***
Чонгук приезжает на пятом уроке. Я сижу как раз у окна, мне отлично виден въезд в школу, а услышать звук подъехавшего автомобиля было просто, учитывая абсолютную тишину в классе, образовавшуюся из-за задания, данного нам для выполнения. Любопытство берёт верх, и я вытягиваю шею, чтобы было лучше видно, как Чон выходит из машины. Снова в костюме, в этот раз распахнут пиджак, видно белую рубашку с галстуком, чёрное пальто на плечах. Вижу, как он немного отодвигает рукав на левой руке, чтобы посмотреть время на часах, и идёт уверенным, прямым шагом к школе. Сегодня на улице пасмурно, тучи затянули небо, Чонгук смотрится очень органично в этом посеревшем мире, будучи таких же серо-чёрных оттенков. — Тэхён, — меня окликает учитель Ким, женщина лет тридцати, — если ты справился, можешь сдавать работу. Я тут же отрицательно мотаю головой, потому что сделал задание всего наполовину и не готов сдавать. Уткнувшись в тетрадь, решаю всё-таки доделать несчастные уравнения, чтобы не получить неудовлетворительную оценку. На перемене мы с Сумин проходили через школьный «перекрёсток» идущий разветвлением в трёх разных направлениях — по обеим сторонам, назад, откуда мы пришли, и вперёд (этот коридор самый короткий) — к входу в школу — своеобразный холл, где любят тусоваться компашки. К ним нередко присоединяемся мы, стоя у нашего излюбленного деревца в здоровом горшке, которое на моей памяти чуть не снесли раз пять точно. — Омо, — вдруг пробирается вся Сумин, поднеся к губам ладонь, — видишь вон того парня с мелированием? — и дёргает меня за рукав пиджака, почти прыгая на месте, будто это должно помочь мне рассмотреть нужный экспонат среди толпы одинаковых учеников. — Вот клещ, — морщусь на неё, а она раздражённо цокает и закатывает глаза. — Не на меня смотри, а на него! — шикает Сумин, и я повинуюсь. Действительно, стоит возле окна небольшая компания из пяти человек, среди которых был и тот «мелированный» паренёк, с голливудской улыбкой отвечающий во время диалога своим друзьям. Ничего особенного в нём не вижу. А Сумин пялится на него, как на восьмое чудо света, всё ещё не отпуская мою руку. — И что?.. — Как, что? — недоумённо поворачивается на меня она. — Ты видишь, какой он красавчик?! Это новенький, Убин, говорят, что он трейни и проходит стажировку в JYP, — мечтательно вздыхает она, вновь обернувшись на обсуждаемый объект. — Ты прикинь?! — поворачивается ко мне. — Мы учимся с будущей звездой! — Не беги вперёд паровоза, — складываю руки на груди, смотря на неё немного хмуро, — никакая он ещё не звезда. — Ещё не! Но скоро станет! — обещает, а я смотрю на неё уже снисходительней. — Ах, ты только посмотри на него, — снова вздыхает, смотря на него, кажется, вот-вот и кипятком ссаться начнёт. Я прослеживаю за её взглядом, увожу его в коридор, на углу которого стоит названый Убин, но замираю на полпути, зацепившись за выделяющееся на фоне зелёных пиджаков и жилетов чёрное пятно. И будто дыхание затаивается. Я вижу, как вдали коридора идут подле друг друга директор школы и Чонгук, снявший пальто и закинувший его на согнутую в локте руку. Я уже успел забыть, что он приехал. В груди зарождается знакомое чувство, сродни тому, что было в ресторане и на мероприятии — я жду, когда он заметит меня. Сейчас это предвкушение ощущается затишьем в груди и разгорается самым настоящим пожаром, когда он всё-таки это делает — цепляется за меня взглядом, продолжая слушать трёп директора. На деле всего секунда, а для меня — момент, когда время, словно растянутая сладкая карамель, медленно застывает с каждым шагом, с которым он становится ближе. И ближе, и ближе… — Здравствуйте, директор Мин, — кланяется на ходу возле нас какой-то парнишка, бегущий мимо мужчин. Они останавливаются в четырёх метрах от нас, чтобы директор развернулся и сделал бегуну замечание. Чонгук поворачивается ему вслед, как и собеседник, под нос себе усмехаясь, но я это всё равно подмечаю зачем-то, а потом поворачивается, пока господин Мин что-то ещё причитает, и находит меня взглядом, вроде бы и бегло осмотрев всех собравшихся, но задерживаясь на мне, чтобы предстать во всей своей красе. Чувствую себя в ебучих «пятидесяти оттенках» от своего вечного состояния невинного деревца, на которое кто-то властный давит своей сексуальной аурой. Скоро начну губу через каждые три секунды прикусывать. Вблизи удаётся подметить усталый вид Чона: его немного осунувшееся, хмурое лицо, тёмные круги под глазами, слегка поджатые губы. Конечно, устал. Он вернул меня домой в шестом часу утра и сразу поехал к себе. Не отдохнув после работы, забрал меня и повёз к реке Хан, мотался по всему Сеулу в кондитерскую, которая оказалась круглосуточной и находилась в противоположной части города от моего дома (я проверял по карте потом). Я не знаю, где он живёт, когда добрался домой, успел ли отдохнуть хотя бы час перед работой, но, несмотря на всё это, он продолжает выглядеть как с обложки журнала про успешных бизнесменов, которым он, в принципе, и является. А усталость — как часть его образа безнадёжного трудоголика. Кто-то из нас должен закончить это безумие, и этим кем-то стал Чонгук, прошедший с директором мимо нас, далее бродить по школе. Какого хрена это сейчас было? Я сейчас пялился на человека и испытал что?.. Окей, ладно, проехали, что было, то было. — Тэхён, у тебя всё хорошо? — обращается ко мне Сумин. — Ты чего красный такой? И дышишь так, будто у тебя кислородное голодание, — в конце усмехается своей же шутке, а мне нифига не смешно. Мне не смешно ровно настолько, насколько ужасно я себя сейчас чувствую. — Иди на физику без меня, я потом сам подойду, — быстро бросаю ей и позорно сбегаю. — Что?.. Не