Там, где нас нет

      Дань Хэн, несмотря на то, что устроился на вполне уютном диванчике, чувствовал себя просто отвратительно.       Март бросила его, едва они зашли в дом, и унеслась танцевать. От яркого света рябило в глазах, а от громкой музыки болела голова. Гости сновали туда-сюда, кто-то кричал, свистел, смеялся. Сменилась песня в зимнем саду. Некто (по голосу девушка) принялся орать в микрофон «Hallelujah» отнюдь не в таком же хорошем исполнении, как у Джона бон Джови. Фанаты радостно скандировали имя исполняющей по слогам в такт музыке.       Мимо в неизвестно какой раз прошёл парень в костюме садового гнома и снова попытался сунуть ему бокал с гудящей клоакой. Дань Хэн вяло покачал головой вместо ответа. Сил разговаривать просто не было.       — Бери, — уговаривал гном. — Лучше станет.       Дань Хэн обхватил прохладный бокал ладонями. Нечто зелёное и шипящее бурлило за тонким стеклом. Он с подозрением понюхал напиток. До этого гном, разносящий монстр-коктейли, несколько раз приносил ему, но все эти разы он отдавал «угощение» каким-то ребятам из параллели. «Монстр-коктейль. Как точно сказано!» — подумал Дань Хэн, осторожно поднося к губам бокал.       Он пробовал первый и последний раз алкоголь два года назад на пижамной вечеринке у Клары. Совершенно безобидная посиделка с чипсами, популярной музыкой, миской, наполненной ванильным мороженым, апельсиновым соком и водкой…       Самый главный минус водки был в том, что распробовать её в сочетании с мороженым было почти нереально и на каждого присутствующего она действовала совершенно по-разному. Тихая милая Клара, например, после трёх стаканов распахнула окно и завопила на всю улицу: «Зак Эфрон, я люблю тебя!», Дань Хэна стошнило, Зеле призналась в любви Броне (— Ты такая кр-р-расавица, выходи за меня замуж!), а с Броней по непонятной причине случилась жуткая истерика. Март пришлось хуже всех. Она запрыгнула на кровать Клары и горланила одну и ту же песню, кажется, «21 guns», Green Day. Когда в комнату вошёл папа виновницы всего этого безобразия, она подсунула ему расчёску в качестве микрофона и заорала: «Давай, лысый, и ты подпевай! Шевели бёдрами!». На следующее утро от неё потребовали извинений, но девушка была бессильна объяснить своё поведение.       После этой истории Март и Дань Хэн решили постараться не смотреть на алкогольные напитки — и папу Клары — хотя бы месяца два. У них это вполне неплохо получилось, хотя, некоторых ситуациях они выглядели немного странновато: все вокруг пьют, а они просто сидят и — ни в одном глазу.       В затылке началось неприятное жжение. Дань Хэн глубоко вдохнул и выдохнул. Запрет не употреблять алкоголь можно отменить. Только на этот вечер. И только на пару глотков.       Монстр-коктейль действовал на удивление быстро. После второго бокала, любезно принесённого гномом, пение казалось не таким диким, после третьего он начал выстукивать такт каблуками (зачем он вообще надел туфли? Здесь все в кроссовках!), и у него появилось ощущение, что всë не так уж и плохо и тут вполне весело. Четвёртая порция окончательно поколебала его настороженный внутренний голос.       Заиграла новая мелодия, на этот раз «The winner takes it all» АББЫ. Благодаря напитку с «каплей» белого вина всë показалось Дань Хэну каким-то… восхитительным, что ли.       Когда он встал с дивана в желании уйти в зимний сад (он едва сдерживал истошно-детское «ладушки-ладушки»), почувствовал лёгкое головокружение. Раньше он не замечал, что в доме Клары такие шаткие полы. Дань Хэн покачнулся, теряя хрупкое равновесие, но смог снова вернуться в прямое положение и даже сделал около десяти шагов вдоль стены — в холле была ужасная толкотня. Но очень скоро просто встал, оперевшись спиной о стену. Ходить стало невыносимо тяжело, будто тело весило больше тонны.       — Развлекаешься?       Голос показался Дань Хэну смутно знакомым. Подняв голову, он упëрся мутным взглядом прямо в лицо Блэйда. Почему-то сейчас он был спокойнее удава, а не дëргался в каком-то судорожном страхе. После перепевки «The winner takes it all» уже другой голос принялся за «Don't cry for me, Argentina» Мадонны.       — Да, — охотно согласился Дань Хэн. Зачем бояться Блэйда? Он вовсе не страшный. Наоборот, улыбается. Вдобавок как-то непринуждённо и легко. Зачем кого-то бояться, когда всем вокруг весело? Ему стало смешно.       Тем более здесь все пьяны.       Разговор на этом оборвался. В ужасном шуме было тяжело слышать друг друга, а Дань Хэн не мог придумать, что сказать. Мысли текли медленно, будто в голову залили кисель или жидкий металл. Блэйд встал рядом, выхватив у гнома монстр-коктейль.       — Ты сколько выпил?       — Пять… Нет, четыре, — Дань Хэн попытался сосчитать, но понял, что уже забыл, и честно сообщил об этом.       — А у меня этот только первый. С половинкой, — простодушно ответил Блэйд и залпом опрокинул бокал. Через какое-то время сообщил: — А ничего. Даже вкусно.       — Угу, — Дань Хэн прикрыл глаза. Кислотно-зелëное месиво, по его мнению, было на вкус чересчур химическим, но действовало на его организм просто отлично. Никогда он не чувствовал себя так хорошо.       Вообще, Дань Хэн не любил шум и большие компании. Всегда было интереснее провести время наедине с книгой в полной тишине, а не в гаме и постоянном движении.       — Ты просто социофоб, — часто повторяла Март. — Так нельзя. Нужно начать с кем-нибудь общаться, кроме меня. У нас полно классных ребят. Например, Яньцин. Он прикольный. Или Броня. Она тоже прикольная. А ещё…       И так все, по мнению Март, оказывались «прикольными». Но Дань Хэн не видел особого смысла с ними общаться, поэтому находился вдалеке, но не изолировался от общества полностью. А с Блэйдом оказалось на удивление приятно говорить. Он никогда не ощущал такой свободы. Дань Хэн даже забыл, как в какой-то неясной панике убегал от него.       Блэйд жестом предложил ему подняться наверх, подальше от всей суматохи. Дань Хэн дал ему потянуть себя по скрипучей лестнице с крутыми ступеньками. Сначала они обсуждали музыку. Оказалось, что Блэйду, помимо рока, очень нравятся старые хиты АББЫ и «21 guns» Green Day. И читать.       Вообще Дань Хэн читал много и каждый раз подробно описывал Март, на чем именно он сейчас остановился. Но ей его книги казались либо «слишком нудными», либо «перегруженной чепухой». Однажды его терпение лопнуло, и он раз и навсегда прекратил это издевательство. Иногда нужно бороться теми же методами. Главное — это не показывать своего волнения и невзначай упомянуть парочку именитых авторов, при этом желательно на самом деле прочитать их книги. И ещё одно правило: чем экзотичнее и непонятнее звучит фамилия автора, тем лучше. Когда Блэйд спросил, какие книги ему нравятся, Дань Хэн гордо задрал голову и уверенно посмотрел ему в глаза.       — Ну, например, люблю читать Джорджа Матруссека, Вэлли Лемб, Петра Сельвентики, Лиису Тикаанен. Мне вообще финские авторы очень нравятся, у них удивительное и тонкое чувство юмора. Что ещë… Все книги Джека Августа Мерривезера, хотя последняя, честно говоря, меня немного разочаровала, с Мари обошлись очень подло. Потом Хелен Марунди и Мацуо Басë, конечно, Тахуро Ямашито, Лоуренс Делани, да и, ясное дело, Гримпхук, Черковский, Мейленд, Питт…       Лицо Блэйда вытянулось от удивления. Дань Хэн, усмехаясь, выпустил контрольный выстрел:       — Тот Питт, который Рудольф, а не Брэд. — Уголки губ Блэйда поднялись в улыбке. Дань Хэн, тем временем, пылко продолжал: — Хотя, должен признаться, его «Аметистовый снег» мне совершенно не понравился. Текст слишком перегружен метафорами, не правда ли? Пока я читал этот роман, у меня всë время было ощущение, что за Питта написал кто-то другой.       — «Аметистовый снег»? Ах да, мне он тоже показался слишком тяжёлым. Но вот «Янтарная лавина» мне очень понравилась.       Дань Хэн улыбнулся в ответ.       — Она вполне заслуженно получила Австрийскую литературную премию. А как тебе книги Такоши Махуро?       — Ранний период творчества очень интересный, но меня утомляет постоянная переработка пережитых в детстве травм. Из японской литературы мне ближе Ямамото Кавасаки и Харуки Мураками.       Дань Хэн беззвучно хихикнул.       — Но Мураками действительно существует!       — Я знаю. — Блэйд усмехнулся. — Как и Басë.       Дань Хэн даже позволил себе взглянуть на него с уважением. Твёрдая уверенность в том, что Блэйд обычный задавака, пошатнулось. Он даже забыл, как ему не нравился одногруппник. В этом были виноваты остатки алкоголя, бродившие внутри, хотя Дань Хэн более менее сохранял трезвость ума и говорил чётко и понятно. Блэйд держал сзади руку, готовый его ловить; его всë ещё качало от выпитого.       Они говорили много, обо всëм подряд. Дань Хэн узнал много нового: Блэйд увлекается плаванием, Блэйд хочет прочитать «Властелина Колец», чтобы понять прикол с фразой «моя прелесть», Блэйд снимает комнату и живёт с хорошими соседями и котом. Кот, правда, не его, а хозяйки квартиры, Кафки.       — Он очень жирный, — рассказывал Блэйд. — Вчера ночью — хотел воды попить — увидел, как Кафка кормит его. А это был уже пятый пакет за день.       — Он, наверное, для неё, как сын… Ик, пр-рстите… — Его слова внезапно прервала икота.       Блэйд усмехнулся. Дань Хэн красивый, пусть и пьяный. Щёки красные — видно в полумраке, — икает, что-то бормочет. И взгляд какой-то смущённый.       …Он проснулся, не понимая, где он. Незнакомый потолок, незнакомые стены. Матрас не его — ортопедический и жёсткий, — а какой-то мягкий, словно гора зефира. Жутко болела голова, пить столько всë-таки не следовало. Дань Хэн, приложив холодную ладонь к виску, с трудом сел на постели и огляделся.       Все стены обклеены постерами и фотографиями так, что обои едва различимы. В изножье кровати ровным строем расположилась армия мягких игрушек. На полках ещё фотографии, какие-то металлические конструкции, фарфоровые куклы и прочие симпатичные безделушки.       Он смутно помнил, что происходило ночью. В четыре часа утра все, кажется, угомонись. Музыку вырубили, выпили, закусили остатками пиццы, суши, чипсами и прочей снедью и завалились спать. Они — он и Блэйд — долго обсуждали книги, потом футбол, что-то ещё, кажется, популярных исполнителей…       Сквозь пелену его слух различил тихое мерное дыхание. Дань Хэн, запоздало заметив, что на нём нет рубашки, медленно повернул голову влево.       Блэйд, вальяжно развалившись, безмятежно спал, подложив локоть под голову. Длинные волосы разметались по подушке тёмным ореолом. Дань Хэн, очарованный зрелищем, захотел убежать в Антарктиду. Там холодно, но зато нет Блэйда.       Он осторожно выбрался из-под тяжёлого одеяла. Потерянный предмет одежды лежал на полу бесхозной тряпкой. Торопливо застëгивая пуговицы и осматривая в зеркале свою шею (к счастью, Блэйд не додумался его укусить), Дань Хэн невольно вспомнил визжащую Маргарет и ехидную улыбку Лиз и поморщился. Уйти поскорее — всë, что он сейчас хотел. Прежний страх снова вернулся и липкими щупальцами принялся пролазить всë глубже и глубже. Дань Хэн спешно (но тихо) вышел из комнаты, без особого труда обнаружил лестницу вниз. В коридоре валялись спящие, кто у стены, кто прямо на полу. Среди них был и парень в костюме садового гнома. В углу были свалены полубитые бутылки дешёвой водки, смятые банки из-под алкогольного пива, разорванные картонные коробки в жирных пятнах с изображением пиццы, пластиковые коробочки с остатками васаби, обрывками крашенного в свекольном соке имбиря и прилипшим к стенкам рисом. Здесь же валялись фантики из-под конфет, бумажные пакеты (тоже с пятнами) из «McDonald's», круглые крошечные пустые контейнеры для соевого соуса. Их должное содержимое было разлито по полу и теперь засохло липкими коричневыми пятнами на бежевом линолеуме. Дань Хэн осторожно обошёл храпящую в объятиях какого-то пятикурсника Клару (девушки храпят? Удивительно!), схватил с забитой вешалки свою ветровку и, прикрыв за собой дверь, выбежал в сад.       