***
drugs — upsahl
В день выпускного мы с Чонгуком едем ко мне домой, чтобы подготовить меня к торжественной части. И школьная форма, и другие нужные мне вещи были именно там. Мама позвонила, сказала, что приготовила и выгладила всё, и что нам нужно заехать. Уже с порога она начала причитать, стоило мне снять пуховик и остаться в облегающей тело водолазке с горлом и брюках. — Ну худой, как вобла, — едва не скуля. — Смотри штаны скоро потеряешь. А брюки и правда стали большеваты в талии и могли бы упасть ничком на пол, если бы не то, что бёдра у меня были шире, чем она. Чонгук тоже был в шоке, когда застал меня за переодеванием дома — ахуй был налицо. Он, конечно, не высказал это, но стал кормить меня как можно чаще — курьер с доставкой раз пять на дню приносит новые блюда, пока Чон на работе, а вечером он сам привозит десерты из кондитерской. — Мы над этим работаем, нуна, — отвечает за моей спиной Чонгук, разуваясь, пока я закатываю на слова мамы глаза. Ну подумаешь минус пять кг на весах, устроили трагедию. За неделю правда… даже меньше… Но сути это не меняет! Сейчас-то я ем нормально, ни отвеса, ни привеса! — Над худобой или над штанами? — спрашивает эта женщина. — Мам! — Не мамкай, — говорит и локтем меня бьёт пару раз, когда проходит мимо, чтобы закрыть дверь, — дай поприкалываться на старости лет. — Пф, на старости лет, — фыркаю я. Вот она «на старости лет», а выглядит, как ровесница Чонгука. Я иногда думаю, что она ведьма. Мы с Чонгуком размещаемся в гостиной. Папа сегодня работает, но отпросится пораньше, чтобы поприсутствовать на вручении, поэтому, пока мама делает чай и кофе, мы сидим одни. Мне всё ещё неловко проявлять свои чувства при ком-то, поэтому я сажусь к краю дивана, поближе к креслу, на которое сел Чонгук, чтобы иметь возможность, если что, взяться за руки и хоть как-то контактировать с ним. Можно было сесть вдвоём на диван, но это было бы более неловко и слишком палевно, потому что меня точно будут порываться обнять, поцеловать, положить ладонь на бедро и так далее по списку, а ещё велик соблазн мне снова прилечь ему на плечо. Но нам и так хорошо, к тому же Чонгуку понравилось кресло, и он сказал, что если кто куда и сядет, то он — в него, а я, если захочу, — к нему на колени. Ясен хрен такого я допустить даже в мыслях не могу — сразу краснею от этого, а что будет, если я правда сяду? — собирайте урожай томатов с моего лица. Уже четверг, а я всё ещё пребываю в ночи понедельника. Кажется, она была одной из значимых за всё время наших отношений. Чонгук поделился небольшим отрывком из своей юности, рассказал через что ему пришлось пройти, мы расставили все точки над «i», успокоили мои нервы, выпили и отдохнули, а потом до часу дня отсыпались на узком диване. Конечности затекли тогда, конечно, но это определённо того стоило. Когда вспоминаю о том, что было, улыбка сама на лицо лезет, приходится скрыть её в кружке чая, которую принесла мне мама. — Церемония вручения будет в четыре, — говорит она, размещаясь на диване рядом со мной; сейчас — для справки — почти полдень, — вы всё это время здесь будете или вам нужно съездить куда-то? — А ты хочешь дать список продуктов, которые нужно купить к приходу гостей? — догадываюсь я, обратившись к ней. — Если вас не затруднит, — улыбается она немного неловко. — Просто вчера столько всего было, совсем из головы вылетели эти гости. — К вам приедут родственники? — подключается к разговору Чонгук. Он вообще не стесняется делать это, умеет грамотно подключиться к любой беседе. Я бы отмалчивался до тех пор, пока ко мне не обратились напрямую, а он… Вот такой потрясающий, смелый и, очевидно, душа любой компании. — Друзья, — поправляет мама. — Родители Сумин. Мы с Сумин поругались, но это не значит, что