На неведомых тропах

      Джин сидит на небольшой скамье прямо у дома и перебирает молочай. Он аккуратно отделяет корни, кидая их в мешочек, лежащий у ног, потом отрывает листья, складывая их в большую деревянную миску стоящую рядом, а затем старательно выдавливает из стеблей сок насколько может в малюсенький глиняный горшочек с другой стороны от себя. В голове крутятся события трехдневной давности. Сокджин переживает о Чимине, хоть он и полностью уверен, что тот в порядке и в надежных руках. А еще его беспокоит то, насколько на самом деле ему было комфортно в поселении.       Он не стал задерживаться у Намджуна и уже вскоре сообщил о своем уходе. Знахарь пошел за Сунаном с Хюном, но те стояли неподалеку от двора Джуна и о чем-то разговаривали. Они явно ждали Джина и тому сделалось неловко. Братья проводили его до самого дома в своем человечьем обличии в почетном молчании, пожелали хорошего дня и сказали, что будут рады однажды увидеть его в гостях, после чего отошли в лес, перекинулись в волков и удалились, оставляя Сокджина на едине с лесом и собой.       Тектумку оказалось относительно большим, как минимум с десятью дворами, а то и больше. Остальные он просто не увидел, потому что Намджун жил чуть ли не на отшибе. Джин не успел ничего толком рассмотреть, но все казалось вполне облагороженным и уютным. Когда они заходили в лес, Сокджин заметил группку заинтересованных детей, которые прятались неподалеку, видимо, думая, что за худыми кустиками их невидно. Джин столкнулся с темно-коричневыми глазами маленького мальчишки, которому явно было не больше шести зим, и мягко улыбнулся. Тот сначала испугался, а потом расплылся в ответной улыбке, и дети, захихикав и зашуршав травой и листьями, унеслись в селение.       Дети. А будут ли они у него? Будет ли у него вообще супруг? Альфа, мужчина, которому можно довериться, который будет заботиться о нем и защищать. Он вообще может понравиться кому-то как омега? Все же Сокджину уже двадцать пять зим¹.       Это на самом деле не так много и у него впереди еще предостаточно времени, но имеет ли это все смысл, если он прячет свою сущность и не готов никому открыться? Отец учил его оберегать себя и говорил, что люди, узнав, что он омега, могут легко посчитать себя правыми, чтобы использовать его в каком угодно смысле. Он говорил, что некоторые альфы взбалмошены и никакие традиции и устои не удержат их от плохих, просто отвратительных вещей. Джин знал, что отец был прав. К сожалению, он знал об этом не понаслышке. Но ведь не все были такими.       Хоть Сокджин и жил один очень долгое время и отчасти был отшельником, но не затворником. У него были альфы и была близость с ними.       Он не был настолько неопытен и наивен, чтобы полностью отказаться от плотских утех и секса, когда была возможность. Джин вспоминал странствующих охотников-людей, которые наткнулись на его домик, и решили разбить лагерь поблизости на пару дней прежде, чем идти в деревню. Они были более чем цивилизованы и воспитаны, один из них вовсе путешествовал с супругом, а потому внушал Сокджину доверие, как лидер группы. Один из мужчин слишком явно был очарован его красотой и юным телом и Джин открылся ему в первую же ночь, чувствуя, что тому можно верить. Он не ошибся. Альфа был определенно старше, а оттого имел опыт, и старался быть с ним очень нежным и осторожным, так что несмотря на боль, о своем первом разе у Сокджина остались вполне положительные впечатления, хоть после ухода охотников он больше никогда их не встречал, а своего первого тем более.       Потом был сын нового приезжего кузнеца в Пристанище. Юноша сам пришел к нему в лес и предложил свои ухаживания, сказав, что впервые увидел его на рынке семь дней назад. Джин согласился, но, увы, то была середина осени и после почти трех месяцев и пары разов, когда они были намного ближе, чем должны были, наступила зима. По весне он узнал, что юноша был отправлен в город на обучение и вряд ли вернется. Конечно же, о себе альфа не оставил ничего кроме воспоминаний, ведь их отношения были тайной.       Было и пару незнакомцев на одну ночь в трактире в деревне и на конюшне у того же самого трактира. Сокджин шел туда с определенной целью, но выбирал наиболее неуверенных и стеснительных альф, от которых не чувствовал угрозы, и оба раза оказывался прав. Те были в меру грубы и не позволяли себе слишком много. Возможно, что это была лишь удача.       А потом случилось то, о чем Джин старается никогда и не при каких обстоятельствах не вспоминать. Настолько этот опыт был для него болезненным во всех смыслах этого слова. До сих пор у него бегут мурашки по коже от воспоминаний и сердце сжимается в страхе...       