Where do you think you're going? I think you don't know You got no way of knowing 'Cause you've got no place you can go
Юнхо и подумать не мог, что после утренних откровений провалится в глубокий сон. Как бы то ни было, разговор измотал его, как и мысли после него. Мысли, мысли, о чём были эти мысли? Наутро он уже не мог упомнить. Или просто не хотел. Встав и первым делом бросив взгляд на чужую кровать, Чон решил, что беседа с Ёсаном ему просто-напросто привиделась, потому что в комнате не было никаких свидетельств чужого существования. Кровать была аккуратно заправлена, пепельница покоилась на привычном месте — вот и всё, что Блант привнёс в маленький мирок общажной комнаты. Юнхо фыркнул: Лаки вчера сравнил парня с ураганом, но тот больше походил на грозу — пугающую, шумную, но проходящую мимо и оставляющую на душе лишь какое-то странное чувство тревожности. Именно эту самую тревожность ощущал сейчас Чон. Собираясь на послеполуденные пары, он не переставал прокручивать в голове их напряжённый диалог и пытался вынести из него хоть какой-то вывод. Удалось ли ему подобраться ближе или чужая снисходительность была обусловлена алкоголем? Послужило ли откровение утешением или лишь растревожило рану? Будет ли Ёсан и дальше упрямиться или встанет на путь истины, как блудный сын? Эти и ещё сотни вопросов занимали его разум, пока ноги несли по давно проторенному маршруту. Юнхо всё летал в облаках, до тех самых пор… — Аккуратно… — как чуть не снёс с ног самого Фрэнка Ли. — Куда летишь сломя голову? — Сонхва улыбнулся обезоруживающей улыбкой так, словно не он только что едва не был распластан по полу. Его, казалось, совсем не напрягло глупое столкновение. — Прости, — Юнхо проверил парня на предмет повреждений и тут же поспешил выдумать отговорку. Впрочем, значимая доля правды в ней всё же была. — Задумался. Пак беззлобно хмыкнул. — Давненько мы не общались. Как твои дела? Не то чтобы они вовсе не пересекались. Наоборот, сталкивались друг с другом довольно часто — то в кампусе, то на вечеринках или в забегаловках. Скорее, находясь по разные стороны баррикад, почти не контактировали во избежание конфронтаций. Но даже так Сонхва позиционировал себя, как доброго знакомого, что по-своему импонировало. Всё же внимание серого кардинала университета дорогого стоило. — Да… всё путём. Иду вот… Слава Пака, тем не менее, имела и обратную сторону. Все так или иначе хотели урвать частичку Фрэнка Ли, и чем скорее, тем лучше. Вот и сейчас из другого конца коридора послышалось требовательное «Шон Пак!», на которое парень устало закатил глаза и ответил как всегда дружелюбным «Минуточку». — Честно, хотел бы с тобой поболтать… Юнхо, но видишь, долг зовёт, — он пожал плечами и подмигнул Юнхо так, что тот лишь махнул рукой, не смея задерживать. — Без проблем. Ещё увидимся. Хлопнув молодого человека по плечу и сверкнув на прощание линзами очков, Сонхва поспешил на зов, что-то шутливо бурча. Чон какое-то время просто смотрел ему вслед, поражаясь, как быстро этот парень успел наводнить его мысли. Фрэнк Ли едва ли был более простой загадкой, чем его «король». Он по праву был одним из трёх столпов, на которых держался весь университет. Метафора, высказанная кем-то из их задротской компании, пусть и казалось чересчур пафосной, но всё же имела под собой определённую почву. Если футболисты и Блант действовали кнутом, то Пак всегда брал пряником, однако его деятельность, вопреки замечанию Ёсана, никак не вязалась с образом матери Терезы. Пусть Сонхва и держался со всеми на короткой ноге, едва ли кто-то был с ним по-настоящему близок. Он готов был прийти на помощь по первому зову, но никто никогда не смел пользоваться его добротой против меры: парень этого просто не позволял. Да и, думал Юнхо, у каждого одолжения Сонхва наверняка была своя цена. Не зря же он считался неотъемлемой частью свиты Бланта. Однако времени на размышления о чужих расценках у Чона не было. Пусть профессор и имел обыкновение задерживаться, следовало поторопиться. Молодой человек поправил сбившуюся от столкновения рубашку и поспешил в сторону нужной