Только бесовщина в городе

       Я познакомился с шаманом. Он сказал, его зовут Раман, но с ударением на первый слог. Протяжное "Рр-а-а" и беглое теряющееся "ман". Попробовали? Раман. Я произнес его мысленно несколько раз, прежде чем успел привыкнуть. Мы встретились в парке у университета в особо жаркий день. Солнце нещадно нагревало голову, поэтому когда я увидел вдалеке призрак женщины, решил, что получил тепловой удар. Снова. Снял очки, отложил растаявшее мороженое и прищурился в попытке рассмотреть, дух это или весьма удачный косплей. — Тоже видишь её? — сказал мне он, как-то на удивление внезапно оказавшись близко. Я дёрнулся, перевёл испуганный взгляд на голос и увидел парня на соседней скамье. Он сидел, широко расставив ноги, наклонившись корпусом вперёд — ко мне, и ел такое же мороженое. Ни одна капля не стекала с жёлтого шарика манго. Я сглотнул, хмурясь, неопределенно смотря то на призрак средь бела дня, то на него. Непонятно, что казалось более неестественным. Наконец, вернул себе контроль над голосом и собственной речью и неуверенно спросил: — Ты её видишь?.. Он спокойно кивнул, откусил хвостик вафельного рожка и, встав со своего места, непринуждённо подошёл ко мне. Сел рядом и подтвердил: — Вижу. "Оу", — только и вырвалось у меня, и я продолжил на него смотреть. Глаза сразу цеплялись за пирсинг на губах, брови, за серьги в ухе. На плече из-под рукава футболки виднелось витиеватое тату, и я вдруг подумал, что он любит боль, пока неспециально рассматривал всё это изобилие. Он вывел меня из транса: — Ты Митра? — спросил так просто, и мне сбило ровное дыхание. На долю секунды я действительно поверил, что валяюсь на траве без сознания от перегрева. Прохожие пытаются привести меня в чувство, и всё это плод фантазий уставшего разума. Я округлил глаза, приоткрыл рот и вновь его закрыл. Он смотрел на меня с каким-то умиротворенным, но безучастным видом. Ничего больше не пояснял, не уточнял и всем видом будто давал понять: "я не ошибся, на тебе писано, что ты Митра". Я почему-то разозлился. — Я не Митра. Я Дмитрий, — голос, сначала твёрдый, к концу фразы просел. — Вы кто? — буркнул, надевая вновь солнцезащитные очки. Он улыбнулся и нахмурился в хитром прищуре с тенью угрозы. — Ну так ведь одно и то же. Ветер ударил в спину, я похолодел и ни слова не выронил. — Ты знаешь, — сказал он, — что Митра — бог солнца у древних персов? Бог справедливости и добра у древних римлян, — он указал пальцами себе на глаза, и я снял очки. — Зови меня Раман. Шаман Раман. Или даже так: шаман-раман. Он рассказал, что живёт в том же районе, где и я. Что в трансе ему привиделся мой смутный образ. Его посещали силуэты, духи, они показывали ему звуки и давали послушать цвета. Он сказал: — Те, что залезли в твою тень, — вылезли потом из моей и про тебя мне нашептали. А я слушал как завороженный и верил каждому слову, потому что иначе не мог — никто бы не смог. — Как ты понял, что я — это я? — с воодушевлением, широко распахнув глаза. Раман указал кивком головы на призрак той самой женщины, что стала поводом нашему диалогу, уточнил: — Она привела. Я вгляделся в неё, пытаясь сообразить, почему вдруг именно она. Её силуэт уже размылся, был почти прозрачным, но если поставить палец на условном горизонте, так, чтобы он прикрывал её голову, то всё становилось ясно. Та самая девушка с перекрёстка, но теперь не с голой шеей. Я шумно выдохнул и смотрел на неё ещё какое-то время. Чувство вины за то, что тогда так ничего и не понял, снова меня охватило, и я стыдливо опустил взгляд к земле. Он доел мороженое и, прежде чем я успел спросить что-то ещё, встал и позвал жестом за собой. Я как ведомый пошёл следом. Странное сравнение, но именно оно приходит мне в голову, когда я вспоминаю этот сумбур. Мы поравнялись, выходя из парка, и пошли в неведомую мне сторону. — Порой я смутно вижу будущее, — твердил он, пока мы ждали светофор. — Я посредник между мирами, незаинтересованная сторона, понимаешь? — и шёл по переходу дальше, пока я усваивал услышанное. Приходилось его