я плохо расслышала», на что парень весело рассмеялся и громче повторил ей адрес. Заполнив все нужные данные, парень отдал письмо миссис Шоллдер и стал убирать документы в карман, как рядом с ним на столе рухнула рука, да не обычная: прямо в центре кисти красовался уродливой шрам от пули. Повернувшись, Кенни увидел перед собой не менее уродливого, чем его рука, мужчину в широкой, рваной шляпе, с педантичным взглядом, небрежно смотревшего на парня. — Очень добрый день, мог бы я тебе сказать, парень, но ты пролез вне очереди, ведь это место занимал я. — хриплым баритоном проговорил мужчина. — Извините, пожалуйста, но здесь никого не было, когда я пришел. Не мог же я догадаться, что здесь есть очередь, — недоуменно сказал Кенни, округлив глаза. — Мне твои оправдания ни к чему, малец, в моих кругах люди передо мной извиняются по-другому, и ты не станешь исключением. — Кенни, — между разговором двух мужчин прорезался третий голос — голос невозмутимой миссис Шоллдер, — твое письмо отправлено, так что не задерживай очередь. — Миссис Шоллдер, я и не задерживаю. Я бы с радостью был уже дома, но, боюсь, меня отсюда никто не выпустит, — Кенни сверлил глазами мужчину, которого считал невоспитанным хамлом. — Это ты верно подметил: тебе теперь так просто не выйти. Я позже приду, миссис Шоллдер, появились неотложные дела, — сказал мужчин на выходе, насильно таща за плечо Кенни. — Куда вы меня тащите? Вы в своем уме? — старался докричаться до мужчины Кенни. Мужчина или старик молчал и тащил парня на самую окраину города к кирпичному зданию, которое стало проглядываться через панельные серые дома. Прохожие шли им навстречу и будто не замечали их, даже когда парень просил о помощи или начинал вырываться. Мужчина неумолимо тащил одной рукой парня к зданию, не вымолвив и слова, ни разу не оглянувшись, не остановившись. Пытаясь вырваться, Кенни ощущал силу тащащего его мужчины, силу огромного буйвола, силу десятерых, нет, двадцатерых взрослых мужчин, и вся эта сила умещалась в таком стареньком, слегка щупленьком и уродливом старичке с пронзительным взглядом. Слегка успокоившись и приняв свою судьбу, Кенни стал разглядывать мужчину, и обнаружил маленькую догадку о том, кем является этот мужчина. На вид ему было лет шестьдесят, может меньше. Лицо было морщинистым, надбровные дуги опустились так низко, что глаз было почти не видно, а виднелись только черные радужки. Плечи старика были широкими, сильными, но возраст давал о себе знать, поэтому там, где раньше была массивная спина, виднелся сейчас горб. Шел старик быстро, иногда оглядываясь по сторонам, а потом снова смотрел вперед, натягивая шляпу до носа. Когда они дошли до кирпичного здания, старик отпустил юношу и приказал ему быть тихим, открывая старую деревянную дверь с ржавым замком. Осторожно ступая на порог, Кенни осмотрелся. Почему-то именно сейчас страх и волнение отступили, а появилось недоумение и некая любопытность, которая нередко ведет к проблемам. Но, осматривая просторную комнату, парень все больше убеждался, что опасность ему здесь не грозит, хотя он давно понял, кем именно является старик. — Присаживайся, мальчик, — мужчина принес ему стул, а в другой руке он держал какие-то книги. После минутного молчания, которое сопровождалось невнятным ворчанием старика, перебиравшего бумажки, старик сел напротив Кенни и вдумчиво продолжил. — Я давно тебя искал. Было сложно искать неизвестного человека, чье имя никто не знает, ведь, может ты уже знаешь или знал, что, если у чего то нет имени, то этого просто не существует. Однако даже когда я разыскал тебя, оказалось, что это было не главной проблемой, — старик с лукавой улыбкой глянул на Кенни. — Если бы ты ходил хоть иногда один, этот разговор произошел гораздо раньше, но рядом с тобой всегда была эта девочка (Кенни напрягся). Вы уже помолвилины? — Кенни недоверчиво кивнул головой. — Да, тогда это многое усложняет. Знаешь ли ты, Кенни, кто я такой? — Да. Вы главарь преступной банды, которая разоряет этот город, — старик недоуменно вскинут брови, Кенни понял его намек и продолжил, кивнув головой: — Ваш шрам на руке: Лорим рассказывал, как главарь разбойников пытался украсть его дочь, и тогда он прострелил ему руку из ружья и… Старик начал смеяться, пробитая глаза от слез. Немного