I'm living in the forest of a dream
I know the night is not as it would seem
I must believe in something, so I'll make myself believe it
This night will never go
Юнхо не знал, куда себя деть. Он просто стоял, нависнув над сидящим на ступенях Паком, и будто прирос к одному месту, не в силах оторвать глаз от чужой сгорбившейся, подобно горгулье, фигуры. Может, всё дело было в игре теней, но в лившемся из окна тусклом свете Сонхва не был похож сам на себя. Его изнемождённость читалась в закрытой позе, опущенной на колени голове и подрагивавшей руке, в которой дымилась сигарета. Всё в парне сейчас кричало о том, что он не в порядке, но он лишь изредка затягивался, нехотя и с отвращением, и то ли намеренно игнорировал нарушителя спокойствия, то ли попросту его не замечал. — Не думал увидеть тебя здесь, — Юнхо решил привлечь к себе внимание, подспудно осознавая, что выбрал не самую удачную фразу для начала «маленького разговора». Потому что им обоим едва ли хотелось обговаривать очевидности. — Взаимно, — Пак буквально выдавил из себя эти слова, достав из тени стаканчик и тут же к нему прикладываясь. Пил он на удивление несдержанно и будто бы отчаянно, что не могло не настораживать. Юнхо, помявшись с пару минут, решил спуститься на несколько ступеней и встал напротив сидящего Сонхва, поравнявшись с ним взглядами. — Чем я тебе досадил? — спросил он, складывая руки на груди и пытаясь заглянуть Паку в глаза, но тот будто специально отвернулся, продолжая прикладываться то к сигарете, то к стаканчику. — Не понимаю, о чём ты. Парень даже не пытался делать вид, что его ответ был хоть сколько-нибудь искренен, и Чон спустил бы это с рук, если бы не понимал, что может упустить возможность расставить кое-какие вещи на свои места. План Минги мог подождать пару минут, а вот другого шанса поговорить с будто бы специально избегавшим контакта Сонхва могло и не представиться. — А мне кажется, что очень даже понимаешь, — настойчиво парировал Юнхо. — Это из-за того, что я узнал… кое-что? Если ты боишься за свою репутацию, то я никому не расскажу. Честно. Чон вложил в слова как можно больше уверенности, но собеседника этим, вероятно, было не пронять. Пак продолжал пялиться куда-то поверх плеча Юнхо, однако то, как дернулись, а затем сошлись на переносице его брови, значило, что до него дошёл посыл. — Вот вы все говорите «Фрэнк Ли, Фрэнк Ли», но хоть кто-то знает, чего мне стоило заработать этот статус? — безразличие Сонхва явно было напускным. — Стать тем, на кого смотрят с уважением, а не об кого вытирают ноги. Никто из вас и представить себе не может, через что мне пришлось пройти. Он потушил сигарету о доску и, выкинув её куда-то в темноту, ухмыльнулся. — Хотя нет, кое-кто может, — парень впервые поднял взгляд на Юнхо, и тот поёжился, потому что за темнотой очков он не видел глаз, лишь какие-то зловещие омуты. — Твой дружок Минги, например. Он-то наверняка знает, насколько у Джеймса тяжёлая рука. То, о чём говорил Пак, было вовсе не бравадой, а реальным положением дел, и от этого стало совсем не по себе. Однако, сколько бы не трепетали перед лицом футбольной команды студенты, Юнхо не поддавался священному ужасу, оставаясь рационалистом: должна же была быть управа на порой совсем не невинные шалости спортсменов. — Если здесь опять замешан Джеймс, то почему все молчат об этом? Почему никто не может поговорить с парнями или хотя бы донести о проблеме в директорат? Думалось, что такая очевидность не могла укрыться от острого ума главного всезнайки университета, но тот оказался вовсе не впечатлён резонностью чужих доводов. — Да потому что никому в директорате нет до нас дела! — Сонхва бросил это с каким-то особым отчаянием, не иначе как понимая обречённость существования в давно отлаженной