из-за этого прекратится общение наших родителей. Они вместе долго не только работают, но и знают друг друга, им смысла нет сжигать мосты, если дети что-то не поделили. Я снова прячу лицо в кружке, никак не комментируя это. Мне нет дела до Сумин и её семейства. Не мои гости, я их не увижу, не буду с ними говорить и выслушивать предложения, в которых нас настойчиво будут пытаться мирить, тоже — знаем, проходили, но в этот раз не прокатит. — Конечно купим, — отвечает Чонгук, массируя рукой шею. Я снова начал замечать, что она его беспокоит, и предложил записаться на массаж, но мне ответили, что дома корявый массаж от дилетанта лучше, чем где-нибудь в СПА, где его делает профессионал. Ага. Надо предложить купить хотя бы массажёр, а то не думаю, что мои руки-крюки на что-то дельное способны и хоть как-то помогают. — Спасибо, — улыбается мама Чонгуку. — Слушай, Тэхён, а можно я у тебя уведу его? — Чонгук улыбается, опустив глаза в пол. Смущается, что ли? Хотя мне кажется, что он уже должен был привыкнуть к тому, что моя семья, как и я, временами немножко чиканэ. — Мама! — Что «мама»?! — так же вылупляет на меня глаза она, по слогам проговорив последнее слово. — Ты у меня утюжок брал? Брал. Дай я у тебя теперь немножко мужика поэксплуатирую, — и отворачивает от меня голову с гордо поднятым подбородком, закинув ногу на ногу и положив локоть на спинку дивана, приблизившись ко мне и сев полубоком. Это неравноценный обмен! — Ты же не против, Чонгук? — указывает на него ладошкой, а он качает головой отрицательно, тихо посмеиваясь с нас. — Ну вот, видишь? — снова обращаясь ко мне. — Он не против. А как сдашь на права — тебя эксплуатировать буду. — Почему не папу? — задаю вполне логичный вопрос. — Его только за смертью посылать, — фыркает мама. — Там пока он съездит в магазин, гости уже и приехать, и уехать успеют. — Кстати, — подаёт голос Чонгук, приковав наши взгляды к себе, — насчёт «приехать-уехать», — улыбки на лице уже нет, только сосредоточенно сведённые брови и серьёзность в голосе. — У Тэхёна есть загранпаспорт? Пока мама задумывается, я давлюсь чаем, который только что отпил, и пытаюсь откашляться так, чтобы меньше привлекать внимание, но, по-моему, уже то, что я подавился — причина, чтобы повернуться ко мне. Ну, допустим, есть, я же как-то летал в Швейцарию месяц назад. Но зачем Чонгуку вдруг понадобилась эта информация? — М-м-м должен быть, — кивает мама, пока я принимаю тщетные попытки привести себя в порядок. Уже вроде и приступ закончился, но горло всё равно чешется будто. — У него вроде срок должен истечь в следующем году. А что? — Хотел слетать с ним кое-куда, — расслабляется Чонгук, загадочно улыбнувшись. Ребят, вас не смущает, что я сижу между вами, нет?.. — Сюрприз? — расцветает тут же мама, пока я боязливо смотрю на чай, не рискуя его пить, а то опять могу подавиться. Чонгук не отвечает, только глазами в мою сторону стреляет, а потом снова к ней возвращается. Вспомнил о моём присутствии, как мило. — Тэхён, иди попей водички, пока мы с Чонгуком посплетничаем, — а вот это совсем не мило! Какого хрена, мама?! Но мне лучше правда пойти попить водички где-то в безопасном от поражающих меня тем разговоров месте. Встав, я ухожу на кухню, прихватив заодно кружку из-под кофе Чонгука, который он успел выпить, и свою с оставшимися чаинками на дне. Оставляю открытой дверь, но не для того, чтобы подслушать, а потому, что лень закрывать, но мама сказала бы, что я крыса, которой надо дать по любопытному носу. Я набираю себе воды в чистый стакан, делаю пробный глоток, после которого снова кашляю пару раз, и, почувствовав потом, что всё успокоилось, начинаю пить нормально, планируя дойти до дна, но моя беда состоит в том, что я всегда слышал слишком много того, что