God's Favorite Customer

Back in the real world No dreams, no plans Keeping a low profile Just getting by the best I can

С того самого вечера жизнь Чона, на мгновенье омрачённая страшными, будто пророчество пифии, словами Бланта, тем не менее начала налаживаться. Он познакомился с друзьями Минги — такими же тихонями-аутсайдерами, как и парень, — и был вполне доволен этой встречей. Так, прибившись к стайке, было куда проще адаптироваться к существованию в университетских джунглях. Тем более, компания действительно собралась неплохая: Лаки — сосед по комнате и однокурсник Сона, способный декламировать Сенеку в оригинале, братья Доуны — рукастые инженеры с очень специфическим чувством юмора, и Сара — девушка с физико-математического, каким-то удивительным способом умевшая заткнуть за пояс даже футболистов. Юнхо толком не понял, как эта разношёрстная пятёрка смогла объединиться, но судя по всему, странная игра с тягомотными правилами и головокружительной историей творила чудеса. Молодой человек как мог пытался вникнуть в суть, но после третьей провальной попытки объяснений принял решение просто наслаждаться времяпрепровождением в компании не самых популярных, но замечательных ребят. Так за ожесточёнными боями в «DnD», пустыми разговорами и приколами разной степени сомнительности и прошли предучебные дни. К этому моменту Юнхо был куда более подкован в вопросах местной игры на выживание. Он успел многое узнать, от составов различных студкружков и причуд некоторых профессоров до самых немыслимых слухов о местной элите. Выяснить удалось следующее: в университете было три главенствующие силы — отмороженность Джеймса и его футбольной команды, академический авторитет Шона Пака (более известного под кличкой Фрэнк Ли) и деньги Бланта. Удивительно, как настолько мощные стихии умудрялись сосуществовать в относительном мире, не погружая университет в полнейший хаос. Возможно, всё дело было в благоразумии Пак Сонхва, который каким-то невообразимым образом успевал напутствовать спортсменам, приструнивать Бланта и при этом держаться в списке самых одарённых студентов за всю историю университета. Как парню удавалось быть везде и сразу, Юнхо не понимал, но не уставал восхищаться даже несмотря на некий скепсис Минги. Тот, впрочем, обо всей верхушке отзывался пренебрежительно. Все попытки вытащить из него хоть какую-то информацию были тщетны, а интересовался у его друзей Чон пока просто не осмеливался. Всё же, дело наверняка было достаточно интимным, поэтому Юнхо терпеливо выжидал, стараясь лишний раз не тешить беса любопытства. Когда учёба наконец началась, молодому человеку стало вовсе не до любопытства. Часы корпения над учебниками в библиотеке едва ли дали плоды: после первого же дня Юнхо вышел из кампуса опустошённым и посмотрел на встречавшего его Минги потерянным взглядом. — А ты ещё молодцом, — усмехнулся парень, поддерживающе похлопав по плечу. — Слышал, у Сары на курсе одна девчонка разрыдалась, услышав о количестве пар по квантовой физике. Чон фыркнул и тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Нельзя было предаваться отчаянию. Это был всего лишь первый день. Ему просто нужно привыкнуть. Да, он не самый умный и понимающий студент, но терпения ему точно не занимать. Даже земледельцу, лишённому лошади, требовалось свыкнуться с упряжкой, чтобы потом уверенно пахать поля. Однако недели шли, а легче от этого не становилось. Юнхо тужился, отчаянно тащил за собой плуг, только вот тот то заваливался на бок, то напарывался на камень. В итоге за месяц потуг едва ли удалось промежевать одну ровную борозду. Посадить зерна знаний на таком поле казалось чем-то непомерно сложным, но Чон был прилежным землепашцем. Прилежным, но не всемогущим. Об этом твердили друзья, однокурсники, профессора. У человеческих сил был предел, и Юнхо боялся даже думать о том, что когда-либо сможет его достичь и будет раздавлен плугом собственных амбиций. В какой-то момент начало казаться, что неминуемый конец близок. Молодой человек потерялся во времени и пространстве, и даже молитвы не приносили былого успокоения. Он бегал кругами, будто безголовая курица, тщетно пытаясь не предаваться греху отчаяния. Истина о том, что Бог всегда посылает посильные испытания, сейчас казалась ему как никогда оспоримой. Чон пытался воззвать к собственному благоразумию, к образу домашних и своей любви к Мэри, но мерзкая, тянущая ко дну мысль, которую он старался избегать в Гэллоуз, сейчас довлела над ним до такой степени, что он стал бояться оставаться