Я проснулась под столом магазина с сухими дорожками слёз на щеках. Я принялась тереть глаза, чувствуя, как ресницы неприятно слиплись между собой. Я медленно выбралась из своего «убежища», кости жутко ломило из-за неудобной позы, в которой я провела несколько часов. Но, тем не менее, было уже намного лучше, чем когда я обнаружила себя в подвале.
Так как я оказалась здесь чуть позже полудня, уже вечерело. Из холодного серого цвета плавно, словно акварель на картине художника, небо перетекало в густой чёрно-синий. Я встала столбом на месте, позабыв обо всём. Медленно, через полупустые стеллажи, я побрела к выходу. Замерев на месте, я осторожно приложила ладонь к ледяному, словно изо льда, стеклу. Оно сразу же запотело вокруг моих пальцев, но я не обратила на это внимание.
Магазин, в котором я сейчас была, находился на одной из главных улиц, что выходили к Таймс Сквер. Но сейчас она была не такой, какой вы бы всегда могли её увидеть вечером, часов эдак в восемь-девять, если бы прогуливались по Манхэттену. Когда-то здесь горели разнообразные неоновые вывески, уличные фонари, гирлянды, намотанные на деревья, огромные цифровые рекламные баннеры, горящие окна многоэтажек.
Мрак. Теперь
остался только мрак. Да, именно так. Всё то великолепие жизни, прекрасный город, полный красок, был подобен калейдоскопу — красные, синие, зелёные и жёлтые стёклышки складывались в одну красивую картину. Теперь этот калейдоскоп был уничтожен. Остались лишь осколки. Посеревшие, острые и холодные. Не только калейдоскоп — весь мой мир распался на куски.
Огромные здания, вывески, плакаты, магазинчики, эти знаменитые яркие огни величавого Нью-Йорка, свет — всё это словно кануло в Лету. Вокруг были тёмные шпили зданий, очертания многоэтажек, отныне погружающихся во тьму полностью. Весь мир вокруг тонул во мраке предстоящей ночи.
Не хочу этого видеть.
Я позволяю моей руке безвольно тянуться вниз по стеклянной двери, слушая, как скользят пальцы по стеклу, создавая неприятный звук. На запотевшем стекле появился след моей ладони, а потом тонкие пальцы, скользящие вниз. Как в фильмах ужасов.
Я медленно сползла вниз, оперевшись спиной о стекло. Такое холодное. Мир стал такой же холодный. Я осторожно прислонилась к двери щекой, позволяя стеклу забирать моё тепло, и уставилась на трещины на асфальте снаружи.
Спокойствие моё мигом нарушилось, как только я уткнулась взглядом в
это. Та самая девочка, что пыталась броситься на меня днём. Сейчас она лежала возле входа на животе. Открытые участки кожи выглядели очень нездоровыми, хотя, если учесть, что девочка — полуразложившийся труп, то она вся явно нездорова. Но, тем не менее, кожа была обгоревшей, это очень сильно походило на ожоги. Солнечные? Бред. Сейчас конец осени, вот-вот начнётся зима, какие солнечные ожоги?
Меня тошнит.
Я поняла это, как только в животе начались странные судороги, а желудок словно бы сжался до микроскопических размеров.
Дыхание начало срываться, а тело словно медленно наливалось свинцом. Едва поднявшись, я, словно раненый зверь, похромала в сторону подсобки магазина, одновременно молясь, чтобы там был унитаз. Или раковина. Хоть что-нибудь. Хотя, кажется, я уже не в силах себя контролировать.
Резко ворвавшись в огромное помещение, захламлённое целыми стеллажами с коробками, тарами со стеклянными бутылками, и прочими вещами, способными не портиться без холодильника, я бессильно рухнула на колени перед унитазом.
Я ненавидела, когда меня тошнило. Собственно, а кому это нравится? Просто сейчас, чувствуя, как моё тело начинала бить крупная дрожь, я живо представляла, как абсолютно обессиленная, я буду валяться прямо здесь, пока не сдохну. Я просто не смогу встать.
Горло свело так, что я чуть не поперхнулась. Слёзы, внезапно подступившие к глазам, затуманили взор, поэтому я продолжала рыдать, пока мой организм исторгал чистую без примеси желчь. Мой желудок был давным-давно пуст. Сколько я пролежала в том подвале? Почему я до сих пор не умерла от физического истощения?!
Когда это наконец закончилось, я отёрла рукавом рубашки слёзы и насухо вытерла губы, с которых тонкой ниточкой тянулась слюна. Я еле-еле смогла подняться на ноги, которые слишком сильно тряслись.
Отуманенным от слёз взором я ещё раз осмотрела помещение, и взгляд мой упал на раковину. Она была не в самом лучшем виде: на дне виднелась оранжевая ржавчина, розовый кусок мыла, что лежал на ней, был грязный и почти стёртый. Я продолжала тупо пялиться на глубокие трещины на мыле, пока откручивала кран. Вода полилась не сразу; когда я уже вдоволь наслушалась гортанного булькающего звука, доносившегося из труб, наконец-то появилась вода. Наверное, среди хозяев магазина раковина не пользовалась особым спросом.
Вода была обжигающе холодная, но мне всё равно. Я тщательно промыла лицо и прополоскала рот, мысленно радуясь тому, что здесь нет зеркала. Я осторожно закатала рукава затёртой клетчатой рубашки и принялась счищать с доступных участков кожи многодневную грязь, наблюдая за тем, как она, растворённая в воде, исчезала в водостоке.
