Первая мысль, что посетила меня, когда я вошёл вовнутрь: «Что за чёрт?».
Повсюду валялись банки, битые бутылки, разорванные упаковки, крошеное печенье и ещё куча продуктов, разбросанные по торговому залу. Всё здесь погрязло в таком хаосе, словно по магазину прогулялись полдюжины слонов, не меньше. Я пошёл вглубь просторного помещения, чувствуя себя немного неудобно. Даже не неудобно. Супермаркет был
по-настоящему огромным, гигантские полки с товаром грозно возвышались надо мной, подобно великанам.
Очень странное чувство, скажу я вам. Будто кто-то за тобой наблюдает из укромного местечка, цепляясь взглядом за каждое движение. Я чувствовал себя полным болваном, тихо передвигаясь по неосвещённому просторному торговому залу и наполняя необходимыми продуктами рюкзак, потому что, чёрт возьми, идиотское чувство, что кто-то или
что-то неотрывно следило за мной в эту проклятую данную секунду, словно резало по мозгам, а сердцебиение верно учащалось с каждой минутой. Я просто параноик.
Перемещаясь в молочный отдел, борясь с неподатливым замком на рюкзаке, поднимаясь по аккуратным серым полированным ступеням на второй этаж магазина, и даже поскальзываясь на разлитой посреди прохода газировке, я только и делал, что пытался запихнуть своего внутреннего паникёра-психа куда поглубже, чтобы этот придурок даже и не смел высовываться. Я чувствовал себя школьницей на первом свидании — живот скрутило, ладони начинали потеть, коленки дрожали, а кровь громко стучала в ушах.
На секунду я подумал, что, возможно, не должен так сильно придираться к себе, ведь это моя самая первая вылазка, да и вообще, если бы кто-то и следил за мной, то не стал бы выжидать столько времени. Потому что я бродил по супермаркету уже около получаса, а временной интервал стадии изучение-повадок-жертвы-перед-нападением истёк минут двадцать назад, если не больше. Если здесь действительно был кто-то ещё, то он просто грёбанный маньяк.
Тут никого нет.
Помнишь свою уникальную способность, трусишка?
Прекрати.
Да ну, это ж круто, да? Когда ты там её обнаружил?
Внутренний голос, или кто ты там ещё, проваливай из моей головы.
И без меня дела — не сахар, ты об этом? Ещё держишься, не обделался?
Проваливай, я сказал.
А я помню. Четырнадцатое февраля, сплошное ох и ах — какая дата!
Я с остервением схватил пачку хлопьев со стеллажа, буквально впихивая её в наполовину заполненный рюкзак. Не самый подходящий момент для воспоминаний. Да это просто смешно!
Перестань накручивать себя, нытик. О чём это мы с тобой? Ах, да, четырнадцатое февраля. Два года назад. Большой перерыв на ланч.
Надеюсь, у всех такое бывает. Ну, что ты в самом деле общаешься со своим внутренним голосом и временами просто не в состоянии его заткнуть. Не хочется думать, что я начал слетать с катушек из-за нехватки человеческого общения настолько быстро.
Уже слышу свист парней из параллели и полуписки-полуфырканья девчонок. У-у, кто бы мог подумать?!
Картинки двухлетней давности, так надёжно погребённые где-то глубоко внутри, сейчас всплывали на поверхность, прожигая внутренности и отпечатываясь на сетчатке глаз.
Парень держится за ручку с парнем.
Внутри то всё холодело, то становилось невероятно душно. Я рвано вдыхал воздух через нос. Вдох-выдох. Не попадаться на провокации. Не думать об этом. Не думать ни о чём.
Отвратительно!
Я обессиленно падаю на колени, опираясь спиной о прилавок с газированными напитками. Я сейчас просто свихнусь к чёртовой матери. Мне нужна вода. Нужно добраться до неё, всего-то несколько футов.
Мэгги и подумать не могла, что ей предпочтут светловолосого мальчишку, что целыми днями играет в занудные видео-игры и дерётся после школы.
Вода не помогла и нисколько не расслабила, скорее, наоборот — она слишком холодная, а газы раздирали горло, будто пытаясь расцарапать его в кровь.
Тогда-то ты и понял, что когда чувствуешь на себе взгляд, то так оно и есть? Она бродила за тобою весь день, словно тень.
Ты же знаешь, что всё было не так. Я не хотел держаться с ним за руку. Нас заставили старшеклассники.