не должен. — Дубай?! — тихо восхищается мама, а вода, что секунду назад была у меня во рту, фонтанчиком выплёскивается в настенную плитку над раковиной. Не припоминаю, чтобы был таким впечатлительным (уверен, причиной тому — знакомство с Чонгуком), но Дубай?! Дубай, блять?! Какой к чёрту!.. Ладонь ложится на губы, а глаза едва на лоб не лезут. Ёб твою мать, он собрался везти нас в грёбанный Дубай… А… А? Где ты нашёл парня, Чонгук, могу сейчас только косплеить рыбу, выброшенную на берег, смотря тупым взглядом в стену. Когда возвращаюсь в гостиную, мама смотрит на меня ну слишком говорящим взглядом — так, что мне хочется скрыться от её завораживающих чёрных глаз куда подальше. Но хуже было бы, конечно, попасть под радар Чонгука, поэтому я поступаю хитрей — становлюсь позади него, оперевшись сложенными локтями о спинку кресла. — Я пойду тогда вам список составлю, хорошо? — решила откланяться мама, встав с дивана и убежав на кухню, где будет на месте определять, что у нас есть, а чего ей не хватает. И тоже дверь не закрывает — вот она это сделала, чтобы послушать! — Почему не сел? — спрашивает Чонгук, поняв что я за его спиной по взгляду мамы. — Чтобы глаз твоих не видеть, — отвечаю честно. — Чем тебе не угодили мои глаза? — поднимает голову специально так, чтобы иметь возможность видеть меня. — Слишком бесстыжие, — шепчу, склонившись к нему. — Ты всё слышал, — догадывается. — Мама не умеет тихо удивляться. И слышал я не всё, а только самое основное, — говорю с нескрытым намёком на то, что мне сюрприз не то что бы не нравится, но для меня он слишком. Я знаю, что так нельзя делать, но… Дубай, блять! — И в этом кроется причина твоего негодования. — Точно, — на миг сощурившись игриво, серьёзно возмущаться с ним даже не не получается, а не хочется. Всё проще и интересней сводить к шуткам или флирту. — Одно слово, пять букв, угадаешь или сам скажу? — Тебе неприятна возможность полететь со мной в Дубай в честь окончания школы? Если не нравится, я могу слетать с твоей мамой, — он поддерживает такой ход разговора и смеётся надо мной, а я с трудом держу лицо, чтобы не усмехнуться вместе с ним. Всё-таки сейчас хотелось немножко повозмущаться хотя бы для вида. — Нет, нравится, — но я быстро успокаиваюсь, отпустив лишнюю наигранность и оставив сомнительное актёрское мастерство. — Просто это очень до… — Тэхён, — пресекает меня Чонгук, редко когда перебивая, но если речь заходит о деньгах, которые он на меня тратит, и которые мне на себя жалко, он не стесняется этого делать. — Мы уже это обсуждали. И не один раз. — Чонгук, мне неловко, — совсем тихим шёпотом признаюсь, закрыв плотно глаза. — А мне приятно, что я могу доставить тебе удовольствие не только посредством еды и секса, — в том же тоне отвечает мне он, стараясь понизить слышимость слов, чтобы мама не слышала. — Ты доставляешь удовольствие одним своим присутствием, всё остальное неважно по сравнению с тобой. — Мне очень приятно, конечно, но ещё приятней будет, когда мы отправимся на отдых, который нам обоим нужен, в тёплую страну, где нет ни работы, ни учёбы, ни посторонних людей, которые могли бы хоть как-то помешать. — Ты хочешь этого? — Нужно, чтобы и ты хотел, силком я не потащу тебя в аэропорт. Но учти, манипуляции никто не отменял, я пригрожу тем, что страшно обижусь на тебя, если не перестанешь беспокоиться о деньгах и научишься думать в первую очередь о том, что это отдых, это полезно и пойдёт на пользу. — Абьюз во благо? — хмыкаю. — По-хорошему тебя не затащишь отдохнуть, — пожимает плечами Чонгук. — Кто бы говорил. Ладно, окей. Но тогда и ты учти то, что в следующий раз тебе такие сюрпризы с рук не сойдут. — Следующего раза не будет, потому что к тому времени ты научишься принимать подарки и не будешь