Perfect

- Мне нужно пописать. – Опять?! – стонет Хеджин. – Прошло уже два часа! – с вызовом отвечаю я. На самом деле мне не нужно в туалет – просто хочу вырваться из машины. После вчерашнего разговора с Рюджин атмосфера в ней совсем другая. Её словно стало больше, и чем дольше она молчит, тем сильнее меня терзает вопрос, что у неё на уме. Вдруг она жалеет о том разговоре? Вдруг сделает вид, что и не было ничего? А вот кто уж точно не станет притворяться, будто ничего не было, так это папа. Утром, когда мы с ним сидели за столом, в кухню зашла Рюджин. – Хорошо спалось? – поинтересовался папа. Я думала, Рюджин смутится, но она лишь покачала головой. – Не очень. Ваш сын разговаривает во сне. Папа поднял стакан и наклонил его в сторону Рюджина. – Рад слышать, что прошлую ночь вы провели в комнате Хеджина. К счастью, брата на кухне не было. До конца завтрака Рюджин больше не сказала ни слова, и лишь перед самым отъездом, когда мы с Хеджином уже сидели в машине, она подошла к отцу, пожала ему руку и что-то негромко произнесла. Я попыталась прочесть что-нибудь по выражению папиного лица, но оно осталось непроницаемым. Папа умеет скрывать свои мысли не хуже Рюджин. Хотелось бы знать, что же такое сказала ему Рюджин. Еще хотелось бы узнать ответы на добрый десяток вопросов о самой Рюджин. В детстве мы с Хеджином думали, что из всех возможных сверхспособностей выбрали бы умение летать. А теперь, познакомившись с Рюджин, я предпочла бы телепатию. Я бы забралась к ней в голову, чтобы увидеть все её мысли. Проникла бы к ней в сердце и захватила его, словно вирус. А звалась бы я Проникающая. Да, хорошо звучит. – Иди писай, – с раздражением бросает Хеджин, останавливая машину. Жаль, что я уже не школьница, иначе непременно назвала бы его козлом. Взрослые женщины братьев козлами не обзывают. Я выхожу из машины. Дышать стало немного легче, но вслед за мной наружу выбирается Рюджин. Теперь она кажется еще больше, а мои легкие – еще меньше. Мы вместе идем к заправочной станции, обе и рта не раскрываем. Забавно. Иногда молчание способно выразить больше любых слов. Мое молчание значит: «Я не знаю, как с тобой общаться. Не знаю, о чем ты думаешь. Поговори со мной. Расскажи обо всем, что когда-либо произносила – начиная с самого первого слова». Интересно, а что значит её молчание? Когда входим в здание, Рюджин первой видит указатель с надписью «Туалет» и направляется в ту сторону. Она прокладывает путь, а я следую за ней, потому что она – твердое, а я – жидкое, кильватерная струя за кораблем. Рюджин тут же исчезает за дверью туалета, не останавливаясь и даже не взглянув на меня – не дожидаясь, пока я войду в другую кабинку. Я проскальзываю в дверь, но писать не хочется. Я просто хотела вздохнуть полной грудью, а Рюджин мне не дает. Она вторгается. Вряд ли нарочно, но она внедряется в мои мысли, в живот, в легкие – в мой мир. Такова её сверхспособность. Вторжение. Вторженец и Проникающая. Практически одно и то же. Из нас вышла бы неплохая чокнутая парочка. Я мою руки. Тяну время, дабы Хеджин убедился, что не зря сделал остановку. Потом распахиваю дверь и вижу перед собой Рюджин. Она опять вторгается. Стоит в дверном проеме, через который я хочу пройти. Рюджин не двигается. Я не против, поэтому не возражаю. – Пить хочешь? – интересуется она. – Нет, в автомобиле есть вода. – А перекусить? Тоже нет. Кажется, Рюджин немного разочарована. Может, не хочет возвращаться в машину? – А вот от леденцов я бы не отказалась. На лице Рюджина – одна из редких и столь дорогих мне улыбок. – Тогда куплю тебе леденцов. Она подходит к прилавку с конфетами. Я стою рядом и изучаю ассортимент. Мы