аудитории. Последнее, что он ожидал там увидеть, — это Кана, сидящего на задней парте. На его парте. И как только этот человек умудрился так плотно врасти в его рутину всего за пару дней? Было ли это каким-то божественным испытанием или просто дьявольской иронией, Чон не понимал, но воспринял, как добрый знак, и с улыбкой пошёл в дальний угол аудитории. Видеть Ёсана на занятиях было поистине чудом. Он, казалось, ходил на майнор, как на казнь, и то лишь чтобы посветить перед профессором лицом. Тот первое время пытался выводить парня на обсуждение, но вскоре бросил попытки, охотнее слушая увлечённых его предметом студентов. Тем не менее в списках успеваемости Кан как-то умудрялся держаться выше Юнхо, и тот всё гадал, было ли это чистой удачей или вмешательством всем известного Ёсанова покровителя. Поравнявшись с задними партами и встав рядом с сидящим на крайнем месте Каном, Юнхо задался вопросом, почему тот предпочёл галёрку излюбленной первой парте, на которой было так удобно мозолить глаза профессору. Какая невидимая сила вообще затащила парня сюда после вчерашнего? Неужто разговор возымел действие — и тот решил загладить свою вину перед отцом прилежным поведением? В это верилось с трудом, но Чон был оптимистом. — Привет, — он улыбнулся даже несмотря на то, что лежащий на парте и наверняка страдающий от похмелья Ёсан его не видел. Кан ожидаемо проигнорировал приветствие, не думая шевелиться и уступать место. Юнхо ухмыльнулся этой упрямости и занял место рядом. Обычно он сидел в гордом одиночестве, поскольку группки однокурсников, уже успевшие сформироваться, избегали общения с ним по одним им известным причинам, но сейчас, сидя бок о бок с Ёсаном, он ощущал себя ещё большим изгоем, чем до этого. Он словил пару косых взглядов и мельком слышал перешёптывания, но понимал, что объектом кривотолков был, конечно же, великий и ужасный Блант. Видимо, присутствие звезды университета смутило не только молодого человека. Юнхо быстро отделался от этой мысли и принялся не спеша раскладывать вещи, намереваясь потратить оставшееся время на подготовку к занятию. Правда, перечитывать конспект было крайне проблематично, когда совсем рядом сидел объект его утренних размышлений. — Как себя чувствуешь? — Ёсан молчал, продолжая лежать на сложенных на парте руках. Он явно не спал: Юнхо видел, как подрагивали его длинные ресницы. — Не думал, что ты придёшь после… всего. Тебе наверняка несладко, а сегодня ещё и тест по пройденному за неделю материалу. Если не хочешь терять баллы, ещё не поздно уйти. Или могу поделиться конспектом, если это… Чон не хотел звучать заискивающе, скорее, предупреждал чисто по-дружески. Похоже, именно это и не понравилось Бланту. Он резко распахнул глаза, обжигая взглядом исподлобья. — Ты действительно умственно отсталый или притворяешься? — Не то и не другое, — Юнхо понимал, что это было началом словесной атаки, потому поспешил выстроить оборону и сразу же сглаживал острые углы. Говорил он медленно, спокойно, как дрессировщик, входящий в клетку к дикому зверю. — Я просто честный человек, заботящийся о других. — Засунь свою заботу куда подальше. То, что произошло вчера, не даёт тебе никакого права со мной так общаться. Плечи Ёсана заметно напряглись, а ладони сжались в кулаки, но он всё ещё не спешил менять позу. Видно, парень не хотел, чтобы остальные видели, как он взаимодействует с местным тихоней — птицей явно не его полёта. — Но я имею право творить добро безвозмездно, — как ни в чём не бывало ответил Чон. Толку попрекать Бланта его снобизмом. Так дело далеко не зайдёт. Здесь следовало действовать деликатно, но при этом бойко и честно. Беспристрастно. — Твори своё сраное добро в другом месте. Не мешай мне спать. — Ты не спал. Вероятно, Кан не был готов к такому уровню откровенности. Он забил на свою маскировку, выпрямился на стуле и вперился в Юнхо горящими гневом глазами. — Послушай сюда, — прошипел он, стараясь не привлекать к себе внимание, но Чон заметил периферийным зрением, что на них сейчас пялилась добрая часть студентов в аудитории. — Ты — тупой реднек, возомнивший