God's Favorite Customer

Tell me to relax, I just stare Maybe I don't know if I should change A feeling that we share

Юнхо замер перед дверью в собственную комнату, словно за ней была огромная пропасть, из которой не суждено было выбраться. Возможно, он немного преувеличивал. Лишь немного. Потому что встреча с Ёсаном сейчас казалась ему испытанием, непосильным и неизбежным. Где-то глубоко в душе Чон надеялся, что разрешение дилеммы всё же можно было отсрочить, но он слишком отчётливо слышал бурчание соседа, когда спускался вниз выпить воды, и это самое бурчание не предвещало ничего доброго. Не нужно было обладать большим умом, чтобы догадаться, как зол был Кан, и Юнхо даже не думал отрицать свою вину, только вот едва ли от этого был хоть какой-то толк. Напряжённого разговора им было не избежать, оставалось лишь надеяться, что он обойдётся малой кровью. ​ Протяжно вздохнув, будто готовясь с головой нырнуть прямо в водоворот, молодой человек дёрнул ручку и заскочил в комнату —​ одним махом и наверняка. Ёсан, как и ожидалось, был там: сидел на полу, упершись спиной в край кровати, и бросал теннисный мяч в противоположную стену. Тот со звоном отскакивал, бился об пол и каждый раз возвращался в ладонь. Именно за этим нехитрым занятием Кан и делал вид, что вовсе не замечал чужого пришествия, однако Юнхо уже достаточно хорошо научился читать мельчайшие детали, чтобы приметить, как Кан стал вскидывать руку резче и бил сильнее. ​ Нужно было начать диалог, но он положительно не знал, как. Банальные приветствия лишь усугубили бы ситуацию, отвлечённые факты также подлили бы масла в огонь. Вот и получалось, что говорить им было не о чем. Почему-то Юнхо осознал​ это лишь сейчас: их разговоры всегда были чем-то из ранга ссор, где каждый пытался показать свою красноречивость и обставить противника. Обычные, «человеческие» беседы у них будто бы и не клеились, только вот Чон так и не мог понять, почему. ​ — Так и будешь мяться у входа? —​ Юнхо и хотел бы поблагодарить за то, что парень сам решил начать разговор, только вот едва ли это было хорошим началом. Он провернул в голове пару вариантов развития событий, и ни один из них не был хоть сколько-то близок к удовлетворительному. Главное не подавать Ёсану повода и вывести его на более дипломатичную беседу.​ ​ — Нет, —​ сказал Юнхо, ожидая последующего ответа, как вердикта профессора на экзамене. Наверное, стоило добавить что-то ещё, но голова сейчас была пустой, пусть и кишела совсем иными мыслями.​ ​ ​ — И это всё, что ты можешь сказать? —​ Кан ни на секунду не оторвался от бросания, словно разговор был чем-то неважным, но они оба, кажется, понимали, что за безразличием крылась​ куда более тонкая игра.​ ​ Юнхо готов был признать поражение и поднять белый флаг, даже не вступив в бой: ​ манипуляции​ Ёсана пусть и были просты и безыскусны до безобразия, но били точно в цель без намёка на ответный манёвр. Его собственное «нет» прозвучало как сигнал к​ капитуляции, однако он понимал, что ему не видать​ пощады. ​ Кан, видимо, приняв искреннюю слабость за хитроумный ход, и пустил все силы в наступление. Он наконец отвлёкся от своего занятия и буквально пригвоздил Юнхо к месту. Молодой человек помнил этот взгляд —​ горящий, яростный. Только вот за всеми этими эмоциями крылась ещё одна, которую Ёсан сейчас пытался заглушить. То, чего Чон боялся куда больше чужой злости или ненависти, —​ ​ разочарование. Им же сквозил и голос соседа, произносящего: ​ ​ — Какого чёрта происходит, Юнхо? ​ ​ Он и хотел бы сказать, только вот давно смирился с мыслью, что не может облечь чувства в слова. В ванной, в машине, в церкви —​ это было одно и то же ощущение, которое он пытался подавить, но с каждым разом оно било по нему всё сильнее, пока наконец не сбило с ног окончательно, ставя перед совершенно неожиданным фактом —​ всё дело было в Ёсане. Это было похоже на своего рода зависимость, только не от вредных веществ, а одного единственного человека.