системе. Ведь все они были частью единого механизма, где человек становился винтиком и работал во благо чего-то непостижимого или оказывался обречён на перемалывание шестерёнками. Иного было не дано. — А что же до футболистов, они понимают только один язык — язык силы. И ты либо говоришь с ними на этом языке, либо… становишься очередным мальчиком для порки. Юнхо подумал было, что Пак заигрался в погоне за очередной метафорой, но когда тот задрал манжет кофты с длинным рукавом, которую носил даже в жару, выяснилось, что дело вовсе не в красноречии. Глядя на испещрённую шрамами от ожогов кожу, хотелось вскрикнуть от ужаса. Молодой человек слышал о «живых» пепельницах, и это казалось сродни средневековым пыткам: о людей тушили сигареты и спички, заставляя испытывать адские боль и стыд. Те шрамы, что Сонхва скрывал под слоями ткани, выглядели отвратительно, но наверняка не передавали и части тех страданий, что ему пришлось пережить. — Всё ещё думаешь, что сможешь тронуть их душещипательной проповедью? — довольный произведённым впечатлением, парень опустил рукав и потянулся к стаканчику, но тот оказался пуст. Тогда он отбросил его за спину и вновь потянулся за сигаретой. Узнаваемая привычка — курить, чтобы заглушить внутренние волнения. — Давай, дерзай. А я посмотрю, как они будут пересчитывать тебе рёбра. Эти двое и правда стоили друг друга: не видящие дальше законов джунглей, они даже подумать не могли о том, что помимо холодного расчёта людьми двигали и более светлые, безвозмездные чувства. И похоже, как и Ёсана однажды, Чону также придётся переубеждать и Сонхва. — Может, прозвучит слишком самонадеянно, но я правда верю, что конструктивный диалог сделает куда больше, чем козни за спиной. Пак усмехнулся и даже приспустил очки, давая заглянуть в пьяные глаза, сочившиеся скепсисом. Судя по всему, от желания покрутить пальцем у виска его останавливала лишь похмельная леность. — И как только Ёсан повёлся на эту чушь, — парень покачал головой, поправил очки и затянулся. — Чем же ты запудрил ему мозги, раз даже такой богохульник, как он, поддался на сладкие праведные речи? Юнхо хотелось закатить глаза, но не от непробиваемого цинизма, а от странного чувства дежавю. И почему ему вновь и вновь нужно было доказывать всем и вся, что мир не без добрых людей? В этот раз, правда, сил на растолковывание очевидных вещей оказалось на удивление мало, как и терпения. Вынесенные за сегодняшний день выводы заметно подкосили веру в себя и свои силы, но Чон постарался не терять самообладания и сделал попытку внести ясность в их с Паком взаимодействие. — Послушай, я понимаю, что тебе… Но Сонхва даже не стал слушать. — Ничего ты не понимаешь! Он изменился. Стал другим, будто бы… обмяк. — Разве это плохо? — Блять, ну конечно, плохо! — Пак вскинул руками, случайно выронив сигарету, и тут же скрестил ладони в замок, который прижал к подбородку. То, как дрожали его пальцы, было верным признаком не на шутку разыгравшихся нервов. — Ты даже представить себе не можешь, что будет, если кто-то узнает правду о его отце, — он закрыл глаза и протяжно выдохнул, слегка раскачиваясь корпусом взад-вперёд. Сейчас от былого Фрэнка Ли осталось лишь одно имя: перед Юнхо был совсем другой человек, нервный, неуверенный. Даже жалкий. — Я так устал поддерживать этот сраный мир в равновесии. Устал быть услужливым и прикрывать Ёсанову задницу всякий раз, когда ему взбредёт в голову творить дичь. И тут, понял Юнхо, настало время бить наотмашь: если уж убедить ласково у него не выходило, значит, пора было дать посмотреть правде в глаза. — Но разве не этого ты изначально добивался, когда плёл эти сети лжи и самообмана? Чтобы он зависел от тебя, а ты — от него. Сонхва замер, как застигнутый врасплох зверёк, и вдруг