погодя, он объяснил Кенни причину своего смеха: — Понимаешь, люди в этом городке живут своей реальностью. Они могут улыбаться и быть доброжелательными, но, как ты, возможно, успел заметить, живут они только собой, ведь даже на твои крики о помощи никто не обратил внимания. Эти люди фантазируют о будущем, в котором будет самый лучший покой, который смог бы утешить их, и делают они все только ради него — покоя, — старик чуть выпрямился и стал рассказывать дальше. — Я бы мог сказать, что это хорошо, но, чтобы добиться такого покоя, нужно расширить свою свободу, а это, как правило, ведет к тому, что ты уменьшаешь свободу другого. Ты здесь новенький, они стали обхаживать тебя, но пожил бы ты здесь чуть дольше, и убедился бы в моих словах. Свобода человека безгранична только в одном — в его сдерживании себя, в контроле себя, тогда он становится поистине свободным, очищаясь от всего ненужного и вредного, делая себя чистым и непоколебимым. Свобода — это прежде всего ответственность. — Я не понимаю, к чему вы все это говорите? Кто вы? Я не понимаю. — Я действительно главарь той самой банды. Имя мое тебе не обязательно, ведь я ушел из нее. Мы пришли в этот городок двадцать лет назад, если моя память мне не изменяет. Когда железная дорога была достроена, мир узнал о месте, где люди настолько беспомощны и жестоки одновременно, что сломать их не составит труда. Тогда несколько банд направились сюда только с одной целью — грабить. Здесь было и есть, чем нажиться. Моя банда приехала сюда вторыми и быстро заняла лидерство. Грабили мы долго, а люди не сопротивлялись. Наших лиц никто не знал. Однажды, гуляя по тиковому парку на западе города, я увидел отца и его дочь, которая была светлее солнца. Их отношения мне показались странными: отец как будто не обращал внимания не девочку и был занят собой. Девочка прыгала вокруг него, танцевала, а когда отец все таки обращал на нее внимание, строго взглянув, она начинала смеяться и пуще плясать. Я часто стал наблюдать эту девочку в парке, а вечером одного дня застал ее спящей под деревом обмана, закутавшуюся в собственную курточку (была глубокая осень) и прикрывшей голову листом. Она была до того милая, такая хорошенькая… в моей душе заиграла любовь, — увидев гневный взгляд собеседника, старик поперхнулся. — Любовь, мой друг, — она одна и выражается одинаково, важен объект любви: родители, дети, друзья, братья и сестры, возлюбленные. А извращения — это не любовь. Девочку я полюбил, как собственную дочь. Я поднял ее тогда с земли и отнес в свой дом. Когда она проснулась, мы долго разговаривали. Из нашей беседы я понял, что любви, настоящей любви, в этом городе нет, а девочка родилась любящей. Она словно была подарком, спасением для людей здесь, но я боялся, что, пребывая в окружении безразличия, девочка потеряет свой дар. Я стал ее учителем и вбивал ей в голову все те правила нравственности и этики, которые сам когда-то знал. Так и появилась на свет именно та Олли, которую знаешь ты. Вечером рокового дня я подарил ей кольцо, которое должно было оберегать ее. Я хотел бежать с ней, чтобы спасти, но упустил из внимания одну вещь, которая впоследствии испортила абсолютно все — Олли была ребенком. — Как это могло помешать вашему плану? — переспросил Кенни. — Подождите, Олли… я правильно понимаю, что она и разрушила ваш план? Старик внимательно глянул на него, а потом задумчиво посмотрел в окно, продолжая говорить: — Да. Она не виновата в этом, но помешала своему спасению именно она сама, — после этих слов старик опустил голову и горько усмехнулся. — Дети очень наивны и они очень любят своих родителей, не замечая всего того, что они творят. Хотя нет, это не правильно. Дети скорее привязаны к родителям, потому что именно родители в первую очередь должны защищать их, и именно чувство безопасности рождает потом и любовь. Да и не замечают дети ужасных поступков взрослых лишь потому, что не знают, что по-другому тоже можно, — он снова поднял голову, теперь говоря уже в полный голос, уверенно. — Я вышел проверить улицу, осмотреться, так сказать. Затем пошел прогуляться по городу, чтобы не вызывать подозрений, будто я резко исчез, да и в магазин нужно было зайти. Пока меня не было, Олли решила, что она должна попрощаться с родными, потому что любила