один на один с собой. Тогда его спасали близкие и религия, но сейчас не было ни того, ни другого. Сейчас были лишь вечные страдания, не предвещающие благости. А если так, то зачем вообще жить? Чон встал как вкопанный, и быстро отогнал эту думу. Только теперь он понял, что стоял напротив своей комнаты. В коттедже стоял привычный гомон: футболисты страдали ерундой в зале, из комнаты Минги и Лаки слышались азартные возгласы, но все эти шумы заглушал стук, отдающий в ушах набатом. Юнхо нельзя даже думать о подобном! Это грех, страшный грех! Но этот крик возмущения праведной его части сейчас звучал приглушённо, неубедительно. А что, если…? Никто ведь не узнает? А когда узнают, будет ли поздно? Что они скажут? Что сделают? Какой будет жизнь дальше? Какой она будет без него? Юнхо машинально сделал несколько шагов к двери своей комнаты, вставил ключ и… вынырнул из омута мыслей, резко сталкиваясь с реальностью. Его комната была не заперта. Кто-то был внутри. Молодой человек открывал дверь, как в замедленной съёмке. Он всё ещё был под впечатлением от страшных вопросов, плескавшихся в его голове тёмными водами. Сердце стучало бешено, хотя он убеждал себя, что всё нормально. Ничего не было нормально. Не когда половина комнаты стояла вверх дном, а на ранее пустовавшей кровати лежал человек, которого Чон предпочёл бы сейчас не видеть вовсе. Блант. Юнхо узнал его даже со спины. Блант не был частым гостем в кампусе, но каждое его появление было своего рода представлением с ним в главной роли. Не запомнить парня после такого было просто невозможно: он возвёл свою чудаковатость в абсолют и теперь мирно почивал на лаврах в своей резиденции, видимо, готовясь к очередному спектаклю. Зачем иначе ему быть здесь? Чон и хотел бы проявить дружелюбие, но с языка, казалось, сейчас готовы были сорваться лишь грубости. Настроение стало ещё более паршивым, но провоцировать им Бланта совсем не хотелось. Поэтому молодой человек решил ограничиться простым приветствием, на которое даже не удосужились ответить. Что ж, иного он и не ожидал, а потому и злиться не стал. Да и как вообще он мог злиться? Сложно было признаться себе в подобном открытии, но Блант, сам того не зная, спас Юнхо от того… о чём теперь и думать не стоит. Мысли, буквально минуту назад чуть не погубившие Чона, были не иначе как дьявольским наваждением. Неужто он правда думал убить себя из-за отчаяния? Как низко это было бы по отношению к величайшему из даров Господа. Он кинул взгляд на Библию и тут же отвёл глаза. Гложущее чувство стыда захлестнуло разрушительной волной. Юнхо почувствовал срочную необходимость вымолить прощение за греховные думы, но сама идея пойти в церковь после кощунственных мыслей была какой-то обречённой. Наверное, стоило немного умерить пыл, дать всему этому уложиться в голове, и лишь после идти на исповедь. Тем более, что от внутренних метаний усталость усилилась и теперь давила на тело многотонным поршнем. Завтра, кажется, был выходной, а значит, можно было наконец дать себе немного отдыха, чтобы снова взяться за труд. Немое присутствие Бланта нисколько не смущало. Тот лежал, кажется, вовсе не дыша и, вероятно, просто спал. Когда Юнхо поднялся наутро и, стараясь собираться тихо, покинул комнату, Блант спал. Спал он и когда Чон вернулся из церкви, просветлевший и бодрый. Молодому человеку показалось, что сосед даже не сменил положения за всё это время, доверчиво подставив спину. Впрочем, дело тут было вовсе не в доверии, а в каком-то странном бойкоте. При всей своей напускной пафосности, сейчас Блант казался обиженным на весь мир подростком, поклявшимся не выходить из комнаты до конца своих дней. Юнхо усмехнулся на эту мысль: настроение после исповеди было просто прекрасное, и им хотелось поделиться даже с скандалёзным золотым мальчиком. Уж хорошее настроение, что-то подсказывало Чону, тому сейчас явно не помешало бы. Не просто же так парень променял свой роскошный коттедж на задрипанную общажную комнату. — Ты вообще живой? — он решил начать с беззлобной шутки, которую Блант благополучно проигнорировал. Чону оставалось лишь пожать плечами и вернуться к своим делам. Разобравшись с кучей учебных материалов, раскиданных по рабочему столу, он решил выйти на прогулку. Минги и его компания ещё наверняка спали, так что можно было наведаться в ближайшую забегаловку одному. Сегодня, как ни странно, одиночество Юнхо совсем не пугало. Наоборот, он чувствовал необходимость побыть с собой наедине, пусть даже и в самом эпицентре шумного