***
Наступил февраль. Совсем скоро выпускной из старшей школы, а там весна не за горами и потом период поступления. Я задумчиво ковыряю палочками ттокпокки, что сидящий напротив Чонгук заказал по моей просьбе, и который раз прихожу к тревожащим мыслям, не дающим покоя, когда я один. После случая у Сумин (с которого прошла неделя) я переехал обратно домой, возобновив нашу с Чонгуком традицию встречаться после его работы или в понедельник, когда у него выходной. Я вернулся в свою спальню и отныне засыпал один, чувствуя холод слишком ощутимо — привык, что в большинстве случаев либо сам прижимался к Чонгуку, либо он меня обнимал, теперь такого не было. Родители Сумин начали вывозить её куда-нибудь отвлечься, стали больше времени проводить с ней, а она в свою очередь была рада их компании. Недавно вернулась её гиперактивность, а настроение немного начало улучшаться. Осталось также и то, что она зачастую была свободна только вечером, когда я занят, и звала меня пройтись по парку или сходить куда-нибудь в кино, кафе и другие места, где можно поесть и хорошо провести время. Но и проблема осталась та же — вечером я с Чонгуком. Редко выпадают дни, когда я свободен и Сумин позвала гулять, но такое бывает, это нельзя исключать. — Тэхён, — кажется, Чонгук зовёт не первый раз, не знаю, на какой из них я поднимаю на него взгляд. — Ты не ответил. — Что не ответил? — сконфуженно переспрашиваю, запнувшись посреди фразы. — Я спросил, какого числа у тебя выпускной, но, кажется, ттокпокки чуть интересней нашего разговора, — шутит, но я не реагирую улыбчиво, только чувствую, как голова начинает болеть, и, поставив руку локтем на стол, пальцами начинаю растирать устало лоб, будто мне это поможет. — Извини, — хмурюсь на самого себя, закрыв глаза, — я как всегда. — Ещё волнуешься за Сумин? — он всё знает, я ему рассказал, как и обещал, потому спрашивает. Но нет, Чонгук, не Сумин причина моей задумчивости, а мы. Да, у нас всё неплохо, даже очень хорошо, если так посмотреть, но что будет, если я уеду, как тогда поменяются наши отношения, и останутся ли они вообще? Убеждай себя, что всё будет как прежде, не убеждай, но всё равно противный червяк сомнений будет прорывать свой путь от головы к сердцу и делать больно. Опустив глаза в тарелку, киваю, чтобы мою ложь не смогли раскусить. — Не нужно себя накручивать, — мягко говорит он, его интонации в отношении меня всегда такие уютные и нежные, что мне становится всё равно на окружающий мир, я, кажется, в такие моменты всегда устремляю взгляд на него, влюблённый. Я прослеживаю за чужими действиями, смотрю, как собираются в кулак пальцы на руке, лежащей на столе, сначала порывавшейся вперёд — видно, он хотел что-то сделать, но нам не позволяет сейчас окружение — мы находимся в кафе, на людях, нас не поймут. — Она справится со своей проблемой. Ты же говорил, что уже есть положительные сдвиги, так что не стоит волноваться по этому поводу. От твоих переживаний ей навряд ли легче станет. Ты только себе в убыток это делаешь, — взгляд Чонгука опускается в мою тарелку, — и не ешь, — а потом снова возвращается ко мне. — Я ем, — возражаю и для убедительности цепляю палочками одну клёцку и отправляю в рот. — Видишь? — понимаю, что веду себя по-детски прямо сейчас, но потом правда исполняю то, что сказал, и, отвлёкшись от мыслей об Америке, начинаю есть. — Так что в итоге с выпускным? — возвращается к первоначальной теме Чонгук, отпивая кофе из маленькой чашки, должно быть, тот очень крепкий. — Тебя разве не уведомляют чисто ради галочки о каждом мероприятии? — подключаюсь к разговору и задумчиво свожу брови у переносицы. — Зачем? Только о тех, которые спонсирую. — То есть, почти все? — уточняю. — Почти, — кивает. — Ваш выпускной и выпускной любого другого класса не входит в перечень мероприятий, которые нуждаются в спонсировании кого-то постороннего. Это уже исключительно на плечах вас и ваших родителей. Поэтому я спросил о дате проведения, поскольку не знаю. — А ты хочешь прийти? — я замираю с палочками и клёцкой, зажатой между них. — Чему ты удивляешься? — мой вопрос, кажется, немного выбивает его из колеи, он смотрит на меня так, будто впервые видит, своими большими, чёрными глазами. — А… — я тут же тушуюсь, отводя взгляд куда-то вбок, и чувствую, что тело окатывает липкой волной неловкости. — Просто это… разве ты не занят? — нахожу причину. — Выделю один денёк на то, чтобы посмотреть на тебя с аттестатом, никто не пропадёт от этого, — пожимает плечами Чон и выглядит уже расслабленней. — Не говори, что ты пытаешься придумать причину, чтобы я не шёл, — усмехается, подняв брови. — Так усердно думаешь. Зачем? — Это неловко, — снова увожу взгляд. — Тэхён, там никто, кроме нас и твоих родителей, не будет знать, какие отношения нас связывают, — он всё ещё улыбается, слушая мои глупости. — А ещё Сумин и Убин. — Какая разница? — снова усмехается, но уже слышно, что он на грани от того, чтобы открыто рассмеяться. Сколько бы времени не прошло, его всё так же будут забавлять мои эмоции. — Я же не буду прилюдно целовать тебя или признаваться в чувствах со сцены с микрофоном. Я приду как заинтересованное лицо, чтобы посмотреть на выпускной учеников. Так многие делают и спонсоры тоже. Ни у кого не возникнет вопросов по поводу моего присутствия. К тому же, откуда ты знаешь, что в этой школе не учится кто-то из моих родственников? — А у тебя есть там родственники? — переспрашиваю удивлённо. — Нет, Тэхён, — улыбаясь снисходительно, — но есть один очень стеснительный парень, — оу, теперь понял и покраснел заодно. — Никто не будет знать об этом, тем более, кому какая разница, зачем я пришёл? Может, у меня своё дело с директором? Причин может быть много, и у каждого будет своя гипотеза. — Ты придёшь, даже если я попрошу не делать