От дома Клары до его улицы было идти примерно два квартала пешком. Обычно поход занимал у него минут десять, но в этот раз он чуть ли не бежал, поэтому уложился в семь. Что-то подсказывало, что нужно уносить ноги как можно скорее. Его гнали какое-то странное ощущение слежки и необъяснимый страх.       Светало. Он проспал от силы часа два. Раннее солнце мягко золотило крыши небольших трёхэтажных многоквартирных домов. Скоро он дойдёт до своего двора, дойдёт до последнего подъезда жёлтого дома…       На самом деле дома в этом районе около тридцати лет назад были зелёными, но со временем выгорели под солнцем. Дети, не знавшие об этом, упорно говорили, что они жёлтые. Дань Хэн, которому совсем недавно исполнилось девятнадцать, думал так же. Зачем тогда в прошлом году покрасили подъезды в жёлтый? Кстати говоря, эта краска выгорела буквально за месяц в белый цвет.       Дань Хэн успокоился только тогда, когда оказался за массивной железной дверью. Гулко отдавались его шаги по лестнице. Он остановился на втором этаже. Ключ не желал вставляться ни с первого, ни с четвёртого раза. С седьмой попытки ему удалось попасть на площадку. Оказавшись в квартире, он облегченно выдохнул.       Только странное беспокойство осталось. Обычно так было, когда он чувствовал, что скоро случится что-то нехорошее.

***

      — Солнышко взошло, открывай глазки, — Холодные руки нежно потрепали её по щеке. — Ну же…       Она послушно приоткрыла глаза, обвела мутным взглядом крошечное помещение, в котором оказалась по собственной глупости. Даже позвать на помощь было некого: здание почти пустовало, только охранник на первом этаже и пара лекторов, которые находятся далеко от каморки, в которую её затащила мерзавка.       Девушка продолжала улыбаться. Она это не видела — всë расплывалось и было каким-то нечётким, — а чувствовала.       — Не волнуйся, боль будет недолгой, — Она хихикнула, затягивая узел потуже. — Занятия здесь начинаются во второй половине дня, а к этому времени ты… Извини, не хочу тебя расстраивать. Я только скажу твоей подружке, что я тебя вообще не видела, ладно?       Девушка слабо вздрогнула — совершенно не осталось сил отвечать — и захрипела.       — Ни в коем случае, — Улыбнулась. — Никто не узнает, что с тобой случилось на самом деле, не волнуйся. Ты же поссорилась с матерью, верно? Никто сейчас не тревожится о твоей судьбе…       Поток слов медленный, приторно-сладкий, мерзкий. Она говорила неторопливо, но большая часть слов превращалась в бессмысленную смесь звуков. Руки давно затекли, всë тело ныло. Кровавые пятна на полу уже подсыхали.       — Я пойду. Скоро будет нужно открыть аудиторию. Счастливо оставаться.       Она попыталась закричать, но из-за кляпа вышел едва различимый скулёж.       — Что-что? — Мерзавка обернулась, изобразив интерес.       По правде говоря, ей уже не было до неё дела. Скоро староста скончается, и станет на одного конкурента меньше. А может, вообще не останется ни одного: директор не вынесет позора, — студентку убили, кто такое сможет замять? — и университет накроется медным тазом. Тем более, это преступление было идеально — ни единой улики. Ни отпечатков, ни вещественных доказательств. Её никто не заподозрит.       Она слабо дëрнулась. Девушка встала, оперевшись о дверной косяк спиной и скрестив руки на груди. Тело свела какая-то странная судорога. Постояла ещё. Прерывистое рваное дыхание стихло.       — Отлично, — пробормотала она, плотно закрывая дверь и запирая её на ключ.       Проблематично было только то, что труп ещё какое-то время будет пахнуть, как живой человек, но примерно через сутки-двое по этажу потянется аромат склепа и смерти. Уборщица, преподаватели и студенты услышат этот запах и, наверное, попытаются найти его источник. Было бы неплохо сделать это грязное дело в каком-нибудь другом месте, но не было такого кабинета, который никем не использовался, а позвать её на встречу было бы тяжело: подозрительная мать не отпустила бы дочь одну. Хотя и сейчас получилось очень неплохо.       Даже хорошо.