себя юродивым. Идиот, поступивший по квоте и держащийся на дне списка успеваемости только из-за снисходительности директората. Неудачник, с которым мне «посчастливилось» оказаться в одной комнате и которому я имел неудачу проболтаться. Знаешь, что я могу сделать с таким, как ты? Раздавить, как ничтожную букашку, сломать жизнь раз и навсегда. Микки Маус тебе наверняка успел поплакаться о том, что я натворил, не так ли? Вытерпеть пропитанный ядом монолог вышло на удивление легко, хотя всего пару дней назад молодой человек был бы глубоко оскорблён и подавлен подобного рода откровениями. Сейчас же он знал, что чужая язвительность была ничем иным, как защитным рефлексом застигнутого врасплох хищника. — Ты пытаешься напугать меня? — его спокойствие во время паузы было даже слишком напускным. Оно было маской, такой же маской, которой любил прикрываться Блант. Идеальный ответный манёвр. — Или убедить себя в том, что всё ещё имеешь власть? Кан как мог держал себя в руках, но Юнхо находился слишком близко, чтобы от него можно было скрыть едва заметную дрожь пальцев. Похоже, удар пришёлся точно в цель. — Ты не посмеешь никому рассказать, — тихий голос парня сорвался в самый неподходящий момент. Гневные искры на мгновенье погасли, чтобы тут же смениться смешанным с ненавистью страхом. — Я и не собираюсь, — это было чистейшей правдой. Юнхо никогда бы не посмел глумиться над человеком или шантажировать его же слабостью. У него была особая цель, и он поспешил поделиться ей с Ёсаном. — Я хочу, чтобы ты осознал: мне действительно хочется понять тебя настоящего. Не Бланта, а… — А мне хочется, чтобы ты отвалил от меня, чёртов святоша, — перебил Кан. Он уже совсем не волновался о том, что за их склокой наблюдали охочие до сплетен сокурсники. — Прекрати навязываться со своими христианскими глупостями. Чон какое-то время молча наблюдал за тем, как рассерженно пыхтел рядом с ним его сосед поневоле, и пытался найти в себе хоть каплю отторжения, но не ощущал ничего, кроме странного чувства, невозможного облечь в простые слова. Это не было пресловутой жалостью к сирым и убогим, которым часто прикрываются не слишком добросовестные богомольцы. Не было оно и животным любопытством, тем, что испытывала к Запретному плоду вероломная Ева. Это чувство больше походило на дотошность средневекового школяра, скрупулёзно вдумывающегося в символы давно забытого языка и пытающегося найти в них ответы на волнующие вопросы. И пусть эти символы никак не хотели поддаваться дешифровке, школяр был достаточно пытлив, чтобы не бросить попыток добраться до истины. Также и Юнхо, запнув куда подальше свою гордость, не думал отступать, решаясь на новое признание: — Дело вовсе не в христианских, как ты говоришь, глупостях, не в моём или чужом заискивании перед тобой или же любопытстве. Я уверен, что ты не плохой человек, Ёсан. Парень осовело глотнул воздух, как выброшенная на сушу рыба. Он долго не мог подобрать слов, всё думая над ответом поострее, но был слишком обескуражен, потому лишь грозно свёл брови и с театральным апломбом ответствовал: — Откуда ты знаешь? Может, я просто избалованный отморозок, который обожает измываться над людьми и развратничать? Удивительно, но сегодня актёрство Кану давалось из ряда вон плохо: Юнхо ни на секунду не поверил его попытке разыграть плохого парня, продолжая гнуть свою линию. — У тебя есть причины быть таким, я ведь прав? Позволь мне узнать их. Позволь помочь. Он ожидал бурной реакции, но, когда Ёсан вскочил на ноги, громко проскрежетав ножками стула по полу, и схватил за ворот рубашки, всё же был порядочно впечатлён. Сущность Бланта вновь взяла верх над парнем. — Повторяю в первый и последний раз — не лезь ко мне. Я тот, кто я есть, и в чужой помощи не нуждаюсь. Особенно в твоей. Выдержав секундный раунд гляделок, он отпустил Чона и поспешил прочь из аудитории. Дверь с грохотом закрылась — и в помещении воцарилась гробовая тишина. Юнхо поёжился: теперь на него смотрели все без исключения студенты. Учебное настроение бесследно пропало, как и желание находиться в этом рассаднике любителей интриг. Молодой человек не сомневался, что через пару часов об очередной выходке Бланта будет знать весь университет. Кто знает, как сильно это пошатнёт столп его власти…***