Мэгги была разбита в тот вечер. И некому было собрать её обратно. Ты хоть попытался извиниться перед ней, болван?
Только теперь, услышав свои жалкие всхлипы, резко выделяющиеся на фоне тишины, я понял, что это всё действительно происходило на самом деле. Я пережил зомби-апокалипсис. Я действительно сейчас крючился на полу разграбленного супермаркета, обнимая руками колени и задыхаясь от кислорода, что словно резал по лёгким. Я был безэмоционален долгими днями; ни разу не плакал, ни о чём не жалел. И сейчас я думал, что если бы я не сдерживался столько времени, то было бы легче в этот самый момент. Потому что всё это неделями хранилось внутри, накапливаясь, постепенно придавливая к земле. Я избавлялся от всего, что хранил так долго. И что, что послужило причиной?! Собственные мысли, невесть откуда взявшиеся, довели меня буквально до истерики.
Ты так и не сознался матери, почему никогда больше не вернёшься в Портленд, да, Перси?
Это стало последней каплей. Я завопил во всё горло, не жалея голосовых связок, с силой сжимая в руках волосы. Мой голос возвращался обратно с каким-то жутким эхо, что в данную секунду совершенно не волновало. Голова просто шла кругом. Так плохо мне не было уже долго.
Два года назад. Средняя школа имени Джорджа Вашингтона, Портленд, штат Мэн, США.
— Вы же знаете установленный нами закон, придурки. Если бы вы действительно хотели, чтобы ваши задницы остались целыми и невредимыми, вы бы носили с собой несколько десяток долларов, — говорит Дэниел, его лицо ещё красное, а тёмные глаза поблёскивают в полутьме чулана.
— Может, им ещё? — подаёт голос один паренёк из его шайки, и я закрываю глаза, стараясь нормализовать дыхание и приготовиться к новым ударам.
Через несколько секунд молчания Дэн хмурится, из-за чего его широкие брови сходятся.
— Нет, не нужно. Хватит с них.
Парни, явно готовые поразмазывать нас с Крисом по стенке ещё минут десять, удивлённо переглядываются. И неудивительно. Дэн слишком благосклонен.
— Не слишком ли щедро? — вопрошает Джон, и мне, честное слово, хочется ударить его со всей силы, только чтобы он заткнулся.
— А кто сказал, что мы закончили? — типичная улыбка маньяка появляется на лице парня, и я понимаю, что так просто мы не отделаемся.
— Дэниел, хватит, — тихо говорит его младшая сестра, Тони. Она оказалась здесь совершенно случайно, и слёту поняв намерения брата, пообещала рассказать о его мерзкий делишках родителям и директору, так что ему ничего больше не оставалось, как впихнуть её в школьную кладовку следом за нами. Естественно, ей он не причинил никакого вреда, приказав молча стоять у двери.
— Опять ты лезешь, куда тебя не просят? — он принимается ходить по маленькому помещению туда-сюда, пиная всё, что попадается под ногу, и чуть ли не роняя аккуратно выставленные у стены швабры. — Хотя…
Дэн прямо так и замирает, с занесённым над полом грузным армейским ботинком. Все глаза устремляются на него.
— Что вы, хиппи, делаете, когда миритесь? — лицо Тони искажается, словно ей только что влепили пощёчину. Золотая россыпь веснушек на бледных чуть пухлых щёчках становится с каждой секундой всё заметнее, потому что они медленно наливаются румянцем гнева. Большие глаза цвета тёплой бронзы сужаются до размеров щёлочек, как у ядовитой змеи. С каждой секундой девушка становится всё больше на неё похожей — того и гляди, сплюнет ядом в лицо.
Вообще, если говорить честно, она действительно похожа на хиппи: на ней белёсый балахон, мешком сидящий на теле, чёрные легинсы, балетки с цветочным орнаментом и куча всевозможных серебряных побрякушек, висящих на шее.
— Я не хиппи, — с расстановкой говорит Тони, сжимая кулаки.
— Да мне наплевать. У вас же есть какие-то обычаи, ну? — нетерпеливо выпрашивает Дэниел, постукивая ногой по полу.
Девушка глубоко вдыхает и отвечает:
— Некоторые в знак примирения курят вместе травку, но большинство…
Её перебивает громкий уродливый смех Нейта, что, кажется, сейчас просто задохнётся.
— Может мне тоже стать хиппи? — он пихает парня рядом в бок, ища одобрения, — Кит, мне пошло бы платьишко в цветочек?
