Perfect

Йеджи – Доктора! – требует Хеджин, входя в кухню. Вслед за ним появляется Рюджин. Хеджин указывает на подругу, чья рука в крови. Рюджин глядит на меня так, словно я обязана знать, что делать. Это не отделение неотложной помощи! Это кухня моей матери! – Не поможешь? – спрашивает Рюджин, крепко стискивая запястье. Кровь капает прямо на пол. – Мама! – кричу я. – Где аптечка? Открываю один шкафчик за другим, тщетно пытаясь ее отыскать. – В ванной на первом этаже! Под раковиной! Я указываю на дверь ванной, и Рюджин послушно следует за мной. Достаю из шкафчика нужную коробочку. Захлопываю крышку унитаза и велю Рюджин сесть. Сама пристраиваюсь на край ванны и осматриваю её руку. – Как это тебя угораздило? Вытираю кровь и изучаю порез. Глубокий. Прямо по центру ладони. – Схватилась за приставную лестницу. Она чуть не перевернулась. – Лучше бы ты дала ей упасть. – Не могла. На ней стоял Хеджин. Я удивленно вскидываю голову. И вижу, что Рюджин смотрит на меня пронзительными карими глазами. Снова обращаю все внимание на её руку. – Придется зашивать. – Уверена? – Да. Хочешь, отвезу тебя в неотложку? – А сама наложить швы не можешь? – У меня нет специальных материалов. Нужна хирургическая нить – рана довольно глубокая. Здоровой рукой Рюджин роется в аптечке. Она достает катушку ниток и протягивает мне. – Вперед. – Рюджин, это же не пуговицу пришить! – Не хочу целый день торчать в больнице из-за какого-то пореза. Сделай что можешь. Все будет хорошо. Я тоже не хочу, чтобы она весь день провела в больнице. Потому что тогда её не будет здесь. – Если начнется заражение крови и ты умрешь, я не виновата. – Если начнется заражение крови и я умру, то уже не смогу тебя обвинить. – Логично. Я снова промываю рану, потом достаю все необходимое и раскладываю на столешнице рядом с раковиной. Мне неудобно, я встаю, ставлю одну ногу на край ванны и кладу её руку себе на колено. Кладу её руку себе на колено… Черт… Нет, пока её ладонь у меня на колене, ничего не выйдет. Если хочу, чтобы пальцы не дрожали, надо расположиться по-другому. – Так не пойдет, – говорю я, поворачиваясь к Рюджину. Опускаю её руку на столешницу и встаю прямо перед ней. Менее удобно, зато пальцы Рюджин не будут касаться моего колена, пока я накладываю шов. – Будет больно, – предупреждаю я. Она смеется, как будто познала настоящую боль, а эта для неё – ничто. Я прокалываю кожу Рюджина иглой, она даже не вздрагивает. Не издает ни звука. Просто смотрит, как я работаю. Время от времени заглядывает мне в лицо. Мы не разговариваем. Как и всегда. Я стараюсь не обращать внимания на Рюджин. Полностью сосредоточиться на ране, которую срочно надо зашить. Но Рюджин так близко – я чувствую на щеке её дыхание. А дышит она часто. – Останется шрам, – еле слышно шепчу я. И куда вдруг подевался мой голос? Я в четвертый раз втыкаю иглу. Рюджин больно, но она не показывает. Каждый раз, как только игла прокалывает кожу, я еле сдерживаюсь, чтобы самой не вздрогнуть вместо неё. Нужно сконцентрироваться на ране, но я все время чувствую, как наши ноги соприкасаются. Здоровая рука Рюджина лежит на бедре, и кончик одного пальца задевает мое колено. Столько всего происходит в этот момент, а я могу думать только о кончике её пальца. Оно жжет меня сквозь штанину раскаленным металлом. Рюджин сидит передо мной с глубоким порезом на ладони, кровь пропитывает подложенное под нее полотенце, я иглой раню её кожу, а меня занимает лишь легкое прикосновение её пальца к моей ноге. Интересно, как бы ощущалось это касание без тонкого слоя