***
Начинается наш отдых с «нудной части», как это назвал Чонгук, но без которой ни один отдых не обходится — экскурсия, поход в музей и к достопримечательностям. Нудной, потому что сам Чон от подобных вещей не в восторге из-за обилия информации, которую вливают в туристов. Ему и так её на работе хватает — цитата. Но без этого никуда, для общего развития (и фоток маме) не помешает. Не знаю, мне интересно было узнать некоторые вещи об истории Дубая и местах, в которые нас водили, наверное, потому, что голова ничем не забита в кои-то веки. Экскурсия длилась с часу до шести, а потом с нами попрощались и тонко намекнули, что за отдельную плату экскурсия продолжится в местах, которые не каждому позволено увидеть. По мне так нам и так очень много показали, поэтому мы с Чонгуком уходим на поиски заведения, где можно поесть, потому что были в городе, а до дома ехать чуть больше часа. И тут поняли, что не помним, где оставили машину… Вот такие дела. Было бы, конечно, разумным оставить её на территории виллы и приехать сюда, скажем, на такси, но его надо было ждать, а мы и так не успевали на экскурсию, потому что проболтали до поздней ночи и легли спать в районе четырёх утра. Забавно ещё то, что выспавшийся — по собственным словам — Чонгук спал дольше меня, а проснулись мы из-за моего будильника, поставленного на полдвенадцатого на всякий случай. Найти машину в Дубае оказалось тем ещё приключением, но за время поисков аппетит нагулялся только больше, а около парковки, как никогда кстати, оказалось какое-то кафе. Хосок, когда спрашивал как дела и узнал всё, сказал, что мы дураки, раз решили взять машину вместо такси. Но с кем не бывает, как говорится! Короче, денёк выдался что надо. Из-за нашего небольшого ЧП мы оба не сильно расстроились, на удивление. Было просто огорчение, что придётся искать машину, а не то, что мы её почти потеряли, за что надо было бы в случае чего выплатить штраф. У нас очень болели ноги, поэтому расстроила перспектива пешей прогулки, нежели пропажи. Может, из-за этого и воспринялось всё легко. Домой вернулись абсолютно выжатые и я, и он. Чонгук сфотографировал меня во многих местах для мамы, даже втихаря селфи сделал, пока я не видел (заметил позже, когда он проверял время — эта фотография стояла на обоях телефона); мы вкусно поели даже несмотря на то, что ноги в ужасном стрессе, познакомились с историей Дубая и получили незабываемые впечатления от — вздох — пешей прогулки. Всё же на машине или метро передвигаться удобней. — Вроде отдых, а устал так, словно вкалывал весь день, — делюсь впечатлениями, выйдя из ванной в домашних футболке и шортах — она как раз соединена со спальней. Чонгук уже лежал на кровати и листал что-то в телефоне, будучи в лёгких штанах и майке-алкоголичке, которую я у него раньше не замечал, и ждал меня. У него волосы ещё влажные после душа, завтра наверняка завьются и будут пушистыми, если он их не высушит, но это будет мило. Я же сделал это, но в моей ситуации они волнистые по умолчанию. Падаю рядом с ним, проваливаясь в мягкости воздушного одеяла. У нас в комнате прохладно; кондиционер имеется и тут, сейчас он выключен, но работал с тех пор, когда мы вернулись — духота за это время успела вытесниться холодком. Сейчас тут хорошо. Чонгук усмехается себе под нос. Я поднимаю с подушки голову и двигаюсь к нему. — Ничего секретного? — уточняю сразу, не хочу лезть в чью-то личную переписку или ещё какие-то штуки, которые мне знать не надо. — Фотографии за сегодня, — хорошо, это смотреть можно. Чонгук поднимает одну руку, приглашая к себе в объятия, а потом, когда я лёг, прижавшись к нему, выходит в общий список фотографий, чтобы пролистать в самое начало и посмотреть всё ещё раз, но уже со мной. — Мы сделали настолько много фоток? — удивляюсь, сведя брови к переносице. — Сам в шоке. Мы просматриваем снимки, которые сделали друг с другом, и я выделяю для себя нескольких фаворитов — фото рядом со скульптурой «Вместе», где две больших фигуры мужчины и женщины стоят рядом друг с другом, и я перед ними; фото в кафе, когда уже принесли еду (по словам Чонгука, у меня были такие радостные глаза, что он не мог не сфоткать); наше селфи на фоне каких-то цветов; фото каждого на вершине небоскрёба Бурдж-Халифа; а ещё небольшое видео, которое я снял, когда мы поняли, что потеряли машину — как раз момент осознания: я записывал видео маме, а получилось напоминание о том, как мы лоханулись. — …мы чуть-чуть голодные, — говорил я для мамы в видео, — и… — Ты помнишь, где мы оставили машину? — спрашивает задумчиво Чонгук за кадром, перебив меня, я помню, как он тогда нахмурился, предвкушая момент, когда я скажу: — Нет… — посмотрев с недоумением на него. Мы оба остановились посреди тротуара и смотрели друг на друга в ожидании какого-то чуда. — Мы потеряли машину? — понимаю я из телефона, а я нынешний смеюсь вместе с Чонгуком, смотря на своё глупое выражение