этого, да? — уже смирившись, вздыхаю. — Нет. — Врёшь? — щурюсь немного. — Чуть-чуть, — и дразнит меня, скопировав мимику. Ладно, это забавно и немного веселит меня. — Вручение будет пятнадцатого числа, — я расслабляюсь. После аргументов Чонгука, как и всегда, мне стало легче. — Время скажут уже ближе к выпускному. — Это когда? — ровно спрашивает Чонгук, выглядя холодно, но мимика и сложившиеся в замок руки выдают его негодование. — Осталось меньше двух недель, они до сих пор не могут определиться со временем? Не слишком серьёзно с их стороны. Я смотрю на него пару секунд немигающим взглядом, а потом опускаю голову, поджав губы и испустив смешок под нос. — Что? На его вопрос я тут же машу рукой отрицательно, пытаясь сдержать порыв улыбнуться, но это слишком тяжело даётся. — Не, не, ничего, — а потом смотрю на него и признаюсь, всё-таки не удержав поднявшиеся уголки губ. — Ты, когда возмущаешься из-за такой мелочи, выглядишь забавно. Чонгук вздыхает картинно тяжело. — Я же говорил, что когда слишком много улыбаюсь, люди перестают меня воспринимать всерьёз, — с наигранной досадой говорит, а я всё-таки начинаю смеяться, скрыв лицо в ладонях. Но моё веселье прерывает зажужжавший рядом телефон на столе. Я смотрю на экран — узнать, кто звонит. Улыбка сходит с губ. — Это Сумин, — Чонгук ничего не говорит на это, только отпивает вновь кофе, а я снимаю трубку и прикладываю телефон к уху. — Алло? — Привет, не хочешь приехать ко мне? — спрашивает Сумин. — Тут какие-то фильмы новые вышли, мы могли бы глянуть их. — Не могу сегодня, извини. — Ты с Чонгуком? — голос явно поникает. — Да, — чувствую себя перед ней неудобно, оттого и голос звучит тихо. — Может, в другой раз. — Ладно, давай, — за несколько секунд её голос с приподнятого и воодушевлённого стал грустным и поникшим. — Пока, — я бросаю трубку первым, откладывая телефон, и беру свой холодный латте, чтобы сразу отпить. Я всё прекрасно понимаю — Сумин плохо и ей хочется, чтобы я был с ней как можно дольше, но у меня, помимо неё, есть и свои планы, которые я бы хотел реализовать. А пренебрегать встречами с Чонгуком я хочу в последнюю очередь, поэтому чётко разделяю дни, когда могу встретиться и с подругой, и с ним. Они оба мне дороги, я хочу проводить время с ними, но не могу разорваться и быть одновременно в двух местах. Когда-нибудь Сумин это поймёт, а я приму. Тогда миры точно схлопнутся.***
На следующий день я соглашаюсь с ней встретиться. Поскольку сейчас ещё холодно, мы решаем сходить в кино, а потом пройтись до нашего любимого кафе, посидеть в нём и уже оттуда чуть позже идти домой. Сумин делится со мной впечатлениями о фильмах, которые ей пришлось вчера смотреть самой, я внимательно её слушаю, отпивая какао из пузатой кружки. Может, просмотренная кинокартина и не была шибко интересной, но моя подруга умела пересказать так, что из шлака, который она посмотрела, вышла бы годная конфетка. Вот и сейчас я заслушиваюсь, изредка бросая взгляды на телефон, а точнее — на время в нём. Встреча с Сумин мне, конечно, очень важна и дорога, но я себя в последние дни чувствую настолько вяло и устало, что едва ли не валюсь сразу в кровать, когда возвращаюсь откуда-то домой. Думаю, сегодняшний день не станет исключением. Скорее бы уже встретиться с кроватью. — Тэхён, — зовёт меня Сумин, уже когда мы медленно бредём по улице в сторону её дома — я, как джентльмен, обязан проводить, да и пятнадцать минут на свежем воздухе не будут лишними. Чужой голос неуверенный, моё имя звучит немного боязно, будто она не хочет заводить разговор, но не может этого не сделать. — М? — поворачиваю к ней голову, не вынимая рук из карманов пуховика. — Ты завтра и послезавтра свободен? — видно, она долго собиралась с мыслями, чтобы спросить это. Боялась получить отказ? А мне уже настолько неудобно отвечать на почти каждое её предложение собраться, что я занят либо Чонгуком, либо родителями, что даже не нахожусь со словесным ответом, а просто отрицательно мычу, отвернув голову, — завтра и послезавтра я уже занят. — Снова Чонгук? — на выдохе. «Снова»? И что за вздох, привлекающий внимание? — Послезавтра его единственный выходной в неделе, мы завтра должны были встретиться, а потом остаться на весь следующий день у него, — объясняюсь перед ней и слышу едва уловимое цоканье. Мне послышалось? — Что? — поворачиваюсь к ней. — Ничего, — не ничего — она обиделась. — Я просто остатки еды между зубов ковырнула. — Сумин, — меня такими отмазками не обманешь. — Что? — резко, повернув ко мне голову с невозмутимым выражением лица. Уже нет той неуверенности, с которой был начат разговор, теперь на его месте одно недовольство обстоятельствами. — Вот только давай без драмы, — прошу. — О какой драме ты говоришь? — делает вид, что не понимает, и говорит вроде как всегда, спокойно и без каких-то саркастичных нот, но всё равно это недовольное цоканье не было вызвано просто так. И последующие слова были сказаны подтекстом наезда на меня. — Если хочешь что-то сказать, то говори сразу, — не обращаю внимания на её увиливания. — Мне нечего тебе говорить, Ким Тэхён, ты вправе распоряжаться своим временем, как тебе угодно. Посвящай его всецело Чонгуку, а я, так уж и быть, постою в очереди. — Ты это сейчас серьезно? — неверяще, нахмурившись и заглянув в её ничего не выражающее лицо. Я начинаю раздражаться. Уж чего, а такого я не ожидал. Никогда меня не выводили так быстро из себя, однако стараюсь вести переговоры мирно. — Не прибедняйся, Сумин, всё осталось как прежде, просто сейчас у тебя появилось больше свободного времени, которое нечем занять, вот ты и начала замечать, что я не всегда могу быть свободен. — Занятой, — под нос бурчит недовольно, но я слышу. Так, я не собираюсь терпеть такое отношение, я ничего не сделал, чтобы сейчас получить немилость