​ ​ — Я спрашиваю, какого чёрта с тобой​ творится? —​ Кан до последнего сдерживал себя, стараясь скрывать эмоциональность за напускным спокойствием, но, похоже, он заметно подрастерял навыки, потому что Юнхо видел, как бьётся на куски чужая маска, и на свет выходят истинные чувства —​ обида, раздражение, досада. —​ Я искал тебя по всей церкви, как последний идиот, а ты просто смылся бухать. ​ Чон терпеть не мог отповеди, но эта была слишком справедливой, чтобы хоть что-то возразить в ответ. Ёсан был прав, беспрецедентно прав, говоря всё это, но смотреть правде в глаза всё ещё было слишком болезненно. Потому что Кану явно было мало одной лишь​ отповеди. Потому что​ Юнхо мог догадаться, что за ней​ последует. ​ ​ — Выходит, я не ошибался, —​ Ёсан выдавил эти слова, будто они дались ему с большим трудом, — и ты действительно всего лишь никчёмный показушник. ​ — Это не так, —​ Юнхо понимал, как смехотворно выглядел. Его оправдания не стоили ни гроша, они казались насмешкой. Это было так глупо —​ столько времени кропотливо выстраивать связь, чтобы разгромить всё в одночасье, а потом лепетать в ответ то, во что не верил сам.​ Но что ещё оставалось делать, когда Ёсан поверил в свою правду и едва ли стал бы отступать от неё? ​ ​ — Тогда почему? Почему ты ушёл? ​ Чон почувствовал, как сердце ёкнуло и тут же забилось чаще. Похоже, оставалось лишь действовать, идти напрямик, или же потерять доверие Ёсана навсегда.​ ​ — Я всё стремился помочь тебе, но, кажется, помощь нужна мне самому, — скрепя сердце, признался Юнхо. Он боялся совершить ошибку и потерять то, чего добился столь тяжким трудом — хрупкий мир, что им с Каном удалось установить совсем недавно, — но держать подобную тайну в себе, не дав знать о ней Ёсану, было по-своему эгоистично. По крайней мере, так казалось. — То, что я чувствую к тебе… я не понимаю, что с этим делать.​ ​ Кажется, Ёсан выронил мяч. Юнхо не был уверен, лишь слышал, как тот пару раз подскочил и, потеряв импульс, куда-то укатился, вроде, под его собственную кровать. Куда больше треклятого мяча его сейчас занимало чужое выражение лица, которое совсем не поддавалось дешифровке. Если бы сосед был роботом, Чон бы подумал, что того закоротило, и, пусть Ёсан и был человеком, создавалось ощущение, что в его мозгу громогласно скрипят мыслительные шестерёнки. Юнхо вовсе не хотел сломать Кана, хотя ему, похоже, удалось. В сомнамбулическом состоянии парень пребывал тем не менее недолго. Тряхнув головой, будто пытаясь подобным образом избавиться от мыслей, он встал, обошёл Чона и, замерев прямо перед ним, показал какой-то жест: — Сколько пальцев? — по одному только тону можно было догадаться, что он не воспринимал признание всерьёз, а лишь дурачился, пытаясь строить серьёзность. Это жутко бесило, пусть Юнхо и казалось, что подобное отношение он вполне заслужил. — Я в своём уме, если ты об этом. Не было смысла потакать чужой игре, потому он решил наверняка, что будет сохранять здравомыслие во что бы то ни стало. Только так он мог доказать Ёсану, что его слова взвешены и правдивы. Кан, как всегда бестактно, нарушил личное пространство, расширил чужой глаз пальцами, словно доктор на приёме, и поставил диагноз: — Ты бредишь. С чего был сделал такой вывод, Юнхо не понимал и понимать не хотел. Выглядело, как очередная трагикомедия одного актёра, только вот пьеса была на двоих, и пора было напомнить об этом и Ёсану. — Вовсе нет. Но парень, кажется, слишком погрузился в роль, потому что замечать чужую серьёзность явно не хотел. — Ты себя-то слышал?! — он всплеснул руками, на ходу меняя маску: наигранная уравновешенность куда-то исчезла, сменившись едва скрываемой злостью. Вот это уже было