Я обнаружила себя сидящей за столом у кассового аппарата с раскрытой бутылкой воды. Всё прошло как в тумане; я не помнила, как вышла из подсобки, как взяла со стенда воду, помнила лишь то, что меня стошнило ещё раз.
Я знала, что должна была поесть, но в меня просто не лезло. Видимо, за эти дни на почве стрессов и морального истощения, хрупкая система пищеварения пошатнулась, и теперь я просто не могла есть. Поэтому всё, что мне оставалось делать — вливать в себя воду и пялиться на погружённый в сумрак город за стеклом.
***
Ночь я провела на полу, сунув под бок пыльную подушку, чудом найденную мною в той же подсобке магазина, благослови её Бог.
Вам, наверное, интересно,
каково это? Так вот, просто паршиво.
Я, на самом-то деле, проспала не так много, как хотелось бы. Большую часть времени я провела, тупо разглядывая потолок и думая, как же я попала. Я была одна. Одна здесь. Одна на Западной 41-й улице. Одна в Нью-Йорке. И, может быть, одна во всём мире.
Ночь была холодная, пустая и серая. Сон никак не шёл, а я не могла избавиться от чувства безнадёжности и одиночества, что засело где-то глубоко-глубоко внутри, прямо в сердце.
Часы на стене глухо и монотонно тикали, в подсобном помещении шумели холодильные камеры, в остальном — тишина была, как в гробу. От неё хотелось сбежать, спрятаться. Лишь бы не слышать.
***
Наутро я сидела за тем же самым столом, чувствуя, как затекли шея и спина. Чуть позже, когда я прошлась по магазину в качестве разминки, мой желудок наконец-то вспомнил, что может поглощать пищу, так что ненавязчивое чувство голода прочно засело в животе.
Мне, несомненно, повезло, что я была в продуктовом магазине. Он даже, скорее, относился к тем, что в основном находились на заправках — основным ассортиментом являлись чипсы, газировка, сладости, жвачка и журналы.
Я принялась расхаживать между стеллажей, выбирая, что станет моим завтраком сегодня. Внутри меня пританцовывала маленькая девочка — вот оно всё твоё, ужасно вкусное и не полезное, набей живот и радуйся! И, всё же, я пыталась не поддаваться минутным слабостям и выбрать то, что не повредило бы пищеварительным процессам. Я буду есть первый раз за несколько дней.
Когда я прошла мимо шоколадных батончиков и уже было разочаровалась, мой взгляд упал на какое-то обычное печенье со вкусом ванили; не лучший вариант, конечно, но хоть что-то. Вода мне осточертела за вчерашний вечер, когда я выпила почти полтора литра, так что я взяла из холодильника с напитками бутылочку с содержимым типа молочного коктейля.
Я вернулась на место и раскрыла пачку. В нос ударил отчётливый запах ванилина и выпечки. Я осторожно откусила кусочек, тщательно пережевала и почувствовала, как крошки неприятно царапали горло. Я запила это выбранным напитком, мысленно ругая себя за то, что не дала ему отогреться. Я ела медленно и осторожно, боясь реакции организма. И, скажу вам, не зря.
Меня стошнило ещё раз. Да-да, снова. Потом я продолжила есть печенье, только очень-очень мало, и заливала это большим количеством воды. Съела я не так уж и много. Если не считать извергнутых желудком, то всего я съела две штуки.
Когда я закончила, то всё ещё чувствовала голод, но дальше есть не стала, потому что, чёрт возьми, я планировала больше не блевать сегодня. С меня хватит.
Тут мне пришла в голову одна мысль. Наверное, что-нибудь сказано в газетной хронике о начале апокалипсиса, заражения людей? Я протянула руку к выдвижному шкафчику, но он, как и касса, был закрыт на ключ. Скорее всего, он хранился в подсобном помещении, так что я направилась туда, стараясь не смотреть на раковину или унитаз. На глаза мне попалась массивная связка ключей, лежащая на полке. Я взяла её в руки, чувствуя, как она остро пахла железом.
Итак, промучившись с подбором ключа, я всё-таки нашла нужный. Когда я открыла шкафчик, мне открылось его скудное содержание: тонкая стопка газет и журналов; несколько центов, валявшихся на дне, открытая пачка жвачки и несколько исписанных стикеров. Мда, было бы что прятать.
В основном, журналы и газеты были старыми, некоторые ещё за январь прошлого года, но я всё же откопала среди них относительно свежий выпуск.
Ничего.
Информация о Неделе Моды в Милане, анализ нарядов знаменитостей во время появлений на ковровых дорожках, как готовить разнообразные алкогольные коктейли в домашних условиях, гороскоп на месяц, интервью у Виктории Бекхэм. Безнадёжно.
Я взяла ручку и принялась неосознанно выводить на глянцевой бумаге узоры, время от времени чиркая. Упс, прости, Адель.
Нет, долго это продолжаться не сможет. Я не собираюсь просидеть здесь всю жизнь, лопая сладости и, Господи, блюя в унитаз. Я выйду отсюда.
Непременно. Осталось лишь набрать сил, если, конечно, я не хочу упасть от слабости, только выйдя из магазина. Я должна подготовиться к этому.