Если бы терпение включили в ряд добродетелей, Юнхо впору было бы причислить к лику святых. Потому что последовавшие за склокой события только и делали, что проверили его нервы на прочность. Блант, вероятно, посчитал своим долгом доказать соседу, что по праву является самой настоящей занозой в заднице, и принялся вовсю измываться над Чоном. Правда, он совсем не учёл, что молодого человека мелкими шалостями было не пронять. Юнхо лишь снисходительно закрывал глаза на намеренно разбросанные Ёсаном вещи, подножки и подколки, подстроенные совместно с футбольной командой, и прочие пакости разной степени сомнительности. Вопреки стараниям Кана, Юнхо продолжал проникаться к нему ещё большей симпатией. Чон, никогда не имевший младших братьев или сестёр, теперь ощущал на себе все прелести общения с пубертатным подростком, ведь именно пубертатным подростком каждый раз казался Ёсан, гневно пыхтящий на миролюбивую улыбку соседа, без упрёка раскладывающего по порядку перепутанные конспекты или отстирывающего испачканную его же перекусом одежду. Однако, если Чон обладал воистину феноменальным терпением, то Бланту было свойственно недюжее упрямство, что он и решил в очередной раз доказать. На этот раз, вероятно, рассчитывая на безоговорочный успех. Юнхо шёл домой, напевая себе под нос весёлый мотив и с предвкушением гадая, какую шалость на этот раз уготовил ему сосед. Коттедж был на удивление тих: спортсмены сейчас были на интенсивной тренировке, приуроченной к скорым соревнованиям, значит, можно было перекусить без страха оказаться объектом очередных их шуток и послушать музыку в гостиной. Окрылённый открывающимися перспективами, Чон взбежал по ступеням и прислушался к шуму из комнаты Минги, самой близкой к лестнице. Судя по тому, что через весь коридор был протянут телефонный провод, Лаки опять трепался по телефону со своей подружкой, наверняка действуя на нервы Сону. Юнхо блаженно улыбнулся. Этот день казался одним из лучших за последнее время. Ровно до тех пор, как он приблизился к двери их с Ёсаном комнаты. Чону показалось, словно его что есть мочи приложили о землю. Сердце предательски ёкнуло, а щёки зарделись и горели огнём. То, что он слышал из комнаты, даже описанию не поддавалось. Цензурному описанию, по крайней мере. Конечно, Чон понимал, что у Ёсана были определённого рода потребности, которые требовали удовлетворения, но почему-то до этих самых пор он не думал, что удовлетворяться они будут в их общей комнате. И, учитывая специфику пристрастий Кана, которая подтверждалась и тембром доносящихся изнутри голосов, Юнхо стало совсем не по себе. Он метался из стороны в сторону, не зная, чем себя отвлечь. Ему было гадко и дурно; руки и губы неприятно зудели, вызывая желание расчесать их в кровь. Нужно было срочно сваливать подальше, чтобы не осквернять слух мерзкими звуками. Захотелось закурить. Не потому, что организму не хватало никотина. Просто Юнхо решил проверить, настолько ли хорошо он прочищает мысли, как уверял Минги. — Хён? — улыбка сошла с лица Сона, стоило ему увидеть полный раздрай в глазах друга, вставшего на пороге комнаты. — Что с тобой? Даже Лаки замолк на полуслове и непонимающе уставился на вошедшего, пока его подружка продолжала что-то увлечённо щебетать в трубку. Чона сейчас даже не волновало, что тот явно навострил уши в ожидании нового скандала. — Есть закурить? Минги неверяще повёл бровью, взял с подоконника пачку и, одним взглядом пригвоздив встрепенувшегося соседа к кровати, вывел Юнхо на крыльцо. Надо отдать другу должное: он стоически молчал, присаживаясь на ступеньки и прикуривая себе и Чону. Давить парень пока не собирался, но его обеспокоенный взгляд — реакция на потуги Юнхо затянуться и мгновенное отвращение — выдавал его с головой. — Там, в комнате… — выжал из себя Юнхо, пытаясь прокашляться после затяжки. Всё это было чушью: горький привкус табака на языке вовсе не помогал абстрагироваться, — Блант