лица. — Не сказать, что прям потеряли… Но идти к ней надо будет долго. Видео обрывается на моём обречённом лице, на котором отражается вся степень страдания, которую пришлось испытать. Когда ситуация осталась позади, это выглядит смешно. — Когда ты успел меня сфоткать? — пальцем выбираю фотографию, что стоит теперь у Чонгука на обоях, и нажимаю на неё, чтобы увеличить. На снимке стою я в профиль и с улыбкой фотографирую вид, стоя на балконе Бурдж-Халифа, меня тогда очень впечатлила красота Дубая, я не мог удержаться и улыбнулся. Чонгук пожимает плечами, закусив губу, будто не при чём, я вижу это в погасшем экране телефона, который он откладывает в сторону, а потом опускает голову ко мне, я же, наоборот, поднимаю на него. Переглядки длятся меньше десяти секунд, Чонгук склоняется ко мне и целует в губы, без пошлости и намёка, просто и невинно, чтобы после оторваться и раскатисто зевнуть, отвернувшись. Я смеюсь. — Надеюсь, за десять дней ты сможешь выспаться. — Я тоже на это надеюсь. Завтра будет очень насыщенный день, давай ляжем пораньше. — Вечеринка, помимо нашей программы, я помню. Ради неё нужно выспаться, а то к вечеру опять будем с ног валиться. — Именно. Я сразу же забираюсь по уши под одеяло, слушая чужие слова о том, что даже в тёплой стране я каким-то образом умудряюсь замерзать даже под ним, Чонгук же меня в «коконе» притягивает к себе и обнимает со спины, после этого я почти сразу отключаюсь, слушая чужое беззвучное дыхание.***
Мне за два дня надоело отсутствие чая, поэтому я попросил Чонгука в доставке указать, чтобы нам его принесли. Сейчас сижу на кухне и с блаженством отпиваю ароматный напиток из каких-то цветов. Я такого раньше не пробовал, но это вкусно. — Это каркаде, — говорит Чонгук, сидящий рядом, с ароматным кофе в руке. Что-то остаётся неизменным — чай и кофе по утрам. — Серьёзно? — никогда бы не подумал, если честно. Я вроде пробовал чай каркаде, но он отличается от того, что нам принесли. Но сути это не меняет, напиток безумно вкусный. — Это отличается от того, что я пил в Корее. Попробуешь? — протягиваю ему чашку. Он отпивает и немного кривится. — Он разве должен быть таким кислым? — По-моему, да. Может, у нас просто сорт отличается. У цветов, из которых делают каркаде, есть сорта? — Не знаю, — пожимает плечами Чон, отпивая свой горький кофе, чтобы перебить кислятину, походу, потому что гримаса, которую он состроил, держалась до тех пор, пока не был сделан глоток своего напитка. — Но мне кажется, ты его просто передержал. — Возможно. На часах почти двенадцать, наш активный отдых продолжится через час в аквапарке. Не думал, что Чонгук сторонник настолько подвижных и весёлых развлечений, но об этом не говорю ему, мало ли обидится и снова пошутит, что я считаю его старпёром. Но я же не считаю! Просто помню, каким серьёзным он был раньше, и не могу никак привыкнуть к его простоте. Я думал, мы быстро обойдём аквапарк и пойдём дальше смотреть кому что больше понравилось, но, как оказалось, он только кажется маленьким, как и весь Дубай. Чонгук был прав, когда говорил, что обойти все места, которые запланировано, невозможно за день и даже за сутки. На то, чтобы опробовать каждую горку, понадобилось четыре с лишним часа, потому что на каких-то мы задерживались дольше. Было ужасно весело, особенно когда мы съезжали по очередной горке с какой-то парочкой на парных кругах: девушка визжала в тоннеле, а её мужик заорал ей «не ори, дура, я глохну» на английском. Мы с Чонгуком едва сдерживали смех, пока катились, а потом, когда вспомнили по дороге, расхохотались так, что животы заболели. У него потрясающий смех, я такого никогда не слышал. Он заразительный и живой, что хочется веселить Чонгука снова и снова, чтобы слышать его. Кстати, как выяснилось, Чонгук в идеале владеет английским языком. Это я понял ещё когда в кафе он делал заказ для нас и когда звонил с просьбой доставить нам чай и кофе домой. И сейчас, когда мы оба накупанные, окрылённые после аквапарка заявились поесть, он делает заказ, согласовывая всё с официантом, а когда тот спрашивает, что буду я, Чонгук повторяет этот же вопрос на корейском, подняв на меня голову. Не знаю, хочу выделываться или нет, но вариант с ответом «да» в чаше весов перевешивает, и я отвечаю парню сам на английском, что буду. Когда тот удаляется, улыбнувшись напоследок и объявив, что еда будет через пятнадцать минут, Чонгук в своей манере немного прищуривается, ухмыляясь, и смотрит на меня в ожидании пояснений. — А как ты думал я собираюсь поступать в Америку? — довольный собой спрашиваю. — Если бы я не знал язык, то и родители даже не рассматривали бы этот вариант. — Видимо, я просто забыл о твоих языковых способностях, — звучит двусмысленно, я почему-то сразу думаю о его словах в пошлом контексте и тут же прогоняю ненужные мысли из головы, чтобы не разогнать их до момента, когда может случиться что-то непредвиденное. С Чонгуком такое