Как зовут Звезду?

Она не помнила, как они добрались до штаба, но помнила разводной мост, деревья, живую изгородь и скамьи. Она знала эту часть города, но поняла это только тогда, когда оказалась в ловушке, когда захлопнулась входная дверь. Лейтенант Вагнер махнул дежурному офицеру и, приобняв Марлин, повёл её по коридору. Запустил в кабинет, прошёл следом и три раза повернул ключ в дверной скважине.       Три стола. За тем, что посередине, сидел упитанный офицер в полурасстёгнутой шинели. Ему было лет сорок-сорок пять: седина затронула чёрные волосы у корней, а в уголках глаз и между бровей пролегли морщины. Он притоптывал, постукивал зажигалкой и накручивал на палец пышные, роскошные усы. Встретил Марлин надменным, оценивающим взором. Офицер был холоден, невозмутим, и, наверное, остался бы таковым, даже если бы неподалёку взорвалась бомба. Его немая суровость и непредсказуемость вселяли в Марлин безотчётный страх. В кабинете ненавязчиво пахло табаком; окна были наглухо закрыты.       — Госпожа Ребель, — вальяжно обратился к ней лейтенант Вагнер, — вы такая вежливая, воспитанная девушка, но даже не поздороваетесь с майором Брэггом?       — З… здравствуйте, — прошептала Марлин, слыша саму себя как бы со стороны.       — Добрый вечер, — хрипловатым голосом отозвался офицер. Майор Брэгг.       — Проходите, не стесняйтесь. — Лейтенант Вагнер подтолкнул её, и она сделала маленький неуверенный шаг. — Усаживайтесь в кресло, госпожа Ребель.       — Какое кресло? Вот… это?       — Абсолютно верно.       — У стены?       — У стены, госпожа Ребель, у стены. Вы видите другие кресла?       На ватных ногах Марлин отошла к креслу и опустилась в него до того, как глаза застлал туман. Она перестала видеть и лейтенанта Вагнера, и майора Брэгга, но уже через пару секунд плотный дым рассеялся, и к ней вернулось зрение. В подушечках пальцев больно кольнуло: оба офицера смотрели на неё неотрывно. Лейтенант присел на краешек стола майора и, скрестив руки на груди, положил ногу на ногу. Прищурился и сдержанно улыбнулся.       — Зачем я… зачем я вам понадобилась? Что… что вы хотели мне показать?       Она содрогнулась: майор Брэгг ударил по столу толстой белой папкой — так сильно, что аж лампа, зажигалка, чернильница и фоторамка задребезжали. Передал папку лейтенанту Вагнеру; он раскрыл её и прочистил горло.       Под ложечкой засосало.       — Госпожа Ребель, — с насмешкой произнёс он, — скажите на милость… вам известен Герман Бауманн?       В кабинете резко похолодало. Марлин не смогла вздохнуть: что-то охапкою стиснуло лёгкие и выдрало их с корнями.       — П… простите?       — Герман Бауманн, — с расстановкой повторил лейтенант Вагнер. — Что, не узнаёте? Лейтенант марлийской армии элдийского подразделения, пятого декабря восемьсот пятидесятого погиб в Таресе при сражении со Средиземновосточным Альянсом.       — Я… Нет, я… не знаю. Впервые слышу.       — Что ж, хорошо. — Он забрал у майора Брэгга папку потоньше. — А Амалия Бауманн? Амалия Бауманн вам знакома? Вдова Германа Бауманна, лейтенанта Бауманна.       — Н-нет, лейтенант… Не знаю эту женщину, не знаю… — У Марлин царапнуло в носу, запекло в глазах, и она повесила голову.       — Не знаете? — Послышался шелест бумаги. — Быть может, такую знаете? Альбину Бауманн.       — Нет… — Она принялась ковырять разодранные пальцы. — Нет, я… не знаю.       — Вторая дочь Германа и Амалии Бауманн. А знаете, кто их первая дочь? Уже догадываетесь?       — Понятия не имею…       Взгляд подёрнулся жгучей полупрозрачной пеленой. Марлин изо всех сил пыталась не моргать. Майор Брэгг встал со стула, прошагал в один конец кабинета, а затем — в другой, и стал расхаживать взад-вперёд, взад-вперёд…       — Марлин Бауманн. Её зовут Марлин Бауманн. Это имя говорит вам о чём-нибудь, госпожа Ребель?       Моргнула.       — Нет… — Марлин поспешила утереть слезу. — Н-нет, нет… нет, не говорит.       — Тогда почему вы плачете, госпожа Ребель? Что вас так сильно расстроило? Что послужило причиной вашему огорчению?       Она промолчала. Майор Брэгг замер и уставился на неё. Лейтенант Вагнер хмыкнул, швырнул служебную кепку на стол и перевернул страницу четвёртой папки. Марлин укуталась в шаль и сдвинула колени.       — Подтверждён запрос на копию документов, и написано, что на данный момент Марлин Бауманн проживает в другом городе, в Драусфасте. Но как такое возможно, госпожа Ребель, если Марлин Бауманн сейчас прямо передо мной?       Мышцы окаменели, и внутри всё потухло, сжалось.       — Или вас лучше называть госпожой Бауманн?       Марлин всхлипнула.       — Перестань, — велел лейтенант Вагнер. — Прекращай лить слёзы. Слезам горю не поможешь. Мы и так знаем, кто ты есть на самом деле, Лина-Марлин. Так ты подписала письмо для сестры? А материнское оставила без подписи… Если бы и сестринское не подписала, я бы, наверное, не так быстро догадался, если бы вообще догадался. Ты обделалась, Марлин. Причём серьёзно. Понимаешь, что за это ждёт тебя и твою семью? — Он сделал внушительную паузу. — Расстрел.       — Я… н-не понимаю… — Было до того холодно, что ни палящее солнце не согрело бы, ни сотня материнских шалей.       — Всё ты понимаешь. Я узнал тебя тогда, на танцах. Засмотрелся на то, как ты танцуешь, и узнал не только твоё лицо, но и движения. Ты же, когда отец был жив, постоянно танцевала на военных праздниках, а я патрулировал территорию. Не знаю, как долго я тебя не видел. Не могу вспомнить. Быть может, года три, а может, всего лишь год… Ты изменилась. Подросла, похудела. Потому я и не мог понять, кто ты. Думал бросить всё, но интуиция подсказывала мне, что нельзя. Интуиция меня никогда не подводила, и, как видишь, этот раз не исключение. Ты так странно себя вела… А после того, как я прочитал твоё письмо и увидел имя, вспомнил. Вспомнил, что ты дочь погибшего лейтенанта. Какого — забыл. Поискал в архиве погибших офицеров высшего состава и нашёл, что искал — документы Германа Бауманна. Угадай с трёх раз, как зовут его старшую дочь? — Он рассмеялся. — Можешь не отвечать, вопрос риторический. Но вот что интересно, Марлин… Ты правда думаешь, что семи тысяч, которые ты едва наскребаешь каждый месяц, достаточно, чтобы вылечить мать? А чем именно она болеет? Думаешь, с твоей помощью выздоровеет?       — Что вам нужно? Чего вы от меня хотите?..       — Имена, — рявкнул майор Брэгг.       — Что?       — Имена тех, кто помог тебе попасть в город. Тех, кто оформил тебе фальшивые марлийские документы.       — К… какие документы? Я не понима…       — Значит, поймёшь, — перебил лейтенант Вагнер. — Наша задача — ловить элдийских крыс, и ты нам в этом поможешь. Мы уже поймали одну, пора бы поймать и остальных. Ты облажалась, Марлин. Не понимаешь по-хорошему — поймёшь по-плохому. Вставай.       Марлин вцепилась в подлокотники.       — Встань.       — Я…       — Заткнись! — Лейтенант Вагнер вдарил кулаком по столу. — Быстро встала!       Она исполнила его приказ.       — Снимай с себя эту тряпку.       Марлин опешила. Тело пронзили мелкие иглы, а температура в кабинете понизилась ещё на несколько градусов.       — Быстро.       Она неуверенно коснулась шали.       — Эту, эту. Быстро снимай её, бросай на пол.       Марлин распахнула шаль, перебросила за спину, и та сосборилась у её ног.       Лейтенант Вагнер ухмыльнулся.       — Хорошо. — Он поднялся, медленно прошёлся по кабинету и остановился возле майора Брэгга. Важно расставил ноги и с призывом на неё посмотрел. — Ну, чего глазами хлопаешь? Давай раздевайся!       Она, вероятно, ослышалась. Он, вероятно, потребовал сознаться. Никак не это.       — Раздевайся.       Слова полоснули, рассекли одежду.       Она, стало быть, вновь ослышалась.       — Оглохла, что ли? Я несколько раз повторять не буду. Платье снимай.       — Я…       — Снимай. Платье.       Марлин остолбенела.       — Живо! — прокричал лейтенант Вагнер и вытащил из кобуры револьвер. Щёлкнул курком и направил пушку на Марлин. — Быстро разделась, иначе вышибу мозги тебе и твоей дьявольской семейке! Я прекрасно знаю, где они живут, и в любой момент могу к ним заявиться. Ну!       Она завела руки за спину. Замёрзшими пальцами прощупала крупные шероховатые пуговицы. Высунула из петельки первую, вторую, третью… В голове — Аля молит о помощи; рыдает и причитает мать. Марлин стянула длинные, узкие рукава, ослабила вшитую в пояс резинку, и платье гнездом свилось в ногах. Майор Брэгг почесал подбородок, пригладил усы, а лейтенант Вагнер довольно подбоченился. Марлин прикрылась, сгорбилась и потупилась.       — Под пиво потянет, — сказал майор Брэгг. — Кожа да кости.       — Какая тебе разница?       — Сойдёт.       — То-то же. А как по мне, очень даже ничего. Иди сюда. — Он поманил её движением руки. — Давай-давай, иди. И побыстрее.       — Н-нет… Не на…       — Марлин. — Лейтенант Вагнер подступил к столу и застучал по нему револьверным дулом. — Либо ты идёшь сюда, либо вылавливаешь в море изувеченные трупы матери и сестры. Всё просто.       В два шага Марлин высвободилась из-под греющего щиколотки платья, чуть перепачканного в пыльных туфлях. В них будто мелкие-премелкие осколки насыпали и, пока она шла, они занозами впивались в пальцы.       Тук-тук… Тук-тук… Это в ушах бултыхалось сердце.       — Вот так.       Лейтенант Вагнер похлопал Марлин по плечу и начал расчищать стол: поместил папки вбок, а чернильницу и лампу, дабы те не опрокинулись, передал майору Брэггу; фоторамку и кепку положил на стопку незаполненных бланков. Марлин подняла глаза к потолку, сложила ладони лодочкой, как вдруг лейтенант Вагнер грубо развернул её лицом к столу, посадил на него и вплотную прижался к ней.       — Нет! Н-нет, пожалуйста, не… — Она встрепенулась, взвизгнула, а он зажал ей рот ладонью и вдавил затылок себе в грудь. В азартном возбуждении посмотрел на Марлин сверху-вниз и приставил к её виску ледяное дуло револьвера.       — Заткнись! Заткнись, сука. Закричишь — без мозгов останешься. Но в первую очередь разберусь с твоей матерью и сестрой после того, как мы тут закончим… Ты меня поняла?       