Бесполезные цифры

– Венди… Неужели этим мучениям никогда не будет конца? Почему он так от неё зависим? Почему так желает… желает… боже!!! Зачем она сделала это?! Дьяволица, дьяволица!!! Как… перестать хотеть… перестать искушать себя… Как смотреть на её губы и – не думать… Венди… Венди, Венди, сумасшедшая, сумасшедшая… – Джеймс. Не удостоив его даже взглядом, девица холодно вздёрнула бровь и перевернула страничку романа, который, наверняка, держала в руках лишь для вида. Она сидела за столом, одета была в его атласный халат, подпоясанный широкой лентой, и капитану мерещилось, что она облачена в кровавое платье со шлейфом. Дьяволица. Бедняга, он целый день ходил за ней по пятам, не знал, как вымолить прощение, ненавидел себя сильнее, чем когда-либо, но поделать ничего не мог, повёл себя, как мерзавец, не отдавал себе отчёта, был ошеломлён, шокирован, испуган, сдуру обвинил её во всех смертных грехах… А надо было благодарить… благодарить и ползать на коленях… – Венди… Венди… Венди сделала кое-что. Любопытная… ласковая… желающая дарить любовь… Был обычный вечер… обычная ночь… обычное утро… – М… м… м… Капитану снился сон. Такой, как все сновидения, какие мучали его, изматывали, дарили яркие, как сама реальность, и сочные, как сама Нетландия, прекрасные сюжеты, в которых красовалась в его объятиях волшебной красоты девочка, страстная, дразнящая и горячая, словно адское пламя. Девочка, на которой он женился. И которую собирался взять. Медлил почему-то… может, ещё немного договаривался с собой… Она теперь тоже не торопилась, ждала. Каждое утро начинала с признаний в любви, каждый вечер сладко целовала на ночь. Чудесная молодая леди… красавица… умница… чаровница… капитану снилось, что он кружит её в воздухе, как когда-то Пэн, нежит её, исцеловывает, раздевает… Венди переливалась в его объятиях, будто была соткана из мёда и золотого свечного воска, принимала его в свою пылкую и мягкую женственность, поддавалась любому движению, продолжала любое начало. Их укутывали шёлковые потоки воздуха, под ними сминались простыни, Джеймс терял рассудок, не понимал, проснулся он, или ещё спит. – М… м… м! Перед ним открывались врата рая, блаженство притупляло и, одновременно, заостряло все чувства, наслаждение звучало такими откликами и вспышками, что реальностью всё это быть никак не могло. – М! М! Вен! Ди! Нет, нет, он точно уже не спал, вот она, его Венди, шаловливо царапает сталь его пресса, цепляется за бедро, стонет так томно, целует его, щекочет языком, обнимает губами, обнимает… губами?.. Что… ? ГУБАМИ?! Осознание пришло слишком поздно. Он зарычал, задёргался, попытался ухватить девчонку за волосы, но она прижалась к нему, чтобы собрать всё до капли, и капитану не хватило рук: один кулак сжал в исступлении простынь до белых костяшек, а второй, который должен был схватить русые пряди, оказался обрубленным запястьем. Венди воодушевлённо сделала то, о чём мечтает любой мужчина. А потом ещё и любовно облизала его. Сам не свой, кошмарно устыдившийся того, что произошло, Джеймс в шоке отпихнул от себя Венди, как чумную, не рассчитал сил, и девочка свалилась на пол. – ТЫ ЧТО?!?! - как умалишённый, заорал на неё капитан, и Венди, не ожидая такой реакции, вылупила на него глаза в недоумении, – СОВСЕМ С УМА СОШЛА?!?! Будь Венди ещё шестнадцать или семнадцать, она бы, наверное, треснула его по лицу, как и завещал капитан, расплакалась бы и убежала. Но Венди не испугалась. Глядя Джеймсу прямо в глаза, она вытерла рот тыльной стороной ладони, гордо встала, взяла платье, брошенное в изножье кровати со вчера, посмотрела на капитана, как на предателя, и молча вышла из спальни. И весь день с ним не разговаривала. Джеймс желал сам себя распять. Как можно было быть таким идиотом? Он… испугался просто… не ожидал… не хотел обидеть… не мечтал даже о подобной ласке… думал, что это грязно… недостойно… что так можно делать только с портовыми девками… он и с ними-то