Тихий хруст ветки, перебивающий тихий голос леса и ненавязчивое пение птиц, вырывает его из мыслей. Он вскидывает голову, замечая совсем рядом крупного темно-серого волка со странным переливом шерсти и пронзительно-яркими глазами, в зубах которого огромная рыбина.       Сокджин промаргивается:       – Это же ты, – откладывает последнюю веточку молочая в сторону и встает, выпрямившись. – Много зим назад. Ты тогда также сделал, – невольно вспоминает тот неловкий момент у родника, когда он выхватил нож, готовясь обороняться от зверя, что не нес угрозу. – Мне стоит поработать над своей внимательностью, да? – приподнимает уголки губ. Возможно, он не чувствует чужое приближение, потому что оборотень не несет опасности?       Волк звучно фыркает и наконец открывает пасть, выпуская из нее огромного карпа. Тот тихо плюхается на землю и едва заметно дергается. У головы видно глубокие следы зубов.       Джин просто стоит и молчит, не понимая происходящего. Зверь делает несколько шагов назад, пятясь, а в следующее мгновение начинает меняться. Опытные оборотни умеют очень быстро перекидываться и Сокджин уверен, что этот тоже так может, но также очевидно, что он явно тормозит процесс, показывая его в полной «красе»: как растягиваются и хрустят кости, как исчезает шерсть, как рвется кожа, оголяя белые сухожилия и мышцы с мясом, как некрупное тело заметно вытягивается, приобретая очертания тела и как оно становится человеком. Причем до жути знакомым.       – Намджун, – сдавленно и удивленно выдыхает Джин.       Сам Джун не меньше удивлен чужой стойкостью и тем, что парень даже не шелохнулся во время довольно отвратительного процесса и не испугался. Это странно. Но ему лучше не знать почему так.       – Калидум дебос, – он ему неловко улыбается, кланяясь. – Ой. Солнечных дней, – слишком часто Намджун при нем ойкает, смущаясь и вспоминая, что нужно говорить лишь на людском языке без использования наречия оборотней.       – Здравствуй, – кивает ему и невольно засматривается на крепкое тело, которое ранее не разглядел из-за бесформенных штанов и рубах.       В свой первый раз оборотни перекидываются нагими и делают это так до тех пор, пока не наступает День чеса² – день, когда волк может быть в доме в зверином облике, чтобы его родители, в основном отец-омега, супруг, возлюбленный или близкий друг под древние песнопения расчесал его шерсть, убирая лишнее и приводя ее в порядок. Потом эта шерсть вымачивается в отваре лунатки³ девять ночей и сушится строго на окне выходящим в сторону востока⁴. А затем начинается самая кропотливая и сложная работа. Волчью шерсть вплетают в пряжу, делая мешанные нити, из которых потом ткут полотно, и лишь затем из этого полотна шьют одежду. Это очень долгий и муторный процесс. Тем более, что перекидываться малыши учатся уже после двенадцати полных лун – одежда им нужна как можно скорее. Обычно пряжей и ткачеством занимается не один отец-омега, а вся семья по очереди, отчего даже альфы умеют прясти и ткать. Конечно, можно заплатить Оборотным ткачам, чтобы они все сделали, но обычно пошив подобной одежды дело глубоко интимное и личное. Все же эти вещи могут перекидываться вместе со своим хозяином, не оставляя его абсолютно голым и беззащитным в человеческом обличии.       На Джуне лишь поношенные штаны, которые ему явно малы и плотно облегают крепкие бедра. Ткань определенно много где прохудилась и растянулась и по всей площади то тут, то там виднеются старые заплатки.       Сокджин не может отказать себе в удовольствии рассмотреть альфу и пробегается глазами от взъерошенный макушки с темно-серыми короткими волосами, отдающими в сизый оттенок, до стоп, плавно облизывая взглядом жилистую шею, широкие покатые плечи, которые Намджун невольно расправляет под чужим вниманием, выпячивая сильную грудь, и мощные руки. Джин скользит ниже, изучая подтянутый торс и немного худой живот, по которому от пупка вниз бежит тоненькая полоска черных жестких волос. Не ускользают из виду и шрамы: небольшое плотное светлое пятно на левом боку явно от стрелы, глубокая полоса чуть выше на ребрах, уходящая в сторону спины, несколько светлых некрупных царапин с другой стороны и темное место со стянувшейся кожей ниже ребер слева.       Сокджин едва заметно облизывает верхнюю губу, сам того не понимая, отчего альфа внутри Джуна довольно рыкает, говоря, что ему нравится чужой интерес.       – Так что ты тут делаешь?       