может быть — знаем, проходили. — А вот откуда ты знаешь английский? — поставив локти на стол и расположив на сцепленных ладонях подбородок, спрашиваю. — Я был прилежным учеником и учил всё, что нам преподавали как в школе, так и в универе. Моим дополнительным предметом в универе был английский, который необходимо было знать в идеале — в работе нужно, да и в жизни, вот, пригодится. Но твой навык поразил, — улыбается. — Красиво говоришь. У тебя акцент милый. — Thank you, — стреляю глазами игриво и смеюсь. Чонгук оценивает мои заигрывания и в той же манере отвечает: — You're welcome, baby. Такие расслабленные разговоры позволяют забыть об окружающих, чувство, что мы в кафе одни. Такое нередко бывает, когда ловишь одну и ту же волну с человеком и обособляешься от мира — приятное чувство, невесомое такое, лёгкое. Когда животы набиты, а их хозяева сыты и довольны, мы отправляемся в следующее место, о котором Чонгук мне не говорил. Обычно мы обсуждали, куда пойдём, но не в этот раз — он молчит, а на мои вопросы отвечает лишь загадочной улыбкой. Что ещё за сюрпризы? Я, конечно, уверен, что меня не разочаруют, только вот ожидание чего-то неизвестного не только томительное, но ещё и страшное отчасти. Как бы я ни пытался вызнать для себя наш следующий пункт назначения, Чонгук, как самый лучший агент ФБР, молчит до последнего. Когда мы подходим к одной из высоток, вопросов возникает ещё больше. Мы здесь не были до этого и информации об этом здании как таковой я не видел в интернете, оно ничем не славится, не понимаю, что мы здесь могли забыть. В лифте он нажимает кнопку последнего этажа. Хочет показать красивый вид? Там есть смотровая площадка или ещё что-то интересное? Но всё оказывается иначе — с последнего этажа мы поднимаемся на крышу, а на ней — посадочная площадка с вертолётом. Если бы меня не вели за руку, я бы определённо замер истуканом не в силах пошевелиться. Нижняя челюсть вот-вот отпадёт от осознания, что Чонгук решил организовать. — А… А… — единственная буква, которую у меня получилось вспомнить. Какие слова, какие предложения, когда мы собираемся летать на чёртовом вертолёте?! Из небольшой кабинки выглядывает пилот, который с улыбкой приветствует нас на английском с отчётливым арабским акцентом. Я не разбираю, что он говорит, лишь глупо хлопаю глазами, с восхищением смотря на вертолёт. Чонгук что-то отвечает мужчине и поворачивается ко мне, чтобы удостовериться, что я в порядке. — Тэхён? — обеспокоенно спрашивает он, убрав улыбку с лица. — Ты побледнел, тебе нехорошо? А я действительно чувствую, как у меня начинает кружиться голова, и на всякий случай сжимаю чужую руку крепче. Чонгук приобнимает меня за плечи, чтобы помочь удержать равновесие. — Сможешь подняться, чтобы сесть? — я слабо киваю, и мы помогаем мне забраться в вертолёт. Тот мужчина что-то спрашивает, Чонгук отвечает согласием, а потом передо мной появляется небольшая бутылка с водой. — Тэхён, вот вода, попей, — открыв её, протягивает мне. У меня в ушах звенит, мне ничего не хочется, губы пересохли, всё тело бросило в жар. — Дыши глубоко, — строго и в то же время мягко наказывает. Когда спустя несколько минут я прихожу в себя и таки делаю глоток этой несчастной воды, Чонгук, сидя передо мной на корточках, спрашивает: — Что такое? Голова закружилась? Я могу всё отменить. — Не надо, — отвечаю, продолжая глубоко дышать. — Ты себя плохо чувствуешь, — остаётся непреклонным Чон. — Нет, — провожу ладонью по лбу устало, закрыв глаза, — просто… Я был не готов к этому, — получается даже смешок пустить, а Чонгук, кажется, не до конца понимает от испуга, что я имею в виду. — В смысле? — хмурится. До меня медленно доходит произошедшее, в голове сразу выстраивается логическая цепочка. От осознания тянет рассмеяться громко-громко, так, чтобы в Корее слышно было. Чонгук вопросительно поднимает брови, когда я улыбаюсь, и ждёт ответ. — Твой сюрприз настолько поразил меня, что я, кажется, был на грани обморока, — со смешком в конце. Чонгук тяжело выдыхает от облегчения и опускает голову, сжав мою ладонь, лежащую на колене, своими. Его длинные волосы щекочут мои ноги. — Ты меня так до клиники доведёшь, — нервно усмехается и прижимается губами к моей ладони. — Прости, — шёпотом говорю, чувствуя укол вины, что заставил так переживать, потому что просто стал слишком впечатлительным. Чтобы хоть как-то успокоить и загладить вину, наклоняюсь и зарываюсь носом в густые волосы, после — целуя. — Сам не ожидал. — Everything it's okay? — Yah, — отвечает Чонгук на выдохе, подняв голову и побуждая меня тоже выпрямиться. — Можно перенести полёт, — обращаясь уже ко мне. — Я в норме. Не стоит. — Уверен? — Чонгук, это твой сюрприз, — если я сейчас всё угроблю — не прощу себе. — Плевать на сюрприз. Если тебе нехорошо, мы никуда не полетим. — Но со мной же всё хорошо уже, видишь? Ты же спрашиваешь о моём самочувствии, так вот, всё хорошо. Я в