Она судорожно закивала, и волосы растрепались о его шинель. Он оттолкнул голову Марлин, снял кобуру и всучил её на пару с револьвером майору Брэггу. Поставил Марлин на четвереньки. Костлявые колени впивались в жёсткий стол, ладони едва служили опорой, и она наваливалась на острые локти. Пряди мельтешили и путались, липли к вспотевшему лбу. От них исходил нежный запах травы, одуванчиков и ромашек, но перебивался он парящим в кабинете табаком. Слёзы струились по щекам, но Марлин не отдавала им отчёта — не отдавала отчёта она и завываниям со всхлипами, слышала всё точно из соседней комнаты, не видела ничего кроме очертаний волос, деревянного стола и хаотичного скопища разноцветных пятен.       — Ты же не против, что я буду первым?       — Ну, раз ты привёл — тебе и быть первым.       — Рад, что у тебя нет возражений. Открой Варду, если постучится.       — Да. Но где он?       — Хер его знает. — Он забренчал ремешками. — Кажется, замена ещё не пришла. Этот извращенец сейчас всё самое интересное пропустит.       — Не пропустит. Бабам отдых не нужен, тем более элдийским шлюхам.       — Пожалуйста, — взмолилась Марлин, отползая к краю. — Не надо, пожалуйста, прошу…       — Куда собралась? — Лейтенант Вагнер притянул её к себе за бёдра. — Вот так стой и не двигайся. Только попробуй шевельнуться!       — Я…       — Рот закрой! И выть как ненормальная перестань, ничего ещё с тобой не сделали. Ноги разведи.       У Марлин тревожно запульсировало внизу, в животе заурчало. Она вцепилась пальцами в стол и намертво свела раскрасневшиеся колени.       — Не сведи, а разведи! Ты языка, что ли, человеческого не понимаешь?! Не заставляй меня применять силу, быстро ноги раздвигай!       Она не могла ослушаться.       — Можешь ведь… Не двигайся.       Лейтенант Вагнер поддел резинку её нижнего белья, приспустил его и оставил болтаться у ляжек. Марлин зажмурилась до нудной боли за глазными яблоками и заревела от пронзающего позора, от жалкой беспомощности. Зазвенела бляшка ремня, которую он расстёгивал с нетерпением дикого зверя, и послышался шелест брюк. Лейтенант Вагнер приблизился к Марлин и расставил её ноги пошире.       — Не надо, пожалуйста, не надо!       — Да заткнись ты уже, овца! — Он отвесил Марлин смачную пощёчину, отчего на мгновение всё померкло, накрыл её рот рукой и процедил: — Не дёргайся, себе ведь хуже делаешь! Вот так, сука, так, стой… Вот, не двигайся, вот так… Да, да, так, да, да…       Марлин простонала ему в ладонь, завизжала что есть мочи, но получилось лишь сдавленное мычание. В неё будто бы заточенное лезвие вонзили, прокрутили и воткнули глубже. Колени затряслись, пальцы разжались, и из глаз хлынули горячие слёзы. Она подалась вперёд, от него, а он вернул её на место, прорычал и толкнулся. Марлин бессильно выла, скребла ногтями стол, отползала, а он придвигал её и с каждою секундою становился к ней ближе, чем кто-либо ещё за недолгих восемнадцать лет. Грязь лилась с Марлин лужами и помоями, а она всё продолжала надрывать слабый голос, продолжала кричать в никуда.       — Целая, кажись…       — Везёт тебе сегодня.       — Да, неплохо. Суховато, правда. Ещё и визжит, как свинья резаная… Да заткнись ты, заткнись! И руками своими не размахивай, давай их сюда! Руки!       Лейтенант Вагнер скрутил Марлин руки, обрушился на неё и ускорился. Она вымученно скулила ему в потную, пропахшую табаком ладонь, и царапалась виском о стол. Внизу всё зудело, натягивалось струной, взрывалось бомбой. Она почти что ничего не видела из-за волос, но вот одна прядь упала, скатилась по лицу, и Марлин наткнулась рассеянным взглядом на часы. Короткая стрелка остановилась на семи, а длинная — на восьми. Плыла с восьми до девяти. Лейтенант Вагнер отпустил руки Марлин, подлез под чашечку бюстгальтера и стиснул грудь. Марлин замычала ещё громче, ещё отчаяннее.       Двадцать третья секунда, двадцать четвёртая, двадцать пятая… Кто был рядом? Кто мог помочь? Кто мог спасти?       Папа?       Папа умер три года назад.       Коул?       Коула нет вот как уже два года.       Шарль?       Шарль грёбаный марлиец.       Не глядя на часы, Марлин досчитала до пяти. Раз, два, три, четыре, пять… Сделала вдох и выдох через нос. Вдох-выдох, вдох-выдох… Вспомнила маму, её тёплые объятия и ласковые поцелуи. Вспомнила, что всё пройдёт, если только захотеть, если досчитать до пяти.       Но ничего не проходило. Становилось лишь больнее. А минутная стрелка и наполовину не приближалась к девяти.       Вдруг лейтенант Вагнер замедлился, и Марлин стихла, расслабила налившиеся свинцом мышцы.       — Только попробуй закричать. — Он отнял ладонь от её рта и запястий, и Марлин, жадно вздохнув, закашлялась. — Руки расставь! Давай-давай, расставь!       Лейтенант Вагнер поспешно расстегнул бюстгальтер, стянул с обеих рук лямки и кинул его на пол. Через пару секунд раздался скрип колёсика зажигалки. До Марлин донёсся едкий, ядовитый запах табака. Лейтенант Вагнер сладко затянулся, взялся за упругое бедро Марлин и продолжил начатое с бо́льшим удовольствием и желанием растянуть это самое удовольствие. Она закусила кулак и тихо, безнадёжно проскулила.       — Пьер, — сказал майор Брэгг.       — А?       — Не помнишь, что стало с той беленькой?       — А-а-а… Да вскрылась вроде. Жаль её, мы ведь не хотели… Эй, задницей не виляй!       — Сама виновата, нехер без разрешения из гетто выходить.       — Да, но вскрываться-то зачем? К тому же детей одних оставила… Слушай, Марлин, ты ведь по заслугам получаешь, а? Попрала Марли, попрала Родину… Какая же ты сука!       Колени ныли. Она дёргала то одним, то другим, но Лейтенант Вагнер пресекал её, резкими толчками наказывал не двигаться. Марлин тряхнула головой, чтобы волосы отлипли, и вновь перевела взор на настенные часы: длинная стрелка была в двух минутах от девяти. Так далеко… Локти деревенели, и опираться на них казалось сущей пыткой. Марлин то и дело падала, натужно стонала, а лейтенант Вагнер заставлял её подниматься и прогибаться в пояснице.       Всё было в дыме. Дым клубился в ней, клубился в её нутре. Табак жёг ноздри, и было трудно, неимоверно трудно дышать. Лейтенант Вагнер рычал, рычал, рычал… А она мычала, мычала, мычала! И этим издевательствам, этой щемящей боли не было конца.       — Теперь моя очередь. Отдохни, а то выжмешь из неё все соки.       — Ладно, я не прочь передохнуть. Только тут немного…       — Ничего. Если целая, то не должна быть заразной.       Её окатил пронизывающий, дарующий облегчение холод: лейтенант Вагнер ушёл. Но тут же подступил майор Брэгг. Всё кололось, жгло, свербело… Марлин съёжилась, спрятала лицо в ладонях: сзади — шебуршание ремней. Майор Брэгг нечаянно махнул рукой, и со стопки бумаг попадали кепка и фоторамка. Он небрежно сдвинул их, развёл ноги Марлин и зажал ей рот.       Марлин ошибалась, когда думала, что хуже быть не может. Если лейтенант Вагнер не был столь груб и позволял ей мало-мальски привыкнуть, то майор Брэгг вёл себя жестоко и беспощадно. От ярости его толчков Марлин сновала по столу, истошно выла и раздирала кожу в кровь. По сравнению с ним лейтенант Вагнер выглядел образцом снисходительности и милосердия. Майор Брэгг собрал волосы Марлин толстыми сальными пальцами, намотал на кулак, потянул вверх и, пригнувшись, крикнул на ухо:       — Не ори, дьявольская мразь! — Он убрал ладонь со рта Марлин, вдавил её голову в стол и заломил ей руки. Вцепился в запястья до того озверело, что она перестала их чувствовать. Марлин тёрлась щекой, горящей от пощёчины Вагнера, о дерево, шмыгала носом и приглушённо стонала…       А хотелось кричать.       Создавалось ощущение, будто она на крупе стояла. Поясница неестественно прогибалась, как бы ломаясь от его нечеловеческой силы. По внутренней стороне бедра текло что-то горячее и капало на стол. Майор Брэгг прощупал позвонки на спине Марлин и крепко схватился за её плечо.       Стрелка часов наконец-таки достигла девяти и направилась к десяти, но так вяло, что хотелось скулить — скулить от этой несуразной, несвоевременной медлительности. Марлин, стиснув зубы, стала считать секунды: пять, шесть, семь, восемь… двадцать, тридцать, сорок… А боль всё не прекращалась, а хватка всё не слабла.       Марлин повернула голову. Сердце потяжелело и забилось чаще — чаще от досады и омерзения. Фоторамка. Фотография. Майор Брэгг по-доброму улыбается, обвивает талию женщины, которая тоже улыбается. Все улыбаются: и пятилетний мальчишка, прильнувший к ногам женщины, и мальчишка постарше, лет тринадцати, стоящий в гордом одиночестве, и юная обворожительная девушка.       Стройная фигура, элегантное платье в пол, тёмные глаза и тёмные длинные волосы.       — Как зовут ваших детей?       Майор Брэгг оцепенел. Сгрёб россыпь волос Марлин, склонился и потянул на себя.       — Чего?       — Фотография с женой и детьми… Сколько им…       — Молчать. — Он бесцеремонно опустил её голову, задвигался в прежнем темпе. — Завались, элдийская сука!       — Как… как зовут вашу дочь? Сколько ей… лет?       — Ты… ты сейчас нарываешься, да? — Майор Брэгг дёрнул её за копну волос. — Ты, сука, нарываешься…       — Ваша дочь и жена знают, чем вы сейчас занимаетесь?       Он неожиданно перестал. Перевернул фоторамку и остервенело долбанул Марлин лбом о стол — так, что у неё аж в глазах потемнело, а в череп гвозди вонзились. Она с придыханием проговорила:       — Ваша дочь… Как её… Сколько ей… Если бы её так…       Майор Брэгг навалился на Марлин и, нажав на затылок, ударил её о край стола. Она слепила глаза, простонала и попыталась освободиться, но он скрепил ей запястья и начал двигаться с такой нетерпимостью и агрессией, что всё, что случалось с ней до этого, явилось разогревом. Майор Брэгг сдавил ей шею.       — Ричард! Эй!       Боль внизу, боль в затёкших мышцах, боль в стиснутой шее и боль в рассечённой брови слилась воедино, удвоилась, утроилась… И не было в Марлин чего-то, что не ныло, чего-то, что в ней не щемило: в ней щемило всё и ныла она вся.       — Заткни пасть, дьявольская сука! Главное, чтобы твои мамка с сестрой не узнали, а?! Как тебя тут, лживую шлюху, по кругу пустили, м?! Да тебя мать родная не узнает, если увидит! В кого ты превратилась, Марлин, а?! Грязная, лживая паскуда!..       Марлин не могла пошевелиться. Сознание ускользало. Вроде и больно было, а вроде и не так уж вовсе. Вроде и бровь со лбом пульсировали, а вроде и ничего. Стрелка вертелась туда-сюда, часы мелькали, мазались… Дышать — не получалось.       