Парни всей дружной компашкой заливаются нечеловеческим гоготом, а девушка молча разворачивается на пятках и хватается за дверь, но рука брата её останавливает.
— Что они делают, Тони?
— Провинившихся заставляют весь день ходить, держась за руки, — её голос тихий, она дышит так судорожно, что я с трудом понимаю слова. Она крепко впивается пальцами в локоть парня. — Не смей делать этого с ними, Дэн, слышишь? Ты знаешь, какие люди тут учатся. Тут не «хиппи» тебе, — она делает пальцами ковычки в воздухе, отпуская руку Дэниела, — они их загрызут к концу дня.
Они говорят что-то ещё в течение нескольких минут, и когда Тони качает головой, разочарованно и осуждающе одновременно глядя на брата, и выходит из кладовки, на секунду впустив внутрь многоголосье толпы, я понимаю, что именно это они и заставят нас делать. Держаться за руки в день Святого Валентина.
Я резко вскочил на ноги, прогоняя воспоминания, зная, что худшие пока ещё не появились перед глазами. И не появится — мне этого не надо, спасибо большое. Я ведь прекрасно помнил, что было дальше: я и Крис, как последние идиоты, ходили по школе за ручку каждую перемену. В нас бросались пустыми банками из-под колы и дешёвых энергетиков, несколько раз «совершенно случайно» пихали в гуще толпы в холле первого этажа так, что на предплечьях оставались крупные грозди синяков, имеющих около сотни оттенков — от жёлтого до зелёного; от синего до тёмно-фиолетового. Единственное место в тот день, где я мог вздохнуть спокойно были классные кабинеты. Я спокойно забился в углы помещения на самые последние парты, натягивая громадный капюшон толстовки ниже обычного, большую часть урока пялился в тетрадь, исписанную корявым мелким почерком и наблюдал за тем, как автомобили скользили по оживлённой автостраде и разбрызгивали грязный снег во все стороны. Благо, учителя, как один, в этот день меня не замечали, а с Крисом у нас не было совместных уроков. И да, нам только половину перемены приходилось искать друг друга, что немного облегчало ситуацию.
Я поспешно вытер засохшие дорожки слёз со щёк, чувствуя себя маленьким ребёнком, и наполовину расстегнул молнию на лёгкой осенней куртке. Пора бы запастись чем-нибудь потеплее. Мне вторила ненавязчивая фраза из сериала «Игра Престолов»:
«Зима близко.»
Я громко расхохотался, закидывая на плечи рюкзак. Полагаю, можно списать это на нервы.
Этот сериал я обожал, но не знал и половины сюжета, хоть и смотрел каждую серию. Дело было в том, что по выходным, когда предки отчаливали за город, ко мне заваливались Хайди, моя давняя подруга, Джейсон и Лео, с кучей всякой самой нездоровой, но вкусной еды, приготовленными в сумках пижамами, десятками дисков с фильмами и, конечно же, с чем-нибудь, содержащим алкоголь. Лео в те моменты был особенно счастливым, потому что, ей-Богу, парень выглядел, как будто ограбил все фаст-фуды на моей улице, равномерно увешанный бумажными пакетами, словно рождественская ёлка.
В один из таких вечеров наш выбор пал на «Игру Престолов». Тогда мы вчетвером влезли на мою кровать, расстелив на ней несколько старых флисовых пледов, ели сэндвичи и гамбургеры прямо там, запивали газировкой. Выпили по баночке коктейля и взялись за на скорую руку сделанный в микроволновке попкорн, через какое-то время мы принялись кидаться им друг в друга, и Хайди истошно вопила, потому что карамельный попкорн накрепко засел в её волосах, и чем больше она пыталась его вытащить, тем сильнее он запутывался. Потом она, кажется, заперлась на полчаса в ванной, назвав каждого из нас «невыносимыми придурками». В её отсутствие мы с Лео стащили у Грейса телефон, который ушёл на кухню за ведёрком шоколадного мороженого. Когда он вернулся, мы с Вальдесом валялись, распластавшись на кровати среди покрывал и помирали со смеху, потому что буквально за эти десять минут успели развести какую-то девчонку в Watsapp’е, написав пару грязных фразочек, что используют лишь истинные пикаперы, и отправив фото блондина в его новых противозаконно узких джинсах. Хайди вернулась с мокрой головой как раз в тот момент, и когда она уселась рядом с нами, от её волос пахло помесью манго и маракуйи — я сразу же понял, что она использовала мамин шампунь. Но мне было в тот момент как-то по барабану, потому что, знаете, красные, как две вишни, щёки Грейса и недовольное бурчание затмевали абсолютно всё.