возникать. Вот и всё, — Чонгук пожимает плечами, а я лишь тяжело вздыхаю. — Переучивать себя сложно, понимаю, — его низкий тембр завораживает и успокаивает. — Но ты сможешь это сделать, я верю в тебя. — Просто раньше я особо не был падок на подарки и был непривередлив ко всему, что касалось покупок для меня. А подарки были не таким частым явлением, потому что я сам просил не дарить мне ничего на какие-то мало значимые даты — не вижу смысла в этом, не знаю… Поэтому сейчас, когда я без повода получаю их от тебя, практически живу за твой счёт и собираюсь на отдых тоже за него, то чувствую себя каким-то нахлебником. — Содержанкой, — поправляет меня Чонгук, специально сводя всё к шутке, чтобы разбавить трудное для меня признание юмором. — И ею тоже, — не отрицаю, улыбнувшись. — Когда-нибудь ты поймёшь, что смысл подарка кроется не в его стоимости, а в намерениях, с которыми его делают. — Когда-нибудь пойму, — смотрю на него, такого… Такого!.. Невозможно красивого, с большим сердцем и невероятно тёплой и уютной душой. Такого моего. Вот за что мне такое счастье в лице одного Чон Чонгука? Я уже склоняюсь для того, чтобы его поцеловать, но меня прерывает звук шагов сбоку, вынудив почти отскочить от кресла под недоумённый взгляд Чона, сразу нашедшего причину моего внезапно поменявшегося настроения в прервавшей нас представительнице семейства Ким. — Вроде всё написала, но если что ещё вспомню — позвоню, хорошо, Тэхён? — говорит мама, перепроверяя список, а потом поднимает на меня голову и недоумённо спрашивает: — А ты чего такой красный? — Жарко после чая, — говорю, прочистив горло, и подхожу к ней, чтобы забрать бумажечку со всем перечисленным. — Мы тогда сейчас съездим, мало ли пробки, — говорит Чонгук, поднявшись с места. — Как вам удобней, — пожимает плечами мама. — Но, пожалуйста, успейте к трём, чтобы Тэхён успел переодеться и мы без спешки добрались до школы, хорошо? — Хорошо, — отвечаю я. Мы одеваемся и отправляемся за продуктами.***
Перед вручением у меня в груди всё дрожит от предстоящего мероприятия. Ещё немного и я официально закончу школу. Руки подрагивают немного, когда я сижу перед сценой в ожидании своего имени, а когда это происходит, я, вздохнув судорожно, встаю с места и иду к директору для получения аттестата. Надеюсь, не видно, как трясутся мои руки, когда я пожимаю ладонь мужчины, а потом становлюсь рядом, чтобы нас сфотографировали. Среди людей нахожу быстро своих родителей в стороне, улыбающегося Чонгука рядом с ними со сложенными руками на груди, а потом смотрю в зал на учеников перед собой и пересекаюсь взглядами с Сумин, но почти сразу же увожу взгляд, не желая даже видеть её. Обида ещё не отпустила. Сажусь на место и смотрю, как вручают документ об окончании школы другим, в том числе и ей. Вижу её улыбку, а потом как она немного искажается, словно Сумин вот-вот заплачет, это и происходит, когда она кланяется директору, и уходит, закрыв лицо ладонью. Помню, она как-то говорила, что точно расплачется на выпускном, потому что это значит конец, больше мы не пройдёмся по школьным коридорам, не будем видеть лица своих одноклассников каждый день, не будет школьной формы и бесконечных жалоб, что в этой слишком жарко, в этой холодно, а эта просто некрасивая. Этот этап жизни закончен, теперь предстоит шаг в новую, взрослую, студенческую жизнь. Она хотела, чтобы мы отпраздновали выпускной вместе. Сейчас я мог бы поддержать её, обнять и утешить, вытерев солёные слёзы доброй печали с её румяных щёк, но это невозможно — мы сделали выбор в пользу будущего, в котором у нас не будет друг друга. После торжественной части, как и полагается, нам устроили в школе прощальную дискотеку. Спортзал был полностью оккупирован нами, некоторыми учителями, которые