обращаю внимания на её непонимание, оставляю его своей спине, когда, сорвавшись, иду в сторону туалетов, которые, к моему кошмару, находятся в крыле, куда пошли Чонгук с директором. Я пулей проношусь мимо них, получив вслед также замечание от последнего, и радуюсь тому, что собрание курильщиков в этот раз проходит не на первом этаже, и в нужном месте оказалось пусто. Из зеркала на меня смотрит покрасневший, откровенно охуевший человек, не я точно. Губы пересохли, провожу по ним языком и включаю холодную воду, чтобы умыться и снять тот жар со щёк хотя бы ею. Пока стою в немного согнутом состоянии, замечаю, как неестественно топорщатся школьные брюки. — Да ну нет, — сокрушённо вздыхаю, оперевшись руками о раковину и свесив голову. Может, оно само пройдёт?.. Уж извините, но по мне так дрочить в школьном туалете — это уже слишком! Как так вообще вышло, что у меня встал? Блять, ну не могло же этого случиться просто от одного взгляда на Чонгука! От одного его вида, чёрт возьми! Не бывает так! Не со мной! Хотя, в теории, член может встать на что угодно. Так, надо успокоиться и выдохнуть. Вдох-выдох, Тэхён, вдох-выдох… В кармане жужжит телефон — входящее уведомление. Блять, я даже догадываюсь от кого. Чонгук: Всё хорошо? Восхитительно, прекрасно просто! Вы: Да. Просто «да», потому что на большее не хватает фантазии, чтобы соврать. Нифига не «да», даже близко не «да». У меня ёбаный стояк, я в школьном туалете и не знаю, что с этим делать, потому что онанизмом заниматься здесь не собираюсь! Спустя ещё минуту звенит звонок на урок. Я не могу опаздывать, но что же делать? Ну, ведь можно же обойтись как-то без этого. Подумать о гнили? О мёртвых щеночках? О бабушках, просящих милостыню? О войне? О чём, блять, подумать, чтобы упал член?! Я никогда в жизни не занимался подобным, чтобы знать, что делать в таких ситуациях! Вдох-выдох, Тэхён, вдох, мать его, выдох. Кафель на стене холодный, прислоняюсь к нему лбом, в попытке убрать жар с лица, вода ни черта не помогла в этом. Открываю для лучшего эффекта окно и почти свешиваюсь с него, вдыхая прохладный воздух. Не помогает. Я горько вздыхаю, поморщившись в гримасе отчаяния. Ждать нет времени. Нужно покончить с этим как можно быстрей. Господи, чем я занимаюсь? Войдя едва не с ноги в одну из кабинок, я делаю то, чего никогда в жизни не хотел делать — снимаю штаны с бельём и натыкаюсь на предательски стоящий член, обхватываю его пальцами и сразу начинаю водить вверх-вниз в ускоренном темпе, чтобы скорей получить разрядку. Какой позор. С каждым движением чувствую, как сердце ускоряет свой ритм, слышу его куда отчётливей, чем обычно, внизу живота концентрируется возбуждение, вызванное чёртовым спонсором. Губа до боли закусывается, не позволяя издать ни звука, потому что когда из головки тугой струёй выстреливает семя мне в ладонь, тело содрогается в оргазменной судороге, от которой приходится опереться свободной рукой о стенку кабинки, чтобы ненароком не упасть, а я, наконец, могу спокойно выдохнуть. Прислонившись спиной к стенке, я утыкаюсь пустым взглядом в другую напротив. — Пиздец… Ты, Чон Чонгук, самый настоящий пиздец.***
Что я могу сказать по истечении минувшей недели, будучи одним дома за обеденным столом с кружечкой тёплого чая, кексом, покинувшим свою коробку, с разбросанными по плоской поверхности учебниками и тетрадями для домашнего задания? Что ваша ебучая химия меня доконает, честное слово. Химия не в плане школьной программы и науки в целом, а её практическая часть, то бишь химические реакции, которые в нашем организме вызывают гормоны. Одну пору в мире процветало такое направление, как нигилизм, то есть отрицание всего, кроме науки как таковой. Туда же в непринятие шли чувства, искусство, отношения и другие духовные ценности. Так вот, я не нигилист, хотя иногда Сумин говорила, что я как каменная глыба и ничем меня не сдвинешь в сторону чувств. Хрена с два. Я человек, который склонен испытывать не только отрицательные (а именно они у нигилистов считались самыми сильными) чувства, но и светлые. И тот факт, что у меня в школе гормоны вызвали неоднозначную реакцию организма на появление одного конкретного человека, нисколько не стыден… Если не брать в учёт то, что потом я втихую мастурбировал в одной из кабинок. Это — пиздец. Сейчас, когда ситуация отпущена, Чонгук где-то далеко, а я в моём доме-крепости делаю уроки, соря крошками от кекса в тетрадь, я могу сказать, что наш спонсор проник куда глубже, чем можно было подумать изначально. Имеется в виду не только в мысли, но и куда-то дальше, что и вызвало такую бурную реакцию. Не берусь говорить, что начинаю в него влюбляться или уже, но… с тяжёлым вздохом понимаю, что, кажется, его слишком идеальный образ плотно отпечатался в моём восприятии как нечто хорошее, к чему неосознанно тянешься, потому что просто хочется, без каких-либо на то объяснений. И это очень пугает. А ситуация с дрочкой в туалете всё ещё остаётся большим стрессом! Кексы, кстати, очень вкусные, как раз такие, какими их описывал Чонгук: с нежнейшей воздушной глазурью, невозможно мягкие и с вкусной клубничной начинкой. Определённо поездка в другую часть города стоила того. На часах половина седьмого; Чонгук сегодня больше не писал. Наверняка он прибегнет к более решительным действиям теперь, когда я признал, что готов идти навстречу и принимать его ухаживания, если те будут, чтобы попробовать. Как минимум, сообщения тому подтверждение — он не написал бы сам, не дай я добро на наступательные действия. Чонгук слишком очевидно уважает мои интересы, чтобы пренебрегать чужими желаниями и мнением. Дав ему зелёный свет, я обрёк себя на значительные изменения в жизни, к