Намджун несколько раз моргает, сталкиваясь с чужим взглядом, и прочищает горло:       – Я пришел как гость, чтобы предложить дружбу. По нашим обычаям я должен во всех красках показать кто я, – намекает на свое намеренно медленное превращение, – и поднести к столу выловленную в волчьем обличии рыбу, – наклоняется вперед, просовывает пальцы под жабры и поднимает карпа.       Джин все это и так знал, но на чужие слова кивает так, будто слышит это все впервые:       – Я только рад, правда, но мне просто интересно с чего вдруг? – заинтригованно смотрит на него.       – Я хочу, чтобы хлеб и молоко стали для тебя обыденностью. Ну и еще ты так и не узнал рецепт мыльнянки, – улыбается и Сокджин замечает ямочки на щеках, которые ему безусловно идут.       «Ты мне понравился» остается не озвученным.       – Это довольно... приятно, – кивает ему. – На самом деле я не помню когда в последний раз ел рыбу.       – Что? – таращится на него.       – Здесь только родник поблизости, на вашей территории я не бываю, как ты знаешь, а на речке у деревни я точно столкнусь с кем-то из селян. Не хочу лишний раз попадаться им на глаза, – легко жмет плечами.       – Ты меня удивляешь. Честно, – обреченно качает головой. – Одолжишь нож? Я схожу к роднику почистить рыбу.       – Я могу сам.       – Нет. Я хочу, если ты не против. А ты доделай начатое, – кивает на молочай.       Джин отлучается в дом и выносит Намджуну нож. Тот уходит в сторону леса, оставляя его одного, и знахарь возвращается к прерванному занятию.       Вскоре Джун возвращается и как раз во время, потому что Сокджин как раз закончил и занес все в дом.       – Итак, готовить ты тоже будешь сам? – стоит на пороге и смотрит на альфу немного сверху вниз.       Тот кивает:       – Если ты, конечно, позволишь.       – Почему нет? – отходит в сторону. – Заходи.       Дом определенно небольшой. В нем печка, грубо сколоченная постель, стол со скамьей и несколько полок с сундуком. Намджун чувствует запах соломы и ели, исходящий от спального места. Джин спит на тоненьких тюках, застеленных парусиной в несколько слоев, и укрывается лоскутным одеялом из шкур в основном зайцев. Небогато, мягко говоря, но все равно уютно. Чувствуется, что дом стараются держать в порядке и, насколько можно, благородстве. У потолка, как и у него дома, натянуты нити, на которых сушатся пучки трав. Ставни открыты настежь и пускают в помещение мягкий дневной свет.       Огонь уже разведен. На столе виднеется разделочная доска, нож, горшочки явно с ароматными травами и посудина для запекания.       Сокджин рассказывает где какая приправа и показывает малюсенькую склянку с солью. Намджу молчит, но внутри ему отчасти жаль, что у Джина даже соли толком нет. Тот наверняка ест все пресным.       Хозяин дома садится на постель, перетащив к себе лавку, расставляет на той миски и раскладывает мешочки, снимает несколько пучков трав с нитей и начинает перебирать растения, отделяя хорошие стебли от плохих и кроша листья в мелкую труху, из которой позже можно будет сделать мази.       Джун копошится с готовкой, немного хозяйничает, шарясь на полках с запасами, и в итоге с помощью прихвата ставит рыбу в печь. Он вытирает руки о кусочек ткани, лежащий на столе, и хочет повернуться к Сокджину, когда чувствует на своей спине взгляд. Альфа неуютно ведет плечами и немного горбится. В боевых отметинах и шрамах нет ничего постыдного, но Намджун стесняется огромных борозд, оставленных другим оборотнем и рассекающих его спину. Эти четыре длинные полосы напоминают ему о том, о чем он не хотел бы вспоминать. О том, что он не уберег и не защитил того, кого следовало, и пришел слишком поздно.       Джин встает, оторвавшись от своего занятия, тихо, почти неслышно, подходит и касается шрамов. Его теплые пальцы ведут линию, копируя очертания заросших ран. Он зачарован.       Джун невольно дергается от напряжения.       – Прости, – резко отрывает руку, прижимая к груди. – Зря я. Мне не стоило...       – Ты можешь потрогать, – его голос звучит твердо. – Просто щекотно. Кожа на шрамах нечувствительная, а вот рядом наоборот, – он расправляет плечи, прекращая зажиматься.       Все в прошлом. Произошло то, что произошло. В конце концов он победил в той схватке.       – Ты уверен? – звучит обеспокоено.       – Уверен.       Сокджин тяжело выдыхает и кладет на широкую спину уже обе ладони:       – Расстояние между когтями очень большое. Волк явно был огромным. И так плохо зажило, – аккуратно ощупывает и понимает, что это не просто шрамы, а самые настоящие рубцы⁵, причем довольно свежие: кожа плотная, почти жесткая, стянувшаяся по краям морщинками и очень бледная.       – Это было, – прикусывает язык. – Это было недавно, – немного меняет изначальные слова, чтобы не упоминать точный момент, когда это случилось. – Ну относительно. Я тогда только-только стал полноценным членом Стаи охотников.       – А когда мы виделись в первый раз, ты им не был? – осторожно давит, пытаясь понять, насколько глубокими были борозды и понимает, что уплотнения кожи уходят глубоко внутрь.       – Это была моя первая полноценная охота. Не погоня за зайцем или воробьем с другими волчатами-подростками, а именно методичное выслеживание и загон добычи. Правда первые пару лет новоиспеченные охотники в основном просто плетутся сзади и наблюдают, обучаясь.       – Поэтому ты тогда был один? – он прикладывает пальцы, пытаясь измерить расстояние между когтями – почти три пальца. Зверь был во истину огромным.       – Да. Стало скучно, – жмет плечами и Джин невольно прыскает:       – Скучно на своей первой охоте?       – Знаешь, одиноко живущий в лесу знахарь, обладающий небесной красотой и являющийся самим воплощением Луны, намного интереснее любой дичи, – чуть поворачивает голову, пытаясь посмотреть на него через плечо.       Сокджин пораженно замирает:       – Кто так говорит? – суть слов доходит до него очень медленно.       – Я, – все же разворачивается к нему и Джину приходится убрать руки. – В Тектумку почти все знают, что ты есть, но видели тебя немногие. Однако они всегда говорили, что ты очень красив. Я решил проверить. Они были недостаточно красноречивы. Ты невозможно красив, Сокджин, сын Лиена и Тумара, рода Ким, – расплывается в мягкой улыбке и Джину невыносимо сильно хочется коснуться ямочек на чужих щеках, потому что прямо сейчас они кажутся очень привлекательными. А еще в груди у него печет.       – Спасибо, – неловко поднимает уголки губ и заправляет за ухо выбившуюся из хвоста прядь – надо подстричься.       Намджун следит за этим жестом и хочется дотронуться до темно-коричневых волос, которые немного вьются и на вид безумно мягкие.       Они неловко молчат некоторое время, стоя друг напротив друга. Сокджин смотрит куда-то в сторону, изучая доски пола, а Джун смотрит на него, любуясь мягким профилем и притягательными щечками.       «Хочу, чтобы он хорошо ел», – мелькает в голове и Намджун шумно втягивает воздух через нос, чуть распахивая глаза и удивляясь самому себе.       Джин слышит громкий вздох и вопросительно смотрит на него.       Но Джун молчит.       – Мне кажется уже готово, – хозяин дома обходит его и идет к печи. – Чувствуешь запах? – чуть подтягивает к себе посудину с помощью прихвата, берет однозубцевую вилку и протыкает рыбу, проверяя готовность мяса. В нос бьет пряный аромат и он блаженно мычит. – Так чудесно пахнет! Давай скорее есть, – начинает суетиться, доставая тарелки и накрывая на стол.       Вскоре Намджун сидит рядом с довольным Джином, который уплетает рыбу за обе щеки, причитая, что она получилась очень ароматная, вкусная и идеально пропеченная. Альфа где-то внутри него чуть ли не урчит от вида едящего омеги и Джун спешит отвернуться, потому что желание оборотня кого-то накормить – безумно ценное чувство, которое означает, что Сокджином заинтересовался не только он, но и его сущность. Примечание: Двадцать пять зим¹ – летоисчисление здесь идет в зимах, т.е. не 3 года, а 3 зимы, не 7 лет, а 7 зим, но исчисление возраста идет во временах года, когда родился человек. Джин родился в декабре и поэтому его возраст 25 зим, Намджун родился осенью и его возраст 23 осени. Разница в возрасте у них 2 года. День чеса² – правила этикета не позволяют оборотням входить в дом в зверином обличье (мы же не ходим в уличной обуви у себя дома). Вход волка в дом допускается в случае крайней необходимости и также в День чеса, как и было оговорено. Лунатки³ – некрупные цветы примерно 3 см в диаметре с пятью сине-лиловыми острыми листьями в темную точку и ярко-белой сердцевиной. По моей задумке эти цветы являются не только лечебными для оборотней, но и являются одним из их символов. Пять лепестков означают единство с водой, воздухом, землей, огнем и луной. Белая сердцевина воплощает Луну, а лепестки ночное небо со звездами. Данных цветов не существуют. Они полностью выдуманы. В сторону востока⁴ – на востоке встает солнце, поэтому шерсть сушится строго в этом направлении. У оборотней волк является воплощением ночи, а человек – дня. И одежда нужна именно человеку, поэтому необходимо попытаться соединить волка и человека.