должны следить за всем, едой, выпивкой, музыкой и весельем. С нашим классом выпустилось ещё три, в общей сложности было чуть больше ста учеников, которые сразу начали пить, кричать, танцевать, одним словом — тусить и праздновать окончание школы. А мне даже не с кем поболтать, получается, я стою в стороне с этим несчастным стаканчиком пунша, отрешённо его отпивая, слушаю попсовую музыку, смотрю, как веселятся другие, и с каждым выпитым стаканчиком всё больше чувствую, что хочу домой. Я переоделся, как и многие здесь, в другую одежду, а именно свободную рубашку с расстёгнутыми двумя пуговицами, открыв виду подвеску с чёрным камнем сапфира, который мне подарила мама давно ещё, но некуда было нацепить — вот и повод появился; светло-синие облегающие ноги джинсы и туфли, похожие на тапочки, но они очень удобные и хорошо сюда вписываются; волосы оставил волнистыми. В целом, мне нравилось, как я выгляжу, но веселей от этого на празднике не становилось. — Где подружку потерял? — спрашивают сбоку. Я поворачиваюсь и едва удерживаюсь от того, чтобы скривиться — Убин, решивший почтить меня своим вниманием. И ведь не боится, что я ему ебальник прямо здесь разобью. Вообще он выглядит лучше всех здесь собравшихся, с укладкой, лёгким макияжем, переодетый в джинсы, кожанку, весь из себя краш для среднестатистических школьниц. Раздражённо вобрав носом воздух, я отворачиваюсь от него, снова прикладываясь губами к выпивке. — Отстань от меня, Убин, — отвечаю перед тем, как отпить. — Отвечаешь так, будто перед нами кошка пробежала, — я не удерживаюсь и поворачиваюсь к нему с иронично вскинутой бровью, смотря как на дебила. Хотя почему как? Этот дебил серьёзно? — Что? — и удивляется ещё при этом. Я снова вдыхаю глубоко, надеясь на то, что у него хотя бы кроха мозга ещё работает и скажет свалить от меня подальше. — Не, серьёзно, где Сумин? — Тебя это ебать не должно. Отъебись от неё и от меня тоже, вали на все четыре дальше трахать девушек, а после бросать их. — Ц, Тэхён, вот ты сейчас серьёзно? — Тебе ещё раз повторить, чтобы ты шёл нахуй? — Ты же меня должен понять, как парень. — Чё, блять?! — у меня аж глаза на лоб полезли от этих слов. Какой нахуй… Он думает, что я его поддержу чисто из мужской солидарности за то, что он выебал и бросил мою подругу?! Они тут ебанулись все разом или что? — Ну сам же понимаешь, Сумин это… так, — отмахивается. У меня начинают навязчиво чесаться кулаки, а этот придурок будто не видит дальше своего носа, продолжая мне в лицо засирать Сумин, которую я из-за него успокаивал, которую он разбил, потому что она «так…». Так, я не могу затеять драку прямо здесь и сейчас, слишком много людей, а выйти нельзя, потому что это Убин, он один никогда не ходит, меня точно отчихвостят его дружки. Сука. — Если тебе так похуй на неё, почему спрашиваешь? — хмурюсь, уже не скрывая своего раздражения. — Просто, — пожимает плечами этот придурок. — Просто сходишь нахуй. — Кхм, Тэхён, — слышу робкое с другой стороны и оборачиваюсь. Сумин с явно недовольным лицом, уводя взгляд, завела руки за спину. Что ей понадобилось от меня сейчас? Сама же говорила, что пути назад не будет. — Тебя Чонгук искал, — бурчит и, посмотрев немного дальше места, где я стою, замечает Убина — вижу, как судорожно она вздыхает, удаляясь так же, как и появилась. И что это было? Разве стала бы она по просьбе Чонгука искать меня, чтобы сказать, что он меня искал, раз так сильно его ненавидит? Он же стал — по её мнению — причиной нашей ссоры. К тому же не думаю, что она подошла бы ко мне, если так уж сильно злилась, или уже заняться на дискотеке нечем? Убин трогается с места, порываясь пойти за ней, я тут же хватаю его за руку. — Только попробуй, — предупреждающе шиплю. — И дело будешь уже иметь