порядке, — пытаюсь его убедить, сделав голос мягче. Кажется, я сильно его напугал. — Точно? — очередное уточнение. — Точно. Чонгук снова выдыхает шумно через нос, поднимается на ноги и, взяв моё лицо в ладони, целует мимолётно в губы, потом говорит пилоту, что мы готовы, и после этого начинаются приготовления. В кабине два ряда мест, первый отведён пилоту и одному пассажиру, задний же полностью в распоряжении последних. Мы оба располагаемся на заднем ряду: я — у окна, Чонгук — рядом. Нас обоих пристёгивают и выдают наушники и подключают к одному каналу связи с пилотом, но, как мне объясняют позже, фишка в том, что мы с Чонгуком оба слышим пилота и друг друга, а он нас — нет, только когда что-то спрашивает, а не рассказывает. Эдакая приватность. Но даже если учесть то, что пилот, которого зовут Джасир, будет нас слышать, он не знает корейский, а на английском мы с Чонгуком друг с другом не общаемся.tattoo — loreen
У нас спрашивают готовы ли мы, мы вместе отвечаем, что да. — Okay, let's go! Когда вертолёт начинает гудеть перед взлётом, лопасти запускаются и постепенно раскручиваются, я чувствую, как воздуха в лёгких становится мало, но в хорошем смысле. Я поворачиваюсь к Чонгуку, сидящему рядом, в предвкушении своего первого в жизни полёта не на самолёте, и вижу многообещающую улыбку. Пальцы рук переплетаются, сцепив их в крепкий замок. — Готов? — слышу его голос в наушниках, а у меня настолько всё подскочило в груди, как будто он у алтаря это спрашивает. — Готов, — киваю слабо. Мы взлетаем. Я машинально сжимаю чужую руку крепче, Чонгук большим пальцем оглаживает мой, успокаивая. Воздушная экскурсия по Дубаю начинается с того, что нам говорят о небоскрёбах, которые мы пролетаем, среди которых уже знакомый нам Бурдж-Халифа, светящийся разными цветами в это время суток, минуем целый город, что загорается огнями, когда ночь медленно вступает в свои права, проводив позднее солнце за горизонт. Я вижу внизу и достопримечательности, которые нам доводилось видеть днём, и знаменитые отели, прославленные на весь мир, Дубайский Глаз, искусственный остров «Пальму», и это всё настолько красиво, что даже дух захватывает. Я не могу оторваться от окна и перестать восхищаться. Когда Джасир говорит, что именно мы пролетаем, я прилипаю к стеклу и пропадаю от красоты, которая мне открывается. Вид с Бурдж-Халифа днём был шикарен, не спорю, но вид с неба на ночной Дубай с ним не сравнится ни разу. Голубые бассейны, выделяющиеся на фоне чёрной дороги с золотыми светлячками фонарей, зелень парка Забиль, в котором мы должны побывать на днях, Дубайская рама невероятных размеров так и вовсе заставляет восхищённо раскрыть рот. Мы пролетаем и вдоль пляжей, что выглядят поначалу одинаковыми, но после начинаешь замечать отличия, как, например, наличие пальм или полное отсутствие чего-то, кроме песка и моря. Но окончательно я выпадаю в осадок, когда мы пролетаем «Озеро любви», до которого лететь пришлось сорок километров через пустыню. Это и было нашей конечной достопримечательностью. А потом происходит немыслимое — прямо над озером начинают запускать салюты, мы не подлетаем слишком близко, чтобы избежать аварии, но я, не скрываясь, проговариваю тихое: «Вау», которое, уверен, было слышно Чонгуку. Наверное, мы прилетели вовремя на какое-то мероприятие и успели к салюту. Очередной залп из искр — и в небе появляются слова на корейском. Уголки моих губ медленно опускаются по мере того, как я считываю послание в небе. Мысли в голове теряются, мозг отказывается соображать, может, я ещё не отошёл после своего перфоманса на стоянке? А иначе почему я вижу родную речь в небе, где ей и не пахнет? Почему вижу такие до боли знакомые буквы с… поздравлением? — С днём рождения, моя вселенная, — в ушах — родной голос Чонгука, в глазах — влага, в небе — взрыв из пурпурных искр в форме сердца, заключительный. Я отмираю секундой позже, воззрившись на него блестящими от слёз глазами, не могу поверить, что это реальность. Это всё ещё чёртов сюр, я отказываюсь верить! Пиздец — ничего больше не могу сказать. Я накрываю губы ладонью, только бы вслух не всхлипнуть. Какой-то день сегодня богатый на впечатления, с каждым разом всё ярче и ярче. Так хочется прямо сейчас прижаться к Чонгуку и сжать его настолько сильно, сколько силы мне позволяют, но техника безопасности обязует не отстёгиваться и сидеть на месте. Зато когда мы возвращаемся на посадочную площадку, я тут же вывожу Чонгука из кабины и налетаю на него так, что почти сношу с места и едва не валю на землю. Долгие минуты я ждал момента и вот теперь могу это сделать. Слёзы уже успели высохнуть, но эмоции не угасли ни на йоту. — Сумасшедший, — единственное, что могу сказать ему, выслушав до этого слова о том, что могу задушить. Вот задушу и не посмотрю на то, что не смогу выбраться из чужой страны сам. — Ты заставляешь меня сходить с ума, — парирует Чон. Я схожу с ума вместе с ним, по-другому не опишешь то, что я чувствую по отношению к нему в эту секунду и другие последующие. Сколько бы времени ни прошло, секунда, минута, месяц, год, я буду ценить каждый момент, проведённый с ним, как самое дорогое сердцу сокровище. — Люблю тебя, — шепчу в плечо. — Я тебя тоже, — так же в ответ.***