раньше позволял себе такое лишь в сильно нетрезвом состоянии… считал, что джентльмен так поступать не должен… а тут… Венди, его маленькая Венди… сама… – Венди… – Джеймс. Ещё одна страничка перевернулась. – Прости меня… Венди молчала. – Умоляю… – Джеймс. Правда? Тебе понадобился целый день, чтобы извлечь из себя эти простые слова? – Венди… Венди… умоляю, умоляю… пожалуйста… я дурак, дурак… – Ты сбросил меня с кровати, Джеймс. Я упала. И, вместо того, чтобы ринуться ко мне и помочь мне встать, спросить не поранилась ли я, ты на меня накричал. – Венди… – Ты не просто дурак, Джеймс. Ты… ох, нет, у меня даже слова для тебя нет. Нет, есть, вообще-то, и много, но я ни одного из них не посмею тебе сказать, потому что люблю тебя, и потому, что ты думаешь, будто я таких слов не знаю, маленькая ещё. – Венди… Венди… – Джеймс. Да, мне отлично известно, что ты продолжаешь вести в своей глупой голове бестолковые споры с самим собой о том, что можно, а что нельзя. И, да, может мне не следовало проявлять в этом смысле инициативу, а надо было… спросить разрешения сделать тебе приятно..? Боже, это даже звучит так по-идиотски! Боже! Я же люблю тебя, какие тут могут быть вопросы?! Я люблю тебя и хочу тебя радовать! Зачем усложнять? Но… столкнуть меня на пол… это ни в какие… – Венди, Венди!!! - взмолился, перебив её, капитан, рухнул на колени и – приполз к ней, хотел целовать ноги, но не решился, позволил себе лишь взять в руку уголок шлейфа её платья-халата и был уверен, что это великое благословение, просто иметь такую возможность: держать ткань, в которую Венди была облачена, – Прости меня ради бога… я… я такой болван… я… ну… я… я… – Я знаю. Ужаснулся, да? Подумал, что недостоин? Или, что это само по себе недостойно? Как так выходило, что он, Джеймс, мужчина, который уж чего и кого только в жизни не повидал, валялся в ногах у своей леди красный, как варёный рак, и – стеснялся, а Венди, невинная девочка, говорила с ним на эту тему прямо и спокойно, было совершенно неясно. Или, наоборот, ясно, как белый день: ему-то достались все предрассудки мира, а ей – ни одного… счастливица… дьяволица… – Да… – Подумал плохо о себе? – Да… – Обо мне тоже подумал плохо? – Нет! - выпалил Джеймс и поднял на неё глаза, полные мольбы и отчаяния, – Нет! Клянусь! О тебе – никогда! Ни секунды! Клянусь жизнью! – Но отпихнул меня. Меня. – Венди… прости, прости меня… ты… сильно ушиблась? Не поранилась? Роман, из которого Венди и вправду не прочитала ни строчки, был отложен на стол. Девица рассмеялась. – Очень вовремя!.. Ха-ха! Нет, Джеймс, я не поранилась. Ушиблась – да. Не больно. Тут она встала, строго посмотрела на Джеймса сверху вниз, поймала его взгляд и отчеканила ледяным тоном: – Не смей. Так. Со мной. Обращаться. Затем она аккуратно забрала у капитана краешек халата, направилась к спальне, остановилась в проёме двери, вздохнула. – И ты меня тоже прости, Джеймс. Не думала, что буду… за это… извиняться… но… я же знаю, какой ты… знаю, что ты терзаешься… особенно тогда, когда тебе… нравится… в общем, да, ха-ха! Прости меня! Я не издеваюсь. Правда прости. Похоже, что некоторые… сюрпризы… следует обговаривать заранее. Не оборачиваясь, она ушла в спальню, но дверь оставила открытой. Джеймс приковылял за ней, точно побитый пёс. Пока красавица-леди, совсем его не стесняясь, переодевалась ко сну, он пристроился на самый краешек постели, понаблюдал за ней несмело, глядя, в основном, только на щиколотки, Венди устроилась под одеялом, подвинулась на своё место к стенке, намекая, что капитан может лечь рядом. Но Джеймс сидел в уголке едва ли не всю ночь и только к тёмному предрассветному часу разрешил себе приютиться у Венди в ногах. Венди тоже долго не могла уснуть, а когда, наконец, задремала, сон затянул её куда-то очень глубоко в царство Гипноса, и проспала она чуть ли не до полудня. Пробудилась, встревоженная, резко и внезапно, вздрогнула, хотела поджать ноги к груди и – не сумела, они очутились в тесном плену. Пришлось хорошенько протереть глаза и отогнать остатки дрёмы, чтобы разобраться, в чём дело. – Джеймс… Чугунными оковами на стройных ножках оказались отчаянные пиратские объятия. Капитан лежал, свернувшись, как большой дикий кот, на одной девичьей ноге примостился ухом у самой лодыжки, как на подушке, другую крепко сжимал у колена и так откровенно прильнул к ней носом где-то в районе пальчиков, будто вот только минуту назад перестал их целовать и уснул. Венди заметила, что веки у него были красные и опухшие, как если бы он проплакал над её ножками полночи. – Дурачок… Попытка высвободиться из плена успехом не увенчалась, Венди пропустила смешинку, позвала капитана погромче: – Джеймс… пусти… В ответ прозвучало нечленораздельное мычание, похожее на отрицание. – Джеймс… – М-м-м-м-хм… – Милый… пусти… пожалуйста… – Не пущу… не пущу… не уходи… Капитан ещё спал, сопротивлялся сквозь сон, но леди незаметно его перехитрила: она пощекотала его где-то у колена, рука с кистью отправилась согнать неизвестного раздражителя, а Венди тогда удалось аккуратненько вернуть себе свободу движений. Она предпочла воспользоваться ей, чтобы захватить подушку, перевернуться лицом к Джеймсу и уложить его поудобнее, но, как только любимая леди оказалась рядом, капитан, продолжая видеть свои сны, наощупь обнял её, опустил на подушку её головку, а сам занял место на плече, которое секретно обожал больше всего на свете. – Ах, Джеймс… Так они пролежали ещё не меньше часа, а потом капитан вдруг спросил: – Малышка… сколько тебе лет? – Что?.. - Венди зевнула, разобрала лохматые кудри. Глаза у капитана были закрыты. – Мне двадцать, - тихо ответила она. – Выходи за меня замуж? – Джеймс, ты спишь? – М-м-м-м-хм. Венди захихикала, почесала его у макушки, и Джеймс сонно замурчал. – Не могу, - шепнула она, – я уже замужем. – Зачем? За кем? – Ха-ха! Ой… фух. За капитаном Крюком. – За Крюком… за мной? – Да, Джеймс, я твоя жена. – А. Ага. Этот ответ, надо думать, Джеймса удовлетворил, так как он растянулся в улыбке (Венди почувствовала, как усы защекотали её плечико) и продолжил мерно сопеть. Молодая миссис Джеймс, умилённая этим бессознательным диалогом, тоже постепенно укачалась. Проснулась через некоторое время потому, что кто-то тихонечко гладил её волосы, поняла, что теперь она занимает место в любимой ямочке на широкой мужской груди. – Джеймс… – Венди… мне очень, очень жаль… – Я тебя прощаю. Доброе утро. Ты на мне женился, пока спал, ты помнишь? – …? Перекинув ножку через его бедро, Венди пересказала капитану их маленькую утреннюю беседу, и Джеймс не сразу нашёлся, что ответить. Посмеялся бы, заверил бы Венди, что готов жениться на ней ещё хоть тысячу раз, но был сильно удручён своим вчерашним поступком. – Джеймс… мы, получается, как бы поссорились вчера, да? – Э… ну… э-э… – «Ссора с мужем» – внесу в свой список стадий взросления, ха-ха! – Венди… – Что? Тебе требуется ещё покопаться в себе, да? Пожалуйста, не сдерживайся, у тебя есть всё время в мире. Но я прощаю тебя, прощаю. Ты сожалеешь..? – Очень… – И сумеешь обуздать себя, если я вдруг ещё случайно тебя спровоцирую? – Клянусь… – А я постараюсь тебя не провоцировать, даю слово. Я и не хотела провоцировать… не думала, что ты так отреагируешь… но… буду знать. Я, к слову, о том, что сделала – не сожалею. Мне понравилось. Мне всегда нравится доставлять тебе удовольствие, это – удовольствие для меня… Я сделаю так ещё, если ты захочешь. Джеймс сглотнул. – Вернее, не «если захочешь», ты же наверняка уже хочешь, да? А «когда решишься», вот, ха-ха-ха! – Венди… – М? – Я… я… ну… я… – Хочешь? – Ну… э… – Боже! Джеймс, тебе придётся это сказать. Давай! У тебя получится! Где же твоя легендарная отвага? Знаменитое мужество? Ну? Совсем уже хохоча, Венди подтянулась к капитану повыше, ткнулась носом в колючую щёку, дотронулась до разомкнутых в изумлении губ и шутливо пошевелила ими: – «Венди, милая…» - она игриво изобразила его низкий, но робкий голос, – «не могла бы ты быть столь любезна и добра… оказать мне удовольствие… и сделать…» э-э… у этого есть название, Джеймс? Какое-то специальное слово? А когда ты меня целуешь так, кстати, это называется как-то? Хотя… Боже, зачем я спрашиваю, я же ещё маленькая, мне такое знать нельзя, рано! И бессовестная девчонка закатилась таким заливистым смехом, что Джеймс снова покраснел и закрыл лицо рукой. – Нет, где это видано? Ты, Джеймс, конечно, тот ещё злодей и подлец, но ты подумай… ты здесь – на краю света, один, никому ничем не обязан, ни перед кем не отчитываешься, сам себе хозяин, капитан корабля и своей жизни, свободен, волен творить, что хочешь… и занимаешься тем, что женишься на девчонке, ждёшь, пока она вырастет, смущаешься говорить при ней пошлости и до сих пор выбираешь не брать то, что твоё по праву! И по любви..! Я, пиратская жена, невинная дева! - Венди покачала головой, а потом улеглась на Джеймса, преудобно растянувшись вдоль его мускулистого тела, опёрлась локтями ему на плечи, поймала свой подбородок в руки и стала любовно глазеть на его лицо, – Ещё и красавец… и романтик… ноги мои так обнимал, что не вырваться было… «не пущу», говорил… Разве могу я на тебя обижаться? Разве могу не хотеть доставлять тебе удовольствие? Разве могу не стараться радовать всем, чем умею… – Венди… о… Венди… Обстоятельства сложились так, что Венди не слишком много взрослых людей успела повстречать за свою жизнь. Мужчин – тем более. Был когда-то папа, где-то в другой жизни, давным-давно, были какие-то дальние родственники, кузены, дядюшки и дедушки в скольких-то коленях. Было несколько папиных сослуживцев. Ну, и ворох бесцветных мимолётных лиц, извозчиков, портных, курьеров, почтальонов. Ещё, имелись братья и ровесники: другие дальние родственники, юные, сыновья маминых подруг, одноклассники Джона, соседские мальчишки, Потерянные Мальчишки с негодяем во главе. Про всех про них Венди не думала ни одного денёчка, все они были на одно лицо, одного возраста: «маленькие», а также обладали диапазоном в две-три эмоции. Описать стандартного мальчика в понимании Венди можно было бы так: мальчик ликует, мальчик злится и мальчик канючит, всегда один из трёх вариантов, если мальчик не спит. Мужчин же Венди пыталась вспоминать. Сравнивала папиных коллег и пиратов: одни – «чопорные идиоты», другие – «неотёсанные идиоты». Одни – вылизанные и неживые, другие – босяки и неряхи. Ей казалось, что пиратам не помешало бы выучиться у клерков стричь ногти, брить шею, в принципе почаще принимать ванну и уважать собеседника. Однако клерки все, как один, являлись точной копией папиных бланков с подсчётами: все одинаковой формы, размера, с квадратными уголками и идеально вымеренными и вычерченными под линеечку табличками. Пираты же, несмотря на свою нечистоплотность и несоблюдение норм этикета, напоминали сундук с разноцветными тканями, выкраденный с торговой баржи: у всех разная текстура, каждый клочок уникален, хотя все изрядно помяты. Однако ни один из взрослых мужчин не обладал тем широчайшим спектром и глубиной чувств, которые проживал каждый день капитан Крюк. Ни разу до встречи с ним Венди не видела, как выглядит на мужском лице такая тонкая эмоция, как, например, нежность. Ни разу не видела мужской преданности. Мужской грусти. О том, что интеллектуальный мужчина способен испытать, скажем, трепет или обожание, и вовсе не подозревала. Не слышала, какими словами выражается мужское восхищение, а какими – опечаленность. В эту самую секунду капитан Крюк смотрел на неё соблазнительными незабудками своих глаз, и в них читались горькая вина и преданная любовь, глубокое раскаяние и чуткая забота, а ещё – совершенная, абсолютная привязанность. Вечное удивление, когда он смотрел на неё, потрясение, благоговение, сомнение, вожделение – тоже всегда, и крошечная, совсем малюсенькая надежда на счастье. Венди