от Сумин, поэтому ускоряюсь и становлюсь перед ней, преградив дорогу, вынудив остановиться посреди тротуара и поднять голову на себя. — Что происходит? — спрашиваю прямо. — Ты можешь мне объяснить? — Ничего, — пожимает плечами невинно, но по недовольному лицу видно, что у подруги явно затаилась на меня обида. — Просто кто-то повёлся на кое-кого богатенького и перестал видеть по-настоящему близких себе людей, — она обходит меня и идёт дальше. Я так и стою секунды две, пытаясь переварить услышанное. Она сейчас что сказала?.. Я догоняю её и делаю то, чего не сделал бы никогда раньше, — хватаю её за руку и разворачиваю к себе, снова обрывая её маршрут. — Ты сама хоть поняла, что сказала? — моё раздражение достигает медленно своего апогея, а терпение из-за усталости с каждой минутой становится более хлипким. — Ты думаешь, что я бы променял кошелёк на дружбу? Да и при чём тут деньги вообще?! — С состоятельным ёбырем тебе куда интересней проводить время, чем с друзьями, — вот и раскололась. — Я думала, мы так и останемся друзьями, что ничего не изменится, и мы будем как раньше видеться. — Сумин, — удерживаюсь от обречённого вздоха, — всё и так осталось как раньше, разница лишь в том, что у меня появились отношения и человек, которому я тоже хочу уделять внимание, как и тебе или кому-либо ещё, не будь такой ревнивой. — Я не была бы ревнивой, если бы мне придавали немного большее значение, а не оставляли про запас. — Какой «про запас»?! — уже не выдерживаю и даже почти срываюсь на крик от чужой глупости. — Что ты несёшь?! — То и несу! — тоже взрывается Сумин, но в отличие от меня не стесняется повышать голос. — Что ты с появлением Чонгука совсем забыл о людях, которые всю жизнь с тобой были рядом! Ты потерял ценность нашей дружбы, и уделяешь почти всё время ему, — что за бред она несёт, боже… Сумин вздыхает, сменив гнев на жалость к себе. — Тэхён, я скоро вообще забуду, как ты выглядишь, — состроив страдальческую мину. Она преувеличивает, причём слишком, это вызывает во мне отвращение. Что поменялось вдруг? Совсем недавно она была адекватной, а тут как переклинило. — Мы с тобой видимся, дай бог, раз в неделю. Я знаю, что так было последние месяцы, но тогда это было нормально, потому что мы оба были заняты, а сейчас… — Что сейчас? — перебиваю я. — Сейчас изменилось только то, что ты теперь свободна, у тебя больше свободного времени, тебе нечем его занять, и я в этом не виноват, — у меня от подскочившего пульса дыхание участилось, но говорю я спокойно, по крайней мере пытаюсь, хоть негатив внутри уже начинает зашкаливать. — Но можно же, не знаю, как-то распределять время поровну, а не с уклоном в чью-то сторону! — негодует, всплёскивая руками. — Почему ты ведёшь себя как эгоист?! Я всё делала ради тебя все десять лет дружбы, а ты будто плевать на неё хотел, стоило Чонгуку только рукой поманить. Ты всё время ему уделяешь, даже дома не ночуешь. — Откуда?.. — Твоя мама сказала, когда я не могла до тебя дозвониться и пыталась сделать это через неё, — прерывается на ремарку, а потом снова возвращается к недовольному громкому тону. Чувство, будто меня жена отчитывает за гулянки, честное слово. — Тэ… — Сумин, я не понимаю, в чём причина твоего негодования, — перебиваю её, немного усмиряю себя и стараюсь успокоиться. Криками мало что решишь. — Почему тебе можно было встречаться со всеми, и я не возникал, а как у меня появились отношения, так ты сразу точишь когти? — но из-за этого негодую довольно пылко, поскольку нахожу данный момент довольно несправедливым. — Потому что я не забываю о друзьях! — О тебе никто не забыл. — Твои поступки говорят об обратном. Когда бы я ни позвонила, слышу только «Чонгук-Чонгук-Чонгук», ты будто ничего больше не видишь перед собой, зациклился на этом мужике и… — Сейчас же замолчи, — шиплю на неё, сделав шаг навстречу и подняв указательный палец, не хочу срываться на грубости, но она меня доводит до крайности. — Ты хоть немного думаешь, о чём говоришь? — щурюсь. — Ты меня упрекаешь в том, что тебе не хватает моего времени, которым — ты правильно выразилась — я могу распоряжаться как мне угодно. Ты приплетаешь сюда Чонгука, я понимаю, что не без причины, но не он корень всех проблем, Сумин. — Правда? — треснуто спрашивает, не дав мне продолжить мысль. — Напомнить тебе, кто обещал мне помочь, а сам всё время игнорировал, потому что был сам знаешь с кем? А потом Убин сделал мне невыносимо больно, но ты и в это время был с… — Я приехал утром, Сумин, не искажай факты, — голос медленно начинает повышаться, у меня вот-вот из ушей пар пойдёт от злости. — И то, что я был в тот вечер у Чонгука, не имеет никакого отношения к моему визиту. Я, если бы и дома был, не смог приехать, потому что спал. — Ты игнорировал меня на протяжении двух дней до, — снова наступает, — мне кажется это чудо, что ты вообще увидел моё сообщение. — Ты!.. — не нахожу даже что ответить, вздыхаю и отворачиваюсь, зачесав волосы пятернёй назад. Клянусь, ещё немного, и я сделаю что-то нехорошее. — Что, сказать нечего в своё оправдание? — разрывает тишину Сумин, и уж лучше бы ей сразу заткнуться, а иначе держать себя я больше не смогу. Я молчу и пытаюсь утихомирить своё дыхание. Спокойствие, только спокойствие. Вдох-выдох, Тэхён, ты выше этого. — Видишь? — тихо, из-за спины спрашивает она. — Я права. Тебя меняют в худшую сторону отношения. — Но у меня они хотя бы длятся больше недели, — говорю, повернувшись резко к ней. Терпение лопнуло. — Что?.. — задел за больное, но я не думаю об этом сейчас, она же не делает это, когда говорит, так почему я должен? — А что? Сколько парней за эти несколько лет ты сменила, Сумин? И хоть кому-то было до тебя дело? Нет, и даже Убину не было. А до меня есть. Меня ценят, меня любят, я делаю это же в ответ и чувствую себя