которым, если быть до конца откровенным, не уверен, что готов. Начнём с того, что меня раньше не интересовали отношения, не в целом, а конкретно в ближайшие годы; продолжим тем, что я ненавижу резкие перемены, к которым могу приписать нового человека в жизни; и закончим полным отсутствием опыта, из-за чего я чувствую себя невозможно неловко перед взрослым человеком, который имеет чёткое представление чего хочет, знает, как этого добиться, идёт к цели и имеет опыт хотя бы в основных взаимоотношениях между людьми, которые небезразличны друг другу. Простым языком, у него больше опыта как сексуального, так и любовного, в то время как у меня его — ноль по всем фронтам. И это развивает не только неуверенность в завтрашнем дне и неготовность к чему-то новому, но и страх, что если это зайдёт слишком далеко, я замру на месте, не зная, что делать, или притворюсь мёртвым опоссумом. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское, без шагов вперёд не будет развития, не будет этого самого «слишком далеко», не будет ничего, по сути. Я привык быть в своей зоне комфорта, выходить из неё будет крайне тяжело, но необходимо. Не сейчас, так когда-то потом, потому что мир не стоит на месте, в отличие от меня, который должен двигаться с ним в ногу. На сегодня домашки хватит. Позвонки приятно хрустят, когда я разминаю спину, выгнувшись назад, и возвращаюсь обратно в исходное состояние: немного сгорбленную позу, в которой очень удобно опираюсь подбородком в коленку ноги, поставленной на стул. Рядом, как бельмо на глазу, лежит телефон экраном вверх, на который я то и дело посматривал, и смотрю сейчас, будто жду чего-то. Но не чего-то, а кого-то. Только понимаю, что Чонгук сейчас, скорее всего, на работе, и писать не будет, отвлёкшись от дел. Странно даже, что к людям можно так быстро привыкнуть. Вот вы совершенно незнакомые друг другу люди, а теперь ты сидишь после пары разговоров и ждёшь звонка, сообщения, хоть какого-то жеста внимания, знака, что ваша связь ещё существует, что вы не отдалитесь друг от друга. Так и я вдруг начал придавать слишком большое значение тому, что жду, когда мне придёт сообщение. Но оно не приходит. Может, стоит написать самому? Не одному же Чонгуку быть активистом, верно? Вы: Ты сегодня выглядел уставшим. Отдохни после работы. Странно видеть такое окошко сообщения от себя, а не какой-то героини сериала или фильма. Проявление такой заботы мне не свойственно, но к такому, видимо, тоже придётся привыкать, если вдруг что-то и получится. На удивление ответ приходит почти сразу. Чонгук: Как раз ухожу на небольшой перерыв перед финишной прямой. Что делаешь? Вы: Ничего, только расправился с домашкой. Снова позовёшь погулять на пляж? Чонгук: Сегодня не получится, к сожалению. Не забывай об отдыхе тоже, это намного важней, чем ты можешь подумать. И не красней так больше при Сумин, а то она точно всё узнает ;) Обалдеть! Хах, вообще-то это из-за тебя мне пришлось краснеть при Сумин! И смайлик подмигивающий в конце. Ну вообще! Боже, улыбаюсь как дурак не пойми чему. Ну это надо же. Чонгук так легко может вызвать у меня улыбку и в край поменять настроение… На такое не способны даже родители со своими сомнительными шуточками за триста, а ему и усилий особо прилагать не нужно для этого. Чонгук: Чем ты занят завтра вечером? Он хочет снова встретиться? Если да, то я не против. Будем выходить из зоны комфорта ради достижения чего-то большего. Если Чонгук хочет приложить усилия, чтобы создать со мной отношения, построенные не только на любви, но и на взаимопомощи и понимании (они вроде из этого и состоят…), то я буду стараться, чтобы научиться делать то же самое в ответ. Быть может, со временем чувства проснутся, и у нас получится начать здоровые отношения. Хотя… к человеку можно проникнуться романтическими чувствами как через год-два, так и через час общения, всё зависит не только от человека и того, как он себя преподносит, но и от количества времени, которое вы проводите вместе. Привязать к себе помогает именно время, вкупе с пониманием друг друга — оно усиливает связь, после этого избавиться от привязанности будет тяжелей. Вы: Я свободен. Чонгук: Поужинаем вместе? Место можешь выбрать сам. На короткий момент в моей голове пронеслась крайне ужасная, совершенно безумная идея. Мимолётно промелькнувшая, она кажется слишком опасной и заманчивой одновременно. На такое пойти может разве что кто-то в край ненормальный. Чёрт… Это может мне ой как сойти с рук. Вы: Родители завтра утром уезжают в командировку на неделю. Можно поужинать у меня, а потом пойти так же прогуляться, как в первый раз, если ты не против. Боже, насколько отбитым и безрассудным надо быть? У человека может в порыве чувств отключиться мозг или, скажем, инстинкт самосохранения? Чонгук: Ты приглашаешь меня к себе домой. Ты уверен в этом? Что за вопрос с подвохом? Почему он ставит мои слова под сомнения и подстрекает меня самого засомневаться в своих словах. Пытается донести, что это откровенно ужасная затея? Так я это знаю и понимаю. Вы: Мой дом — моя крепость. Ты мне ничего не сможешь сделать, даже если захочешь) Кулак, поднесённый к губам, немного дрожит. То ли это дрожь от понижающейся погоды за окном, то ли от осознания, что я готов довериться этому человеку настолько, что готов впустить в свой дом на столь коротком этапе нашего стремительно развивающегося общения. Чонгук: Я бы и вне дома ничего не сделал тебе. До сих пор боишься меня? Вы: Нет! Боже, нет… Просто я доверяюсь тебе, но не доверяю при этом себе. Правильно ли я поступаю? Стоит ли оно того? Чонгук замолкает. Проходит минута, две. Я за них извожусь до невозможного. В последнее время чувствую слишком много всего одновременно. «Печатает». Чонгук: Если ставишь под сомнения свои решения, лучше хорошо их обдумать, прежде чем сразу предлагать. Вы: Я обдумал, но всё равно больше склоняюсь к тому, чтобы верить тебе. Такое откровение чувствуется неожиданно. Приходит неосознанно и бьёт больно по темечку. Я никогда не думал, что могу кому-то доверять больше, чем себе. Почему Чонгуку, человеку, которого я знаю формально две недели, а официально всего два с небольшим дня, я хочу верить больше, чем себе, при этом не просто ставя под сомнения свои решения, а подвергая удару себя самого? Чонгук всё ещё неизвестная мне личность, ожидать можно чего угодно. Риск есть всегда, к нему надо быть готовым. Но я совершенно не готов разочаровываться, поэтому и иду на такой отчаянный шаг. Чонгук: Я заеду в семь.***