— А ведь я совсем забыл про свой день рождения, — говорю, идя с Чонгуком по нагретому за день песку на пустом пляже Ла Мер. В одной ладони зажата пара обуви, в которой я ходил до этого, другая вновь переплела пальцы с чужой рукой. Напоминает нашу первую прогулку у моря в Сеуле, тогда ещё холодно было, Чонгук накинул мне на плечи плед, впервые спросил разрешение взять за руку, пожертвовал сном из-за меня и угостил десертами из кондитерской. Приятный укол ностальгии не заставил себя долго ждать. Неужели это было почти полгода назад? — Наш пилот, Джасир, один из немногих, кто относится без презрения к нетрадиционным отношениям. В Арабских Эмиратах уделяют большое внимание именно традиционным ценностям. Здесь с этим всё очень строго. Поэтому многие из окружающих думают, что мы с тобой просто друзья или родственники, никто даже представить не может, что нас связывает что-то большее, у них это считается большим грехом и ошибкой. Нам, как туристам, конечно, многое позволено в силу того, что многих традиций мы не знаем, но и меру ощущать надо, поэтому некоторые вещи мы делать не можем. — Наши прогулки здесь мало чем отличаются от тех, что были дома. Тут просто с этим строже, но правила те же — не показывать окружающим: не целоваться, не браться за руки, не говорить об этом и так далее по списку, — это вызывает во мне грусть, но не сильную, она почти сразу проходит. — Нам повезло, что ты вышел на Джасира. — Знаешь, что он спросил первым, когда я сказал, что хочу сделать? — Что? — поворачиваюсь с интересом. — Мужу подарок? — счастливая, озорная улыбка покоряет меня с первых секунд, но слова вынуждают увести взгляд и опустить голову под наш синхронный тихий смех. — Честно говоря, эта поездка и правда смахивает на какое-то свадебное путешествие. Сам Дубай подходит под определение «лучшее место на медовый месяц». — Хочешь когда-нибудь провести здесь медовый месяц? — интересуется, а я уже не чувствую щёк, постоянно краснея и улыбаясь. Я ничего не отвечаю, но здесь слова излишни — оба это понимаем. Мы пешком добираемся до места проведения вечеринки, издалека уже улавливая тяжёлые басы аппаратуры. Ладони размыкаются, когда мы приближаемся к людям, собравшимся на пляжное представление. А туда, оказывается, приехал какой-то крутой ди-джей, который должен «разжечь огонь в сердцах людей» — цитата. Поразительным становится то, что играют песни, знакомые и мне, и Чонгуку, которые подстёгивают нас присоединиться к толпе уже выпивших людей. И наша фиеста не заканчивается только на этой вечеринке, длящейся до поздней ночи. По приходе домой, мы находим несколько бутылок с вином, которые Чонгук заказал, чтобы мы отпраздновали мой день рождения, — который по календарю уже успел пройти — и решаем включить свою музыку. Я не был сильно удивлён, когда при обходе виллы обнаружил музыкальную установку, что была не хуже той, которая у Чонгука в квартире, её мы и включили. Кричали разные песни до самого утра, пили, танцевали, одним словом — праздновали. Со стороны могло показаться, что это не у нас разница в возрасте двенадцать лет, что мы ровесники, что нет никакого директора крупной фирмы и юнца, только окончившего школу, есть только Тэхён и Чонгук, которые прилетели, чтобы отдохнуть, и прожигают часы свободного времени веселясь. Мы разошлись на всю ночь и спать легли только в седьмом часу утра, когда дубайское солнце уже светило ярко. Пришлось закрыть окно с помощью жалюзи, погрузив комнату в полумрак. Только тогда мы легли оба спать. Не волновало, что на день запланировано много дел, как и было плевать на то, что в ближайшие часы должна была прийти девушка с горячим завтраком. Абсолютно всё равно. А просыпаюсь я первым. Обстановка в комнате не поменялась, даже сначала кажется, что я проспал всего минут пять, но, посмотрев на время, обнаруживаю, что пик жары мы оба скипнули — на часах было почти три. Доброе утро нам. После вина голова немного болит, но я подстраховался и заранее оставил таблетки с водой на тумбе. Закинувшись лекарством, я поднимаюсь с кровати и иду в ванную, убедившись, что Чонгука не разбудил. Каждый раз удивляюсь, видя его таким открытым и простым, но от этого не перестаю меньше любить. Я опираюсь руками о раковину из тёмно-серого мрамора, выделяющегося на фоне бежево-белой ванной, и, опустив голову, жду, когда подействует таблетка аспирина. Мы фактически проебали половину дня, в которой должны были посетить Дубай Молл, но я даже не расстроен особо, у нас ещё много дней впереди, в какой-нибудь сходим. Отсутствие секса сказывается на организме внезапной жаждой другого тела. Не помню, когда