бережно тронула уставшие веки, безмолвно предлагая их закрыть, и поцеловала каждое по очереди. – Глупый… ты… Джеймс Крюк… Мой капитан… Ох и часто звала разбойница-Венди капитана Крюка глупым! Очень часто! Называла дураком, и Джеймс, дурак, любил её за это ещё сильнее. Любил то, какая она бесстрашная (а он – трус), любил, какая умная (а он – болван), любил, какая тактичная: смешливо и влюблённо дразнила его всякими обзывательствами, пока валялась перед ним на софе, маня голой попкой, но на палубе всегда вела себя скромно, сдержанно, обращалась к нему на «Вы», вежливо говорила «капитан», и ни намёка на издевательство не было ни в одной нотке голоса, только тепло и уважение. Ни разу она не позволила себе никакой даже самой малюсенькой шуточки при пиратском экипаже, ни разу не отвлекла капитана от его капитанских и злодейских дел, когда он громогласно выкрикивал приказы своим псам или когда лично стоял у штурвала. Покидала каюту всегда одетая строго, и всегда – в свою одежду, ни разу не показывалась никому в капитанской рубахе. Всё было для него. Для одного-единственного в мире. Все девчоночьи панталончики и женственные чулочки, все милые капризы и чувственные просьбы, все неопытные ласки и соблазнительные, точно рассчитанные касания… поцелуи несмелые и долгожданные – для него, и страстные, глубокие поцелуи – для него, по-детски задорно торчащие сосочки и выпирающий животик – для него, и грудь, мягкая, аппетитная, с сексуальной ложбинкой – для него, и талия, такая тонкая, что, будь у Джеймса две руки, он соединил бы вокруг неё пальцы в кольцо, и живот нежный, как шёлк, с мягкими продольными контурами – для него, и изгибы бёдер, и румянец на попке, и гладкость там, где заканчивались мысли и начинался рай, всё, всё – для него. – Всю ночь не спал, да? - спросила она у него ласково, не переставая приглаживать и целовать веки, проводя подушечками пальцев по самым кончикам густых мужских ресниц. – У… гу… почти всю… – Я бы и хотела, может, сказать, что так тебе и поделом, но слишком сильно тебя люблю. Оставайся в постели. Я попрошу, чтобы Уилл подал обед, и запущу слушок, что сегодня суббота, чтобы тебя никто не тревожил. Тихий поцелуй украсил внимательным касанием морщинку на лбу, и Венди встала, потянулась. Почти уже успела закрыть за собой дверь спальни, когда её скромно позвал немного хриплый голос: – Милая… – Да, мой родной? Хочешь что-то особенное на обед? – Прости меня. – Джеймс. – Нет, пожалуйста. Прости за всё. Я плохой человек. Эгоистичный. Импульсивный. Ты терпишь мои выходки… – Джеймс… да, всё так, отрицать на буду, но я ведь выбрала остаться с тобой, ты не забыл? И я не терплю. Больше забавляюсь, если честно, и… восторгаюсь тем, как ты меняешься. Ты же знаешь меня… разве стала бы я что-то терпеть? – Никогда. – Вот именно. Спи, дорогой, я скоро вернусь. Дверь снова скрипнула. – Венди..? – М? - она заглянула в щёлочку. – Ты будешь всегда, что бы ни случилось, разрешать мне ночевать с тобой..? Хотя бы в уголке кровати? – Ха-х! Да, Джеймс, буду, обещаю. Если только, конечно, это не будет угрожать моей безопасности… – Венди… – Ладно, ладно. Я знаю. Ты скорее сам себя скормишь той гадкой твари. Пожалуйста, всегда приходи. Это твоя кровать, Джеймс. А это, - тут она указала на себя, – твоя жена, которая тебя любит и всегда ждёт тебя в твоей кровати, даже если немного тобой недовольна. Джеймсу было слышно, как Венди окликнула Сми в палубное окошко, запросила обед. Толстенький боцман примчался, лихо удерживая поднос с приборами и закусками уже пять минут спустя, накрыл для Крюков (так он их про себя называл) стол, соблюдая все правила сервировки, непонятно откуда ему известные, отчитался по форме и поспешил слинять из капитанских покоев, обещавшись подать горячее через полчаса и шепнув Венди какой-то дежурный комплимент, который считал своим долгом обязательно произнести, но шёпотом и вскользь, чтобы не навлечь на себя гнев и не