Может, стоит всё-таки отдаться в чужие руки? Быть словно лист, подхваченный ветром, таким же лёгким, ведомым чьей-то сильной рукой. Броситься в омут с головой. Эта кратковременная мысль появилась как раз в день нашего первого разговора в кабинете директора. Совершенно бредовая, которая возникает в результате дум «а что, если?». Сейчас она уже не кажется таковой. Я бешу сам себя из-за постоянных качелей мыслей, которые меняются не просто в зависимости от настроения, а через каждые десять минут, и чем дольше думаю, тем радикальней они становятся, вплоть до того, что я вбил себе в голову установку «готов к отношениям» и готов идти навстречу Чону, чтобы узнать его и стать с ним ближе. Нормальный человек в современном мире (рассудительный человек!) на такое бы не пошёл, наверное, только импульсивный и, может, ищущий драйва, новых ощущений, намеренно — отношений, и я точно к таким не отношусь. На столе уже стоит приготовленная еда: суп с кимчи, сладкий картофель, кимбап и другого по мелочи. Честно говоря, это всё, что я нарыл в холодильнике за исключением каких-то закусок, и очень волнуюсь. Никогда не сомневался в кулинарных способностях мамы, но предвкушение и слабый мандраж от скорой встречи подстрекают начать это делать. Я никого не приглашал домой, кроме Сумин, раньше. А Чонгук задерживается. Уже почти половина восьмого, а его всё нет. Скоро не станет и ногтей на моих руках, учитывая как часто я стал их сгрызать. Вдох-выдох, Тэхён. Вдох-выдох. На всякий случай разогрею еду снова, а то она уже, точно, успела остыть. В доме абсолютная, даже звенящая, тишина, именно она помогает мне уловить звук подъезжающей машины за окном. Я тут же бросаюсь к двери и замираю в ожидании, пока в неё постучат. Что я творю, боже? Дверь открывается — на пороге Чонгук, одетый как всегда с иголочки, заставляет затаить дыхание и преданным щенком уставиться на него. — Привет, — чуть улыбается он, а я слышу тихий шелест пакета, опускаю взгляд на его руку — знакомый целлофан с уже известной картинкой — угощения из кондитерской. Стоит ветру лизнуть мою оголённую шею, я вдруг понимаю, что стою в проходе и не даю гостю пройти, и почти отскакиваю назад, чтобы пропустить Чонгука внутрь дома. Нужно расслабиться и перестать дёргаться, как полоумному. — Привет, — вспоминаю и приветствую тоже. Пока Чонгук разувается и вешает пальто на плечики, чтобы убрать его в шкаф, стоящий у входа, я забираю коробочку в пакете и, преисполненный любопытством, заглядываю в неё, чтобы увидеть небольшие пирожные, на вид очень мягкие и пропитанные чем-то вкусным. Что ж, в этой кондитерской всё не только на вкус хорошее, но и на вид довольно аппетитно выглядит. Теперь Чонгук смотрит на меня, буквально сканирует взглядом, словно оценивает, а я чувствую себя как под прицелом. И он это замечает. — А кто-то говорил, кажется, что не боится меня, — подмечает с иронией, чуть склонив голову к плечу. Что?! Он всё ещё думает, что я боюсь? Это волнение, Чон Чонгук. Люди, если ты не знал, умеют волноваться. — Я… — я даже опешил с этим чёртовым пакетом в руках. — Я… — Успокойся, — по-доброму хмыкает он, устало улыбнувшись, и делает шаг ко мне, поравнявшись, — ты сейчас в обморок упадёшь, — его это действительно забавляет, кажется, или умиляет, я не могу понять. — Я просто… — глубокий вдох, глубокий выдох… Открываю глаза. — Я никого не приглашал домой раньше, кроме Сумин. Мне немного волнительно это делать. — Как мило, — на этот раз улыбка широкая, такая яркая, что я готов прямо сейчас выпасть из реальности и в привычной манере зависнуть, но не в пустой точке, а в растянутых губах, немного выступающих передних зубах, озорных морщинках в уголках глаз, приподнятых щеках, от которых глаза стали полумесяцами. Я в трансе смотрю, как он улыбается, позабыв и о манерах, и о стыде, и о приличиях, и чувствую, что сердце может в любой момент выскочить из груди. — Пошли к столу. Он ищет взглядом нужную часть дома, которая очень удобно расположена как раз так, что с прихожей её видно, и, немного подтолкнув меня между лопаток ладонью, чуть приобняв, повёл в сторону столовой. При этом задержал руку на спине лишь на секунду, чтобы направить, а после сразу убрал, сохраняя мой комфорт мне. От касания побежали мурашки. Приятные, стоит заметить. Мы садимся за стол, я — на своё привычное место во главе него, Чонгук — по левую сторону от меня, спиной к окну. Для меня это всё по-прежнему неловко и неуютно до ужаса, но я стараюсь себя успокоить и настроиться на положительное продолжение вечера. — Ты очень задумчивый, — подмечает Чонгук спустя какое-то время нашей абсолютно безмолвной трапезы, за которую я похлебал от силы две ложки супа, в основном лишь утыкаясь взглядом в него, а не употребляя. Мне приходится оторваться от своего занятия и поднять на Чона голову. — У тебя что-то случилось или ты всё ещё переживаешь по поводу