***
Он думал, что испытает такое великое счастье, когда отомстит пантеону богов, что он наконец вернётся к тому состоянию до ухода Няньцина. У него не ушло много времени на осуществление задуманного. Принц нашел брешь на Небесах. Ему прекрасно известен принцип, что можно забрать с собой столько людей, на скольких хватит сил. Но никто до него не думал приводить с собой демоническое войско. В ту же ночь, осознав своё одиночество, он составил план и первым его пунктом было ожидание. Он покинул Уюн, издали наблюдая его падение. Он уже тогда начал терять себя, никак не мог определить свои чувства и убеждения. Гора Тунлу стала его проклятием и инструментом в осуществлении планов: принцу было бесконечно тяжело смотреть, как вулкан уничтожает его родное государство, но он предвкушал, как воспользуется им, чтобы истребить богов. Даже по отношению к горстке камней и огня он испытывал то радость, то грусть. Извержение кончилось, государство было стёрто с лица земли. Принц шёл по мягкому и тёплому, как нагретая солнцем трава, пеплу без маски. Три лика горько плакали, смотря на результат катастрофы. Только их хозяин выглядел спокойно. Когда высыхают реки, довольно одного дождя, чтобы наполнить их вновь. Когда высыхает море, небо становится бессильно. Когда Няньцин ушёл, всё, что чувствовал Цзюнь У, уходило в никуда. Он становился сильнее, и радость от этого тут же гасла, ведь её больше не с кем разделить. Его сила никому не нужна — Уюн поздно спасать, никто не улыбнется, смотря на новый прием, который он выучил. Сейчас, глядя на дворец, в котором он вырос, на храм, в котором ему поклонялись, его настроение оставалось неопределённым. Радость предвкушения утопала в печали, печаль утопала в радости предвкушения. Он подошёл прямо к жерлу вулкана и отдал ему всё, что было, так и не узнав, что он отдает. Тунлу короткое время бездействовала, а потом из нее стали доноситься завывания и гул. Первые демоны были неказистыми уродцами. В то время, когда Уюн возжелал освободить себе жизненное пространство и напал на соседнее государство, принц перед казнью кровожадных генералов спросил, к чему такая жестокость. Среди очевидных доводов, он услышал следущее: «если собаки разных пород начнут плодиться, их щенки вскоре выродятся». Подобное высказывание принц не относил к людям, но по отношению к своим творениям не мог подобрать слов лучше. Демоны, рождённые из смешения чувств, напоминали дитя шута и трагического поэта. Цзюнь У сбросил их обратно в вулкан, не заботясь, как они помрут. Не трудно предположить, что подобные существа в принципе не жизнеспособны. Безликий Бай не был специально создан принцем. Это была вынужденная мера, обусловленная эмоциями. Во-первых, принцу с точки зрения простого человеческого комфорта хотелось разделить мешанину, творившуюся и в голове, и в сердце, а во-вторых, чем дольше эта неопределенность длилась, тем чаще у него бывали вспышки безумия. Спусковым крючком стала случайность. Эмоции, никак не выраженные и даже не понятые хозяином, скапливались с годами. Через десяток лет из них и появился Безликий Бай. Стало ли это облегчением? Принц не задавался такими вопросами, по прежнему ощущая всё поверхностно и ненадолго. Ему важно было лишь то, что теперь ему проще создавать демонов. Начиная с неразумных, не умеющих даже рычать, заканчивая приближёнными к уровню непревзойденных, он создал сильное войско, которое справится с некоторыми богами Верхних Небес. И, само собой, на их плечи ложилась зачистка Средних и Нижних. Цзюнь У не нуждался в Небесном мосте, ему довольно было массива перемещения. Пришлось и самому вступить в бой, но то был лишь десяток самых сильных богов. Небесную столицу, меньше, чем за несколько дней, заняли демоны. Без сильной руки, объединяющей богов, они защищали лишь свои дворцы и жизни. Один не собирался уступать другому командование, считая себя лучше. Принц учёл эту досадную ошибку на будущее. Тех, кто смеялся над ним, принц не убил. Он сбросил их в Тунлу. Изощрённое напоминание о том, почему они умирают, было на пользу и принцу — гора, поглотив богов, успокоилась окончательно и безоговорочно подчинялась воле принца. Возможно, было неразумно убивать всех подряд. В конце концов, он всё равно создал новую личность, а истинный облик не составляло труда скрыть — итак приходилось прятать шрамы и лики. Но никто не должен помнить Уюн. Стоило бойне кончиться, принц ощутил лишь опустошение, вопреки надеждам. Его