Несколькими часами позже мы выпили что-то покрепче коктейлей, я уже и не помню, что именно, и засели за мой компьютер, врубив сетевую онлайн-игру «World Of Warcraft», и сразу же полезли на поле боя. Мы творили какую-то ерунду в Ущелье Песни и Войны, выступив всеобщими клоунами для обеих команд. Всё это время сериал был включен, но являлся для нас не более, чем фоновым шумом.
В итоге, я проснулся на кухне, когда время на часах указывало 4:47 am, а небо вдалеке синело предрассветной дымкой. Джейсон полулежал на стуле, уткнувшись лицом в столешницу, а возле него на столе валялись пустые бутылки. Я зашёл в свою комнату, обнаружив включенный телевизор, что всё ещё вещал вышеупомянутый сериал, а на разных сторонах кровати развалились Лео и Хайди, между ними валялся тёмно-зелёный плеер девушки, где на повторе уже чёрт знает, сколько часов, стояла песня Игги Азалии.
В итоге, всё закончилось тем, что я притащил Джейсона в комнату (не оставлять же беднягу спать на кухне), а когда выключил ящик, Лео и Хайди проснулись. Так что мы вместе какое-то время лежали, погребённые под слоями одеял и пледов, прямо на крошках, и тихо-тихо разговаривали, словно нас могли подслушать, под песню «Slo.», и Хайддс раза три точно сказала, что она теперь точно поставит её на звонок, прежде чем мы все четверо провалились в спокойный сон, игнорируя солнечный свет, пробивающийся сквозь плотные шторы.
***
За время, что я был в супермаркете, погода кардинально изменилась. Небо плотно завесилось чёрно-синими грузными тучами, висящими так низко, что острые шпили зданий буравили им брюхо. Набив рюкзак до отвала, чтобы не высовываться ещё как минимум полторы недели, я вышел на улицу, ёжась от ледяного ветра. И знаете, я сразу должен был подумать об одной, чёрт возьми, важной штуке: я находился в центре зомби-апокалипсиса, но по пути мне не встретились ни одного заражённого. Я, правда, был последним придурком, раз не подумал об этом пораньше. Ну хоть немного пораньше.
Что бы мне это дало? Ну, знаете, я бы не разодрал себе в кровь плечо, спускаясь с чердака после моего первого свидания с этими красавчиками. И уж точно бы не заработал себе глубокую рану на коленке. Ну, по крайней мере, остался жив. Это же главное, да?
Спустившись с чердака, я забрался в первую попавшуюся квартиру, что оказалась не заперта. Меня это ничуть не смутило, более того, я на это и рассчитывал. Уже с порога меня встретил такой хаос, что взгляд ну было не за что зацепиться. Я запер дверь висящем на вешалке ключом и расчислил себе носком ботинка дорогу, отбрасывая стекло и разбросанные в панике вещи. Квартира была по-настоящему большой — четырёхкомнатная, выполненная в кофейно-молочных тонах в стиле хай-тек. Я решил, что мне здесь уже нравилось. У хозяев определённо было чувство вкуса: комнаты были обставлены по минимуму, но вещи были очень даже приличными. Я сбросил сумку на просторной уютной кухне, первым же делом решив промыть раны в ванной комнате. Лучше бы я туда не заходил. В ванной, до краёв наполненной кроваво-красной водой, лежала девушка. Её кожа выглядела как мелованная бумага, губы были фиолетово-синими, мокрые светлые волосы облепляли её лицо, а их концы колыхались в воде. При виде этой картины я не сдержался и завопил во всю глотку. Сердце моё чуть не вырвалось из груди; слава Богу, хоть глаза были закрыты, а то я точно наложил бы прямо здесь. Хотя, вряд ли бы это многое поменяло — около получаса назад я видел зомби, более того, они гнались за мной. Но самое худшее, наверное, было то, что девушка напоминала мне одного человека. Человека, которого я пытался забыть вот уже два года; человека, о котором мне уже пришлось вспомнить сегодня.
Мэгги.
Enya and Enigma — Gravity Of Love
Я иду вперёд по коридору, оглядываясь по сторонам. Перед последним уроком кто-то закинул мне в сумку скомканную бумажку с указанным временем и местом встречи. Я долго ломал голову, идти или нет. Но почерк точно был девчачьим — об этом говорили тонкие аккуратные буквы с закорючками. Парни так писать не могли, так что бояться последствий этой встречи не приходилось. Автор не оставил ничего, даже инициалов.