Было бы здорово, если бы она уснула. Было бы здорово, если бы она не проснулась. Майор Брэгг что-то бубнел, а она и не слышала: засыпала. Как же хотелось спать! Как никогда в жизни. Но почему… почему она старалась выкарабкаться? Бессознательно, импульсивно. Почему дрыгалась, почему пыталась что-то предпринять? Почему противилась желанию уснуть?       Как только дышать совсем нечем стало, майор Брэгг оставил её и зашуршал брюками. Марлин ссутулилась, схватилась за горло и закашлялась, заплевалась.       — Всё… Твоя…       Слышала неразборчиво, отрывисто, как из-под воды.       — Уже? Почему так…       — Другая… лучше. Эта… костлявая. Мне не нравится…       — Совсем… будешь?       — Нет.       — Брось… Дочери…       — Хлебало… Пьер! Дочь незачем…       — Ты так внезапно… Зачем ты… лицо…       — Нехер… пасть…       — И что ты… делать?       — Схожу на балкон да покурю.       — Никогда не выходил, а сейчас пойдёшь?       — Хочу подышать свежим воздухом. Заканчивай с ней скорее, узнаем имена и будем закругляться.       — Не забывай, что Вард ещё не пришёл.       — Если он вообще придёт.       — Ты правда больше не…       — Делай с ней что хочешь.       Майор Брэгг, скрывшись за тёмными шторами, шлёпнул дверью на балкон. Лейтенант Вагнер ехидно усмехнулся. Обескураженная и уставшая, Марлин скользнула коленями вперёд. Вспыхнула одна-единственная мысль: бежать. Да с каким убеждением вспыхнула, с каким упорством! И обстоятельство настало подходящее, и вера в собственные силы зародилась, и…       — Куда?! Куда ты собралась, а? — Лейтенант Вагнер притянул её к себе за ноги, и она заревела, завизжала, забилась в конвульсиях, а он по-старому накрыл ей рот ладонью.       Лейтенант Вагнер приблизился, толкнулся… Было не так больно, как с майором Брэггом, но снизу всё ещё саднило — непрестанно саднило, а заточенное лезвие прокручивалось внутри.       — Ноги пошире раздвинь, овца! Шире! — Он скрутил ей руки, а ту ладонь, что касалась губ, поместил на грудь, смял её. — Знаешь, Марлин… а ты мне и правда понравилась. Тогда, на танцах… Но ты, сука, серьёзно дьявольским отродьем оказалась… А я тебе цветы покупал… Не стыдно тебе, а? Не стыдно?! Отродье! Дьявольское… отродье…       Неторопливо, с пугающим трепетом и благоговением лейтенант Вагнер собрал волосы Марлин по прядям, перебросил их через плечо и оголил шею, прильнул к ней губами, но не поцеловал — облизнул, уткнулся носом, запыхтел и зарычал.       — Сука… какая же сука! Отродье дьявольское! Ты — натуральная, сука, ведьма… Наколдовала, а?! Признавайся, наколдовала ведь! Ох, сука, ну и сука… Была бы моя воля, я бы тебя не делил ни с кем! Не стыдно тебе, а?! Не стыдно?! Ты должна прощение вымаливать, шлюха! А не задом своим поганым вилять! Не дёргайся, кому сказал! Не дёргайся!.. Больно тебе, да?! Больно?! Сухая… Сухая, сука, не хочешь! Не хочешь, мразь, не хочешь!.. Получай по заслугам тогда, получай! Почему… ну почему ты дьявольское отродье?! Была бы ты… была бы ты только…       Задёргалась дверная ручка, а вместе с ней — не вытащенные из скважины ключи. Кто-то постучал четыре раза. Лейтенант Вагнер фыркнул, отпрянул и зашуршал брюками. Направился к двери. Марлин согнулась пополам и поджала под себя колени. Она, наверное, могла бы спрыгнуть со стола, могла бы дать отпор, могла бы сбежать, но… не хотелось. Больше не хотелось.       Больше не было сил.       Грудь скребло, рёбра прокалывали живот, бровь щипала, лоб пульсировал, шею и запястья, помеченные пальцами, ломило. Там, куда касались губы лейтенанта Вагнера, там, где он на неё дышал, там, где он к ней притрагивался — ползали неуловимые тараканы. Почесаться бы, но всё не почешешь.       — Эй, ты, что ли?       — Я, — донеслось из коридора.       Загромыхали ключи. Твёрдые, размеренные шаги. Дребезг. Вошедший насмешливо присвистнул.       — Без меня начали, ублюдки… Стоило только на посту задержаться! А я вам всегда отменных шлюх приводил.       — Какая разница? Бери когда хочешь и как хочешь. — Голос лейтенанта Вагнера надломился.       — Ну да. Где Ричард?       — Вышел на балкон покурить.       — С чего вдруг?       — Хер разберёшь, что у него в голове.       — Ладно. Что-нибудь выяснили? Она назвала имена?       — Нет, пока ничего не сказала.       — Ничего страшного. — Офицер (Марлин не помнила, как они его называли) обогнул стол и встал против неё. — Скажет.       Он приподнял подбородок Марлин двумя пальцами. Она проморгалась, прищурилась. Офицер в возрасте от тридцати до сорока — точно по нему не скажешь, — и, должно быть, высоченный. Ухмылялся, всматривался в её лицо хитрым, беззаботным взглядом. Офицер неохотно снял кепку, положил её на стол и разворошил светлые волосы.       — Что с лицом? — Он смял её щёки большим и указательным пальцем, повернул голову то в одну, то в другую сторону. — Бить-то зачем?       — Это не я. Ричард разозлился.       — Не похоже на него. А бабёнка хоть красивая была? Я не успел на посту разглядеть. Такая уродина с шишкой и расхераченной бровью…       — Ричарду не то чтобы понравилась. Мне — вполне.       — Похер. Без разницы, если трахать можно.       — Не сейчас, Вард. Я ещё не закончил.       — Заканчивай сколько влезет, хоть до полусмерти её оттрахай. — Вард принялся стягивать ремешки, расстёгивать шинель. Марлин встрепенулась: у неё подпрыгнуло сердце.       — Ясно.       Марлин, точно выдрессированная собака, прогнулась в пояснице, стоило лейтенанту Вагнеру несильно её коснуться. Когда он притронулся к ляжке, раздвинула ноги. В сопротивлении не было смысла. Ни в чём не было смысла. Будет покорной — быстрее закончат. Только вот она почему-то кренилась от них, только вот колени почему-то дрожали и сводились.       — Какой же ты всё-таки извращенец, — сказал лейтенант Вагнер. — Причём рискованный.       — А то.       В горле запершило, тараканы проснулись и бросились по коже врассыпную. Вард достал из набедренной кобуры револьвер, приставил его к подбородку Марлин.       — Откусишь — пристрелю.       Тошнота обожгла горло, и Марлин забыла, как дышать.       — Не надо в неё стрелять, — сказал лейтенант Вагнер. — Просто напомни ей, что у неё есть мать и сестра.       — Не надо… — прохрипела она, — не надо мать и сестру… Прошу!       — Вот видишь? Сама заговорила.       — Умоляю, не надо… Умоляю…       — Тогда молчи. — Вард убрал револьвер обратно; сверкнула бляшка ремня. — Делай, что говорят, и молчи.       А дальше — как в тумане. Скрученные руки, обвязанные вокруг кулака волосы, сдавленная шея, дерзкие толчки с обеих сторон, режущая боль, горечь во рту, тошнота, слёзы, стыд. Неистовый, неистовый стыд. Смиренная ненависть. Ненавистное смирение. Часов и их бесконечно движущейся стрелки больше не было видно. Больше не было возможности отвлечься, не было возможности отвести взгляд.       Они менялись. Она не считала сколько, но менялись. К горечи прибавился кровавый привкус. Они курили. И табак, обволакивая, основательно в неё впитывался: в кожу, в ногти, в губы, в волосы. Казалось, что время длилось вечность. Вскоре вернулся майор Брэгг, буркнул что-то невнятное и затих.       Марлин вспоминала маму, папу, Алю, Коула. Вспоминала Бога. Молилась Богу, как мама, но время только замедлялось. Бог её не слышал, не хотел слышать. Марлин вспоминала согревающие материнские объятия, нежные материнские поцелуи, но не чувствовала себя любимой, не чувствовала себя защищённой, ибо сейчас она не была ни любима, ни защищена. От себя — мерзко. До того мерзко, что хотелось содрать кожу, лишь бы тараканы не ползали, спрыгнуть с моста, лишь бы отмыться.       Она выдыхала каждый раз, как позади оказывался лейтенант Вагнер. Марлин было стыдно, что ей приходилось радоваться, что ей приходилось благодарить Бога, что ей приходилось быть признательной Вагнеру за его относительную мягкость и учтивость. Марлин не знала, кто был хуже: майор Брэгг или Вард, но пока майор Брэгг притворялся человеком, Вард не скрывал, что он — животное. Он был нагл и беспринципен, отвратителен в своём неизменном упрямстве и извращении, и Марлин с ужасом вздрагивала, когда он за неё принимался.       Этому не было конца. Непроходящие секунды, долгие-предолгие минуты… Холодно. Противно. Настолько противно, что челюсть сводило. Текла кровь. Марлин понимала, что, если они поднажмут, она не сможет ни на ноги вставать, ни внятно разговаривать. Марлин понимала, что это — начало, что они до сих пор не заставили её вытворять самое страшное.       Разум туманился. Внизу сделалось больнее, но, конечно же, не настолько, насколько с Вардом. И вдруг ей на всё плевать стало: на то, как долго они будут над ней измываться, какое издевательство ещё придумают и что сотворят с ней после признания. Легче было от того, что с кем-то случалось и похуже. Возможно, на этом же самом столе и, возможно, с участием этих же офицеров.       Лейтенант Вагнер ускорился, закряхтел громче, надрывистей, и сильнее впился в запястья. Внезапно отстранился.       — Вот ведь…       — Охерел?       — Что там?       — Этого ещё не хватало!       — Пьер, ты серьёзно?       — У тебя мозги вообще есть?!       Голоса разлетались по кабинету, резали слух, и она не понимала, кто разговаривает, не понимала, о чём они разговаривают и что непоправимого стряслось: думала о часах, о стрелке часов, о матери и сестре.       — Ничего… Ничего, ничего, ничего, — зашептал лейтенант Вагнер. — Пусть сама разбирается.       Вард отпрянул от Марлин, а лейтенант Вагнер взялся за её горло и нагнулся к ней. Она больше не могла не понимать, не могла игнорировать, не могла думать ни о часах, ни о стрелке часов, ни о матери с сестрой.       — Эй, сука… Если обрюхатишься, я перережу глотку и тебе, и твоему выродку. — Его голос дрожал, руки дрожали, хватка слабела. — Это отродье… Оно не должно появиться на свет. Я не должен иметь к дьявольской крови никакого отношения. Ты меня поняла?       Она промолчала. Живот скрутило, голова затрещала. Хотелось по-наивному верить, что это — сон, гадкий-прегадкий сон. Что нет ни лейтенанта Вагнера, ни майора Брэгга, ни Варда, ни этого проклятого кабинета...       — Не слышу! — Он сдавил её горло сильнее. — Поняла ты меня или нет, а?!       Марлин быстро закивала. Лейтенант Вагнер отпустил её, и ею вновь воспользовался Вард.       — Долго тебе ещё?       — Не-а…       — Поторопись, — негодующе произнёс майор Брэгг. — У нас мало времени.       А Варду, казалось, совсем до этого дела не было: он не торопился, действовал в привычной раскованности. Но сразу после того, как его пресёк майор Брэгг, раздражённо вздохнул и разогнался.       Стало ещё неприятнее. Ещё больнее.       Она и вовсе не считала минуты. У неё не получалось, она сбивалась, да и трепыхаться подобно бабочке с раздавленными крыльями устала. Но вот всё прекратилось — так же внезапно, как и с лейтенантом Вагнером. Марлин себя ненавидела. И отца с Коулом в ту же секунду ненавидела. За то, что ушли. За то, что не защитили. За то, что при всём желании не могли ей помочь. Но лишь секунду — лишь секунду длилось это наваждение. И она осталась наедине с брезгливым презрением по отношению к самой себе.       — Приберитесь за ней, — приказал майор Брэгг.       — Надо бы и её в порядок привести, — сказал лейтенант Вагнер.       Он стёр ей кровь под бровью смоченной слюной тряпкой, почистил запятнанный стол и вытерся сам, но уже при помощи другой тряпки. Ею же вытерся и Вард… Лейтенант Вагнер натянул на Марлин нижнее бельё, но бюстгальтер застёгивать не стал. Посадил её на стол по-нормальному, по-человечески. Офицеры о чём-то переговаривали, но она не разбирала и наблюдала за происходящим как бы не из своего тела, а откуда-то из воздуха, перевоплотившись в эфемерное, бесформенное создание. Майор Брэгг расположился за столом неподалёку от двери, Вард уселся вместе с Марлин, а лейтенант Вагнер устроился ближе к окнам. Вард достал сигарету и крутанул колёсико зажигалки. Закурил.       — Держи, — он поднёс к её рту сигарету, — успокойся. Давай-давай. Трясёшься как припадочная, страшно на тебя смотреть.       Марлин не могла отказать. Перехватила сигарету дрожащими пальцами и вставила её между губ. Замерла. Вард цокнул, и она в угоду ему затянулась. Подавилась и уронила на пол.       — Ты чё творишь? — Вард вспыхнул, спрыгнул и потушил сигарету, наступив на неё. Засунул в карман и сел обратно. — Пожар тут устроить хочешь? А не многое ли себе позволяешь?       — Хватит, — сказал майор Брэгг. — Наигрались уже. Достаточно. Пора бы и о службе подумать.       — Да, верно ты это говоришь.       — А теперь, Марлин, отвечай на вопросы. Только попробуй соврать — сама знаешь, что будет. — Майор Брэгг вышел из-за стола и сложил руки на груди. — Пьер, записываешь?       — Да.       — Как зовут человека, который помог тебе выбраться из гетто?       — Бернард… Гарднер.       — Бернард Гарднер… Знакомое имя. Более чем. Кто он? Элдиец? Армейский?       — Он лейтенант… элдийского подразделения. Как и… мой отец.       — Вот как. Он сейчас в концлагере? На фронте?       — Он… — Марлин запнулась. Не было никаких доказательств, что она знала. — Он… Н-не знаю, майор, я… п-правда не знаю.       Она подняла глаза на майора Брэгга. Его лицо исказилось в гневе, ладони сжались в кулаки. Он резво подался к ней, замахнулся и проехался правым кулаком по губе. Кровь брызнула, губу зажгло, дёсны защипало, и Марлин, спрятав израненное лицо в руках, ссутулилась, зарыдала, заскулила от боли, которая стихла, но воспылала вновь с большей горячностью, с большей интенсивностью.       — Ричард, ты с ума сошёл?! — воскликнул Вард. — Нахера это было снова делать?! Она всё что попросишь скажет, стоит ей только пригрозить, а ты…       — Откуда ей знать? — сказал лейтенант Вагнер. — Она же не ведёт переписку с ним. Не думаешь, что из-за твоих кулаков мы можем нажить себе дохера проблем?       — Она меня раздражает! Раздражает её лицо! Я её на дух не переношу!       — Да что с тобой такое?! Обычно ты тут самый сдержанный и расчётливый!       Майор Брэгг смолк, просопел, отдышался… и проговорил чуть взбешённо, но стремясь воспитать в себе утерянное спокойствие и безразличие.       — Ты видел только её письма, Пьер. Не видел письма матери и сестры. Они могли рассказать ей про этого Гарднера.       — Он сейчас… в лазарете… — глотая сопли, прошептала Марлин.       — В каком лазарете?       — Н-не знаю, я этого… п-правда не знаю, не в гетто… точно. — Она утёрла разбитую губу, но кровь засочилась пуще прежнего.       — Если бы сразу сказала, я бы не стал тебе губу разбивать. Это меньшее, чем может обернуться твоё молчание. Хорошо, с Гарднером разберёмся. Но был ведь и второй человек, правильно я понимаю? Не мог же Гарднер провернуть махинацию с документами. Откуда у него доступ к канцелярии?       — Д-да, он… помог мне через другого человека.       — Через какого?       — Он знал… лояльного к элдийцам марлийца, который… работает в канцелярии.       — Этот марлиец и оформил тебе фальшивые документы?       Она кивнула.       — Как его зовут?       — Н-не помню его полное имя, н-но он… г-господин Эвенсен… — Марлин заслонилась руками. — Т-только… не бейте меня, п-пожалуйста, не бейте… Я не знаю имени, п-правда не знаю…       — Угомонись, одной фамилии достаточно. Если ты её, конечно, верно назвала. Если ты нам не соврала.       — Н-нет, я…       — Заткнись. Чем болеет твоя мать? Ты пошла в город, чтобы посылать ей и сестре больше денег?       — Д-да.       — Так чем она болеет? Отвечай, когда спрашивают.       — Чахоткой…       — Чахоткой, — прыснул Вард. — Наивные вы, элдийцы… Как дети наивные. Не понимаете, что мелочью, которую ты зарабатываешь, чахотку не вылечить. Для этого смена климата нужна, которую вы позволить себе, очевидно, не можете. Рано или поздно твоя мать умрёт, ей ничто не поможет. Но, конечно, дай ей Бог здоровья, мы ей зла не желаем. И сестрице твоей тоже. Если она мне вдруг попадётся, когда будет разрешение на выход просить, я подмигну ей и передам от тебя привет.       — М-моя семья…       — Не тронем, — пообещал майор Брэгг. — И тебя трогать не будем, если твои показания верны.       — И если не обрюхатишься, — добавил лейтенант Вагнер. — Если родишь, собственными руками выродка твоего придушу.       — Семье помогать — дело хорошее, — продолжил майор Брэгг, — благородное. Делай, что делала. И помни, что мы можем найти тебя в любой момент. Но если ты действительно говоришь правду, если ты действительно ничего от нас не утаивала, то тебе нечего опасаться. Даю тебе последний шанс договорить, если что-то упустила.       Марлин промолчала.       — Ну смотри, — сказал Вард. — Иначе снова тебя по кругу пустим. Если узнаем, что ты хоть где-то наврала. Ясно?       Всхлипнув, она закивала.       — Ты бы подальше от того парнишки держалась, — посоветовал лейтенант Вагнер. — Хоть бы немного подумала о нём. Приворожила его небось, дьявольское отродье… Ведьма. И что ты скажешь ему, а? Что ты элдийка? Оставь его и не порть ему жизнь.       — Тебе повезло, ты знала? — проговорил Вард. — Могли бы тебя с твоей семьёй запытать, расстрелять или заставить спинномозговую Звероподобного выпить. Поэтому ты должна быть благодарна.       — Что… что станет с лейтенантом Гарднером и господином Эвенсеном?       — Ты правда хочешь знать?       На плечи что-то грузное, неподъёмное навалилось, и зуд расползся по коже.       — Одевайся, — скомандовал майор Брэгг. — Некогда с тобой возиться.       Вард передал Марлин бюстгальтер. Она надевала его до того долго, что майор Брэгг сорвался на очередной крик:       — Живее!       Ей поплохело, и она лишь сильнее запуталась в лямках. Вард, несмотря на её неприязнь и лихорадочный испуг, помог ей надеть бюстгальтер, застегнул пуговицы платья и накинул материнскую шаль. Всё это было до того унизительно, до того неправильно, что она не осмеливалась пересекаться с ним взглядом. Подошёл лейтенант Вагнер, протёр бровь и губу, смыл кровь с подбородка и шеи.       — Я отведу, — вызвался майор Брэгг. — Вы пока в кабинете приберитесь, а то она опять тут наследила.       Ходить было трудно, и потому она ковыляла, шуршала подолом платья. Любое неаккуратное движение, любое нормальное движение будоражило острую, свербящую боль внизу живота. Лоб, бровь и губа до сих пор пульсировали и, более того, с каждой секундой всё ощутимей. Майор Брэгг отпер дверь, подхватил Марлин под локоть и повёл её вглубь безмолвного, пустынного штаба.       Дверь. Ещё одна дверь.       Задний выход.       Майор Брэгг прогремел связкой ключей и раскрыл дверь. Ветер пахнул на Марлин свежей, хлёсткой прохладой, и раны защипали, и всё в ней заныло. Деревья шебуршали листвой, отвечали на зов непокорного, порывистого ветра. Голова кружилась от едва уловимых запахов моря, земли и свежескошенной травы. Ещё утром Марлин, будучи здесь, не обратила бы на них внимание, не почувствовала бы. Какая дурость! А сейчас плакала, упивалась ими и никак не могла насытиться.       — С моей дочерью никогда бы такого не случилось. Моя дочь честная и благородная. Она чистая, непорочная девушка, в отличие от тебя, дьявольской шлюхи. Ты не стоишь и мизинца моей дочери, не заслуживаешь дышать с ней одним воздухом, находиться с ней в одном городе, в одной стране… Поэтому не смей сравнивать себя и её, слышишь?! Не смей. Вы разные. Моя дочь — не ты. Она никогда не опустится до твоего уровня. — Он помолчал некоторое время. — Проваливай. И попробуй хоть раз попасться одному из нас на глаза. А насчёт выродка Вагнер тебе доходчиво объяснил. Возвращайся домой по дворам, не контактируй с людьми. В твоих же интересах добраться до дома как можно быстрее. Будь ты проклята, Марлин Бауманн. — Майор Брэгг хлопнул дверью, забренчал ключами…       И она — одна.       Ветер трепал спутанные, засаленные, пропахшие табаком волосы, шептал на ухо, напоминая, в какой стороне разводной мост. Под ним — чёрное, необъятное, бездонное море. Наверняка ледяное до дрожи в коленях, до покалывания дёсен. А волны — упругие, высокие-высокие. Произведение природы, неподвластное человеку. Марлин представляла, как падает на упрямые, капризные волны, как они уносят её, полумёртвую, туда, где не ходят корабли, как они укачивают её, разбивают тело о морское дно и скалы, как от неё не остаётся ни кусочка. И она — свободна. И она — мертва.       Марлин так и не вышла из штаба. Так и не вышла из того кабинета. Она всё ещё была там, всё ещё стояла на четвереньках, получала по лицу, слушала их разговоры и нюхала табак.       Она там застряла.       И кажется, что навсегда.