вскочил на ноги. — Ты ничего не знаешь ни о нём, ни обо мне, — прошипел он, нависая над едва сохранявшим спокойствие Чоном. — Так что не лезь не в своё дело, делая вид, будто приходишься Ёсану кем-то большим, чем просто надоедливым соседом. После этого парень развернулся и, заметно пошатываясь, поплёлся ко входу в коттедж. Юнхо наблюдал, как его тёмный силуэт растворился в яркости интерьера, и наконец выдохнул, сбрасывая маску бравады. И отчего разговаривать с ними обоими было так сложно? Зачем каждый из них так упрямо гнул свою линию, везде видя подвох или скрытый смысл? Да, жизнь явно сыграла с Ёсаном и Сонхва злую шутку, но почему они так отчаянно отказывались давать людям второй шанс и врали самим себе? Конечно, не Чону было судить о характере отношений парней, но было в них что-то неправильное. Не столько в том, что это была сама по себе греховная связь, сколько в том, что строилась она вовсе не на любви друг к другу, а на ненависти ко всем остальным. Ненависти и желании удержаться на вершине пищевой цепи во что бы то ни стало. Два столпа, король и серый кардинал. Были они хоть на секунду искренни друг перед другом и перед самими собой? Юнхо поймал себе на мысли, что начал зябнуть. На улице всё ещё было тепло, но ноябрь давал о себе знать ночной прохладой. Бросив взгляд на часы, молодой человек чертыхнулся: пора было направляться на сходку с Минги и огорчить его отсутствием новостей. Чон взбежал по лестнице, ворвался в дом, духота которого тут же ударила стальным молотом, и на секунду замер, пытаясь привыкнуть к атмосфере. Но стоило собраться с мыслями, как он понял: что-то произошло. Толпа сейчас была разбита на какие-то стихийные островки и гудела, подобно улью. Взгляд Юнхо задрейфовал по силуэтам и лицам, однако он так и не мог понять, в чём дело. — Что стряслось? — риторический вопрос он, похоже, произнёс вслух, потому стоявшая рядом девушка, сверкнув утопавшими в голубых тенях глазами, пояснила: — Джеймс сцепился с Блантом. Уж не знаю, что они там не поделили, но разнимать их пришлось силком. Понятнее после этих слов ситуация не стала, но Чон явно чувствовал, что попахивало очередным конфликтом масштаба столпов. И учитывая высказанные Сонхва опасения, дела могли оказаться очень плохи, не только для самого Пака и Ёсана, но и для всех остальных. Урок физики от Сары был очень хорошо усвоен: баланс в мире нужно поддерживать любой ценой, особенно сейчас, после новых подробностей о выходках капитана футбольной команды. Если он одержит верх, даже страшно подумать, чем это может обернуться. Однако, помимо инстинкта шестёрки, двигало Юнхо ещё одно чувство, которому он без промедления поддался, пробираясь сквозь массу любопытствующих людей. Ему было страшно за Ёсана. Даже простая склока норовила перерасти в крупный конфликт, что в своё время могло обернуться если не кровавой расправой, то серьёзными травмами. Далеко ходить за примерами не приходилось: шрамы Сонхва и попытки Минги скрыть своё тело были тому красноречивым доказательством. Тем паче, что теперь Кану было просто нечем «крыть». Потеряв авторитет в виде отцовского покровительства, он оказался в слишком уязвимом положении. Пока об этом знали лишь Юнхо и Сонхва, но правда могла открыться в любой момент — и норовила перерасти в кровожадную революцию. Но, опять же, для Чона дело касалось скорее личного исхода для Ёсана. Потому что, сколько бы молодой человек ни дрожал за благополучие университетских джунглей, жизнь одного конкретного человека была куда важнее. Наконец прорвавшись сквозь толпу, Юнхо замер. Его взгляд намертво впечатался в устроившегося на диване Ёсана, над которым навис обеспокоенный Сонхва. Он что-то тихо вещал на корейском, то махая рукой куда-то в сторону, то тыкая пальцем в свежие раны — рассечённую губу и царапины на щеке (Джеймс имел привычку носить большой перстень, и только теперь стало ясно, что это был вовсе не аксессуар, а оружие). Чон держал дистанцию, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания говоривших, но при этом пытался вслушаться в их разговор, если это вообще можно было назвать таковым. Его корейский, без должной практики, был достаточно плох, так что он мог уловить лишь отрывки фраз, сводившиеся к отповеди со стороны Сонхва и редким, но метким ответным выпадам Ёсана, причём исключительно на английском. Оба они явно были на взводе, и Юнхо, вместе со случайными свидетелями происшествия, с замиранием ждал, чьё терпение кончится быстрее. И, достаточно ожидаемо, первым не выдержал Кан. — Хватит отчитывать меня, как ребёнка! — он схватил Сонхва за кисть руки, которой тот держал парня за подбородок, и притянул к себе, глядя глаза в глаза. Пак, всё ещё изрядно пьяный, сейчас, кажется, совсем позабыл о роли Фрэнка Ли. По крайней мере, церемониться не стал и, вырвав руку, толкнул Ёсана в грудь. — А кто ты, если не ребёнок? — он вскочил на ноги, пошатнувшись от резкости собственных движений. — И тебе не любовник нужен, а нянька. Вероятно, Сонхва всё же успел приметить наблюдавшего со стороны Юнхо. Как иначе объяснить, что, выпалив последнюю фразу, он перевёл взгляд именно на него, презрительно фыркнул и поспешил затеряться среди людей. Чон поджал губы и нахмурился: намёк был более, чем прозрачен, и, судя по виду Ёсана, не только для него. — Да чтоб вас всех! — Кан поднялся с дивана вслед за Сонхва и, напрочь игнорируя вопросительный взгляд Юнхо, скрылся из виду. Хотелось тут же броситься за ним, но горькая правда посеяла сомнение в действиях. А ведь он и правда выглядел, как нянька Ёсана. Возился с ним, как с писаной торбой, сглаживая углы, утешая, наставляя. Неудивительно, почему тот всё время огрызался и щетинился: ему было попросту не по себе от такой заботы. Даже сегодня утром, что вообще между ними было? Какая-то глупая игра в дочки-матери с претензией на искренность с обеих сторон. Но только ведь Юнхо был по-настоящему искренен. А был ли Кан? Чон намеренно уклонился от ответа. Что это сейчас было, если не очередная искусная манипуляция серого кардинала? Да, Сонхва действительно был великим стратегом. В отличие от Бланта, идущего напролом в своей попытке быть правдивым, его любовник придерживался иной тактики. Фрэнк Ли, как он сам однажды сказал, в мире джунглей был Тарзаном, и это положение возвышало его над остальными. Он умело лавировал между разными ступенями пищевой цепи, не гнушаясь якшаться с «добычей» и даже «падальщиками», и при этом его авторитет главы джунглей был неоспорим. Такого нельзя было добиться иначе, чем хитроумной сетью манипуляций. Его вездесущность приравнивалась ко всезнанию и всеконтролю: удачно подслушанная новость или вовремя пущенный слушок были лучшими инструментами для получения и удержания власти. Близость к Бланту казалась отличным способом быть на виду, но не сильно отсвечивать, и тот либо не желал замечать очевидного, либо слишком хорошо осознавал выгоду ведущейся за его спиной двойной игры. Так или иначе, созависимость двух столпов была настолько сильной, что оба они подпадали под чары друг друга и страдали от этого. И теперь, из-за постоянного вмешательства Юнхо в жизнь Ёсана, его неведомой силой заволокло в сеть интриг. Однако поддаваться чьему-либо влиянию молодой человек не собирался. Это был его выбор — и только его. Что бы ни говорил Сонхва, как бы ни злился Ёсан, Чон будет следовать к своей цели, потому что правда на его стороне. И всегда будет. Поэтому Юнхо помчался вслед за Каном, расталкивая вернувшихся к веселью людей и мысленно прикидывая, чем может обернуться ссора любовников.