джинсовой ткани? На секунду наши глаза встречаются, и я немедленно опускаю взор на её ладонь. Рюджин на нее даже не смотрит. Она пристально глядит на меня, и я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на её дыхание. Почему оно участилось? Потому что я стою так близко? Или потому что больно? Рюджин дотрагивается до моего колена двумя пальцами… Тремя… Я делаю вдох и пробую сосредоточиться на работе. Но не могу. Она это нарочно. Не просто случайно задела. Рюджин трогает меня, потому что ей так хочется. Она проводит пальцами по моей ноге. Со вздохом кладет голову мне на плечо и сжимает мою икру. Сама не пойму, как мне удается устоять на ногах. – Йеджи… – с болью в голосе шепчет Рюджин. Я останавливаюсь. Сейчас она скажет, что ей больно. Попросит подождать немного. Она ведь поэтому меня трогает? Потому что больно? Рюджин молчит, я делаю последний стежок и завязываю нитку узлом. – Готово, – говорю я и кладу нитку с иголкой на столешницу. Рюджин не отпускает меня, а я не отстраняюсь. Её рука медленно скользит по моей ноге к бедру и выше, к спине. Дыши, Йеджи! Рюджин за талию притягивает меня к себе. Её голова по-прежнему на моем плече. Я инстинктивно обнимаю её за плечи, чтобы не упасть. Все мышцы моего тела разучились выполнять свои функции. Я все еще стою, Рюджин все еще сидит, но теперь я зажата между ее колен – так близко она притянула меня к себе. Рюджин медленно поднимает голову, и я невольно опускаю веки – я так нервничаю, что даже взглянуть на неё не могу. Чувствую, как Рюджин отводит голову назад, чтобы взглянуть мне в лицо, но мои глаза по-прежнему закрыты. Смыкаю веки еще крепче. Не знаю почему. В этот момент я вообще ничего знать не хочу. Только её. Кажется, Рюджин намерена меня поцеловать. Я сама хочу, жажду поцеловать её. Рука Рюджин медленно скользит по моей спине до тех пор, пока не достигает шеи. Такое чувство, словно там, где она дотрагивается до меня, остаются следы. Губы Рюджин почти касаются моей щеки. Они так близко, что неясно – это её губы или дыхание я чувствую своей кожей. Я сейчас умру, а в этой дурацкой аптечке нет средства, чтобы меня спасти. Пальцы Рюджин крепче обхватывают мою шею, и… она меня убивает. Или целует. Не уверена, что именно она делает, потому как особой разницы нет. Её губы на моих губах словно жизнь, смерть и перерождение – все одновременно. Боже, она меня целует… Ее язык у меня во рту, нежно поглаживает мой, а я даже не помню, как это произошло. Неважно. Не отрываясь от моих губ, она встает и прижимает меня к стене. Рука, которая придерживала мою голову, теперь опускается на талию. Боже мой, какой властный рот… Черт побери, у Рюджин только что вырвался стон… Рука от талии медленно перемещается к бедру. Убей меня… просто убей… Рюджин забрасывает мою ногу себе на пояс, прильнув всем телом ко мне. Это так восхитительно, что я издаю стон прямо в её губы. И на этом все кончается… Почему она отстранилась? Нет, не останавливайся, Рюджин… Она опускает мою ногу и тут же упирается ладонью в стену, словно боясь упасть. Нет, нет, нет… продолжай… вернись к моим губам… Я хочу заглянуть ей в глаза, но они закрыты, будто жалеют о содеянном… Только не смотри, Рюджин… Не хочу видеть сожаления в твоем взгляде… Мы оба молчим и пытаемся отдышаться. После нескольких глубоких вдохов Рюджин отталкивается от стены и подходит к раковине. Пока она не отвернулась, глаза, к счастью, у неё были закрыты. Теперь же Рюджин ко мне спиной, и я не наблюдаю сожаления, которое она явно испытывает. Рюджин берет ножницы и отрезает полоску