счастливым, нравится тебе это или нет. Мы многое пережили вдвоём за время нашей дружбы, но ты можешь пресечь это в один момент, если не перестанешь нести чушь и не будешь совать нос куда не надо. — Правда глаза режет? — не слушает, отказывается. Свои защитные механизмы против меня выстраивает, но и я ведь делаю то же самое в ответ. Вместе мы точно натворим глупостей, но думать об этом будем потом, не сейчас, когда нами движут эмоции. — Сумин, — предупреждающе. — Что «Сумин»? — снова бал правит раздражение, и вновь складка залегает между ухоженных бровей. — Настоящий друг всегда найдёт время для общения или встречи, было бы только желание. Но у тебя его, походу, никогда и не было. Знаешь, я даже благодарна Чонгуку отчасти, что помог разглядеть твою гнилую натуру. — А настоящая подруга видела бы границы между отношениями и дружбой и расставила бы приоритеты правильно, — парирую. — Где дружба будет в самом конце списка, я так понимаю. Такие у тебя приоритеты. И ты готов всё оставить именно так? — Я не хочу разрываться между вами двумя, пойми. Вы оба мне дороги одинаково, но я чисто физически не могу уделять время сразу всем. Я тоже, блять, устаю. — Получается, все обязаны подстраиваться под твой график и настроение? Почему ты считаешь, что все тебе что-то должны? Мир не вертится только вокруг тебя, Тэхён, — имя проговорив с особой, едкой интонацией. — То же самое могу сказать и тебе, Сумин, — вторю ей. — Кто из нас и эгоист, так это ты. — Хорошо, — кивает она. — Раз уж я эгоистка, то и заставлю сделать эгоистичный выбор. Она что?.. Хочется думать, что это ещё одна бредовая мысль, пришедшая ей в голову, но, кажется, она настроена серьёзно, и, чую, мне не понравится то, что сейчас выдаст её рот. — Выбирай: я и наша многолетняя дружба или мешок с деньгами, которого ты так сильно любишь. Что? — Что?.. — озвучиваю мысль. — Ты… ты, блять, вообще рехнулась?! — я едва не задыхаюсь от возмущения, на этот раз уже крича. — Во-первых, какого хрена ты в принципе заставляешь меня делать какой-то выбор? А во-вторых, ты вообще слышала, о чём я тебе говорил?! — Мне это надоело, Тэхён. Либо мы прекращаем дружбу, либо ты расстаёшься с Чонгуком. — Я не собираюсь выбирать, не страдай хуйнёй. — Я не страдаю хуйнёй, — снова срывая голос, — я заебалась быть терпилой, проглатывать каждый плевок в свою сторону и всё равно собачонкой прибегать и ждать от тебя похвалы! Тебе будто похуй на меня и мои проблемы, с которыми я прошу помочь, ты только о себе и думаешь, и я не хочу больше это терпеть! — Потому что у меня и свои проблемы тоже есть! А ты ведёшь себя как маленький ребёнок, которого не долюбили в детстве, и теперь требуешь к себе внимания! Мы замолкаем, оба раздражённые, оба на взводе. — Давай обсудим это потом, когда успокоимся? — предлагаю, потому что понимаю, что уже наговорил предостаточно, но меня тут же пресекают. — Нет, мы решим это здесь и сейчас, — она остаётся непреклонна. — Выбирай. Но обратного пути не будет. Будь по-твоему, Сумин, я выбираю. Смотря ей в глаза, вижу, как что-то в них крошится прямо сейчас, когда делаю несколько шагов назад, а потом разворачиваюсь и ухожу в сторону своего дома. Не хочу сейчас её ни видеть, ни слышать, абсолютно ничего не хочу. Ещё никогда в жизни я не возмущался так, как сейчас. От Сумин такого тупизма я точно не мог ожидать. Ну и пусть, раз уж она так решила, то поделом и ей, и её дружбе, и Папе Римскому, и вообще, блять, всем! Я не помню, как пришёл домой, улавливаю лишь то, что мама что-то спросила, когда я поднимался по лестнице, после того как в пелене злости чуть не наебнул с психу шкаф в прихожей, пока вешал пуховик. Зайдя в комнату, прислоняюсь к двери спиной и тяжело вздыхаю. Блять, блять, блять! Как эта придурошная вообще додумалась до такого? Я, блять, променял дружбу на богатого мужика — пиздец! Меня ещё никогда так не оскорбляли. И ведь я не давал поводов для сомнений, так какого хера она вообще возникать начала? Если ей чего-то не хватало, могла просто, сука, сказать! Но нет, она будет копить, чтобы в один момент это всё вылилось в то, что вылилось! Хочется что-то сломать, что-то ударить, но из подручного только стул, который я со злости пинаю, канцелярия на столе, тоже отправившаяся на пол, и доска на стене, доживающая своё, полетевшая следом. Я зарываюсь обеими руками в волосы, желая их сейчас только вырвать, хожу из одного угла комнаты в другой, а потом слышу, как несколько раз стучит в дверь мама. — Тэхён, всё хорошо? — взволнованно спрашивает. Я заперся, поэтому она, даже если захочет, не сможет зайти. — Да, мам, — отвечаю, а сам чувствую, как к горлу подступает ком, из-за которого голос может вот-вот сорваться. Глаза начинает предательски щипать. Какого хуя? — Мне показалось, что-то упало. Мам, пожалуйста, хотя бы ты сейчас не напрягай своим присутствием. Я небрежно стираю пальцами влагу с глаз, шмыгнув носом, и поднимаю голову, пытаясь удержать вдруг из ниоткуда взявшиеся слёзы. — Всё в порядке, — стараюсь звучать ровней, и, видимо, получается, поскольку слышу, как шаги начинают отдаляться от комнаты. Актёр без оскара. Блять… Со вздохом практически падаю возле кровати, оперевшись спиной о неё, и мечусь между эмоциями, не зная, какая именно сейчас преобладает. Сердце бешено колотится. Я проглатываю слёзы, откинув на мягкий матрас голову и пытаясь который раз успокоиться. Это всё нереально, не могло так случиться, чтобы Сумин поступила настолько по-скотски. Я не верю в это. Но всё кругом говорит совершенно иное. Я могу стерпеть многое: неуважение к себе, к своим личным границам, но никогда не позволю приплетать кого-то постороннего и выставлять его виноватым. Сумин не имела права меня обвинять в том, что я влюбился, и уж точно не должна была впутывать Чонгука и делать его источником всех бед. То, что происходит между нами с ней, касается только нас и никого больше. Приплетя сюда Чонгука, она задела меня куда больше, чем слова о том, что я продажный и падкий на деньги, по её мнению. Раз уж она так хочет думать, то пусть. Может, ей от этого станет легче. Но теперь нашей дружбе, видимо, пришёл конец.***