сталкивался с подобным последний раз, но сейчас возбуждение ощущается ярко и ужасно давит на мозг, не хуже головной боли. Шорты после сна недвусмысленно топорщатся, я становлюсь куда чувствительней, чем обычно, и начинаю глубоко дышать, чтобы немного унять свои желания. Мог бы пойти помастурбировать в кабинке душа, почему бы нет, но сейчас настолько мало сил, что я готов переждать бурю так. Насколько ленивым должен быть человек, чтобы ему было в падлу дрочить себе? Не обращаю на буквально стоящую ребром проблему внимание и принимаюсь чистить зубы. Водя щёткой во рту туда-сюда, невольно вспоминаю о словах Чонгука про мои языковые способности, сразу же зачем-то представляю, что во рту что-то интересней щётки, и тут же заканчиваю своё занятие, сплёвывая лишнюю пасту в раковину. Блядский пубертат застал в самый неудачный момент, заставляет сжать края раковины пальцами и подавить рвущийся наружу болезненный стон. Срочно в душ, там и сниму напряжение, терпеть это даже в силу собственной лени, вышедшей за границы адекватного, невозможно. Стоит избавиться от футболки и оставить её на мраморе стола, в который встроена раковина, дверь в ванную открывается. Я стал замечать, что когда меня долго нет в постели, Чонгук просыпается и сразу идёт меня искать, сейчас — тоже. Он выглядит немногим бодрей меня — всегда просыпается быстрей и в себя приходит гораздо раньше. — Уже был в душе? — спрашивает у меня с ходу. Я отрицательно машу головой. — Сейчас хотел. Пойдёшь со мной? — возможно, его удивило моё предложение, обычно от меня такого не услышишь. Всё бывает либо с инициативы Чонгука, либо само собой, без вопросов. Он раздумывает некоторое время, счёт которому я потерял, осматривая меня с ног до головы. Я не стесняюсь рассматривать его в ответ. Сильная грудь, к которой я прижимаюсь ночью, крепкие мускулистые руки, рельеф на теле, который хочется потрогать, исследуя вдоль и поперёк, бёдра… Блять. Низ живота снова пронзает спазмом, из-за чего я вбираю полными лёгкими воздух, тут же втянувшись. Чонгук подходит ко мне, по пути снимая майку, в которой спал, и откладывая её к моей футболке, я думаю, что он продолжит раздеваться и зайдёт в душевую кабину, но вместо этого чувствую, как со спины ко мне прижимаются, это же вижу и в отражении длинного зеркала, идущего вдоль стены. Широкая рука с тонкими пальцами, на которые у меня скоро образуется фетиш, обнимает меня и оглаживает живот, после этого спускаясь ниже. — Ты мысли читаешь? — голос сел и стал хриплым. — Смотря на тебя, не нужно уметь читать их. У тебя всё слишком очевидно отражается не только на лице, но и на теле, — опустив руку на стоящий член под тканью спальных шорт. Мне и усмехнуться хочется, и застонать от долгожданного прикосновения. — Гораздо же интересней, когда кто-то помогает кончить, чем когда ты всё делаешь сам, — обжигающим шёпотом на ухо, не разрывая при этом зрительный контакт через зеркало. Блядство. — Помоги снять, — говорит Чонгук, подцепив резинку шорт, чтобы я понял, что именно снимать, и тяну их вниз, позволяя с бёдер упасть на пол, а потом ногой отмести ненужную вещь в сторону. Главное потом не забыть про неё и не упасть, наступив. Покрасневшая головка выделяется на фоне моей бледной кожи, по ней сразу проводит тёплая ладонь, вынуждая вздрогнуть, а когда проходится по всей длине раскатисто, я откидываю голову на плечо сзади, руки завожу назад, ища опору. — Какой же ты красивый, боже, — на выдохе, после которого присутствие мягких губ чувствуется на выгнутой шее, потом на ключице, а когда внезапно проходятся кончиком языка от шеи к уху и одновременно с этим ласкают чувствительную головку, я резко вдыхаю, распахнув губы от неожиданно приятного чувства, тело покрывается мурашками. — Хочу съесть тебя, — чёрт, его слова доводят меня до исступления. Ноги сейчас подкосятся. Я не сдерживаю стон и торможу его руку, орудующую на моём члене, когда он ускоряет движения, ибо точно свалюсь в таком случае. — У тебя великолепный голос, не бойся его показывать, — я могу тихо поскуливать и закусывать губу, только бы не сделать этого, и ослабляю хватку, позволяя Чонгуку продолжить, но мне не дают убрать руку — он перехватывает её и сцепляет пальцы на стволе, при этом не отнимая своей ладони, руководящей процессом. Вторую руку нахожу снова на своём вздымающемся животе, она ведёт выше к груди и цепляет вставшие соски. Я чувствую, как постепенно приближаюсь к разрядке. Чонгук, видимо, понимает это по моей реакции на свои действия и немного ускоряет движения рукой, особенно задерживаясь на истекающей смазкой головке. — Чонгук… — неизменно выстанываю в пустоту ванной его имя, когда изливаюсь в свою ладонь, мелко задрожав в чужих руках. Поцелуи на шее помогают прийти в себя и открыть глаза, посмотрев в зеркало снова — лучше бы не делал этого. Из отражения смотрит покрасневшая копия меня, с поплывшим взглядом, и выглядывающие сзади жилистые