голову заполнили мысли, которым стоило посетить его раньше. Небесам всё равно. Даже сейчас, когда по ним текут реки крови, когда место, предназначенное для богов, заполнили кровожадные и жестокие твари, принца не поразило ни Небесное бедствие, ни любая другая кара. Он может, как и любой другой, у кого достанет сил, попирать законы мироздания безнаказанно. Это… радостно и грустно. Нет в мире ничего, что остановило бы боль и жестокость, и эти боль и жестокость абсолютно хаотичны, подчиняющиеся не логике, а лишь душевным порывам того, кто их несёт. Мысль о необузданности зла несла грусть. А радость — это быть злом. Бессмысленная боль и первозданный хаос, обрушившиеся на принца, когда Уюн начал свое падение, теперь были его союзниками. Только принц в конечном итоге стал Цзюнь У. Тем, кто хранил Небеса и его законы. Но до этого ещё далеко. Сейчас Цзюнь У возвёл новую Небесную Столицу, не заботясь о чужих телах, а демонов согнал к людям. Ему ведь должны молиться и никто не будет этого делать, когда всё благополучно. Встал вопрос о том, чтобы превратить ту кучу сброда и мусора, что называлась Небесами, в достойное своего названия место. Раз принц вознёсся, он больше не хотел терпеть рядом с собой интриганов, не знающих ни морали, ни правил. Конечно, возносится будут и недостойные, но, как говорится, не можешь уничтожить — возглавь. Будучи верховным божеством, он больше не будет терпеть унижения, всё будет подчинено его воле и правильному порядку. Чёткие правила, право свергнуть оступившихся, страх и благоговение — в мире смертных и в мире людей первый император, удерживая огромную империю в своих руках, начал именно с этого. И хотя легизм противоречил даосизму, принцу удалось сгладить углы и стабильно править две тысячи лет. Дао больше не было для него неоспоримо, особенно в делах, где замешана политика, потому он усердно учился у смертных. Перенимая опыт, когда слишком жесткое правление быстро изматывает людей и побуждает их к бунтам, а слишком мягкое делает его лёгкой мишенью для властолюбивых людей, он принял отеческий образ — главы с непрерикаемым авторитетом, на которого можно опереться. Когда вознеслись первые после него божества, он немедленно начал действовать. Доступно изложив, какие последуют наказания за непослушания, он в меру жестоко отвечал за их исполнение. Чтобы продемонстрировать, что он не только бездумно исполняет закон, но и в случае беды может помочь, принц не без помощи демонов подстроил ситуации, когда вопросов к нему, как к Владыке, не осталось. Тогда-то и пошла дурная слава о Тунлу как об обители демонов. Принц не намеревался прятать её от чужих глаз, поскольку это не имело смысла. Люди, как трава, появлялись везде, где была земля и дул ветер. Прятать целое исчезнувшее государство бессмысленно, зато можно разнести о нём славу, как о месте, где любого ждёт смерть. Незаметно подначивая юных, жаждущих великих свершений богов войны через не настоящие молитвы верующих, он позволил им собраться и попытаться уничтожить потухший вулкан. Он лишь предупредил их, что им не по силам уничтожить место, куда не суются даже низкоранговые демоны, опасаясь, что их пожрут более сильные. Полные бунтарского и воинственного духа юнцы и не думали слушать Владыку. Позволив им поскитаться по окраинам, по которым и не скажешь, что здесь когда-то жили люди, он согнал к ним демонов посильнее и довел ситуацию до безвыходного положения. Для более полного впечатления, он появился, как актер в лучших пьесах: окруженным ярким божественным сиянием, в натертых до блеска доспехах, даже про прическу не забыл — украсил неброскими, но элегантными заколками. Не стоит думать, что подобное являлось прихотью или самодурством. Он — тот, кто должен приковать внимание, он должен отпечататься в сознании всего живого, как воплощение силы и красоты, подобно несгораемому пламени. При таком положении, посмел бы он явиться, как Сяньлэ, в потрепанном даосском одеянии, вооружившись чужим старым мечом? Летописцам было бы стыдно документировать такую сцену. За пару минут расправившись с собственными порождениями, он бросил пафосную фразу нерадивым богам, которую и сам забыл, настолько отыгранной и бессмысленной она была для него. Но боги запомнили и ещё долго рассказывали эту историю из уст в уста, так что и новички, прибывшие на Небеса позже, проникались трепетом. Позже ситуации, которые требовали его помощи, возникали сами собой, ведь всё больше