Итак, местом встречи оказалось западное крыло нашего общежития на последнем этаже. Я тихо ступаю по мягкому ковру, прислушиваясь к кромешной тишине, изредка нарушаемой шумом телевизора или голосами из комнат, из-под дверей которых широкой полосой течёт свет. Сейчас половина двенадцатого — в школе-интернате уже несколько часов господствует комендантский час, который ни один здравый человек не нарушит. Это не так уж и страшно. Учителя в это время крайне редко проверяют общежития учеников, а если и делают это, то точно не ошиваются по верхним этажам. Здесь, на шестом этаже второго корпуса, всего восемь комнат. Я прохожу примерно половину коридора, любуясь синим ночным небом и большой серебряной полной луной через окна, когда чьи-то холодные пальцы с силой впиваются в моё запястье. Я чуть ли не взвизгиваю от неожиданности и боли: по печальнейшему стечению обстоятельств именно на этой руке остались синяки.
Худые девичьи руки буквально впихивают меня в одну из комнат, сжимая футболку в районе поясницы. Именно в то место меня со всей силы пнул Уэйн сегодня в чулане, так что я, не сдержавшись, вскрикиваю от боли. Рука перемещается на мой рот, плотно сжимая губы и не давая издать и звука. Спиной я чувствую хрупкую фигуру этой проворной девушки, как размеренно бьётся её сердце, и думаю о том, что её свитер очень мягкий и, должно быть, тёплый.
— Мы же не хотим никого будить, да, Перси? — её голос раздаётся где-то совсем рядом с моим ухом, он грустный и успокаивающий, и волоски встают на руках дыбом. Неужели это.?
— Тони?!
Я улавливаю какое-то движение позади и странный шум, походящий на возню.
— Конечно я, глупенький, — с губ девушки срывается лёгкий смешок, звучащий как шелест травы летней ночью.
Тони осторожно тянет меня вглубь помещения, поглаживая внутреннюю сторону ладони большим пальцем, и я вслепую следую за ней. Мы подходим к окну, и она ловко и грациозно, подобно кошке, запрыгивает на подоконник, и её ноги болтаются в воздухе. Сейчас она в другой одежде, а не в той, в которой была днём. На её ногах пижамные лосины, сделанные из мягкой ткани, меховые тапочки, и пушистый белый свитер со слишком длинными рукавами. Волосы заплетены в свободную косу, переброшенную на одно плечо.
В воздухе словно повисает немое приглашение, когда она легонько шлёпает по месту рядом с ней. Я присаживаюсь, и наши тела соприкасаются. Какое-то время Тони молчит, глядя на наши ноги, а потом осторожно поднимает взгляд, который словно сверкает в полутьме и какое-то время всё, что я вижу — её глаза.
— Если ты хочешь извиниться за сегодняшнее, то не нужно, — заверяю я, покачивая ногами и чувствую, какое приятное тепло исходит от батареи.
Девушка молчит долго-долго, возможно, бесконечность. Я не знаю, сколько. Всё это время я сижу с плотно закрытыми глазами и ощущаю контраст ощущений — тепло комнаты и обогревателя и холодные дуновения мощного февральского ветра из открытого окна. Я морщусь, когда очередной поток метели врывается под футболку, гоняя мурашки по коже. Тони, заметив это, нагибается, и являет на лунный свет, что сочится из-за наших спин, тёмный свитер крупной вязки. С благодарностью принимаю его и поспешно надеваю поверх футболки. Ткань немного неприятно покалывает кожу, но так намного лучше, чем прежде.
— Я подготовилась, — со слабой улыбкой замечает Тони, и только сейчас я замечаю несвойственную девушке пустоту и отречённость в её глазах. Она нервно теребит пальцами подол своего огромного свитера; он настолько ей велик, что комками собирается на груди и свисает, наполовину оголяя выпирающие ключицы.
— Понимаешь, — взволнованно начинает она, но потом осекается, словно решив, что подобное начало для разговора не подойдёт. Тони обеспокоенно оглядывается через плечо и я невольно поворачиваюсь туда же. Фонари на здании общежития холодным светом освещают улицу в ближайших нескольких футах, и я наконец вижу, что так волнует её. На внутреннем дворе школы, куда и выходят окна, столпилась куча народа, нацепившего на себя первое, что попалось под руку, оцепив плотным кольцом что-то тёмное, лежащее в сугробе.