бинта. Я приклеена к стене. Так и останусь тут навсегда, словно кусок обоев. – Не надо было этого делать. Голос у Рюджина холодный и твердый. Словно металл. Словно меч. – Я же не возражала. У меня голос совсем не железный. Он похож на воду. Он сейчас испарится. Рюджин перебинтовывает руку и поворачивается ко мне. Взгляд у него такой же жесткий, как голос. И холодный. Как сталь. Как кинжал, перерубающий ниточку, на которой держалась смутная надежда – та, которую подарил мне ее поцелуй. – Больше никогда не позволяй мне этого делать. Но я хочу, чтобы она делала «это» – хочу больше, чем праздничный ужин. Но Рюджин не отвечаю ничего. Не могу говорить, потому что её сожаление комком застряло в горле. Рюджин открывает дверь и выходит. Я по-прежнему приклеена к стене. Как… Это… Понимать?! * * * К стене я больше не приклеена. Теперь я приклеена к стулу. За столом я сижу рядом с Рюджин. С Рюджин, с которой не заговаривала с тех пор, как она назвала себя, нас и наш поцелуй словом «это». «Больше никогда не позволяй мне этого делать». Однако я бы не смогла ей помешать, даже если бы попыталась. Я настолько жажду «этого», что даже пропал аппетит, а ведь я так люблю ужин на День благодарения. Иначе говоря, мне ужасно хочется «этого», и я не имею в виду еду на тарелке. «Это» – значит Рюджин. Мы с ней. Я, целующая её. Она, целующая меня. В горле внезапно пересохло. Я тянусь за стаканом с водой и тремя большими глотками осушаю половину. – Рюджин, у вас есть девушка? – спрашивает мама. Да, мама, задавай, задавай ей такие вопросы, потому что мне слишком страшно интересоваться таким самой. Рюджин прочищает горло. – Нет, мэм. Хеджин издает чуть слышный смешок, от которого в груди у меня поднимается облачко разочарования. Видимо, у Рюджин такой же взгляд на отношения с женщинами, как и у братца. Оттого Хеджину и забавно, что мама могла вообразить, будто его подруга способна на верность. Внезапно наш поцелуй становится гораздо менее значимым. – Ну, тогда вы завидная девушка. Свободная, красивая, обходительная, работаете пилотом… Рюджин молчит – только слегка улыбается и отправляет в рот ложку картофельного пюре. Не хочет говорить о себе. Жаль… Хёджин откидывается на спинку стула,-у Рюджин уже, как шесть лет нет девушки. -Шесть лет? - переспрашивает папа, озадаченный той же мыслью, что и я. Сейчас Рюджин выглядит смущённой. Я думаю о нашем поцелуе в ванной. Не может быть, чтобы у Рюджин шесть лет не было девушки. Женщина с таким властным ртом наверняка часто пускает его в дело. Мне не хочется об этом думать. Не хочется, чтобы об этом думали мои родные. -У тебя опять кровь, - говорю я, глядя на перевязанную руку Рюджин. Затем обращаюсь к маме. - Есть у нас медицинский клей? - Нет, я этой штуки побаиваюсь. Снова поворачиваюсь к Рюджин. - После еды я осмотрю твою рану. Она кивает, даже не глядя в мою сторону. Мама закидывает меня вопросами о работе, и Рюджин больше не в центре внимания. Кажется она этому рада. *** Выключаю свет и забираюсь в постель, совершенно сбитая с толку. После ужина мы больше не разговаривали, хотя я потратила целых десять минут, чтобы сменить Рюджин повязку. Все это время мы не обмолвились ни словечком. Наши ноги не соприкасались. Её палец не задевал мое колено. Меня саму Рюджин не удостоила и взглядом – она так сосредоточилась на своей руке, будто боялась: отвернись она, и рука отвалится. Не знаю, что и думать. Рюджин определенно влечет ко мне, иначе она не поцеловала бы меня. Как ни печально, мне и этого достаточно. Неважно, нравлюсь я Рюджин или нет. Главное, её