быстро нагонять. Мы шли мимо магазинов, зданий местного управления, жилых домов, и он рассказывал в кратких выдержках про мир верхний, то есть богов; мир нижний, то есть мёртвых, демонов и тёмных шаманов; и мир наш. Средний. Я слушал его внимательно, и вся информация, словно след руки на мокром песке, отпечатывалась в моем сознании. — А про танцы? — спрашивал я. — И про танцы, — соглашался он и рассказывал про них. Про ритуалы, про транс, переходы в миры. Про нирвану, астрал, пляски с бубнами как в фильмах и горловое пение тибетских монахов. Мы проходили мимо городского канала, шли под мостом, под арками, и тогда я уже слушал удивительные истории про энергетические поля, чудесные исцеления, невероятные возможности организма и про долгожителей. Мышцы не чувствовали усталости, солнце аккуратно приближалось к горизонту, и он утверждал, что не человек выбирает участь шамана, а духи избирают его с рождения, и он вот уже тридцать лет несёт свой крест. Я слушал про все эти чудеса, и какое-то странное ощущение тянуло внутри. Он рассказал, что обладает способностью вводить в гипноз, но дано это не каждому шаману. — Смотри, — коснулся пальцем середины моего лба, три раза постучав по нему, — как они сплетают свои змеи-языки в поцелуе, — и указал на пару неподалёку. Я бросил взгляд и резко отвернулся, шокированный и смущенный. Провел рукой по волосам и неверяще произнёс: — Это правда, или ты мне это внушил? — Я тебе внушил, и теперь это правда, — пропел он, и я издал нервный смешок. — Сделай обратно. Как было, — смотрел на асфальт, видя перед собой эту картину. Он вновь коснулся моего лба, ритмично отбил пальцем и, приблизившись, совершенно серьёзно проговорил: — Тебе показалось, Дима. Ничего там нет. Я посмотрел на пару, иллюзия рассеялась. Повернулся к нему и с нездоровым весельем засмеялся. Мы двинулись дальше, а после долгая дорога свела нас с низким забором знакомого мне места, и мы, наконец, остановились. — Всё дело в силе веры, понимаешь? — сказал он, и я неуверенно кивнул. — Руны защищают меня только потому, что я верю в их защиту. Теперь понимаешь? — он указал пальцем на своё тату, на подвеску на шее, и я кивнул уже увереннее. — Я вижу их, потому что верю, что могу видеть? — уточнил у него о нечисти. — Ты видишь, потому что знаешь, что они есть. Я недовольно простонал. Настоящий тупик, пат — в шахматах. Сложно не верить, например, в луну, когда видишь её каждый день на небе. Я подумал, не начнись вся эта бесовщина со мной в детстве, может, у меня и был бы шанс не видеть. Точнее — не верить. — Ладно. Я вроде бы понимаю, что ты мне говоришь...— оглядел показательно всё вокруг, — но что мы делаем на кладбище?! — Нужно ведь её упокоить, — он указал куда-то мне за спину, и я застал там тот же призрак. И снова "оу". Вздохнул, смирившись, и мы зашли внутрь. Не любил кладбища. Он шёл на пару шагов впереди, я плёлся сзади, и завершала нашу шеренгу женщина без головы. Ну, с ней — технически, но вы поняли. — Раман, я тоже шаман, получается?.. — как-то неловко прощебетал. Он пожал плечами и выдал неуверенное: "Скорее всего нет". — И кто я тогда? Развернулся ко мне с виноватой улыбкой и попробовал, словно наугад: — Парень с чувствительными глазами? Отлично. Я посмотрел на него с каменным выражением лица, и он тихо засмеялся. Я прикусил губу, поразмыслил немного и решил попытать удачу: — Слушай. Ты сможешь мне помочь в этих... паранормальных делах? Он ходил, высматривая нужную плиту. — М? И о чём речь? — У меня с другом что-то непонятное. Он лунатит. — Так, может, он лунатик? И снова мой взгляд, его смех и чувство дежавю. Понял, что он нашёл нужное надгробие, когда внезапно наступила тишина и эту тишину прорезал голос: — Жестокая смерть. Я потупил взгляд и решил всё-таки уйти с кладбища. Мельком заметил, что ничего при нём нет. Ну, знаете, никаких ритуальных атрибутов и всего прочего. Хотя, по правде говоря, я понятия не имею, что должно быть при шамане во время ритуала. Ясно только одно — требуется сам шаман. Раман, в нашем случае. Он ничего