не со мной, а со своей компанией, когда они узнают твой маленький секрет. — Ты угрожаешь мне, Ким? — щурится грозно Убин. — Предупреждаю. — Смотри, как бы твой секрет наружу не всплыл, — он вырывает руку и уходит, но не за Сумин, а немного в другую сторону, видимо, всё же побоявшись за свою репутацию. Сучара. Так, меня искал Чонгук. Вопрос только, где он. Скорее всего, у входа в спортзал или в коридоре, а может, вообще с директором и учителями тусуется у других столов с едой и водой. Так, нужно рассудить логически. Сумин пришла со стороны входа, значит, Чонгук, вероятно, там. Да ведь?.. Единственный способ узнать — проверить.white flag — pop|lemolo
Пробираясь по стеночке к выходу из спортзала, я до него таки добираюсь и выхожу в коридор, закрыв за собой дверь. Здесь абсолютно пусто, но Чонгук показывается в проходе одного из кабинетов, и я иду к нему, предвкушая в груди, что сейчас точно что-то будет. Я захожу в класс истории, закрываю, не глядя, дверь и тут же приваливаюсь к ней спиной, смотря моему искусителю прямо в глаза. Почему искусителю? Потому что смотрит так, что хочется делать ужасные вещи. Под его пытливым, завораживающим взглядом хочется сжаться, слиться со стеной, задохнуться на месте. Я словно перенёсся в начало нашего знакомства, когда сближаться было так страшно, а принимать заботу тяжело. В то время, когда каждое касание отзывалось слабым ударом тока по нервам, прошибая всё тело, каждую клеточку. Сейчас то, что мы в тёмном кабинете одни, туманит разум, особенно когда Чонгук приближается настолько, что я действительно почти вжимаюсь в дверь за собой, опустив взгляд — ещё немного и я упаду. Может, алкоголь, что подлили в пунш, так действует на меня, а может, сам человек, проводящий кончиками пальцев от моего бедра до талии, так влияет, но в животе что-то скручивается тугим узлом тут же, а по телу бегут мурашки от кончиков ушей. У нас как будто телепатия срабатывает, разделив одно настроение на двоих. Не знаю, почему вдруг Чонгук решил позвать меня сюда, зачем я запер нас в пустом кабинете, но то, что мы хотим этого оба, позволяет расслабиться и забыть обо всём: о людях, что до сих пор тусуются в душном спортзале; о месте, в котором мы находимся; о рамках приличия и испорченном ранее настроении. Полгода назад я бы точно не стал зажиматься со своим молодым человеком в стенах школы, не позволил бы себя целовать и не отвечал бы на чужие действия своими, не менее пылкими. И неясно, чем вызвано такое спонтанное желание у обоих. У меня воздух выбивает из лёгких, когда неторопливый поцелуй становится глубоким, а руки Чонгука перемещаются ко мне на поясницу. Он всем телом прижимается ко мне, это делает меня ещё слабей в его руках, я нахожусь в плену, оглушённый чувствами, залюбленный прикосновениями, потерявшийся в пространстве, позволяю себе тонуть в удовольствии, заведя руки за чужой затылок, и тихо умираю, пока за спиной глухо звучит бас какой-то песни. Чонгук прекращает поглаживания моей спины, останавливаются губы, медленно отстранившись от моих, и побудив открыть глаза, чтобы увидеть его — мою смерть в человеческом обличии. — Ты такой красивый, Тэхён, — восхищённо выдыхает в губы. — Я не мог дождаться окончания вечера, прости мне мою нетерпеливость, пожалуйста. — За такое не извиняются, — мягко говорю, переместив одну ладонь с затылка на идеально гладкое лицо и невесомо проведя по скуле пальцами. Чонгук склоняется к моей шее, тут же припадает к участку на ней губами, вырывая из моей груди задушенный вздох. — Чонгук, — моего протеста хватает только на то, чтобы сказать имя, едва не простонав его. Я закусываю губу, только бы не сделать это, и стискиваю в пальцах мягкие волосы на затылке Чона. — Невероятный, — шепчет, рукой идя вверх по