с кем-то. — Что ты имеешь в виду? — не до конца понял Минги, а Чон не знал, что сказать. Как донести суть проблемы, которая с чужой точки зрения могла показаться высосанной из пальца? Как объяснить, что именно задело его в происходящем за дверью? — Он ведь… он ведь интересуется парнями? — на языке вертелись десятки обидных ярлыков, которыми без стеснениями обвешивали таких людей, но Юнхо постарался быть деликатным. Не хотелось располагать к ненависти и Минги. Тот, после пары секунд мозгования вопроса, наконец понял, в чём было дело, но отвечать не спешил. Затянувшись и медленно выпустив дым, Сон выдал с какой-то странной ухмылкой: — А то я думал, что он тут забыл… Теперь настала очередь Юнхо дивиться тому, что имел в виду друг. То, как удивительно поменялось лицо Минги, из обеспокоенного став триумфаторским, порядком настораживало. — Ты про кого? — Про дружка твоего замечательного соседа. Судя по твоему виду, они сейчас там «веселятся», не так ли? Это явно было очередной местной загадкой — то, почему Сон так вольно, но без особого отвращения говорил о чужих отношениях. Ему даже не требовалось ответа, чтобы утвердиться в своём предположении и фыркнуть. — Видимо, золотому мальчику прискучило трахаться в роскошном особняке и захотелось общажной романтики. Юнхо прикусил язык. Похоже, Минги были известны далеко не все подробности дела. Оно и к лучшему: чем меньше людей знает про крах Бланта, тем спокойнее будет жизнь. Совсем не хотелось, чтобы университет погрузился в хаос при рокировке власти. — Извини, что говорю об этом так прямо. Деликатничать с этими уродами я не собираюсь, — он потушил окурок о край ступеньки и поднялся, отряхнув пыль с джинсов. — Можешь переночевать у нас с Лаки, просто притащи матрас из кладовки. Если его ещё крысы не сожрали, конечно. — Не надо. Всё… в порядке. Минги пожал плечами, одарив ещё одной неоднозначной ухмылкой, и скрылся в доме. Юнхо следовать за другом не спешил: происходящее всё ещё не укладывалось в его голове. Что это вообще было? Простое человеческое желание заняться сексом или очередная выходка, чтобы вывести из себя? А может, всё вместе? Так или иначе удар был выверен точно и пришёлся в самое нежное место в сердце Чона. «Эй, боже, если ты там вообще есть, не поскупишься на молнию-другую для одного дурного человека?» — Ёсану бы не гневить Бога такими дерзкими речами. Уж кому, как не Юнхо было известно, каково это — испытать на себе небесную кару. Переместившись на кухню, молодой человек попытался отвлечься, но кусок не лез в горло, строки маршировали перед глазами, а вместо музыки ему слышались лишь непристойные стоны. Даже думать о таком было грехом, но Чон не мог перестать мариноваться в собственных мыслях, плотно увязая в зыбучих песках воспоминаний. Заскрипела под чьими-то быстрыми шагами лестница, а входная дверь с грохотом закрылась, после чего дом вновь наполнился непривычной тишиной. Юнхо сухо сглотнул и поднялся с дивана: кажется, настало время для серьёзного разговора. Поднимаясь вверх медленно, как заключенный на плаху, он прокручивал в голове варианты развития событий и думал над ответными выпадами, но всё это казалось полным бредом. Ёсану достаточно было всего одного аргумента, чтобы оборона Чона посыпалась вместе с его чувством собственного достоинства. В комнате Минги было тихо. Юнхо ни о ком не хотел думать дурно, но что-то ему подсказывало, что Сон с Лаки, затаив дыхание, ждали развязки. Значит, нужно было действовать аккуратно, чтобы не дать повода для сплетен. Если уж в молчание Минги ещё можно было верить, то Лаки ничего не стоило растрепать обо всём первому встречному. Дверь в их комнату была приоткрыта, так что Чон легонько толкнул её и беззвучно вошёл, стараясь не смотреть в сторону чужой кровати. Он лишь мельком видел, как Ёсан курил прямо на ней, временами сбрасывая на пол какие-то бумаги. — Что, даже не будешь возмущаться, что я отравляю святой дух? — прозвучало вместо привета. Кан, видимо, был в хорошем расположении духа, раз начал разговор первым, но Юнхо постарался не думать, чем этот настрой был вызван. Он лишь открыл