тянет ко мне, а остальное приложится. В пятый раз пробую уснуть, но тщетно. Переворачиваюсь на бок и замечаю тень чьих-то ног снаружи у моей комнаты. Жду, что дверь откроется, однако тень исчезает и шаги постепенно стихают. Я почти уверена: это Рюджин. Просто потому, что ни о ком другом я сейчас и думать не могу. Делаю несколько медленных вдохов и выдохов – надо успокоиться и решить, пойти за ней или нет. Дохожу только до третьего и выскакиваю из постели. Раздумываю, не почистить ли зубы, хотя уже сделала это всего минут двадцать назад. Поправляю волосы перед зеркалом и как можно тише крадусь на кухню. Заворачиваю за угол и вижу её. Стоит спиной к столу и лицом ко мне. Точно ждала моего появления. Вот незадача… Делаю вид, что мы оба оказались здесь по чистой случайности, хотя на часах уже полночь. – Не можешь заснуть? Миную Рюджин и подхожу к холодильнику, достаю бутылку апельсинового сока, наливаю его в стакан. Затем встаю напротив. Рюджин внимательно смотрит на меня, но мой вопрос остается без ответа. – Ты что, ходишь во сне? Она улыбается и оглядывает меня с ног до головы, впитывая каждую деталь, словно губка. – А ты, похоже, любишь апельсиновый сок, – с легким смешком произносит она. Рюджин указывает на мой сок, и я протягиваю ей стакан. Она подносит его к губам, делает медленный глоток и возвращает. Все это, не отрывая от меня глаз. Что же, теперь я точно люблю апельсиновый сок… – Я тоже его люблю, – говорит Рюджин, не дождавшись ответа. Я ставлю стакан рядом, подтягиваюсь и сажусь на стол. Делаю вид, будто Рюджин не занимает все мои мысли, хотя на самом деле она везде. Заполнила собой всю кухню. Весь дом. Как-то слишком тихо, поэтому я заговариваю: – У тебя правда шесть лет не было девушки? Рюджин тут же кивает, и я одновременно поражена и довольна её ответом. Не знаю, чему я так рада. Наверное, тому, что её жизнь совсем не похожа на ту, которая мне представлялась. – Ого… Но ты по крайней мере?.. Не знаю, как завершить фразу. – …занималась сексом? – заканчивает она за меня. Хорошо, что горит только лампочка над плитой, потому что щеки у меня ярко вспыхивают румянцем. – Не все хотят от жизни одного и того же, – произносит Рюджин. Голос у неё мягкий, как пуховое одеяло, в которое так и хочется завернуться. – Все хотят любви, – возражаю я. – Или хотя бы секса. Люди так устроены. Поверить не могу, что мы беседуем на такую тему… Ноги и руки у Рюджин скрещены. Я уже поняла – это её способ облечься в броню. Опять возводит между нами невидимую преграду. – Большинство не способно дарить первое без второго и наоборот, – отвечает Рюджин. – Так что мне проще отказаться и от того, и от другого. Она изучает меня, хочет разгадать мою реакцию. Я стараюсь себя не выдать. – Чего же именно ты не хочешь, Рюджин? – Мой голос звучит совсем слабо. – Любви или секса? Выражение её лица не изменилось, однако губы тронула едва заметная улыбка. – Думаю, Йеджи, ты и сама знаешь. Ох… Не важно, догадалась ли она, как действуют на меня её слова, или нет. Интонация, с которой она произнесла мое имя, повергла меня в такое же смятение, как и недавний поцелуй. Я закидываю ногу на ногу. Надеюсь, она еще не поняла – это мой способ выставить защитный барьер. Взгляд Рюджин опускается на мои ноги, она чуть слышно втягивает ртом воздух. Шесть лет… Невероятно… Вслед за ней я тоже опускаю взгляд – у меня есть еще один вопрос, но задать его глаза в глаза я не решаюсь: – Сколько же прошло времени с тех пор, как ты последний раз целовалась? – Восемь часов. Она широко улыбается, поскольку