правильности своего решения? — отложив ложку, спрашивает он, сложив руки в замок перед лицом. — Нет, я… просто очень много думал насчёт всего… — сказать ему или не стоит? Думаю, лучше сказать, чтобы не было недомолвок, и мне, может, станет от этого проще. — Например? — вижу искренний интерес в его глазах, но, если честно, чувствую небольшой укол вины, как вчера. Вчера я не дал возможности ему отдохнуть, а сейчас, когда он уставший после работы, я собираюсь завалить его своими проблемами. С одной стороны это его выбор: спать или носиться со мной по городу, разбираться с моими тараканами в голове или игнорировать это. С другой же я чувствую себя виновником проблемы, не хочется нагружать человека своими проблемами, сомнениями, у него, наверняка, своих хватает. — Тэхён, ты снова задумался, — вырывает меня из мыслей Чонгук. — Тебя настолько это беспокоит? — тихим, низким голосом, таким манящим и дарящим успокоение, что хочется слушать его снова и снова. И, тем не менее, он выглядит настолько добрым, с немного приподнятыми вопросительно бровями, а ещё этой не безучастностью располагает к себе только больше. — Расскажешь? Я сомневаюсь ещё какое-то время, колеблясь между ответами «да» и «нет», но в конечном итоге, сжав ладонь в кулак на столе, решаюсь. — Не знаю, как ты отнесёшься к тому, что я скажу, но для меня всё это в новинку. Внимание, с… свидания, тема отношений… Мысли об этом будто ломают мне устоявшуюся систему в голове. Я не знаю, что чувствую, не понимаю, как это контролировать, понятия не имею, что мне с этим делать и куда податься, чтобы понять. Это не поддаётся никакому объяснению, не развивается постепенно, а бьёт так резко и неожиданно, что успеваешь только заметить, предотвратить — невозможно. — Ты имеешь в виду чувства или?.. — решает уточнить Чонгук. — Нет… Или да. Я не знаю, они ли это, но как минимум появилось желание стать ближе. То есть, — спешно добавляю и начинаю тараторить в попытке донести нужную мысль. — Я не чувствую чего-то прямо сильного, как любовь или ещё что-то, мне просто хочется проверить, а сможем ли мы действительно построить отношения. Может, это получится, а там и чувства появятся, и всё будет хорошо, — выдохнул, мысль закончена. — Я не знаю, что творится, такого раньше не случалось, поэтому я жутко паникую. Волнуюсь не только за себя, но и за тебя в том числе. На мой сжатый кулак ложится тёплая ладонь Чонгука. Внутри меня что-то ёкает. — Я верю, что ты справишься с этим и совсем скоро поймёшь, что это такое, — складывается подозрение, что он уже знает, что это, но умалчивает специально, чтобы я сам додумался. — А пока, давай немного поможем тебе в этом, — это немного настораживает, но ладно. — Постарайся ответить на вопросы, которые я тебе сейчас задам, хорошо? — я неуверенно киваю, закусив губу. Если это поможет, то пусть, если нет… то мы хотя бы попытались. — Что ты чувствуешь, когда мы переписываемся? Что я чувствую?.. — Вслух необязательно отвечать, если не хочешь, — добавляет Чон, — но это было бы лучше в том плане, что ты сам это озвучишь и будешь понимать. Как в прошлый раз. Я смогу ответить вслух. Думаю, так будет проще потому, что я смогу расставить всё по полочкам и не заблужусь в потоке мыслей. Что же я чувствую, когда мы переписываемся? Что было перед первой встречей в кафе? Перед поездкой к реке? Вчера? — Я будто всегда ожидаю сообщений. Предвкушение… Наверное, радость… — Когда видишь меня? — новый вопрос. Ресторан, кабинет директора, кафе, коридор школы, салон автомобиля, сейчас… — Волнение, восхищение, чувствую, что могу задохнуться и упасть на месте, потому что дыхание перекрывает. Воз… — не знаю, нужно ли говорить об этом, нет, не буду. О том, что случилось в школе, будет знать только та несчастная кабинка. — Тоже радость, ожидание. — Ожидание чего? — наводящий вопрос. — Ожидание того, что будет между нами в этот раз. Чонгук внимательно слушает и смотрит на меня так, будто может прочитать меня, как открытую книгу. А я не знаю, почему доверяюсь ему и позволяю быть себе откровенным настолько, что так прямо говорю обо всём, что к нему чувствую, пока его ладонь всё ещё находится на моей, а большой палец в успокаивающем жесте поглаживает тыльную её часть. — Хорошо, — кивает Чонгук. — Что ты хочешь сделать, когда видишь меня? — почти по словам разделяя, чтобы я вдумался. А мне вдруг страшно. Потому что это то, в чём я даже сам себе боюсь признаться. Что всегда было под запретом даже в мыслях, сейчас медленно выбирается из ларца, запертого на тысячи замков, обёрнутого тугими цепями, которые начинают крошиться с каждым словом, произнесённым Чонгуком. — О чём ты думаешь, когда я рядом с тобой? Сейчас чего ты хочешь? Теперь я точно чувствую себя уязвимым зайцем под прицелом. Я не могу, не могу, не могу. Это слишком тяжело. Чонгук чувствует, что мой кулак в его ладони напрягается от силы, с которой я его вновь сжимаю. Он делает то же, безмолвно подбадривая меня. Разговор стал слишком напряжённым. С моей стороны уж точно. — Если не хочешь, не отвечай, но главное, чтобы ты сам понял это. Ты боишься не меня, а того, что чувствуешь ко мне. Это сложно принять, я понимаю, как тебе тяжело сейчас. Ужасно. Отвратительно мне сейчас. Я своими капризами трачу время и силы другого человека, потому что в голове нарисовались неизвестные барьеры, не дающие идти вперёд. — Чонгук… — снова поджимаю губы, но не смею поднять головы, чтобы взглянуть на него и поймать его взор в ответ. — Я хочу. Правда, очень хочу попробовать. — Я верю тебе, и буду ждать, пока в твоей прелестной голове не уложится несколько фактов. Сейчас ты их яро отрицаешь, но не исключаешь их существование. Всем нужно время для