ресторанчика. Там, затесавшись в толпе студентов, семей с детьми и таких же одиноких, как он, мужчин, Чон впервые за долгое время вдохнул полной грудью и ощутил удивительный прилив ностальгии. Он скучал по дому. Никогда раньше не покидавший ферму на столь долгое время, молодой человек поймал себя на мысли, что тоскует по дому, по людям. Может, стоило позвонить семье? Справиться о самочувствии матери, о сердце отца, узнать, как там Мэри. На секунду он даже думал подорваться с места и доковылять до ближайшей телефонной будки, но так и остался сидеть, поджав губу. Если они начнут задавать вопросы, Юнхо не сможет скрыть тревоги. А беспокоить своими проблемами родителей, после всего, что они вложили в его путёвку в жизнь, было бы кощунством. Да, это было не лучшей идеей. Стоило, наверное, вернуться в общежитие и потратить остаток дня на учёбу. Открыв дверь комнаты, Чон на секунду опешил. Блант, наконец, сменил позу: теперь он лежал спиной к стене и смотрел куда-то в пространство. От пустоты в чужом взгляде стало как-то не по себе. Юнхо прошёл мимо, бесцеремонно пялясь на парня, но тот и не повёл глазом, словно его сосед вовсе не существовал. Это заставило насторожиться. Молодой человек успел узнать о Бланте достаточно, что понять: он не тот человек, который будет загружаться по мелочам. Должно быть, случилось что-то действительно серьёзное, раз этот самоуверенный юноша сейчас гипнотизировал соседнюю стену, свернувшись калачиком на нерасправленной кровати. — Эй, ты точно в порядке? — Чон, честно, даже не надеялся, что ему ответят, но Блант как всегда удивлял. Или нет. По крайней мере, он в каком-то роде ожидал хриплого «Пошёл нахер». Такой ответ едва ли удовлетворил, однако лезть с дальнейшими расспросами Юнхо пока не стал. Парню, вероятно, нужно было переспать со своими мыслями, чтобы быть готовым к конструктивному общению. Хотя когда дело доходило до конструктивного общения, Блант был не лучшим собеседником. Это показывали немногочисленные совместные пары, на которые тот изредка удосуживался заявляться. Юнхо немного разобрал завалы, затронувшие его часть комнаты, при этом не единожды чувствуя на себе чужой взгляд, но решил не придавать этому значения. Он сел за штудирование конспектов, но уже в скором времени понял, что его спину буквально прожигали глазами. Молодой человек как мог игнорировал буквально осязаемое молчание, но когда его терпению пришёл конец, развернулся и встретился взглядом с Блантом. По коже пробежался ворох мурашек. Чужая ухмылка не предвещала ничего доброго. — Ну что, сынок проповедника, не по зубам тебе оказался гранит науки? На секунду Юнхо захотелось бесславно капитулировать, просто вернувшись к зубрёжке, но пути назад уже не было. Глаза напротив гипнотизировали, будто Блант был укротителем змей. Хотя среди всего звериного царства он сам был главным ползучим гадом. — Послушай, ты не мог бы… — Чон даже толком не знал, что хотел сообщить, но парень и не дал возможности закончить. Он ловко принял сидячее положение и слегка наклонил голову вбок, как какой-то заговариватель. Под его тяжёлым взглядом Юнхо только и смог, что позорно закрыть рот и ждать монолог театрального размаха. Что-то ему подсказывало, что к этому и шло дело, — к очередному соло-спектаклю. — Когда уже такие идиоты, как ты, поймут, что американской мечты не добиться честным трудом. Она построена на костях. Как тот самый сад из легенды о злых виноградарях. Высказав это, Блант не преминул высокомерно усмехнуться. Это выражение, кажется, было его коронной маской — и по праву: парню по-своему шло амплуа горделивца, о котором в университете разве что легенды не слагали. Однако куда более известен Блант был своим острым языком, что решил в очередной раз доказать своему соседу поневоле. Чон напрягся: оппонент даже не скрывал, что хотел вывести на провокацию, и Юнхо нужно было бы сдержаться, но только не когда дело касалось чего-то столь дорогого ему. — Не перевирай притчу Христову, — он постарался, чтобы это прозвучало как можно более сухо, но такой расклад наверняка входил в планы парня, который уже просчитал все ходы наперёд. — Не делай вид, что не понял. С блаженными идиотами принято разговаривать на их языке. Так ведь куда доходчивее, верно? — его расслабленная поза — поджатые под себя ноги и локти, упёртые в колени — совсем не вязалась с напряжённостью диалога. Блант был поистине искусным актёром. — Люди никогда не уступят насиженное местечко проходимцам, посмевшим заявлять права. — Ты хоть знаешь, что случится с виноградарями