угодить под крючковатое воплощение праведной ярости своего господина. Потом из каюты послышались всплески, это означало, что Венди принимает утренние водные процедуры, а потом Джеймс, кажется, задремал, наблюдая во сне за самой красивой леди на всём белом свете, за её нежным телом, обнажённым под прозрачно-шёлковой рябью свежей воды, за её насмешливым и любящим взглядом, за сладким уголком уже не слишком невинных губ. * – Джеймс?.. Сидя в капитанском кресле-троне совершенно так же, как если бы ей было до сих пор шестнадцать, или того меньше, по-хулигански перекинув босые ножки через рукоять, но облачённая в такое изящное и дорогое платье, какое не каждый муж может себе позволить купить своей даме, Венди вопросительно взглянула на капитана, который вошёл в каюту, и улыбнулась так, как только взрослая леди способна улыбнуться: влюблённо и насмешливо. Ласково. Хитро. Как-то даже немного по-издевательски, но очень, очень сильно любя. А дело было в том, что Джеймс, рано утром покинувший бриг, пока Венди спала, стоял теперь в проёме двери, как вкопанный, в руке держал до неприличия огромный букет волшебных цветов, собранных на острове и тщательно подобранных по цвету в тех оттенках, которые нравились его милой леди, и молча глазел на красавицу в своём кресле. – Джеймс… - Венди засмеялась и протянула к нему руки, – Привет, моё счастье. Это мне? Как будто он, грозный и мрачный пират, влюблённый дурак, мог нарвать этот чудесный букет, щепетильно подсекая каждый цветочек крюком под корень, для кого-то другого! – Знаешь, Джеймс, когда ты смотришь вот так, я ничего не боюсь. Капитан, наконец, оттаял, грустно улыбнулся, цветы сунул в вазу на столе и поспешил устроиться рядом со своей леди прямо на полу, укладывая голову у бедра и приглаживая живот, в котором ждал встречи с папой совсем ещё крошечный человечек. – Привет, - шепнул он Венди и чмокнул бедро, предварительно по-хозяйски нырнув крюком под юбку и подцепив рюшечки панталон, чтобы коснуться губами нежной кожи, – Привет, – а это было адресовано животику, пока ещё незаметному, и Венди захихикала, когда её защекотали сквозь тонкую ткань любимые усы. Разговоры в капитанских покоях за эти пару лет сильно изменились, хотя чувства, конечно, остались прежними, маленькие колкости нет-нет, да и срывались с вендиных уст вместе с невинными смешинками, а капитан тогда не мог удержаться от умильных комментариев и извечно удивлённых, преданных вздохов. Венди так же, как раньше, обожала дразнить Джеймса, любила случайно пройтись по каюте мокрой и голенькой после ванны, якобы, забыв полотенце в шкафу, любила закинуть куда-нибудь ноги, например, на спинку софы, на стол или на самого капитана так, чтобы из-под юбки непременно виднелось бельё, любила вести себя, как разбойница, облизывать его кубок, красть еду с его вилки, растянуться на нём верхом, как на диване, если Джеймс задумывал прилечь отдохнуть… Джеймс, шутя, велел ей быть приличной, ругал, обвинял в невоспитанности, а потом добавлял, что категорически запрещает ей прекращать эти все эти шалости. Однако, период ожидания маленького чуда диктовал свои условия, и то, что обсуждалось шёпотом в поздние ночные или ранние предрассветные часы в капитанской спальне было совсем непохоже на беседу познавшего единственную любовь злодея и звонкой неопытной девчушки. Такие разговоры могли бы скорее принадлежать давно позабытым Джорджу и Мэри Дарлингам, или любым другим самым обычным обеспокоенным взрослым. Тревожные разговоры. Как Джордж и Мэри Дарлинги, Джеймс и Венди были в эти тихие минуты – Крюками, не капитаном, и не сказительницей, а просто Крюками, мужем и женой, мужчиной и женщиной. – Джеймс… - это было самое первое такое утро из длинной их предстоящей череды, – Джеймс, милый Джеймс..? Джеймс спал, и сон его всегда бывал крепким и глубоким, таким, какой необходим коварному человеку, чтобы набраться сил для воплощения в жизнь новых подлых планов и