отлично поняла, что именно я имела в виду. Затем чуть слышно добавляет: – Столько же. Шесть лет. Не знаю, что творится со мной, но что-то изменилось. Когда я осознала, что значил тот поцелуй на самом деле, во мне что-то растаяло. Нечто холодное, твердое, облаченное в броню – обратилось в воду. Я вся обратилась в воду, а вода ведь не может встать и уйти. И я остаюсь. – Серьезно? – недоверчиво переспрашиваю я. Кажется, теперь покраснела Рюджин. Я озадачена. Не пойму, как могла настолько в ней ошибиться. Как вообще возможно то, о чем она говорит? Рюджин красивая. У неё престижная работа. Она умеет целоваться, почему же не целуется? – Что же с тобой не так? У тебя что, какое-то заболевание? Дает себя знать медицинское образование. Подобные темы для меня не табу. – Чиста как младенец, – смеется Рюджин. – Если ты шесть лет ни с кем не целовалась, почему поцеловала меня? Мне казалось, я тебе не особо нравлюсь. Тебя нелегко понять. Рюджин не интересуется, с чего это я взяла, будто ей не нравлюсь. Если даже мне очевидно – раз Рюджин ведет себя со мной не так, как с другими, значит, это не без причины. – Дело не в том, что ты мне не нравишься. – С тяжелым вздохом Рюджин проводит руками по волосам и сцепляет на затылке пальцы. – Просто я не хочу, чтобы ты мне нравилась. Чтобы мне вообще кто-либо нравился. Не хочу ни с кем встречаться. Не хочу никого любить. Меня просто… Она снова скрещивает руки на груди и смотрит в пол. – Просто что? – спрашиваю я, чтобы она закончила фразу. Рюджин медленно поднимает голову. Как бы не упасть со стола, потому что она съедает меня глазами, точно праздничный ужин. – Меня влечет к тебе, Йеджи, – тихо произносит она. – Я хочу тебя, но не хочу всего остального. Мысли испарились. Мозг – вода. Сердце – масло. Только говорить я еще могу, потому только вздыхаю. Жду немного, пока не вернется способность думать, и усиленно размышляю. Рюджин призналась, что не прочь заняться со мной сексом – просто не хочет серьезных отношений. Не ясно, почему это мне льстит. Стукнуть бы её надо, по-хорошему. Но она же целых шесть лет не целовалась, а меня вот – поцеловала . И это её признание – как Пулитцеровская премия, такое у меня чувство. Мы опять смотрим друг на друга. Кажется, Рюджин немного нервничает. Наверняка решила , что обидела меня. Не хочу, чтобы она так думала, ведь я готова во весь голос кричать: «Победа!» Понятия не имею, что сказать. С тех пор как мы познакомились, все время ведем какие-то странные и неловкие беседы, и эта среди них на первом месте. – Ну и темы мы с тобой выбираем! – говорю я наконец. Рюджин облегченно смеется. – Да уж! Фраза «да уж» звучит прекрасно, когда исходит из её уст. Наверное, в исполнении Рюджин любые слова прекрасны. Пробую вспомнить слово, которое мне не нравится. Пожалуй, «бык». Какое-то оно противное. Слишком короткое, точно обрубленное. – Скажи «бык». Рюджин выгибает одну бровь, – правильно ли она расслышала. Я кажусь ей странной, но мне все равно. – Просто скажи. – Бык, – произносит она, помедлив. Обожаю слово «бык». Теперь это оно мое любимое. – Ты такая странная… – говорит она с улыбкой. Я больше не скрещиваю ноги, возвращаюсь в прежнюю позу. Рюджин это видит. – Итак, Рюджин, давай убедимся, что я поняла правильно. Шесть лет без секса. Восемь часов без поцелуев. Нет – серьезным отношениям. Нет – любви. Но ты – человек, а у всех есть определенные потребности. Рюджин внимательно смотрит на меня. – Продолжай, – говорит она с неумышленно сексуальной усмешкой. – Ты даже не думала испытывать ко мне