руки Чонгука, оторвавшегося от моей шеи, чтобы тоже взглянуть. Картина на миллион. Чонгук отстраняется, собираясь всё же сходить в душ, но когда он это делает, я чувствую, как по моему заду проезжается что-то твёрдое. Я в недоумении оборачиваюсь на него, шустро смывая семя с руки. — Подожди, а ты? — Что я? — поднимает голову, развязывая шнуровку на домашних штанах, чтобы снять их. — Ты возбуждён, — мельком смотрю на говорящий бугорок и снова поднимаю взгляд на Чона. — Хочешь мне помочь с этим? — сегодня у кого-то день невероятных открытий, видимо. — Почему тебя это так удивляет? — искренне не понимаю, хлопая быстро глазами. Я что, изверг какой-то или потребитель, чтобы, получив удовольствие, оставить без этого Чонгука? Он в ответ только неопределённо пожимает плечами и стягивает штаны, откладывая ко всем вещам. Мне протягивают руку, за которую я тут же берусь, и заводят в душевую кабинку, включая тёплую воду. Либо меня не поняли, либо проигнорировали, но просто так я это оставлять не собираюсь. Мне уже несколько дней не даёт покоя одна мысль, реализовать которую я хочу сейчас. Вода звучно бьётся о кафель, Чонгук подставляется под тонкие струйки, зачёсывая сразу намокшие волосы назад, я делаю то же самое и тянусь рукой к вздёрнутому члену, проводя от основания до головки нарочито медленно, чтобы услышать шумный вздох. — Научи… меня делать минет, — прошу, видя, как открываются зажмуренные от приятных ощущений глаза, вонзаясь в меня пронзительным взглядом, от которого внутри всё чертыхается. Протестов на мою просьбу не возникает, как не слышится и одобрение, но я считываю это как зелёный свет и опускаюсь на колени. — Было бы лучше сделать это в кровати, — подаёт голос Чонгук, выключая воду, которая лилась бы прямиком на меня в таком положении, — у тебя ноги устанут. Не устанут, а если и да, то плевать, я хочу сделать это здесь и сейчас. В теории это кажется не таким сложным, но когда налитый орган оказывается у моего лица, возникают некоторые сомнения, например, достаточно ли у меня широкий рот для минета. — Глубоко не бери, даже не пытайся, — предупреждает Чонгук. — Можешь рукой себе помогать, а сам уделяй внимание головке, так будет лучше для первого раза, — а для не первого можно будет попробовать заглотнуть по самые гланды, да? Ладно, пошутили и хватит. Я делаю как он сказал и в уже отработанной манере провожу рукой по длине, а языком на пробу касаюсь головки, слизывая манящую капельку смазки на конце — горьковато, но не критично. Решаю попробовать взять её в рот, губы непривычно сильно растягиваются на скользкой плоти, необычное ощущение. — Не забывай про язык, — даёт наставления сверху Чонгук, проводя пальцами по моим лезущим в лицо волосам и зачёсывая их за ухо. Я прислушиваюсь к словам и начинаю с усердием обсасывать его член, вспоминая, как это делал он: выпускаю изо рта головку и провожу языком вдоль от яиц до неё, большим пальцем массируя щель уретры. Сверху слышится шипение, а после него тяжёлый вздох — кажется, я всё делаю правильно. Возвращаюсь к концу и проделываю такие же действия языком. — Тэхён, — через силу зовёт меня Чон; мог ли я переборщить с напором? Я поднимаю глаза на него, не переставая водить рукой по члену, и целую покрасневшую плоть, немного усмиряя пыл. Чонгук издаёт смешок и поражённо говорит: — Тебе и наставления мои не нужны, налету схватываешь. — Мне не нужно читать твои мысли, чтобы понять что-то, — возвращаю его слова. — По твоему голосу всё слышно, — мне улыбаются, проведя большим пальцем по щеке любовно. Я возвращаюсь к своему занятию и уже уверенней всё делаю. Спустя несколько минут, в течение которых замечаний больше не поступало, Чонгук останавливает меня, говоря, что на грани, а я решил, что если и пробовать, то пробовать всё, поэтому отмахиваюсь и позволяю излиться мне в рот. Тугая струя семени выстрелила в нёбо и сразу потекла к горлу. Я сглатываю, поднимаю голову на Чонгука — он выглядит донельзя довольным, грудь тяжело вздымается, дыхание сбито, но на лице довольная улыбка. Вспоминаю, как в моменте он сжал слабо мои волосы, и снова чувствую укол возбуждения, машинально смотря вниз, на свой полувставший член. Меня начал заводить процесс и полустоны Чонгука, неудивительно, что я снова возбудился. — Кажется, одной дрочкой и минетом мы не отделаемся, — замечает мою проблемку Чонгук, не переставая выглядеть самым довольным человеком на планете, я, чувствуя порыв улыбнуться в ответ, делаю это и, ни секунды не медля, поднимаюсь на ноги, налетая на Чонгука. Меня тут же ловят в плен чужие руки, губы соприкасаются в несдержанном поцелуе. Нас меняют местами, я спиной прижимаюсь к холодной плитке на стене, сначала вздрагивая от контраста температур, а потом привыкаю. Чую, душевую кабинку мы ещё нескоро покинем.***