— Тэхён? — в комнату заглядывает мама. Я, укрытый по уши одеялом, без энтузиазма вопросительно мычу, не удосужившись даже глаза открыть. Утро, когда я хотел проспать до полудня, не удалось, но я стараюсь тщетно продлить мгновение, когда ещё сон не отпускает. — Мы с папой скорее всего сегодня задержимся на работе, так что не теряй нас, понял? — снова мычу неопределённо. — Еда в холодильнике. Люблю тебя, милый, — она подходит, целует меня в торчащий из-под одеяла лоб и выходит. Я открываю глаза и смотрю закрывающейся двери вслед, шумно выдыхаю через нос и натягиваю одеяло ещё выше. Не хочу вылезать из кровати. Сил ни на что нет совершенно, будто из меня за ночь всю энергию выкачали. Я почти сразу отключился, но потом несколько раз просыпался от кошмаров. Неспокойная ночка выдалась. За окном хмуро и серо, по ощущениям прямо как моё состояние сейчас — оно такое же невзрачное и бесцветное, одним словом: никакое. Телефон был снова оставлен в кармане, идти за ним лень, да и смысла нет особо. Ближе к полудню поднимаюсь и вяло плетусь на кухню, чтобы сделать утреннюю кружку чая, но, подумав, решаю лучше выпить кофе, чтобы не заснуть днём, а то собью режим сна и ночью уже ничего не смогу сделать. Но есть ли смысл быть бодрым сейчас, чтобы ничего не делать и просто тупить в стену? Может быть. От абсолютной тишины в какой-то момент начинает звенеть в ушах. Я сижу на излюбленном месте в столовой — во главе стола, притянув ногу к себе, и, отпивая кофе, задумываюсь о словах Сумин, прозвучавших вчера. Меня назвали эгоистом, падким на деньги, даже ЧСВшником. Сказала ли Сумин это на эмоциях или правда так думает обо мне?.. И так ли это на самом деле? Не замечаю, как пролетает день, поскольку прилёг в гостиной на диван перед телевизором и бездумно листал телеканалы. Ничего не цепляло, ничего не хотелось. Из прихожей зазвонил мой телефон, о котором лишь сейчас вспоминаю. Нехотя оторвав свою тушку от мягкой поверхности, дохожу до шкафа и выуживаю из кармана пуховика гаджет, сразу смотря на дисплей — Чонгук. Чё-ё-ёрт, Чонгук. Мы должны были сегодня встретиться. Я совсем об этом забыл и уже совершенно не настроен на какую-либо компанию, даже его. Да и не хочу своей кислой рожей портить ему настроение. Дожидаюсь, пока мелодия звонка не перестаёт звучать, возвращаюсь на диван и сразу с ногами залезаю на него. Какое-то время просто гипнотизирую телефон взглядом, пока экран снова не загорается, а динамик не разносит звон колокольчика-уведомления. Чонгук: Можешь ответить? В переписке — наверное, но не ртом точно, слова сейчас не вяжутся, я точно сморожу какую-нибудь чушь, ещё и своим умирающим голосом. Чонгук точно заподозрит неладное, не хочу, чтобы он отвлекался на мои проблемы снова. Помолчу пока о ссоре с Сумин и напишу, что неважно себя чувствую и встретиться не получится ни сегодня, ни завтра. Пусть в свой выходной он отдохнёт хорошо, а не будет снова разбирать подростковую драму. Чонгук: Выздоравливай. Я заеду завтра, хорошо? Нет, тогда он точно поймёт, что я его обманываю. Вы: Не нужно, а то заражу. Успеем ещё встретиться, когда я оклемаюсь. Чонгук: Хорошо. Я обмякаю на диване, снова отложив телефон. Чонгук может быть очень настойчивым, когда захочет, он мог вполне себе переубедить меня, но не стал этого делать сегодня, за что я очень благодарен. За окном темнеет. Потом приезжают родители. День так быстро пролетел, но в то же время тянулся мучительно медленно. А почему?.. Потому что тихо. Телефон за весь день ни разу не напомнил о себе входящим уведомлением. Потому что Сумин ничего не писала мне. — Ты кушал хотя бы? — спрашивает мама, заглянув в гостиную, где я спустя время уже вместе с отцом сижу, притянув к себе колени. — Такое чувство, будто холодильник сегодня не открывался вообще. А я ел сегодня?.. Помню, что пил кофе, а потом чай, но про еду я, кажется, и впрямь забыл. Не хотелось потому что. — Да как-то аппетита не было, — веду плечом, а мама сразу ставит руки в боки и говорит: — Тогда хотя бы поужинай с нами, нельзя не есть целый день. Чуть позже вкуса еды я практически не чувствую, пребывая не за столом с семьёй, а где-то в мыслях. Кусок запечённого в духовке мяса едва проходит в горле, через силу мне удаётся его проглотить. По итогу, не доев, убираю за собой тарелку, мою её на автомате и ухожу в комнату, сразу скрываясь от мира под одеялом. Там сразу стало тихо, спокойно, а ещё — холодно.***
Смотря на своё отражение в зеркале, хочу немедленно отвернуться. Мне противен человек, которого я перед собой вижу. Он не мог сказать те слова, не мог воспользоваться чужой уязвимостью и вывернуть через неё всё в свою пользу, в конечном итоге оставшись всё равно ни с чем. Вина приходит с запозданием, как оно обычно бывает. Мне стыдно за всё, что я сказал Сумин. Мне стыдно за самого себя. Мне отвратно от самого себя. Сумин ведь девушка, я повёл себя как мудак, надавив на незажившую рану, поступил как крыса. Окрестил Убина трусом, а сам ведь не лучше. Лучшая защита — это нападение, но в нашем случае бой был неравным, потому что на мои болевые точки Сумин не пыталась надавить. Что же я наделал… Натирая мочалкой своё покрасневшее от температуры воды тело, я провожу с каждым разом резче по коже, хочу её снять с себя вместе с мышцами, дойти до костей, разодрать в кровь грудь, а потом добраться до головы, чтобы хоть где-то найти свою пропавшую совесть и достоинство. Но, смотря на своё отражение снова уже после принятия душа и видя красную