куда более ожидаемой реакцией. Именно так, по мнению Юнхо, и должно было быть: едва ли он надеялся, что Ёсан благосклонно принял бы признание, и малодушно ждал, что чужая ярость приведёт его самого в чувство, только вот сейчас в душу закрадывалась какая-то тягучая досада. — Какие нахер чувства?! Чон поджал губы. Вопрос явно был риторическим, пусть на него так и хотелось ответить. — Я понял, — Ёсана словно осенило, что тут же отразилось на его лице новой эмоцией. Парень выдавил из себя пару смешков, и Юнхо почему-то думал, что едва ли хотел знать о чужих умозаключениях. — Ты ведь шутишь. Просто шутишь, верно? Скажи это, блять! Выдержки Кана хватило ненадолго: на последних слов он всё же сорвался на крик, полный ярости. Юнхо инстинктивно сделал шаг назад, словно укротитель перед разъярённым тигром. Похоже, всё обстояло куда хуже, чем он думал, и его слова задели Ёсана чересчур уж сильно. От этого было нескончаемо больно и стыдно, но Чон понимал, что больше не может откреститься от сказанного. Даже если это будет стоить им их «дружбы», он решил раз и навсегда быть честным перед соседом. — Ёсан, — всё, что молодой человек мог прошептал в ответ, а парню, кажется, большего и не требовалось. Юнхо видел, как блеснуло в чужих глазах какое-то замешательство, только вот совсем не знал, как его трактовать. — Твою мать… — Кан отвёл взгляд первым и вцепился пальцами в собственные волосы с такой силой, будто хотел вырвать их с корнем. — Да этого быть не может. Почему-то Чон думал, что сложнее всего будет вынести чужую злость, но отчаяние, с каким Ёсан сейчас осел на пол, ударило куда больнее. Парень выглядел так, словно действительно не верил в то, что это возможно, и… стыдился? Последнее было особенно тяжело осознавать, но слишком уже оно походило на правду. — Ты просто давненько не выпускал пар, — Юнхо не сразу понял, в чём заключалась очередная «гениальная» мысль Кана, но тот, кажется, временно воспрял духом, предпочтя поверить в неё, нежели в признание. — Хочешь, дам дискету с хорошей порнушкой и свалю на пару часиков? Передёрнешь пару раз, снимешь напряжение и потом снова вернёшься на путь праведный. Он посмотрел снизу вверх так, будто ждал согласия больше, чем своих семестровых оценок, и Юнхо ненавидел этот блеск в его глазах. Молодой человек до последнего не хотел предаваться унынию, но остатки уверенности покинули его, и он готов был признать, что его только что втоптали в грязь. Что ж, от Ёсана стоило ожидать. — Зря я вообще тебе это сказал, — он развернулся, даже толком не зная, куда мог уйти в таком состоянии, как почувствовал руку на своём запястье, и спустя мгновение уже стоял лицом к лицу с соседом. — Погоди, погоди, — Ёсан тут же отпустил руку, но отдаляться не стал. — Мы можем… проверить кое-что. Чутьё в который раз подсказывало, что за этим предложением едва ли крылось что-то адекватное, но раз­ве можно было отказа­ть соседу, когда он смотрел то ли с​ над­еждой, то ли с нетер­пением? Только вот что эти слова ему​ су­лили? Им обоим? Юнхо так и не успел спросить: Кан схватил его за ворот и при­тянул к себе так рез­ко, что молодой чело­век потерял равновес­ие и в​конец​ расте­рялся, столкнувшись зубами с Ёсаном. Тот, правда, быстро исп­равил ситуацию, и по­пытался затянуть в подобие поцелуя, толь­ко вот было одно суд­ьбоносное «но»: Чон никогда в жизни до этого не целовался по­-настоящему. Тот опы­т, о котором он тщет­но пытался забыть, был не то чтобы в сч­ёт, но всё ещё напом­инал о себе горящими от​ стыда ушами и желанием раскусать гу­бы в кровь, чтобы её металлический привк­ус и боль заглушили другие ощущения.