позвоночнику, а губами, наоборот, вниз к призывно открытой впадине ключиц. — Прекрасный, — идя в этот раз выше, по кадыку, поднятому подбородку. — Мой, — коснувшись губами губ. — Скорее бы этот вечер закончился, я так хочу тебя, Тэхён, ты не представляешь, — откровенное признание выбивает у меня почву из-под ног и пускает новый импульс возбуждения по телу. — Ты меня с ума сводишь, — горячим дыханием на ухо, я вот-вот задрожу в его руках. — Его можно завершить прямо сейчас и поехать домой, — одному мне на этом вечере делать нечего, было бы куда лучше и полезней уйти отсюда с Чонгуком. — Ты должен отметить свой выпуск, — возражает, но в это же время продолжает меня заводить, пуская дрожь по телу тем, что присасывается к моей шее снова, и я уже не могу сдержаться, шумно вбираю ртом воздух и что-то задушено мычу. — Мне здесь нечего делать одному. — Пить, — не, он точно споит меня. — Я могу это сделать с тобой, а здесь я один, это будет не так приятно. — Хочешь уехать? — отстраняясь и заглядывая мне в глаза. О, боже, его взгляд… Я готов рассыпаться на атомы перед ним. — Хочу. И мы уезжаем. В тёплом урусе я расстёгиваю пуховик, откидываюсь на спинку сидения и расслабленно развожу ноги, чувствуя долгожданный покой после церемонии вручения. Ладонь Чонгука находится на моём бедре, другая выкручивает руль. В квартире, стоит двери закрыться, я нетерпеливо прижимаюсь к упругому телу, без проблем находя чужие губы и плавно сминая их. Меня накрывает сильней, чем от алкоголя, который мы распивали вместе, когда я чувствую отдачу. Настроение не такое, как в наш первый раз, не спокойное и неторопливое. Сейчас разум захватило желание, нетерпеливое и страстное, которое не позволяет добраться до спальни, а заточает в тесноте душевой кабинки. Журчание воды заглушает мои тихие вздохи, когда мою кожу снова ласкают мягкие напористые губы, а тела уже не сковывает ткань одежды. Мокрые волосы Чонгука немного щекочут меня, когда он спускается ниже к соскам, чтобы облюбовать и их. Я возбуждён до предела и, кажется, готов отдаться ему прямо так, без растяжки. Мне настолько мало касаний, что я не замечаю, как со всей силы прижимаю его к себе, когда губы в очередной раз сливаются в поцелуе. Чонгук шумно дышит в него, когда я, посмелев, провожу рукой по его члену. — Тэхён, — на выдохе, снова терзая моё тело, доводя меня до помутнения своей животностью и нетерпеливостью. Боже. Когда он, наконец, входит, я понимаю, что не могу сдержаться от того, насколько мне хорошо, и тихо всхлипываю, склонив голову вниз. Мне кажется, что он может меня в какой-то момент просто сожрать и ничего не оставить, так часто он присасывался к моей коже везде, где только мог, а я постанывал на каждое действие, отвечал своей приглушённой смущением реакцией, находясь в нашем маленьком мире, где никто не достанет, не разочарует и не обидит. — Пожалуйста, не бросай меня, — прошу в забвении, находясь почти на грани, когда меня снова и снова заполняют изнутри собой. — Никогда, — обещание, которое, чтобы исполнить, требуется работать. Не только ему, но и мне. Отношения — тяжёлый труд, огромное строение, над которым вы усердно трудитесь вместе, отдаёте частички себя на фундамент, подкрепляете каркас чувствами, а стены возводите словами и действиями. Он меня исцеляет раз за разом, не позволяя упасть на дно, а душе покрыться пылью мрака. Чонгук действует на меня, как самое сильное успокоительное, афродизиак, обезболивающее — выбивает хворь из тела и исцеляет своим светом душу. Мой чёрный рыцарь, с которым я готов проводить каждую минуту жизни. Мой молодой человек, показавший, что любовь может быть настоящей, красивой и искренней. Моя личная панацея, излечившая раны на душе и искоренившая сомнения о любви. Мой Чонгук. Только мой.