За оставшиеся дни мы обходим все места, которые планировали, уложившись даже так, что один день не знали, чем себя занять. Было принято решение пройтись по городу, заглянуть в Дубай Молл и поужинать там в Чайнатауне, прежде чем пойти гулять дальше. К вечеру людей становится больше, начинается веселье, в честь какого-то праздника, на который мы удачно попали. Может, это был день рождения какого-то важного человека в Дубае, потому что в моменте, когда мы проходили мимо скопления людей, я слышал поздравление на английском. Честно, в Дубай Молл мне больше понравился ресторан с огромным аквариумом, возле которого мы и сняли несколько дней назад столик. Была тьма, освещение было только от огромного бассейна, за стеклом которого плавали разные морские обитатели. Чонгук тогда несколько раз напоминал мне о еде, которая остывала, а я всё смотрел и смотрел. В Чайнатауне тоже неплохо, атмосфера Китая навеяла воспоминания о доме, выполненный в традиционном стиле ресторан с круглыми фонариками выглядел потрясающе. И кормят там хорошо, наверное, своё предпочтение именно в еде я отдаю Чайнатауну. Наш последний день решили завершить как-то по-особенному, так сказать, закрепить то, что было, чем-то захватывающим. Нет, не прыжком с парашютом, слава богу, — хотя нам и такое предлагали, — а походом на самое большое колесо обозрения в мире — Дубайский Глаз. Перед ним, после Чайнатауна, мы смотрим на представление Поющих Фонтанов возле Дубай Молла, в очередной раз засматриваясь на красоту, сделанную руками человека. Это так удивительно, на самом деле, кто-то же это придумал и воплотил в жизнь! Мы добираемся меньше чем за час до искусственного острова Мария, находящегося в одноимённом районе, и перед нами предстаёт самый большой аттракцион в мире во всей своей красе. На улице уже темно, он сияет разными цветами, выдавая причудливые узоры, продольные кабинки, тоже похожие чем-то на глаза, кажутся такими ничтожно маленькими, что я даже не могу представить, какими будем мы на фоне этой громадины. Когда мы заходим в одну из них, я уже не удивляюсь тому, что внутри стоит целый стол со стульями для приёма людей. Возможно, можно снимать кабинки на какие-то мероприятия за огромную сумму? Не знаю, но выглядит это так же внушительно и крышесносно, как и весь Дубай. Стены полностью прозрачные, через них видно абсолютно всё, что происходит снаружи. Мы садимся на стулья, немного выдвинув их из-за стола, лицом друг к другу и боком к окнам, чтобы было всё видно. — Невероятно, — говорю, смотря за стеклянную панель, когда мы поднимаемся выше. Моя ладонь в чоновой ощущается правильно и необходимо сейчас. — Как тебе наш отдых? — интересуется Чонгук. — Никогда не думал, что смогу увидеть и испытать столько всего, — счастливо улыбаюсь ему. — Спасибо за такую возможность, — на самом деле, никаких слов мира не хватит, чтобы описать ту степень восторга, в котором я пребываю, и благодарности, которую испытываю. Чонгук, он… он… Делает так много для нас обоих, но мне постоянно кажется, что в большей степени пытается угодить мне, не думая о себе. Может, это только мне кажется, но каждый раз, когда мы делаем что-то вместе, он интересуется о моём мнении, и даже если ему не приносит удовольствия ходить по выставкам, музеям или экскурсиям, он идёт, чтобы показать мне то, чего я ещё не видел. До слёз трогает, но я не знаю, как показать ему это, сухая реакция в виде слов никогда не опишет всего, что я чувствую к этому человеку. Чонгук только улыбается, поглаживая большим пальцем тыльную сторону моей ладони. Сейчас у нас скреплены руки, на которых висят парные браслеты — небольшая деталь, греющая сердце, которую я подмечаю. — Ты смог отдохнуть? — спрашиваю, поскольку сильно переживаю по поводу его состояния. Стоит вспомнить, сколько он спал от усталости, когда мы прилетели, так сразу неприятное чувство закрадывается в душу. — Горы готов свернуть, — отвечает мне, надеюсь, серьёзно, а не чтобы прогнать моё беспокойство. — Не волнуйся, до такого состояния, в котором сюда прилетел, я себя доводить больше не буду, — заверяет, снова улавливая ход моих мыслей. У меня даже складывается ощущение, будто мы не полгода встречаемся, а уже живём десять лет рука об руку, понимая всё друг о друге без слов. — Обещаешь? — Обещаю, — если черта Чонгука выполнять все сказанные слова не распространится на это обещание, я его лично прижучу. С вершины колеса обозрения открывается вид на весь Дубай. Снова яркие башни и причудливые огоньки в окнах. Этот вид не может надоесть. Я фотографирую то, что вижу, встав с места и подойдя к прозрачной стене. Но всё хорошее когда-то кончается, как и наш отдых. Жаль, что мы так быстро улетаем, я буду скучать по этому месту, память о нём сохранится не только в голове, но и в галерее наших телефонов. Определённо, отдых в Дубае будет одним из самых лучших периодов в моей жизни, который я запомню, как уикенд, проведённый с Чонгуком в уединении. Сказка, в которую он меня переместил на десять дней, сохранится в сердце навечно, как и моя любовь к нему.