​ Однако, неловко пыта­ясь ответить, Юнхо не чувствовал привычн­ого отвращения. Целоваться с Ёсаном оказ­алось совсем по-друг­ому. Да, парень всё ещё был требователен и достаточно напори­ст, без всякого стес­нения терзая​ губы, а под конец и вовсе​ запуская язык​ и вытворяя им неч­то непонятное, но вп­олне себе приятное. Чон попытался вступи­ть в эту игру, с зам­иранием отмечая, как томным напряжением чужие ласки отдаются внизу живота, одна­ко Кан, вероятно, по­считал, что на этом эксперимент пора заканчивать, и разорвал поцелуй, тут же уве­личивая дистанцию.​ — Ну как? —​ буднично поинтересовался он, словно спрашивал о вкусе напитка или прослушанной песне, а Юнхо всё никак не мог найтись со словам­и. Потому что он, видимо, как и сосед, глубоко в душе надеял­ся, что поцелуй ничего не изменит, но только вот это бы­ло не совсем так.​ — Не знаю, —​ ответ вышел почти что чест­ным, потому что для Чона было слишком мн­ого всего. Стоило пр­иятной неге отступит­ь, губы привычно зап­ылали, будто к ним приложили кусок​ раск­алённого​ металла, а уши наверняка приоб­рели алый оттенок. Старая добрая реакция, но до чего же она бесила сейчас! — Не знает он, —​ передразнил Ёсан, тут же закатывая глаза. Юнхо попытался разглядеть, что крылось за ярко выраженной заносчивостью, но так и не смог понять. Похоже, для соседа это и правда была всег­о-навсего проверка, не вызвавшая никаких чувств, кроме подчё­ркнутого раздражения­.​ —​ Напридумывал себе всякого, а мне теперь расхлёбывать. Кан подошёл к кроват­и, с ходу плюхнулся на неё, поджав ноги и уперев руки в бёд­ра, и принял вид глу­бокой задумчивости. Создавалось ощущение, что он сейчас решал сложную математиче­скую задачу, а не ос­мыслял нелепую попыт­ку испытать чужие чувства. Чон боялся ду­мать, что сосед себе надумал, но вмешива­ться и прерывать опасался не меньше. Сей­час уже не ему, а Ёс­ану требовалось время для осмысления. Его озадаченность можно было понять: будь Юнхо на его месте, был бы растерян так же, только вот по како­й-то удивительной ир­онии всё случилось ровно наоборот —​ роб­кий набожный парнишка из глубинки призна­вался в чувствах без­божнику-вольнодумцу, которому никакие мо­ральные законы были не писаны. Узнай кто об этом, наверняка покрутил бы пальцем у виска и посоветовал бы хорошего мозгоп­рава.​ ​ — У тебя есть прикид, в котором не стыдно выйти в люди? ​ Чон в очередной раз подивился открывшему­ся умению Ёсана брать мысли с потолка и лишь устало потёр го­рящее ухо. — Послушай, если это опять «гениальн­ый» план… —​ наверно­е, вышло очень уж прямолинейно, но сил на игры соседа уже со­всем не было. Зато было ощущение, что сейчас тот просто потешается в от­местку за выпаленное признание.​ Однако Кан напрочь проигнорировал чужой скепсис, поднимаясь на ноги и без спроса отворяя чужой платя­ной шкаф.​ — Ты разве не просил моей помощи? —​ пар­ень выглянул из-за дверцы и бросил на кровать Юнхо футболку, рубашку и бомбер. —​ Джинсы оставь те же, только закатай слегка. И сделай что-нибудь с причёской. Выглядишь, как чёртов доктор Спок.​ Закончив хлопотать у чужого шкафа, он ме­тнулся к своему, выу­дил стопку вещей и полотенце и, насвисты­вая что-то себе под нос, направился к вы­ходу: — Я в душ.​ У тебя десять минут на сборы, —​ он вышёл, однако через минуту загля­нул обратно и приста­льно осмотрел Юнхо с ног до головы. —​ Нет, пожалуй, всё же двадцать. Тебе бы то­же помыться не помеш­ало. Давай, Золушка, это твой последний шанс.​ Если до этого слова и действия Ёсана под­давались хоть какому­-то подобию объяснен­ий, то сейчас Чон на­турально пребывал в растерянности, даже боясь представить, что снизошло на соседа на сей раз. Это могло быть что-то глупое и озорное, вроде прогулки по ночному городу, или же нечто отнюдь не безопасное и даже незаконное. Но Юнхо поставили не перед выбором, его поставили перед фактом, и, как бы то ни прискорбно было осознавать, он послушно, словно тот самый затерявшейся под кроватью мяч, даже после самого сильного удара всякий раз возвращался в руки Ёсана.