влечение, однако испытываешь. Мечтаешь заняться со мной сексом, при этом серьезные отношения тебе не нужны. Ты не хочешь любить меня. И не хочешь, чтобы я тебя любила. Я её забавляю – она по-прежнему улыбается. – Не знала, что меня так легко раскусить. Вовсе нет – поверь мне! – Если мы на это пойдем, лучше не спешить, – игриво говорю я. – Не хочу втягивать тебя во что-то, к чему ты пока не готова. Ты же все равно что девственница! Рюджин перестает усмехаться и делает три рассчитанно медленных шага в мою сторону. Я тоже перестаю улыбаться – вид у неё почти угрожающий. Он упирается руками о столешницу по бокам от меня, склоняется и почти касается лицом моей шеи. – Шесть лет, Йеджи. Поверь… я более чем готова. Теперь это мои любимые слова. «Шесть», «лет», «Йеджи», «поверь», «я», «более», «чем» и «готова». Самые любимые. Все до единого. Наверняка Рюджин заметила, что я не дышу. Она возвращается на прежнее место и качает головой, словно не может осмыслить только что случившееся. – Поверить не могу, что склоняю тебя к сексу. Какая женщина так поступает? Я с трудом сглатываю. – Да практически каждая. Рюджин смеется, однако я вижу: она чувствует себя виноватой. Думает, мне не выдержать. Возможно, она и права, но сообщать ей об этом я не буду. Если Рюджин решит, что мне не выдержать такого, то возьмет свои слова обратно. А если она заберет слова обратно, я больше никогда не испытаю такого поцелуя, как в ванной. Я готова на все, лишь бы она еще раз меня поцеловала . Особенно если заполучу не просто поцелуй, а гораздо больше. При этой мысли во рту становится сухо. Я беру стакан и потягиваю сок, все тщательно обдумывая. Я нужна Рюджин для секса. У меня давно не было секса, и, пожалуй, мне его недостает. Меня определенно влечет к Рюджин. Если я и готова заняться с кем-нибудь случайным, ни к чему не обязывающим сексом, то только с моей соседкой-пилотом, которая так обольстительно сворачивает грязное белье. Я ставлю стакан на стол, опираюсь на ладони и подаюсь вперед. – Послушай, Рюджин. Ты одинока. Я одинока. Ты слишком много работаешь, а я вся в учебе, и это почти нездорово. Даже если бы мы захотели построить друг с другом отношения, у нас ничего бы не вышло. Серьезные отношения в нашу жизнь не вписываются. Мы не приятели, значит, можно не бояться, что мы разрушим нашу дружбу. Хочешь секса? Я тебе его обеспечу. И много. Рюджин глядит на мои губы так, словно все мои слова только что стали её любимыми. – Много? – переспрашивает она. – Да, много. Рюджин пристально смотрит мне в глаза. – Ладно, – говорит она так, будто хочет бросить мне вызов. – Хорошо. Нас все еще разделяет несколько шагов. Я только что сказала этой девушке, что готова на секс без обязательств, однако она по-прежнему там, а я – здесь. Я определенно в ней заблуждалась. Рюджин нервничает еще больше моего, хотя и по другой причине. Она не хочет, чтобы это переросло в нечто большее. А я не уверена, что смогу просто заниматься с ней сексом. Судя по тому, как меня к ней тянет, секс будет наименьшей из наших проблем. Однако я сижу и делаю вид, будто готова на «просто секс». Может, если начать с малого, это, в конце концов, приведет к чему-то большему? – Ну, прямо сейчас это сделать мы все равно не можем, – говорит Рюджин. Вот черт… – Почему? – Единственный презерватив, который у меня был, давно рассыпался в прах. Я смеюсь. Мне нравится её самоирония. – Но я хотела бы еще раз тебя поцеловать, – улыбается Рюджин с надеждой во взгляде. По правде говоря, я удивлена, что она до сих пор этого не сделала. – С