перемен, умение быстро приспособиться к новым обстоятельствам не всем дано, я это понимаю. Пойми и ты, не терзай себя мыслью, что мне от твоей… неуверенности становится хуже. Нет. Я буду ждать, Тэхён, буду помогать, мы преодолеем это вместе, если ты говоришь, что действительно хочешь. Тебе не я нужен, Чонгук, не школьник с очередными заёбами, а зрелый, рассудительный, принимающий себя, действительность и собственные чувства человек, готовый к серьёзным отношениям. — Тэхён, — зовёт — я поднимаю голову. — Что ты хочешь сделать прямо сейчас? — Спрятаться и сгореть от стыда, — нервная усмешка срывается сама собой с губ. — У меня есть идея получше, — улыбается слабо, а потом встаёт из-за стола и тянет мою руку на себя, чтобы я тоже поднялся. — Иди сюда, — и я сам делаю шаг вперёд, врезаясь в крепкое тело и тут же ощущая его тепло. Меня прижимают к себе чужие руки, я чувствую их на спине и затылке и таки прячу лицо в ткани пиджака на его плече, шумно выдыхая. Сердце, сумасшедшее, сейчас взорвётся точно, а тело вопреки ему расслабляется. Напряжение уходит. Тревожный голос в голове вмиг затихает. Становится идеально тихо. Так хорошо. Это момент долгожданного покоя. Ни о какой дистанции или личном пространстве не может идти и речи, когда я, наконец, чувствую успокоение своей беспокойной души. Мысли разом замирают, перестав жужжать как надоедливые мухи. Позволь побыть так ещё немного, пожалуйста. В твоих руках так спокойно, сразу тихо и мирно, проблем нет, я закрыт от мира. Я только с тобой, в твоих объятиях, в безопасности, в своей зоне комфорта, где меня никто не достанет. — Это то, чего я сейчас хочу, — почти шёпотом признаюсь. Теперь я могу это сказать. — Что ты чувствуешь? — так же спрашивает Чонгук, обжигая теплом мои волосы над ухом. — Покой, — на грани слышимости. — Я не хочу отдаляться сейчас, потому что боюсь снова попасть в вереницу страшных мыслей. — Какие мысли тебя так пугают? — О будущем, — слова потоком льются, сейчас говорить отчего-то проще в разы. — О времени, которое может быть потрачено зря. — Время никогда не тратится зря. Всё, что ты делаешь, не лишено смысла. Запомни это. Что бы мы ни делали, это к чему-то приводит, к какому-то итогу. Неважно хороший он или плохой, но это всё равно итог. Даже если у нас с тобой ничего не получится, мы оба что-то получим. Время не будет потрачено впустую. Будет опыт. А он на то и опыт. Постигается разными путями, даёт что-то новое, но никогда не оставляет тебя. Так что думать забудь о времени, живи тем, что есть сейчас, не думай о том, к чему всё придёт и что будет. Не в этом случае. Начни понемногу отпускать сомнения, научись полностью доверять себе и своим ощущениям, принимай это, мирись с собой, и тогда всё будет намного проще. Даже то, что сейчас ты не можешь пока этого делать, важно, поскольку ты уже совершил большой шаг к тому, чтобы научиться, время не потрачено зря, понимаешь? — я сжимаю в тисках плотную ткань его пиджака. — Я спрошу у тебя ещё раз, — предупреждает. — Чего ты хочешь сейчас? Плакать. Я так сильно хочу плакать, что уже чувствую противное жжение в носу и щекотку в уголках глаз. — Ч… Чонгук, — едва выговариваю, но в конце голос срывается, а тело впервые содрогается от слёз, тут же вышедших за свои границы. Меня прижимают немного плотней. — Всё хорошо. Ничего не хорошо. — Прости. — Не извиняйся за это, — тёплым дыханием на ухо. — Ты ещё молод, многое не понимаешь, из-за этого боишься. Это совершенно нормально, мы не будем торопить события, пока ты не поймёшь, чего хочешь. Я не буду принуждать, уйду, если попросишь, — не попрошу, — в любой момент. Даже если уже буду не в силах отпустить. — Ты же врёшь. — Отчасти, — признаётся, — но это не лишает моих слов смысла, услышь и запомни это. — Я не попрошу, — озвучиваю шёпотом, оставляю пиджак в покое и завожу руки за спину, чтобы обнять в ответ. — Сейчас — точно. — Значит, я не уйду, — отвечает. — Сейчас — точно.***
Как и обещал, Чонгук не уходит. Ни через час, ни через три. За это время за окном успевает окончательно стемнеть, в столовой зажигается свет, как и на кухне, куда мы переместились в середине разговора, чтобы я сделал нам обоим чай. Говорят, что беда сближает, не знаю можно ли считать мои внезапные слёзы бедой, но как-то получилось, что после этого мы начали оживлённо общаться, имеется в виду почти не замолкая. Всё началось с того, что Чонгук заикнулся об излишней болтливости директора моей школы, там слово за слово подключился и я. Меня спрашивали о школьных мероприятиях, которые были раньше, каких-то праздниках, и я начал вспоминать всё самое интересное и весёлое, что происходило со мной и Сумин на них. Я настолько разговорился, что в моменте рассказал даже о Паке! А Чонгук слушал меня и временами посмеивался с моих возмущений. — Нет, этот человек, правда, самый болтливый и самовлюблённый индюк, которого я встречал в жизни, — стою на своём, заливая травы в заварнике кипятком. — А ты много таких встречал? Я оборачиваюсь на Чона, стоящего совсем рядом, у «острова», всего в метре от меня, прижавшегося бёдрами к столешнице. — Я с такой дружу. — Поверь, дальше будет куда хуже. На работе тебе придётся время от времени сталкиваться с излишне разговорчивыми людьми, а ещё — говорить с ними в ответ. Очень много. — Какой ужас, — широко раскрыв глаза, но не задействуя в мимике брови, говорю я. Снова ловлю себя на мысли о том, что с Чонгуком просто общаться, когда перестаёшь думать о том, кто вы друг другу, что вас связывает, и забываешь о возрасте. Он такой же человек, как и я, с недовольствами касательно разговорчивых людей. — И что он? — а, точно, мы же о Паке говорили. — Больше не давал о себе знать? — Сплюнь, — снова