их и переживала. Она знала о том, что сегодня она уйдет из этого города. Итак, добежав до своего дома, она сообщила родителям, что уходит. Увидев, каким гневом были пропитаны глаза ее отца, она ринулась бежать, поняв, какую ошибку совершила, но было уже поздно что-либо менять. Идя по центральной улице, я увидел, как город стал пробуждаться, хотя был уже вечер: люди стали бегать туда-сюда и кого-то искать. Услышав имя мой девочки, я бросился к своему дому. Когда мы с Олли собирались уходить, нам на встречу шел ее отец и несколько мужчин. В эту же секунду моя рука была пробита насквозь ружьем Лорима. «Олли, иди сюда», — говорил он. Конечно Олли подбежала. Лорим сказал мне тогда, что не станет никому говорить, кто похитил его дочь, надеясь, верно, что я буду благодарен за это, да и желание вырасти в глазах дочери тоже сыграло свою роль, но я не был благодарен. Я, впрочем, был рад, что смогу остаться жить здесь, но к Лориму испытывал только неприязнь, — вздохнув и хлопнув себя по ногам, мужчина продолжил: — На этом история не закончилась: мое кольцо-оберег осталось у Олли, а через несколько дней оно вернулось ко мне в письме, где Олли своим детским почерком сообщила мне, что отец заставил ее снять его и выкинуть. Она не могла так поступить с подарком, а спрятать его не было возможности, поэтому попросила меня придержать его у себя, пока ей не исполнится восемнадцать. Восемнадцать ей было в прошлом году, но кольцо так и лежит у меня, — грустно взглянув на Кенни, старик достал из книги-тайника то самое кольцо и показав его Кенни. Оно было неописуемой красоты, хотя ничего особенного в нем не было. — Вы же наверняка часто пересекаетесь с ней на улице, почему не отдадите его ей? — молвил Кенни, рассматривая кольцо. — Ну, почему я этого не делал никто не знает, но теперь это уже не моя проблема, — загадочная ухмылка блеснула на губах похитителя. — В каком это смысле? — не успел Кенни продолжить расспрос, как старик уже взял его руку и вложил в нее кольцо. — Что все это значит? — Меня она уже, скорее всего, не помнит, да и я уверен, что ей успели наплести сказочку о кровожадном убийце, с которым она дружила в детстве, то есть обо мне. Ты же помолвлен с ней. Я прошу тебя забрать ее отсюда поскорее и скрыться где-нибудь, например в ВНЛ. Это кольцо подари ей как свадебный подарок или как самое что ни на есть обручальное кольцо. Не стоит ей упоминать обо мне, но если все же речь о таком зайдет, а я уверен, что зайдет, ведь мы имеем дело с Олли, то просто скажи ей, что я ничего плохого ей не желал и очень ее люблю. Кенни сидел и не мог поверить, что этого человека могли так оклеветать и превратить в монстра. Старик ему показался самым добрым, самым любящим человеком человеком, которого он когда-либо знал. Слушая своего похитителя, Кенни и не заметил, как по его щекам полились слезы то ли от умиления, то ли от страшного горя, которое он чувствовал в этом человеке. В этот самый миг глаза старика показались ему чистыми, а взгляд в них был вовсе не презрительный, как он считал до этого, а ласковый, сердечный. Лицо мужчины казалось ему знакомым, и точно, он вспомнил своих бабушку и дедушку, которые, прожив целую жизнь, стали мудрыми, снисходительными и справедливыми, что сделало их самыми любящими на всей планете. — Я сделаю все так, как вы попросили. Время тихих разговоров и прощания со стариком пролетело незаметно для Кенни. Выйдя из кирпичного дома, тот пустился бежать, окрыленный сильными эмоциями и чувствами, описать которые он не мог. Вспомнив о почте и о письме, которое он написал своей маме, его вдруг переполнила такая ненависть к себе, такая досада и злоба, что Кенни тут же свернул на улицу, на которой стояло здание почты, в мыслях проклиная свою обиду и гордыню. — Извините, миссис Шолдер? Мне срочно нужна ваша помощь! Миссис Шолдер! — Опять ты, громогласный, пришел. Чего тебе? — стоя в вечернем халате (в воздухе уже заиграли сумерки) с кружкой чая в руках, произнесла миссис Шолдер за спиной Кенни. — Я… Вы уже отправили то письмо, которое я давал вам сегодня? — от волнения Кенни начал сминать рукава своей рубашки , а потом и вовсе рвать нитки, торчащие из нее. — Да ты что же, ополоумел совсем? Нет, конечно, сегодня почту не забирают. Расписание для кого висит на стене в