Тони опускает голову и прядь волос выбивается из косички, а она принимается нервно скоблить лак на ногтях. Потом она смотрит на меня потухшими глазами и становится как-то не по себе.
— Последнее, что сказала тебе Мэгги сегодня?
Чувствую, как кровь приливает к щекам и начинаю мямлить:
— Я… Я не понимаю… Причём здесь она?
Тони смотрит на меня долгим взглядом, прищурившись.
— Включи мозги, Джексон. Я не стала бы говорить о ней просто так, ясно? — сообщает девушка, — это она.
Я несколько раз моргаю, пытаясь переварить информацию, но мне кажется, что Тони говорит словно загадками.
— Извини?..
— Мэгги сбросилась с крыши восточного крыла школы. Полчаса назад.
Я не могу поверить своим ушам. Мэгги? Нет, что за чушь? Она бы не смогла сделать с собой это. Она не такой человек. Все в школе знали её как солнечную улыбчивую девушку с причудами, не более. Никто ни разу не видел её грустной или печальной. Мэгги никогда не оставалась одна — её всегда окружала куча людей, с которыми она смеялась и бурно что-то обсуждала. Я брожу взглядом по лицу Тони и, задержавшись на глазах, понимаю, почему сейчас они такие пустые, почему она выглядит такой хрупкой и разбитой.
— Я могу обнять тебя, если хочешь, — вдруг говорит девушка, так обходительно, внимательно наблюдая за каждым изменением в моём выражении лица. — Я знаю, что тебе сейчас не по себе.
Ещё бы. Мне кажется, что мне двинули меж глаз, я абсолютно дезориентирован и шокирован. Но она точно подметила — именно не по себе. Я бы описал своё состояние в данный момент именно так. Я не чувствую накатывающей волнами паники: возможно, всё дело просто в том, что я настолько шокирован и не верю в происходящее. Просто немыслимо.
Я несмело киваю и Тони пододвигается ко мне ближе. Она осторожно кладёт руки мне на плечи, словно я дикий зверь и она боится меня спугнуть. Я обнимаю девушку в ответ и буквально растворяюсь в ней: чувствую, как её волосы пахнут корицей, а свитер такой же пушистый и мягкий, как я и ожидал, под моими пальцами. Мы сидим на подоконнике, а потому наши объятья неудобные, и мы сидим, согнувшись в три погибели, но мне правда становится легче. Невесть откуда взявшееся чувство одиночества пропадает.
— Это шутка? — тихо бормочу я ей в плечо.
— Я не шучу такими вещами, Перси, знаешь, — я не вижу лица девушки, но уверен, что его озаряет печальная улыбка.
Тут меня осеняет, словно ушат ледяной воды выливают за шиворот.
— Ты подбросила записку ещё днём! — восклицаю я, — Тони, как?!
Она лишь качает головой, наблюдая за хлопьями снега, что пляшут в воздухе и плавно укрывают собою землю. Я всё ещё чувствую прохладу зимы, такую свежую и несравнимую ни с чем, слышу многоголосие подростков на улице, и закрываю глаза, стараясь не думать об этом.
— Моя мать психолог. Она научила меня читать эмоции людей по их поведению, — отвечает девушка, — никто не улыбается целую вечность. Никто не счастлив круглосуточно семь дней в неделю. Мэгги могла делать вид, что всё прекрасно, но я видела её насквозь.
Слова собеседницы настолько пронизывающие и глубокие, что я начинаю мелко подрагивать, и всё же решаюсь задать вопрос, мучающий меня вот уже несколько минут.
— Это я? Я виноват в этом?
— Нет, солнце, конечно нет, — тихо говорит Тони, невесомо поглаживая мои волосы на затылке. Девушка такая доброжелательная и уютная, её пахнущий лавандой свитер такой пушистый, что я позволяю слабости и сонливости взять верх над тревогой.
Из воспоминаний, резко пронесшихся перед глазами, меня беспардонно вырвал оглушительный собачий лай. Я удивлённо обернулся, решив, что можно уже окончательно попрощаться со здравым смыслом и помахать ему белым платочком на прощание, но, слава Богу, я ещё вменяемый, потому что передо мной действительно стояла огромная собака с чёрной шерстью, тёмными глазами-бусинами и мощными лапами, нетерпеливо скребущими пол.