удовольствием. Рюджин медленно приближается, пока не подходит вплотную. Взглядом как бы спрашивает – не передумаю ли я? Нет, не передумаю. Вполне возможно, мне этого хочется еще больше, чем ей. Рюджин погружает руки в мои волосы, гладит меня большими пальцами по щекам. Прерывисто вдыхает, глядя на мои губы. – Рядом с тобой так трудно дышать… Она оканчивает фразу поцелуем. Все во мне, что еще не растаяло от её присутствия, превращается в воду. Пробую вспомнить, когда женские губы приносили мне столько наслаждения. Язык Рюджина проводит по моим губам и проскальзывает внутрь, пробуя меня на вкус, заполняя меня, овладевая мной. О боже… Люблю. Этот. Рот. Я склоняю голову набок, чтобы лучше распробовать губы Рюджин на вкус. Рюджин тоже наклоняется, чтобы лучше распробовать меня. У её языка отличная память – она прекрасно помнит, что нужно делать. Рюджин кладет пораненную руку мне на колено, здоровой придерживает меня за затылок, а наши губы впиваются друг в друга. Мои руки больше не держат Рюджин за рубашку, они исследуют её плечи, спину, шею, волосы… Я издаю слабый стон. Рюджин подтягивает меня к краю стола и прижимает к себе. – М-да, у тебя определенно не было шесть лет девушки, – произносит кто-то позади нас. Господи… Папа. Папа!.. Черт… Рюджин отстраняется. Я спрыгиваю со стола. Невозмутимо, словно каждую ночь застает своих гостей за тем, что они лапают его дочь, папа шествует к холодильнику. Поворачивается к нам, медленно отпивает из бутылки с водой. Потом закручивает крышку, ставит бутылку в холодильник. Захлопывает дверцу и проходит между мной и Рюджин, делая расстояние между нами еще больше. – Йеджи, иди спать, – произносит он, прежде чем удалиться. Я прикрываю рот рукой. Рюджин прячет лицо в ладони. Мы оба совершенно сконфужены – она еще больше моего. – Лучше и правда лечь, – говорит Рюджин. Согласна. Мы выходим из кухни, даже не касаясь друг друга. Когда добираемся до двери моей спальни, я останавливаюсь. Рюджин тоже. Кидает быстрый взгляд налево, затем направо, – одни ли мы. Затем срывает с моих губ еще один поцелуй. Я прислоняюсь к двери, но Рюджин каким-то чудом находит в себе силы от меня оторваться. – Уверена, что не пожалеешь? – спрашивает она, ища в моих глазах признаки сомнения. Не знаю, пожалею ли, нет. Мне хорошо, мне нравится её вкус, я хочу быть с ней больше всего на свете. Правда, непонятно, почему же целых шесть лет она соблюдала воздержание. – Ты чересчур беспокоишься, – говорю я, заставляя себя улыбнуться. – Тебе будет проще, если мы установим правила? Рюджин молча разглядывает меня, затем отступает. – Возможно. Прямо сейчас мне в голову приходят только два. – Какие же? Она смотрит на меня в упор и твердо произносит: – Не спрашивай о прошлом и не рассчитывай на будущее. Оба правила мне совсем не по душе. Внезапно хочется одуматься и сбежать, но вместо этого я киваю, потому что согласна на все. Рядом с ней я больше не Йеджи. Я вода, а жидкость не способна проявить твердость. Вода просто течет. Именно этого я и желаю – просто плыть с ней по течению. – А у меня только одно правило, – тихо выговариваю я. Рюджин ждет, но в голову ничего не приходит. У меня нет правил. Почему у меня их нет?.. Она ждет. – Я еще не придумала, но когда решу, ты должна будешь ему следовать. Рюджин смеется. Целует меня в лоб и идет к себе в комнату. На пороге быстро оборачивается, прежде чем исчезнуть за дверью. Не уверена, но, по-моему, на её лице написан испуг. Хотелось бы знать, чего она боится, сама-то я точно знаю, чего страшусь. Боюсь, все это плохо кончится.