углу? — она небрежно махнула рукой в угол и продолжила жевать печенье, придерживая рукой чай и платок одновременно. — Это очень хорошая новость, миссис Шолдер, ведь я пришел забрать его обратно. Спустя некоторое время несносного спора и ругани миссис Шолдер, она все же отдала письмо Кенни, но деньги возвращать отказалась. Но вам стоило видеть, в какой ярости она прибыла, когда прямо на ее глаза Кенни порвал свое письмо и выкинул его в помойку, хотя обоснованной причины такого поведения вдовы я сказать вам не могу. Бросившись писать новое письмо под громкий галдеж миссис Шолдер, Кенни в красках описал матери свое приключение, написал ей, как переживает и как рад, что с ней все в порядке. Когда старик из кирпичного здания говорил с ним, он невзначай задел больное место Кенни, что заставило того переосмыслить многое. «Просто скажи ей, что я ничего плохого ей не желал и очень ее люблю» — эти слова значили многое. Кенни вдруг понял, что старик попросил его передать слова любви, потому что сам уже не может их сказать Олли, а сам Кенни говорит их ей каждый день. Понял он, как много значат эти слова, но еще больше ценно время, когда их можно сказать. Его мама тяжело больна, а он не способен произнести «я тебя люблю», а ведь в какой-то момент он действительно не сможет сказать ей этого, потому что говорить будет некому. — Миссис Шолдер, а вы откуда? — А зачем тебе? Неужели я не похожа на здешнюю? — уже беззлобно говорила женщина. — Ну, по совести говоря, не очень. Ваш темперамент и характер вас выдают, — улыбнулся Кенни. — Я из ВНЛ и мой покойный муж тоже. Там очень красиво и спокойно. Страна это маленькая, люди там работящие, миролюбивые и очень добродушные. Мы не похожи на Куктельс. Это город северный, и люди здесь такие же холодные и скользкие, как лед, мы же, хоть и тоже не южная страна, но все таки другие. — Ясно, спасибо вам! — За что? Но Кенни уже вышел, не ответив ничего. Вернувшись домой, он был рад снова воссоединиться со своей невестой, которая была столь же рада его приходу. Они все еще были одни в доме. — Олли, помнишь наш утренний разговор? — невзначай начал юноша. — Да, а что? — Ты сказала, что хотела бы уехать отсюда, но тебе страшно. Почему? — Я не хочу остаться одна, — пролепетала она. — Ты не будешь одна, я буду с тобой. Завтра мы поедем в ВНЛ и останемся там навсегда. — А как же родители? — с ужасом в глазах спросила Олли. — Ты не сможешь всю жизнь прожить с ними, тебе придется их когда-нибудь оставить. Тем более что скоро мы поженимся и все равно уедем. Давай не будем тянуть с этим. — Ты, — подозрительно сказала Олли, встав с дивана и отойдя в сторону, — ты какой-то не такой. Тебя как будто подменили. Где ты был? Не ответив, Кенни достал кольцо и вложил его Олли. Та с изумлением рассматривала его, а потом, поняв, что это, вдруг закричала и стала ругаться. — Ты был с ним! Теперь это многое объясняет! Ты был с моим похитителем и убийцей! Кенни, вслушайся в мои слова, — кричала она, видя, что на парня это не производит впечатление, — ты был с убийцей! Шагнув вперед, Кенни легонько обнял Олли, которая уже заливалась слезами и молила его забыть ее похитителя и никогда не вспоминать. Он гладил ее по голове и спине, наговаривая что-то убаюкивающее. — Ты даже не представляешь, как ты сейчас ошибаешься, — он взял ее за плечи и заставил посмотреть на себя. — Он лишь просил передать тебе это кольцо и сказать, что хотел для тебя только лучшего, пытался спасти от бесчувствия вашего мира, а еще он просил передать тебе, что всегда любил и любит тебя, как свою дочь.

***

Переехав в ВНЛ, Кенни и Олли думали, что теперь изменится все и были в этом правы. Я не буду описывать подробности их отъезда, что Олли пришлось выслушать от родителей и как им пришлось бежать — это все осталось в прошлом и теперь мало волновало молодожен. Десять месяцев пролетели незаметно, да так, что вот уже совсем скоро пара должна стать родителями дочки. Но к несчастью, сразу после ее рождения, Олли умерла, успев побыть с дочуркой лишь пару дней, оставив после себя Амине только кольцо и свою любовь. «В заботливых руках прекрасный дом Не дрогнет перед натиском зимы, И никогда не воцарится в нем Дыханье смерти, холода и тьмы. О, пусть, когда настанет твой конец, Звучат слова: “Был у меня отец!”»