людей видели в нём всесильного Владыку. Это разрасталось, как снежный ком, так что принцу и не нужно было выдумывать хитроумные схемы и прихорашиваться перед выходом, как в самый первый раз. Вскоре, увидь его кто-нибудь обмазанным нечистотами, с облысевшей головой и без зубов, никто не подумает «какая дрянь», все подумают «он стал так недосягаем для нас, он отрекся от всяких человеческих понятий, как истинный даос». Настолько его авторитет стал недостижим. Принцу самому было смешно, насколько его маленькая игра потрясла тех, кому возносят молитвы, как высшим существам. Но тем страшнее, что эти же люди наполнятся отвращением, увидев его истинное лицо. До самой своей смерти он так и не обрёл никого, кроме толпы восторженных болванчиков и напуганных до смерти жертв, каким бы прекрасным или ужасным он себя ни показывал. Потому что он ни то, ни другое.***
Этого не может быть. Принц жив и Няньцин чувствовал его прерывистое дыхание, тепло тела, которое нельзя подделать. — У меня нет ничего, кроме моей жалкой жизни, — медленно повторил Цзюнь У. Он открыл глаза и в них тускло тлели холод и грусть. Та ярость, с которой он убил русалок, исчезла, потревоженная жрецом. Няньцина, на фоне услышанного от звёзд, потревожили слова принца. Пока тот пребывал в некотором подобии транса, наставник взял его ладони в свои и прочитал судьбу принца. Линии были полны противоречий. Например, линия сердца. Первоначально полная несчастий, она оканчивалась долгими и крепкими отношениями. Линии жизни и судьбы… Возможно, в Поднебесной и жил хиромант, способный растолковать их, но это определённо был не Няньцин. Он всегда предпочитал звёзды. Сегодня они решили запудрить ему голову, и ладони принца от них не отличались. Его линия жизни указывала на насильственную смерть, а линия судьбы предрекала некую великую перемену, которая перечеркнёт всё. Но если она всё перечеркнёт, зачем человек создан с несколькими линиями на ладони? Они определенно должны сходиться и давать целую картину. Только если… У Няньцина мелькнула догадка. Он оставил дело, в котором не был силен, и взглянул на звёзды. В идеале, ему необходимо несколько ночей, чтобы с точностью делать предсказания и читать судьбы конкретных людей. Он талантлив, но не слишком опытен. Сейчас же он заметил лишь несколько странностей в небе. — Мой принц, мы уже закончили. Вам больше не о чем переживать, вернёмся в орден, — предложил Няньцин. У него болела голова после всего, всё, чего он хотел — лечь и поспать хотя бы пару часов. — Не о чем? Я не удержал ни одно из своих государств и ни одного из своих друзей, — неслышно сказал он и резко сник, наполовину сгорбившись, словно что-то легло на него тяжелейшим грузом. Цзюнь У не всегда себя контролирует. Обычно, чтобы освободиться, он оставлял свои тревоги в Тунлу. Но сейчас ему было некуда деться. Он понимал, что ему нужно держать лицо перед Няньцином. По большей части он не хотел тяжелых разговоров и последствий правды. Оставшаяся часть более рациональна — он не совсем понимал природу перерождений. Что будет, если кто-нибудь об этом узнает? Например, в прошлом он выпил чашку чая, а ныне не тронул. У всего есть причины и следствия. Может, этот невыпитый и холодный чай выпьет скряга Няньцин и простудится. Всякое может быть. Что уж говорить о более серьёзных вещах. — Я должен уйти, — безапелляционно сказал Цзюнь У. — Вернись без меня. Няньцин хотел было что-то возразить, но его перебили: — Я получил внутренние раны. Мне нужно уйти в уединение. Никто не должен мешать. Няньцин интуитивно чувствовал, что перечить нельзя. В нём есть одно качество, которое позволило ему выжить, будучи лишь учёным в бессмертном теле — он умел умалчивать свои помыслы и не показывать истинных мыслей. В той, в другой жизни, он лишь раз, в совсем расстроенных чувствах, проболтался Се Ляню о жизни в Уюне, но в остальное время он прекрасно строил из себя обычного советника или нищего астролога. Потому он просто кивнул, со всей торжественностью во взгляде, а сам задумал присмотреть за Его Высочеством издалека. У него закрадывались определённые подозрения, но по большей части он лишь хотел, как сказал принц, чтоб его никто не потревожил и медитация прошла нормально. Искажение ци никто не отменял. Принц поверил ему. В его сознании жрец ясно понимал, что Цзюнь У опасен, и приказы нарушать нельзя, потому со спокойной душой пошёл прочь. Няньцин же, скрыв своё присутствие, последовал за ним.