для неожиданных атак и свирепых схваток, но на полупрозрачный утренний голосок своей возлюбленной капитан реагировал почти моментально. – Моя девочка..? - сонно, но участливо встрепенулся Джеймс, и Венди подумала, что легко продаст душу, чтобы только её капитан всегда обращался к ней так. – Хочу сказать кое-что по секрету… Но мне страшно. Как ты думаешь, милый, если тебя одолеют эмоции, ты сумеешь их сдержать и остаться… ну… спокойным..? Сию секунду проснувшись, как от яркого света, Джеймс приподнялся на локтях и посмотрел на Венди внимательно и обеспокоенно. С тех пор, как он однажды грубо отреагировал на неожиданное пробуждение от одной очень постыдной и очень желанной ласки, которую, к слову, теперь умел принимать, просить и получал её регулярно, в том числе безо всяких просьб, прошло уже много времени, но Венди запомнила, что иногда следует предупредить Джеймса заранее, если ему предстоит в той или иной ситуации справляться со своими чувствами, что частенько руководят им вперёд головы, а сам Джеймс научился хорошо контролировать себя и ценил то, что Венди бывает с ним аккуратна, очень высоко. – Малышка… о… да, я обещаю... В последний раз, когда Венди предупреждала Джеймса, что он может расстроиться и вспылить от того, что она скажет, она вознамерилась накормить Питера Пэна и Потерянных Мальчишек. Весёлый Роджер тогда был переполнен запасами провизии, награбленной с большой торговой баржи, и многое из еды, по мнению Венди, могло просто сгнить в старых бочках, а так – был бы повод для временного перемирия, если капитан не воспротивится… Удивив самого себя, капитан отвечал, что это прекрасная идея, а потом, подумав, рассудил, что, если бы Венди выпалила такое предложение, не предупредив его заранее обратиться к разуму, минуя горячность, он наверняка раздражился бы, хотя и давно уже намного меньше страдал от собственного темперамента, чем до появления в его жизни крошки по имени Венди. – Что-то случилось, моя милая? - Джеймс пригладил её волосы, чтобы подбодрить и показать, что готов услышать всё, что она задумала озвучить. Требовалось сказать всего-то два слова. Одно коротенькое местоимение и одно прилагательное… однако, Венди вдруг обнаружила, что задачка эта ей не по силам. Язык прилип к нёбу, дыхание сбилось. Сама она ни разу ещё не произносила эту судьбоносную фразу даже наедине с собой, это было слишком волнительно, тревожно… и – страшно, да. Наверное, Венди пока не осознавала до конца в полной мере… Волнение её передалось по воздуху электрическим напряжением Джеймсу, он почему-то сглотнул. – Милая..? - капитан хотел тронуть её кисть, но Венди его опередила. Ей не хватило сил даже улыбнуться, она закусила губу, тоже сглотнула и снова ничего не сказала. Вместо слов просто взяла руку Джеймса и положила себе на живот. Джеймс глупо поморгал на неё, думал, наверное, что-то ещё спросить, а потом – догадался. Вылупил глаза, придурковато открыл рот, закрыл, снова открыл. Вымолвил что-то невнятное, и… изо всех сил сжал Венди в объятиях и расплакался. – Милая… о… о… я… я правильно понял? Правильно? - мямлил он куда-то ей в макушку, и Венди хихикала, но реснички у неё тоже стали мокрым от слёз, – Ты хочешь сказать, что ты… ты..? О боже! Венди, моя маленькая девочка Венди! Ты в положении?.. В положении. Так сформулировал это Джеймс, учтиво, и Венди тогда заплакала столь же открыто, как он сам. – О… о, моя дорогая… маленькая моя крошка… моя любовь… о… Джеймс, когда вернул себе умение изъяснять мысли, осторожно поинтересовался у Венди, почему ей было страшно признаться, и Венди тихонечко, чтобы не обидеть, поделилась, как переживала, вдруг капитан заблудится в своих старых предрассудках даже несмотря на то, что они давно уже женаты, и что бесполезные цифры, обозначающие разницу в их возрасте, сократились всего-то до десяти лет, а также, что он, капитан Крюк, не будет доволен потому, что не любит детей. – Но это же неправда… - отвечал