кожу, местами с небольшими полосами от ногтей, я не чувствую удовлетворения. Мне всё ещё противно. Родители с утра на работе, я снова один в доме. В этот раз остаюсь в своей спальне. По телу чувствую неприятный подкожный зуд, отвращение к самому себе скребёт изнутри и не даёт покоя. Собственное дыхание мне становится ненавистно громким, но не дышать я не могу, приходится терпеть. А ведь ничто не замерло, время не замедлило свой ход, ничего не изменилось от того, что случилось, потому что да, мир не вертится вокруг меня. Однако я почему-то заставил всех думать, что это не так, и вторгся в их жизни, возомнив из себя центр вселенной. Может, это всё потому, что я просто немного удачливей многих? Мне действительно везёт очень часто, поэтому и живу хорошо, ни на что не жалуясь. Могло ли это как-то повлиять на меня и слишком завысить моё самомнение? Возможно. Я никогда не хотел быть лицемерным человеком, циничным и слишком много и себе думающим, но судьба, видать, распорядилась иначе. Я эгоист, действительно эгоист, которому важен лишь его комфорт и ничей больше. Сделали больно, я поступил соответствующе — если мне плохо, то тебе должно быть хуже. Я отвратительный человек и ещё более ужасный друг. Я эгоист во всём, даже в отношениях. Я не могу себе позволить того, что могу расстаться с Чонгуком, потому что он только мой. Не получается его представить с кем-то другим, но, кажется, так было бы лучше с одной стороны. Найди он кого-то более зрелого, умного, без подростковых замашек, было бы всем проще. Но не мне. А ведь Чон упоминал возможное расставание не просто так, а под предлогом, что это когда-то может случиться. Интересно, как быстро он бросит меня, когда узнает обо всём? Каким посчитает меня? Тоже эгоистом? Тоже слабым? Страшно думать о том, что дышит ледяным дыханием прямо в сердце. Оно мёрзнет, болит и трескается, наполняется страхом и сомнениями. Я вздрагиваю от входящего уведомления, которое нарушает устоявшуюся тишину комнаты, тянусь за телефоном, в углу которого заряд совсем скоро приблизится к нулю, и читаю сообщение от Чонгука: «Как ты себя чувствуешь?». А, точно, я же «болею». Вы: Не очень, но скоро поправлюсь обязательно. Чонгук: Пиши если что, я приеду в любой момент<3 Это что… сердечко? Он не присылал раньше ничего такого, ограничивался только смеющимися смайликами и то очень редко, а тут… Но мне легче от этого не становится, только хуже. Лицо кривится в отвращении, телефон отправляется на стол, а я отворачиваюсь к стене, укутавшись в одеяло, как в кокон. Знал бы ты, Чонгук, какого морального урода полюбил…***
— Тэхён, ты весь день не ел ничего, — мягко говорит мама, зайдя в комнату и присев на край моей кровати. Я из неё почти не вылезаю, это стало моим местом безопасности. Одеяло огораживает меня от окружающих, я не смогу никому навредить, пока здесь, и не заставлю делать что-то для себя, если не буду возникать. — Ты не заболел? — она проводит рукой по моим волосам, задерживает ладонь на лбу. — Да вроде нет. А что тогда случилось? В этот раз зимняя хандра? — попыталась пошутить мама, слабо улыбнувшись, а я, чтобы лишний раз не тревожить её, выдавливаю из себя такую же полуулыбку. Такой интересный парадокс получается — в детстве мы притворяемся, что плачем, а сейчас притворяемся веселыми, чтобы не заплакать. — Просто настроение: тюлень — хочу валяться весь день и никуда не выходить, — оправдываюсь слабо. — Я понимаю, но про еду не надо всё-таки забывать. Давай я суп с клёцками сейчас подогрею, и ты поешь? — снова проводит по волосам своей лёгкой ладонью. — Может, попозже? — аппетита совсем нет, в меня сейчас даже чай навряд ли влезет, не то что суп. Мама щурится игриво, пытаясь как-то так на меня повлиять, но быстро сдаётся и говорит, что на ужин будет ждать. Вот только когда подходит время, а мама возвращается в комнату, я притворяюсь спящим, и она уходит. Живот жалобно завывает от недостатка пищи, но громче воет только почерневшая душа, ищущая спасение в свете, что так от неё далеко. Не могу напрягать его. Не могу.***
Утром мама приходила забрать ковёр, чтобы отдать его и остальные на чистку, и открыла окно на проветривание. Сколько дней уже вот так прошло? Четыре? Семь? Я потерялся во времени, перестав видеть разницу между днём и ночью из-за задёрнутых плотных штор. Я, словно тень, брожу по дому, выполняя базовые задачи, все, кроме приёмов пищи. Единственное, что я таскал с кухни всякую мелочь, как конфеты или печенье, из-за чего мама ворчала на меня. Сегодняшний день не отличался ничем от других на него похожих, разве что телефон, который я подзарядил, работал дольше обычного, практически не покидая моих рук. Сумин заблокировала меня везде, удалила совместные фотографии, отрезала нас друг от друга во всех соцсетях. А я смотрю на совместную фотографию во вложениях нашей переписки и не могу поверить, что это всё, конец. По моей глупости всё так случилось. Только по моей. Я ужасный человек, который обидел единственную подругу, я эгоист и лгун, возомнивший о себе слишком много. Разве я достоин того, что имею сейчас? А тех людей, которые меня окружают? Нет, абсолютно точно нет. Я им только врежу. В комнате сквозит из-за открытой двери, поэтому я закрываю окно. Не хватало мне ещё и заледенеть тут. Хотя какая разница? Холоднее, чем внутри, мне уже не будет. Раньше в груди теплились чувства к самым дорогим мне людям, сейчас же, когда один из них покинул меня, на его место пришёл страшный февральский мороз. Стоит подняться на ноги, в глазах резко темнеет — недостаток пищи сказывается на физическом состоянии, тело вялое и слабое совсем, странно, что вообще ещё держится ровно. Приходится облокотиться о стол, опустив голову и зажмурив крепко глаза, прежде чем всё проходит, и я могу уже спокойней передвигаться. Домашние штаны