не сказал мне, даже если и заметил, что выхожу. Лицо его было очень серьёзным, крайне сосредоточенным. Я видел, как он присел на корточки напротив могилы, прикрыл глаза и стал беззвучно шептать. А затем я ушёл. Лето. Дни очень длинные. Небо даже не посинело, но полумесяц отчетливо выделялся между перистых облаков. Там, возле входа на кладбище, было красиво. Он стоял на отшибе нашего города, и трава вокруг асфальтированной тропинки казалась мне дикой в самом лучшем смысле слова. Через тридцать минут он вышел, и мы поспешили в обратном направлении. Я рассказал ему о Вадиме. Тех странных сообщениях, звонках, о похождениях по ночам. Кстати, о них. То, что было на даче, — то полбеды. Теперь беда настигла нас полноценная. Такая сформировавшаяся несуразная беда. После возвращения в город я некоторое время не слышал от него новостей. Только потом оказалось— это в силу того, что Вадим просто не знал, что с ним творится. Но не так давно он своим странным поведением разбудил родителей. Стоял перед дверью в их комнату и дёргал за ручку. Дверь была не закрыта и поэтому с лёгкостью поддавалась, но внутрь он не заходил. Вновь её закрывал и снова тянул. Шум поднял маму, и когда на вопросы, что тот делает, Вадим ничего не ответил, стало ясно, что тот ходит во сне. Потом он и сам начал замечать странное. Наутро просыпался в закрытом шкафу. Просыпался под кроватью или под письменным столом, и ощущение возникало, словно прячется от кого-то по ночам. Постель застелена и выглядит так, будто на ней никто не лежал, а телефон разряжен, и всё бы ничего, если перед сном не было с точностью до наоборот. И со всем этим он ещё бы смирился, — хотя я бы не позволил, — но пару дней спустя заявился ко мне среди ночи. Я спал, когда из коридора начали доноситься громкие стуки о дверь, словно колотили кулаками. Вскочил, сел на кровати и весь сжался от ужаса. Я не думал, что там бесы или им подобные, я боялся, — что люди. Впопыхах стал одеваться под глухие удары. Еле нашёл штаны, надел их наизнанку, опрокинул стул и подобрал упавшую футболку, как вдруг затихло. Эта резкая тишина выбила меня из колеи — я застыл с футболкой на голове. Медленно её спустил, автоматически разгладив руками, и прошёл крадучись, как не в своей квартире, к дверному глазку. Он смотрел прямо в ответ. Сквозь дверь — мне даже показалось. Да, просто стоял и буравил глазок. Я перестал дышать, точно мог себя этим выдать. Сделал медленно шаг назад. Сердце стучало, и ткань футболки резонировала ему в такт. Руки вспотели, я шарил глазами по тёмному коридору, суматошно перебирая в голове все варианты действий. Я его боялся. — Митя? — донеслось из-за двери. В его растерянном голосе угадывались оттенки начинающейся паники. Я молчал, и он повторил моё имя вновь. И только после я словно ото сна очнулся. Не глядя в глазок, сразу открыл и увидел, что он уже сидит на полу, поджав к себе колени... Что уж тут говорить. Тридцать капель валерьянки, очень долгие дыхательные упражнения и сон лишь под утро, после рассвета. Днем я рассказал обо всём Славе, и он молчал в трубку — я ярко запомнил — две с половиной минуты. Прошептал с нотой вины: "Я не знаю, что делать" — и через пару фраз отключился. Я тоже не знал. Раман меня внимательно слушал. Задавал вопросы, которые я не всегда понимал, и с ходу дал мне знать: — В любом случае придётся смотреть. Знакомь со своим Вадимом. И сразу уточнил: — Но, — сжал губы, слегка мотнул головой, — не бесплатно, ты уж прости. Я кивнул.                               *** Я пригласил к себе Рамана на следующий день — он обещал прийти ближе к ночи. Вадим со Славой сидели на кухне и слушали мой долгий восторженный рассказ про знакомство с ним. Про призрак девушки, кладбище, про его видения. Я заверил их, что Раман способен вводить в гипноз, вызывать дожди и чёрт-те что ещё! — Он поможет, — подытожил крайне бодро и уверенно. Вадим согласился познакомиться, а Слава сидел непривычно молчаливый и думал о чём-то своём. Верхняя форточка была открыта, и дверь в комнату захлопнуло сквозняком. Он отодвинул кружку с давно остывшим чёрным чаем — не из пакетика (он такой не любит), заваренный мною листовой — и посмотрел на меня: — Что ещё он тебе внушал? Я не сразу понял. Заморгал часто, и уголки моих губ медленно поползли вниз. — Ничего... Ну, то есть только тот случай со змеями-языками... поцелуй этот. И всё. — Мне это не нравится. — Но почему? — я растерялся от его заявления, от серьёзного и тяжёлого взгляда. Присел. — Я не могу остаться, завтра только четверг, я работаю. Почему ты не подождал до выходных? Мне казалось, что меня отчитывают. — Потому что нет времени оттягивать. — Ты хочешь остаться наедине с человеком, которого знаешь сутки, и Вадимом, который лунатит? Серьёзно? Раздражение в его голосе нарастало, и меня это выводило. Будто моё отличное настроение разломали пополам. Чайник вскипел, и Вадим, о котором я забыл, учтиво встал и убрал его с плиты. Слава поднялся и вышел из кухни, бросив на меня говорящий взгляд. Я пошёл за ним. Мы вышли на лестничную площадку, подальше от ушей. Я был в домашних тапочках и слегка поежился от холода стен. Свет тускло освещал зеленый коридор и его напряженную спину. Слава ещё какое-то время стоял, не оборачиваясь, и в животе у меня туго скрутило. Я молча ждал, прикусив губу, и он наконец развернулся: — Ты не можешь ему доверять. — Ты его даже не знаешь, а уже всё решил, — чем тише он говорил, тем тише говорил и я. — Это ты его не знаешь, но уже всё решил. Один. Меня порезало. Руки слегка подрагивали, и я не мог успокоить сердце. Просипел: — Один? Будто я только о себе думаю... У Вадима есть язык, чтобы отказаться. Мне, по-твоему, десять, и я не в состоянии понять, что есть опасно, а что — нет? — я широко махнул рукой в сторону квартиры, а потом вернул к себе, указав на грудь. Он ядовито фыркнул, и меня от этой пренебрежительной реакции всего скосило. — Да, сейчас я очень сомневаюсь в твоей адекватности. Ты знаешь его сутки. Сутки! Приди в себя наконец. Если бы кто-то наблюдал за нами, то увидел, как он подошёл, как возвел раскрытые ладони к моему лицу, словно пытаясь достучаться. — Я могу сам принимать решения, — отчеканил, — и нести ответственность за  ошибки. — Я тебя от этих ошибок уберечь пытаюсь! — А ты попытайся понять! Тебя там не было, ты не слышал... — Конечно. Забыл, что у вас особая связь, — ты ему во снах виделся, — он прищурился, выплевывая последнее, — как так вышло, что ему ты веришь на слово, а со мной споришь до талого? Как, Митя?! Я сжал губы, мотнул головой, тихо, но грубо процедив: — Бесполезно. Ты просто бесишься. Ты ревнуешь, потому что он единственный способен хоть как-то помочь. "А ты — нет". Я не произнес этого, даже не думал так, но эхом между строк такой посыл — неправильный и жестокий — прозвучал. Я словно окоченел. Он смотрел на меня пару секунд. Подвигал челюстью, едко усмехнулся и кивнул. — Спокойной ночи. И ушёл. Мимо меня, не взглянув. Стал спускаться по лестнице. — Слава. Ничего. — Слава! — Зайди в дом, простудишься, — не оборачиваясь, холодно и даже будто равнодушно бросил он. Я обиженно прорычал что-то нечленораздельное ему вслед. Стоял и смотрел на удаляющуюся спину, разочарованно взревел от бессилия и шагнул в квартиру, хлопнув дверью. Ударил пустой пакет, швырнул тапочки и уселся на кухне, закрыв голову руками. Вадим молчал. Я тяжело дышал, пытаясь успокоиться. Поднял голову и увидел недопитый чай Славы. Всю злость как рукой сняло. Нахмурился, вскочил и побежал в коридор. Я надел наспех кеды, крикнул, что буду минут через десять, и выбежал из квартиры в чём был. Я так жалел. Но даже не успел до лифта дойти. В коридоре стоял Раман. Он удивлённо посмотрел на меня, и я сгорбился от горечи под его взглядом. Услышал звук закрывающихся дверей лифта и обречённо спросил: — Ты... Парня случайно не встретил? Примерно твоего роста, — зачем-то провел ладонью над своей головой, показывая. — Выходил кто-то из подъезда. Я кивнул, поджав губы. Прикрыл глаза и провел его в квартиру, от которой успел отойти лишь на два шага. Лифт уехал вниз, и я закрыл дверь.