ей тогда капитан, – я всегда любил детей, а дети всегда обожали меня. Здесь… всё поменялось… но я никогда не желал зла малышам, ты же знаешь. Мстить могу, и одного конкретного мерзавца всей душой ненавижу, это так, однако мои чувства не распространяются на всех детей в мире. К тому же, ты ведь тоже терпеть его не можешь. Это ведь не значит, что ты не любишь детей? Постепенно разговоры о детях, которые начинались с робких мечтаний, переросли в опасения: стать родителями, будучи узниками острова, растить малыша в диких условиях, не иметь возможности подарить ему или ей настоящее будущее… всё это было очень страшно, пугало Крюков, Джеймс пытался даже увести бриг из залива, но, как бы далеко он не уходил, Нетландия рано или поздно всегда снова и снова маячила на горизонте. Тем не менее, время шло, Крюки сначала переживали, нервничали, потом как-то смирились, пришли к выводу, что обязательно что-нибудь придумают, найдут выход, сумеют сбежать, а ещё – решили на всякий случай не менять своего обычного жизненного уклада: Джеймс так же исправно «ходил на войну», чтобы развлекать Питера, а Венди, которая звалась теперь на корабле «маленькой капитаном Крюк» (до должности «маленькой капитана Крюк» повысил её добросердечный Сми, случайно, и чуть не помер со страху, когда назвал так миссис Джеймс при Крюке, но капитан неожиданно умилился и объявил Венди капитаном Крюк совершенно официально), смело тем временем оставалась за главную, распоряжалась и ни в чём не уступала мужу в вопросах управления экипажем. Пираты обожали капитана Крюк, беспрекословно исполняли любое указание, даже если капитан заставляла их бриться и стричь ногти, спешили угодить, и ни один из них ни разочка не позволил себе лишнего взгляда в её сторону. – Я, по-моему, Лилию видел сегодня, - задумчиво сказал Джеймс, усаживаясь на полу поудобнее, и ещё разок чмокнул живот, – и она, по-моему, ещё выросла. – Так странно..! Я, когда последний раз с Мальчишками встречалась, вообще слышала, что она замуж вышла. Пэн, говнюк, правда, забыл её, всё спрашивал «какая Лилия», «какая Лилия», но кое-кто из ребят припомнил её, а другие сказали, что русалки им напели, что феи подсмотрели, что у Пиканини недавно было большое торжество, где большой воин женился на дочери вождя. Но… она же всегда была маленькой девочкой, да? – Ага, - Джеймс встал, подхватил Венди на руки, та восторженно пискнула, он любовно посмеялся над этой её реакцией, ни капельки не изменившейся за двенадцать долгих совместных лет, сел на софу и пристроил маленькую капитана Крюк у себя на руках. – Интересно, почему тогда она вдруг взяла и выросла? – Милая. Это же очевидно. Она тоже кое-за-кем подсмотрела… – За мной? – Ну конечно. Смотри, какая ты… о! Моя золотая Крюк. Я никогда не мог устоять перед тобой, ты всегда была так кукольно прекрасна, но сейчас… Боги. Ты… ослепительна. Я готов разглядывать тебя часами… и… ты за мной замужем, и я изо всех сил стараюсь делать тебя счастливой, и у меня, наверное, получается, если Лилия смотрит на тебя и хочет быть, как ты. Так мне думается. – Ха-ха-ха! Джеймс. Ты тщеславный! – О, да. Но и влюблённый тоже. – О, да. – Пойдёшь со мной на свидание? – Как раньше? Когда ты винил себя – и меня – во всех смертных грехах? – Ага. Я до сих пор виню. – Ха-ха-ха-ха! Пойду. – Славно. Я свободен прямо сейчас. Ты свободна? Найдёшь время? – Ха-х!.. Дай-ка подумать… да… пожалуй… но только если будут фрукты, игристое и сабраж. – Тебе нельзя игристое. – Конечно нельзя, я же ещё маленькая. Ты выпьешь его сам. А я… Буду целовать тебя… целовать Вас… Можно я Вас поцелую?.. В губы… Я люблю Вас, по-моему… – Бессовестная капитан Крюк. И Джеймс обнял свою леди покрепче, с удовольствием подставил ей губы, Венди самозабвенно окунулась в сладкий поцелуй, закопалась ноготками в кудрях. Потом одна женская кисть скользнула к шнуровке пиратской рубахи, а одна мужская – под юбку. Свидание пришлось отложить до вечера.