болтаются на тазовых косточках — кажется, я похудел. Но нормально есть от этого не начинаю. Вместо сытного обеда нахожу два йогурта в холодильнике и уношу с собой в комнату, планируя съесть их там. Я сажусь на кровать, подтягиваю ноги к себе и принимаюсь за свой обед, смотря прямо в стену и не думая ни о чём. На глаза внезапно снова просятся слёзы. Какого чёрта? Уже который раз за эти дни. Приходится быстро перенастроить себя на что-то отвлечённое, чтобы не дать себе волю и не разрыдаться. Но что служит причиной этих слёз? Тоска по подруге? Ненависть к самому себе? Жалость по отношению к любимому человеку? Что из этого? Один из йогуртов остаётся нераспакованным. Я ложусь на бок, подложив сложенные ладони под щёку, и чувствую, как из уголка глаза всё же катится капелька эмоций, которые я держу в себе. Но лишь одна, больше я не позволяю. Телефон сегодня не напомнил о себе ни разу, несмотря на то, что время уже почти восемь вечера. День снова прошёл, оставшись незамеченным. Мама не звала на ужин, хотя уже пора, но я бы и не пошёл, наверное, притворившись снова спящим, либо отмахнувшись тем, что у меня есть ещё один йогурт — чем тебе не ужин? В одной позе лежать тело затекло, я принимаю сидячее положение, притянув колени к себе и обняв их, сидя на краю кровати. Так погано на душе. Так отвратительно. И с каждым днём становится всё хуже и хуже. Хочется пропасть, исчезнуть куда-нибудь, где никто бы не нашёл меня. Я как лишняя обуза для всех, кто мне дорог. Я весь соткан из самых отрицательных качеств, на которые мне открыли недавно глаза, так зачем я вообще такой нужен? Внезапно дверь в комнату открывается, но заходит ко мне не мама и не папа. — Почему не предупредил, что приедешь? — я во все глаза смотрю на Чонгука, одетого не в офисную одежду, а в простую: тёмно-серый большой свитер, выглядящий очень мягко, и синие джинсы, волосы распущены, с одной стороны убраны за ухо. — Ты бы снова придумал причину, чтобы я этого не делал, — без приветствий, без предисловий, чётко и по факту. Стоит ему приблизиться и опуститься передо мной на колени, меня сразу окутывает его запах, который я уже успел позабыть. — Что с тобой? Твоя мама позвонила, сказала, что тебе плохо. Ковров ведь нет на полу, глупый, простудится, здесь же такой сквозняк был, а ламинат наверняка ледяной. — Пол холодный, встань, — но меня игнорируют, только кладя ладони на мои сцепленные между собой руки, что обнимают колени. — Тэхён, что происходит? — повторяет мягко, с нотками тревоги. — Почему ты мало ешь и практически не выходишь из комнаты? — я молчу и, поджав губы, увожу взгляд вбок. — Почему не сказал, что тебе плохо? — немного склоняет голову, чтобы поймать мои глаза на себе. — Зачем скрывал? — Потому что у тебя своих проблем куча, зачем тебе ещё и мои? — я давно не говорил так много, голос немного сиплый, тихий совсем, слабый. Несмотря на успокаивающие руки Чонгука на моих, я весь напряжён, потому что, кажется, сегодня, прямо сейчас, я ему расскажу всё, и мы расстанемся. — Тэ, — на выдохе, жалобно поджав губы. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Чонгук хороший человек, я не хочу его портить и делать ему больно, как Сумин, не хочу доставлять хлопоты и неудобства, но… я же чёртов эгоист, я нуждаюсь в нём, как в спасительном глотке воды среди бесконечных песочных океанов, и не могу позволить нашей любви закончиться. — Расскажи, что случилось, пожалуйста. — Нет, — отрицательно мотаю головой, — я не собираюсь нагружать тебя. Даже не проси. — Тогда просто поделись, что чувствуешь? Не говоря причин. Снова качаю головой, поджимая с силой губы. — Тэхён, ты понимаешь, что легче тебе не станет от того, что ты всё держишь в себе? И мне кажется, мы когда-то об этом уже говорили. — Я не могу постоянно полагаться на тебя, если морально подавлен. Мы пара, а не психолог и пациент. — Ты видишь нас как психолога и пациента? — аккуратно переспрашивает Чон. — Только лишь потому, что я помогаю тебе в некоторых моментах… — он не договаривает, поскольку в этот раз я киваю положительно. — Почему ты не хочешь рассмотреть это со стороны заботы? Волнения? Поддержки? Почему ты выбрал мне роль именно психолога? — Потому что раз за разом наши встречи заканчиваются тем, что мы копаемся только в моих проблемах, — я возвожу глаза к потолку, чувствуя многообещающее жжение, что сейчас было так не вовремя. — Ты копаешься, — исправляюсь. — Потому что твои проблемы нам по силам решить, — немного сжимает мои руки, чтобы привлечь к себе внимание, но я не поддаюсь. — Разве плохо, что я хочу видеть на твоём лице улыбку и стараюсь сделать всё для этого? — я молчу. — Тэхён, — не зови меня таким нежным голосом, я его не заслуживаю. — Посмотри на меня, пожалуйста, — почти шёпотом. — Я не могу, — я могу только позорно опустить голову, едва не сорвавшись на последнем слове. — Почему? — Я не заслуживаю такого человека, как ты, Чонгук, и не стою любви, которую ты мне даёшь. — Кто тебе такое сказал? — хмурится, а я молчу. — В мире нет достойных и недостойных, как и не бывает тех, кто не заслуживает чего-то или, наоборот, заслуживает. У каждого человека есть право на любовь, на отношения, на поддержку и общение. Любовь не нужно заслуживать. Почему ты думаешь, что её не достоин? Откуда вдруг такие мысли? — Потому что я — ужасный человек, — говорить с каждым словом всё тяжелей. Признавать вслух то, что гложет мысли целыми днями, тяжело и больно. — Я так запутался, Чонгук, — почти шёпотом, зажмурив глаза и уткнувшись лицом в коленки. — Мне так страшно, что я самого себя боюсь. — Чего ты боишься?.. Пожалуйста, Тэхён, не молчи, — губами касается моих сцепленных рук, в чужих словах слышится боль, или мне всё же это кажется? — Того, что я могу всё разрушить, — отвечаю, подняв полные слёз глаза на него, но оставив нижнюю половину лица скрытой за коленями. — Как разрушил нашу с Сумин дружбу. В глазах Чонгука мелькает осознание и понимание, но он не задаёт вопросов касательно этой ситуации. — Что ты боишься разрушить? — я не могу сказать, мне сил не хватит, к моему счастью Чонгук будто улавливает мои мысли. — Наши отношения?.. Почему ты ничего не говорил? Это уже не только твои проблемы, Тэ, в этом случае это касается нас обоих.džanum — teya dora