после? — возразил Чон. Он и не думал переубедить упёртого безбожника, которым наверняка был его собеседник, но правда рвалась наружу. — Хозяин придёт и предаст их смерти, а виноградник отдаст тем, кто будет отдавать плоды во времена свои. Юнхо догадывался, что именно этого от него и добивались. По крайней мере, Блант сейчас смотрел на него со снобизмом взрослого, слушающего бредни малолетнего ребёнка. — И ты в это веришь? Веришь в то, что другие виноградари, завладев садом, не предадутся тому же греху? Помимо актёрства, Блант явно был хорош и в манипулировании. То, как легко ему удалось довести Чона, обычно не разменивающегося на религиозные споры, до кипения, было поистине впечатляюще. — Притча глубже твоего поверхностного понимания, — Юнхо постарался собрать остатки самообладания и отвёл взгляд, тут же упавший на бледный корешок Библии. — Не оскверняй её священный смысл. Блант хмыкнул и, вскочив на ноги, пересёк узкую комнату в два прыжка. Сейчас он вновь возвышался над Юнхо и выразительно молчал. Чон попытался прочитать в глазах напротив, что творилось у парня на уме, но Бланта было не так просто разгадать. Его напускная задумчивость, в мгновение ока сменившая наглую упрямость, вселяла какой-то странный трепет. Это было похоже на охоту. Двое — хищник и добыча — сейчас замерли в ожидании. Каждая мышца Юнхо была в напряжении. Он ждал подходящего момента, чтобы броситься наутёк, но затаив дыхание, боялся пошевелиться: одно неловкое движение — и дикий кот запустит в его плоть острые когти. — Мне всегда было интересно, как же на самом деле работает христианская мудрость: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую…» — Блант чуть подался вперёд и замахнулся что есть силы, но Юнхо был наготове: поймал левую руку за запястье и отвёл в сторону. — «… Но не дай ударить». Парень расплылся в довольной ухмылке и вырвал руку из ослабевшего захвата. Чон заметил, что явно переборщил: на чужом тонком запястье остались едва заметные следы, обещавшие в скором времени стать синяками. — А ты не так прост, святоша, — в этот раз чужая усмешка была удовлетворённой, но Юнхо постарался её проигнорировать. Кажется, сейчас он наконец смог вырваться из-под чужих чар и спросил: — Зачем ты здесь... Ёсан? Чону не могло показаться: Блант дрогнул и отшатнулся, но, не желая показать слабость, тут же навис над молодым человеком, буквально впечатывая его в спинку стула. — Не. смей. так. меня. называть, — он отчеканил каждое слово, зная наверняка — произведённый эффект навсегда отобьёт у соседа желание своевольничать, но Юнхо, как только что заметил сам Блант, был не так прост. — Что произошло? Парень нахмурил брови и уже готов был разразиться очередной гневной тирадой, но не успел: дверь отворили без намёка на вежливый стук. — Хён, плохие нов… — Минги не договорил, замерев на пороге и вытаращив глаза. Нетрудно было догадаться, какие именно плохие новости он спешил принести. То, как он вперился взглядом в Бланта, говорило само за себя. — Блять! Он хотел уже было ретироваться, но Блант бросил короткое «Стой!» — и Сона буквально пристолбило к полу. Блант тем временем медленно отстранился от Юнхо, полоснув напоследок взглядом, и проследовал в сторону двери. Чон видел, как Минги в свойственной ему манере поджал голову и свёл брови, готовясь обороняться, но дикий кот теперь был не в настроении для охоты. Он лишь толкнул вставшего на проходе плечом и будто бы невзначай заметил: — Расскажешь кому — будешь сверкать фингалом под вторым глазом. Джеймсу особого повода не нужно, а ты будто сам нарываешься, Ромео недоделанный. Эти слова вызвали поразительные метаморфозы: Минги сначала резко побледнел, а затем сделался красным, как спелый томат. — Урод! — Сон поспешил скрыться из комнаты следом за Блантом, так и не удосужившись объяснить, для чего пришёл. Оставшись один, Юнхо выстрадано выдохнул и скатился вниз по стулу. Что за перформанс ему только что посчастливилось лицезреть? Что за интриги плелись вокруг него? Какого чёрта Блант делал в общежитии? Зачем Минги так порывался сообщить другу «добрую весть»? И, главное, чем так легко первому удалось запугать последнего? Чон попытался выкинуть все эти мысли из головы, погрузившись в учёбу, но сейчас он просто не способен был воспринимать сливающиеся в одно непостижимое месиво буквы и цифры. В нём вновь проснулось жгучее любопытство, как тогда, после вечеринки. Любопытство, требующее быть удовлетворённым. И Юнхо знал только одного человека, к которому можно было обратиться за помощью.