оборачиваюсь, в ужасе взглянув на него. — Этот человек не знает ничего о таких понятиях, как тактичность, личное пространство и умение держать своё никому не нужное мнение при себе. Не хочу видеться с ним, особенно наедине. — А я знаю? — спустя короткую паузу спрашивает Чонгук. Я поворачиваюсь всем корпусом к нему, точно так же прислоняясь бёдрами к кухонной тумбе, поскольку закончил всё подготавливать, осталось только дождаться пока чай заварится. — Что? — искренне не понимаю. — Я знаю такие понятия? — упёршись руками в край «острова», немного склонив голову к плечу. Пиджак Чонгука, как и галстук остались в столовой висеть на спинке стула, сейчас его рубашка расстёгнута на пару пуговиц, это придаёт словам немного игривый подтекст. Это что, флирт? К чему эта внезапная ухмылочка? Почему-то хочется поддаться игре, влиться в неё и ответить в такой же манере. — Имеешь представление, — отзеркаливаю его мимику, немного щурюсь, будто оцениваю его по достоинству. Кажется, ему нравится — он усмехается, отвернув голову вбок. — Только лишь имею представление? — возвращает мне внимание. — Только лишь, — поднимаю брови, вместе с тем пожимаю плечами, мол, извини, ну ничего с этим поделать не могу. — А Сумин к нему как относится? — снова возвращаемся к нашей теме. — Нейтрально. Хочет, как и мама, чтобы я попытал удачу с ним, но больше понимает меня и мою неприязнь к нему, поэтому не наседает. — Понятно. — С ним я ничего не хочу, — уточняю и решаю добавить: — Но с тобой хочу попробовать. — Что именно попробовать? — ещё один вопрос из разряда тех, которые помогут мне разобраться. Но конкретно здесь я нахожусь с ответом. — Быть не одним. Обрести кого-то, кто ближе друга. Я хочу, чтобы у нас были чувства, потому что ты хороший человек, но не хочу быть пустой надеждой, в которую ты веришь. Ты достоин этих чувств, только я не могу давать гарант того, что у меня они появятся. В этом проблема. — Тебе не нужно давать мне гарант. Что?.. То есть? — Мне достаточно того, что ты рядом, — он снова окидывает меня взглядом, тёплым, любующимся, каким-то… блаженным, — никуда не уходишь, твоё присутствие в жизни уже делает слишком многое. Ты себе и представить не можешь. Я не нахожу, что ответить, просто опускаю голову и отворачиваюсь, чтобы не дать засечь смущение на своём лице и разлить чай по кружкам, но вдруг вспоминаю, что не уточнил у Чонгука сколько ему сахара. — Сколько… — я поворачиваюсь, но обрываю себя посреди предложения, будучи внезапно слишком близко к Чону, решившему ко мне приблизиться настолько, что расстояния сейчас между нами почти не осталось. Мы с ним почти одного роста, я чуть ниже, буквально сантиметров на пять. Это не кажется существенной разницей, пока не становишься вот так, почти грудь к груди. Лица вдруг оказались ещё ближе тел. По его зависшей реакции вижу, что это не было запланировано, скорее всего, он хотел подойти за кружкой, но обстоятельства сыграли иначе. Чайная ложка в моих пальцах грозит погнуться от силы, с которой я её сжал. На моём лице оседает тёплое дыхание Чонгука. Что я хотел спросить у него? Не помню уже. Я вижу, как он смотрит на мои губы, всего секунду, чтобы сподвигнуть меня опустить глаза на его. Они аккуратные, почти кукольные, небольшие, но, наверняка, мягкие, немного покрасневшие от тепла кухни, распахнутые, прямо как мои — от неожиданности. Я понимаю, чего он хочет, об этом говорит не только взгляд, но и руки, которые располагаются по обе стороны от меня на столе, и совсем маленький шажок навстречу, чтобы стать ещё ближе. Мне волнительно, руки немного подрагивают, но я хочу поддаться соблазну, ощутить неведомое доселе чувство, проникнуться им, почувствовать нужность. Я медленно приближаюсь к лицу Чонгука, закрываю глаза и, немного склонив голову вправо, соприкасаюсь своими губами с его, тут же чувствуя, как всё тело пробирает волной чего-то до жути приятного. По коже моментально бегут мурашки, когда Чонгук двигает губами, чтобы чуть смять мои, я делаю то же в ответ, стараюсь как-то интуитивно действовать, отбросив лишние мысли. Это мой первый в жизни поцелуй, я совершенно не знаю, что делать, как и когда нужно отвечать, но Чон всё берёт в свои руки, перехватывает инициативу и сам целует, немного напористо, но в то же время не углубляя его, а только показывая, как нужно. Границы между нами стираются до конца. Теперь чёрный и белый соединены плавным переходом. Безумно приятно. Хочется больше контакта. Снова завожу руки за спину Чонгука, чтобы обнять его, он чуть подаётся вперёд, я же наоборот по инерции назад, отчего стукаюсь затылком об ручку навесного шкафчика, издав характерный звук тихого хлопка от столкновения, и вынужденно вздрагиваю, а Чонгук сразу отстраняется. — Извини, — тут же извиняется, но не отходит, а лишь отстраняется, чтобы удостовериться, что со мной всё хорошо. — Всё нормально, — неловко усмехаюсь, разворачиваясь и находя ту чёртовую ручку, чтоб ей пусто было, и снова приковываю внимание к Чонгуку. Я хочу ещё. По его глазам вижу, что он — тоже. Кажется, мы подаёмся друг к другу одновременно, тут же припадая к губам. В этот раз Чонгук не боится, что я ударюсь — предусмотрительно поднял руку и загородил ручки шкафа, а я прижался к его ладони затылком, чувствуя напор от поцелуя снова. Я готов тут же упасть на месте от властности, которую чувствую, ей хочется поддаться и позорно заскулить под её силой. Поцелуй казался мне всего несколько часов назад таким страшным желанием, сейчас он — чистое удовольствие, которое хочется получить ещё и ещё, в двойной дозе, тройной! Не хочу отпускать его губы ни на секунду, боже. Они мягкие, немного влажные, умело двигаются и управляют