— Я ужасный человек, как только ты узнаешь это, то бросишь меня. — С чего ты взял, что ты ужасный человек? Тебе это сказал кто-то или ты сам пришёл к этому выводу? — я не отвечаю. — Если ты ужасный человек, то я ещё хуже. — Н-нет… — не может быть такого. — А ты только представь. Что тогда будешь делать? Ты бы бросил меня, узнай, что я хуже тебя? — я едва нахожу силы, чтобы качнуть слабо головой в отрицании. Чонгук не может быть плохим, а если даже и является таким, то со мной он никогда не был груб или необходителен. — Так, что должно поменяться, если это сработает в другую сторону? Я считаю, что ты неправ. Ты никогда не был ужасным человеком и уж тем более не можешь из-за этого разрушить что-то. Всё совсем наоборот. Чем больше мы общаемся, и я узнаю тебя, тем больше влюбляюсь. Каждое качество в тебе находит тёплый отклик у меня внутри, будь то что-то хорошее или плохое. Плохого в тебе ничего не было. — Я эгоист. — Тогда я балерина. Тэхён, ты кто угодно, но точно не эгоист. Эгоисты не переживают о других больше, чем о себе, не сбивают себе аппетит из-за волнений, не жертвуют временем, чтобы дать отдохнуть, не пекутся о чужих чувствах, не проявляют заботу и точно не заставляют идти спать пораньше, несмотря на то, что на часах было только начало восьмого вечера. Эгоисты никогда не будут волноваться о ком-то, кто попал под ураган, будучи при этом в тепле и уюте, не переступят через себя ради кого-то другого и не станут меняться, оставшись верным только себе. В тебе ничего эгоистичного нет, Тэхён, — качнув головой вправо-влево для убедительности. — Я бы даже сказал, что ты противоположность этого слова. Ты самый добрый и искренний человек, которого я встречал. Ты боишься показывать свои слабости, но не скрываешь истинные чувства, потому что ты такой — светлый и чистый. Считаешь себя эгоистом — пожалуйста, но знай, что я тебя вижу иначе, — мягко отцепив одну мою руку, он прижимается к ней на миг губами, пуская дрожь по моему телу. — Ты ассоциируешься только с самыми хорошими вещами, твои чувства так же чисты, как и твоя душа, которую ты не побоялся мне открыть. Пальцы так же нежны, как голос, которым ты спрашиваешь, как у меня дела. Сердце так же любвеобильно, как и ты весь, когда обнимаешь со спины или прижимаешься ко мне ночью. Ты олицетворение любви. Мой воздух. Моё сердце. Моя любовь. Моя вселенная, — на последней фразе улавливаю нечто, блеснувшее на чужом лице, покатившееся по щеке. Чужие слёзы становятся для меня последней каплей, я позволяю оковам спасть и выпускаю накопившиеся эмоции наружу, сначала громко всхлипнув, а затем начав бесстыдно плакать. Чонгук поднимается, забирается на кровать и тут же ловит меня в свои тёплые руки, прижав как можно сильней к себе, чтобы обезопасить. Я, уткнувшись лицом в мягкий свитер, горько рыдаю, чувствуя чужое учащённое сердцебиение. — Всё, я рядом, — шепчет, целуя меня в висок, макушку, везде, куда попадёт. — Никогда не брошу. Я всегда был сильным, холодным, непоколебимым, но как только мне позволили расслабиться и быть слабым, всё полезло наружу. Чонгук сказал без этого никуда, сильным людям тоже нужен передых, им тоже необходимо быть слабыми. С родителями я никогда не позволял быть себе этого, с Сумин — тоже. С Чонгуком… он тот, кто показал, что быть слабым — не страшно. С Чонгуком не страшно. С ним надёжно, комфортно, безопасно, он всегда подберёт нужные слова, крепко обнимет и ни за что не бросит, пока не убедится, что всё в порядке. Я не понимаю, что на меня нашло, раз я вдруг посмел подумать, что он может меня бросить. Без предпосылок, без причин, просто потому, что накрутил себя сам. Но я же не смогу без него. Я так сильно люблю этого человека, что, кажется, разорвусь на части. Мне его ничтожно мало сейчас, даже когда я обвил его всеми конечностями и в итоге притих через время, почувствовав резко накатившую усталость. Я выплакал всё, что держал внутри всё это время, чувствуя, как сразу стало так легко… Не знаю, сколько времени проходит, когда Чонгук говорит: — Тебе нужно поесть хотя бы немного, — хрипит куда-то в макушку, перебирая мои волосы пальцами, пока я пригрелся на его груди. Я протестующе мычу — не хочу ничего сейчас, только остаться в его руках и спокойно заснуть. — Чуть-чуть, — не отступает, но и я не сдаюсь — снова мычу. — Даже от чая откажешься? — я молчу, Чонгук усмехается мягко. — Ты задумался. Согласен на одну чашечку перед сном? — А ты останешься? — поднимаю голову на него, вдруг ощутив в груди давящий страх, что он уйдёт. — Этот вопрос был решён, когда я только пересёк порог вашего дома, — успокаивает меня Чонгук, прижимаясь губами ко лбу. — Конечно, останусь. А ещё я приехал не с пустыми руками, поэтому хотя бы одно пирожное ты должен съесть. — Хорошо, — соглашаюсь; вставать, чтобы спускаться на первый этаж, не хочу совсем, однако надо. Родители не доставляют нам неудобства, расположившись в гостиной, мы же закрылись на кухне, где я не желал отлипать от Чонгука ни на секунду. Кажется, я засыпал прямо так, стоя, и даже не заметил, как допил тёплый чай, разморивший меня окончательно, как отведал вкусное пирожное с малиной. И вот меня уже аккуратно ведут на второй этаж в гостевую спальню, где кровать побольше, и я, стоит почувствовать мягкость перин, расслабляюсь, а отключаюсь окончательно, только ощутив привычное тепло чужого тела.