окно, то ли чтобы не дышать табаком, то ли чтобы поскорее прогнать характерный запах человеческой близости, и принялся разбирать вещи. Раскладывая и без того разложенные по порядку рубашки и футболки, молодой человек прикусил губу, ловя себя на мысли, что ошивается вокруг куста. Он просто не понимал, как начать разговор. Впрочем, у Ёсана как назло (или к счастью) развязался язык. — Чего копошишься, святоша? Думаешь, я опять учинил какую-то пакость? Расслабься, я сегодня добренький. Юнхо проглотил эту шпильку и всё же осмелился посмотреть в сторону соседа. Помимо смятой кровати, которой он постарался не придавать особого значения, и раскиданных по полу листов, исписанных аккуратным почерком, внимание Чона привлекла одна любопытная деталь. — Это что, Walkman? — кивая в сторону лежащего на тумбочке потрёпанного музыкального плеера. Что-то молодой человек не помнил, чтобы Кан был меломаном… — Откуда ты знаешь? — сосед даже не скрывал сарказма, и Юнхо решил ответить под стать. Тем более он наконец придумал, как пустить разговор в нужное ему русло. — Я не в пещере жил, Ёсан. У меня тоже был такой… — а вот в подробности вдаваться явно не стоило, — до определённого времени. Твой? Кан фыркнул, потягиваясь медленно и ленно, как задобренный сливками кот, и отбросил нерассортированные листы на стол. — Друга. — Друга? — Ты английский забыл? — даже огрызался сегодня парень как-то нехотя. Видимо, недавний секс подействовал на него поистине чудесным образом. — Друга. Приятеля. Товарища. Понял? — И чем же вы занимались с этим другом? — Бухучётом, — Юнхо видел, как Кан с трудом подавил фразу «Тебя это не касается», и ответил куда более снисходительно. Но вот молодой человек на этот раз деликатничать не собирался. Он потратил слишком много душевных сил, чтобы обдумать случившееся. — Не думал, что бухучётом занимаются в кровати, ещё и так, что слышно на весь коридор. Губы Ёсана расплылись в хищной улыбке. Он уложил подбородок на ладонь и наклонил голову набок в свойственной ему кокетливо-язвительной манере. — Ну-ка, ну-ка, — прозвучало одновременно и ядовито, и приторно. — Неужто ты грел уши? Юнхо было прекрасно известно, что это было далеко не так, но вышеупомянутые уши, вместе с щеками, сейчас решили беспочвенно покраснеть, выдавая Чона с головой. — Нет, я… вы… просто… так нельзя! Аргумент был смехотворным, но парень не спешил смеяться. Он воспринял это как интерлюдию между актами спектакля. — Почему это? — в этот раз было избрано сатирическое амплуа. По крайней мере, Кан даже не скрывал, что насмехается. — Мы живём в свободной стране, где каждый может трахаться с кем захочет — с девушкой, с парнем, да хоть с козой. Юнхо призвал к своему благоразумию, чтобы сдержаться и ответить ровным тоном: — Ты это ведь специально затеял, да? Чтобы испытать моё терпение? — С чего ты вдруг решил, что ради тебя? — продолжал Ёсан, кажется, наглея всё больше. Он разлёгся на кровати, сбивая и без того пребывающие в хаосе простыни и взъерошивая волосы. — Куда пропала твоя хвалёная христианская скромность? Хотя какая там скромность, когда ты бессовестно подслушивал под дверью. Только сейчас Юнхо заметил, как раскраснелись и припухли чужие губы, но тут же бросил думать об этом. Ему вовсе не хотелось знать о чужих интрижках, как не хотелось и лезть на рожон. Но если Ёсан сам подталкивал к провокации, то стоило держаться достойно и брать откровением, словно это откровение могло пробить толстую броню упрямого актёрствования. — Хватит паясничать, — Чон будто отчитывал ребёнка. — Чего ты добиваешься? Моего разочарования? Гнева? Того, что я брошу попытки сблизиться с тобой? Надо признать, стратегия возымела свои плоды. Ухмылка с лица Кана не сошла, но окрасилась совсем другим оттенком. — В точку, — Ёсан, вероятно, был горд своей выходкой, думая, что она была выигрышной. Однако чужая игра оказалась обречена на фиаско, потому что помимо терпения Юнхо обладал и редкостным упорством. Правда, прежде чем он успел убедить в этом Кана, в коридоре послышались шаги, а дверь открылась с удивительно знакомым: — Эй, Ёсан, я забыл у тебя…