долго глазеем на разные вкусности. На самом деле не хочу я никаких сладостей, но мы продолжаем делать вид, будто они действительно нам нужны. – Все это как-то странно… – шепчу я. – Что именно? Выбирать конфеты? Или изображать, что мы обе не мечтаем сейчас оказаться на заднем сиденье? Ух ты… Похоже, мне таки удалось проникнуть в её мысли. Едва она произнесла эти слова, как настроение у меня поднялось. – И то и другое, – ровным голосом выговариваю и оборачиваюсь к ней. – Ты куришь? Рюджин опять глядит на меня так, будто хочет сказать: «Какая же ты странная!» Мне все равно. – Нет, – небрежно отвечает она. – Помнишь леденцы в виде сигарет, которые продавались в нашем детстве? – Помню. Довольно гнусная штука, если задуматься. – Мы с Хеджином все время их сосали. В жизни не позволила бы своему ребенку покупать нечто подобное. – Вряд ли их все еще производят. Мы поворачиваемся к прилавку. – А ты? – спрашивает Рюджин. – Что я? – Куришь? – Нет. Смотрим на конфеты еще немного. Наконец Рюджин поворачивается ко мне. – Ты правда хочешь леденцов? – Не-а. Она смеется. – Тогда вернемся лучше в машину. Я соглашаюсь, но ни она, ни я не двигаемся с места. Рюджин дотрагивается до моей руки – так бережно, словно она сделана из раскаленной лавы, а я – нет. Берет меня за два пальца и легонько ведет за собой. – Погоди, – говорю я и тоже слегка тяну ее за руку. – Что ты сказала отцу перед отъездом? Она стискивает мою ладонь, но выражение её лица остается прежним. – Извинилась. Рюджин разворачивается к выходу, и на этот раз я следую за ней. Она держит меня за руку почти до самой двери наружу. А когда выпускает ее, я вновь превращаюсь в пар. Следую за ней к машине. Главное, не уверовать, будто я на самом деле способна проникать в чужие мысли. Напоминаю себе, что Рюджин сделана из брони. Она непроницаема. Не знаю, смогу ли я, Рюджин. Смогу ли соблюдать правило номер два, потому что я хочу проникнуть в твое будущее еще сильнее, чем забраться с тобой на заднее сиденье. – Большая очередь, – говорит Рюджин брату, когда мы садимся в машину. Хеджин заводит двигатель и переключает радиостанцию. Ему все равно, какая была очередь. Он ни о чем не догадывается, иначе точно сказал бы что-нибудь. Да и не о чем пока догадываться. Проходит минут пятнадцать, прежде чем я осознаю, что не думаю о Рюджин. Все это время я была погружена в воспоминания. – Помнишь, как в детстве мы мечтали о сверхспособностях? – Помню, – отвечает Хеджин. – Ты обрел свою – научился летать. Хеджин улыбается мне в зеркале заднего вида. – Ну да. Похоже, я супергерой. Я откидываюсь и смотрю в окно. Немного завидую им с Рюджин. Они столько всего видели. Много где побывали. – Каково это – любоваться восходом на такой высоте? Хеджин пожимает плечами. – Да я не особо любуюсь. Слишком поглощен работой. Мне становится грустно от этих слов. Не надо воспринимать это как должное, Хеджин… – А я любуюсь, – говорит Рюджин. Она тоже глядит в окно, и её голос звучит так тихо, что я едва различаю слова. – Каждый раз, как поднимаюсь в воздух. Рюджин не рассказывает, каково это. Голос у неё далекий, словно она хочет сохранить это ощущение для себя одной. Я не настаиваю. – Летая, вы обходите законы вселенной. Преодолеваете силу тяготения. Смотрите на закаты и восходы оттуда, откуда человеку не положено их видеть. Это удивительно. Вы и правда супергерои, если задуматься. Хеджин смеется. Не надо воспринимать это как должное, Хеджин… Рюджин не смеется. Продолжает глядеть в окно. – Ты спасаешь людям жизнь, – говорит она. – Это еще удивительнее. Её слова проникают мне в самое сердце. Правило номер два выглядит сейчас не лучшим образом.