моими. Я полностью в его власти сейчас. Я во власти Чонгука и чувства, которое атакует моё сердце с новой силой, которому я сопротивляться уже не в силах, но отчаянно зачем-то пытаюсь. По ощущениям вечность — на деле несколько реальных минут. Губы немного припухшие, кожа на лице, наверняка, красная, но внутри удовлетворение и лёгкость, будто я готов вот-вот взлететь. — Мы забыли о чае, — говорит Чонгук, разрывая тишину между нами. Так вот, что я хотел! Я вспоминаю о ложке в своей руке, отпускаю Чонгука и смотрю на неё перед собой, как на что-то инородное, словно никогда её прежде не видел. — Хотя, наверное, забыл о нём только я, — комментирует он, а я начинаю смеяться от души, искренне и не скрываясь, с зажмуренными глазами. — Сколько тебе сахара? — всё-таки спрашиваю, успокоившись. Кажется, между нами сейчас так сладко, что сахар уже не нужен. — Я пью без него, — отвечает Чон, а я продолжаю убеждаться, что судьба та ещё шутница. Сумин сказала мне нужен папик. Я посмеялся ей в лицо, но судьба посмеялась громче. А сейчас создала совершенно абсурдную ситуацию, при которой у меня не возникло бы нужды поворачиваться, если бы не чёртов сахар. А Чонгук пьёт чай без него, оказывается. Мистика не иначе. Нет, не мистика. Сюр. Решение остаться на кухне и принести пирожные сюда принадлежало мне. Так почему-то казалось правильным. — Уже поздно, — говорит Чонгук, посмотрев на время в наручных часах. — Попьём, и я, наверное, поеду. — Конечно, — киваю, держа кружку, как привык, двумя руками возле губ, — тебе нужно отдохнуть. — И тебе тоже, — настаивает. — У тебя была хорошая встряска сегодня. — Да, — вздыхаю, — восстановление не помешает. — Что скажешь, если мы будем встречаться немного чаще, чем раньше? — Чем раньше — это как? — Не раз в неделю. — Два? — шучу. — Почти, — улавливает юмор и ухмыляется, подыгрывая мне. — Три? — Может быть. — А когда? У тебя работа, это наверняка сложно, ты же не будешь отдыхать, по сути. — Я с тобой отдыхаю, так что об этом не переживай. — Если мои эмоциональные всплески, как сегодня, продолжатся, наши встречи перестанут быть отдыхом, — рационально замечаю, отпивая из кружки. — Тогда мы можем сделать проще. Я выгибаю вопросительно бровь. — Чтобы не было таких же казусов, перед нашими встречами выписывай на листочек или в заметках в телефон ответы на вопросы, которые я тебе сегодня задавал. Тебе будет легче разобраться в своих мыслях и желаниях, а потом ты станешь в них замечать закономерность, которая приведёт тебя к какому-то итогу. Тому, что их объединяет. Я задумываюсь. Может, это действительно поможет. Нужно попробовать. — Ты точно раньше не был психологом? — решаюсь задать интересующий давно вопрос. — Мне приходилось иметь с ним дело. Оу. Вот оно что. Пирожные оказываются не хуже кексов, для меня даже лучше. Я с наслаждением отделяю чайной ложкой кусочек и тут же отправляю в рот, едва удерживаясь, чтобы не закатить в блаженстве глаза. — Язык проглотить можно, — не удерживаюсь от комментария. Чонгук довольно хмыкает. — Я рад. Наши кружки опустели слишком быстро. — Мне пора, — оповещает Чонгук, а я грустнею, но стараюсь этого не показывать столь очевидно и провожаю гостя до прихожей. По пути Чонгук захватывает свои оставленные в столовой вещи, надевает пальто и обувает туфли, в которых пришёл. Немного желтоватый свет в прихожей делает его кожу темней, она кажется загорелой, а глаза совсем уж чёрными. Волосы с одной стороны убраны за ухо, с другой — свисают вдоль лица. Он пленяет своей красотой, я таких людей не видел раньше лично, только на картинках в интернете или по телевизору. И снова тишина, в которой никто не решается произнести хоть слово. То, что сегодня произошло, оставляет свой отпечаток в действиях и желаниях, они становятся навязчивей, напоминают о себе и появляются раз за разом снова. Меня снова манят его губы, хочу ещё почувствовать их мягкость и напористость, но не решаюсь озвучить это. Сейчас это кажется таким неловким, когда расстояние не ничтожные сантиметры, а почти полтора метра. Чонгук, услышь мои мысли, прошу тебя. То ли карты так выпали, то ли мне сегодня на редкость везёт, но он протягивает мне руку, явно ждёт, что я вложу в неё свою. Так и происходит. Он плавно тянет меня на себя (надеюсь, не успевает увидеть улыбку, которую я пытаюсь скрыть), кладёт другую руку мне на затылок и мягко целует, смяв мои губы своими, отчего я буквально воском расплавиться готов. Почти сразу отстраняется, и я не сдерживаюсь — улыбаюсь, тут же поджимая смущённо губы, прежде чем проводить его, так же улыбающегося в ответ, до двери и выпустить на холодную улицу к стоящей на обочине ламборгини. Оказывается, выходить из своей зоны комфорта не так страшно. Вернее, страшно, но оно того определённо стоит. Не говорю, что это не нужно, когда рядом есть человек, который тебе небезразличен, тот самый нужный человек, нет. Не всегда. У вас обоих разные понятия о той зоне комфорта, в которой вам уютно, они могут в край отличаться, но чтобы отношения начались вы выходите каждый из своей, чтобы создать новую, ту, в которой вам обоим будет хорошо. Мне с Чонгуком комфортно. Сколько бы я ни отрицал это, факт остаётся фактом. Мне хорошо с ним, мне спокойно и мне это нравится. Со временем я приму это, буду проще к этому относиться, а там… кто знает? Чон доходит до двери с водительской стороны, открывает её и поднимает голову, смотря на меня. Я стою в дверном проёме, обняв себя руками в попытке защититься от осеннего холода, и смотрю, как садится в машину человек, перевернувший моё восприятие мира с ног на голову, взявший на себя полную ответственность за случившееся. Мне с Чонгуком комфортно. Надеюсь ему со мной — тоже.