stray kids compilation

      Грусть.       Неприятное чувство осело в груди тяжелыми давящими сожалениями. Они никак не хотели покидать его, вцепившись крепкими острыми когтями, заставляя тонуть в бесконечных тоскливых мыслях.       Свой двадцать третий день рождения он отпраздновал в кровати, только недавно вернувшись с больничного кресла на колесиках. В одиночестве, потому что пускать никого и разговаривать не хотелось. В комнате с занавешенными плотными шторами. И без хотя бы крохотной капельки радости. Потому что радоваться было нечему — Сынмин был в отчаянии от собственной беспомощности.       Он весь вечер лежал, свернувшись калачиком в пледе, словно этот кокон мог помочь решить проблемы или изнуряющее ментальное состояние. Лежал, уткнувшись не пострадавшей во время столкновения щекой в подушку, поджал губы и бесцельно разглядывал складки темных занавесок, через которые не пробивался даже самый тонкий лучик фонарных столбов. Все тело болело, принимать сидячее положение было сложно, ходил с трудом, прихрамывая.       Не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько подавленно и безнадежно. Смотреть на себя в зеркало не было ни малейшего желания — наверняка сейчас выглядел так, словно вот-вот расплачется от всего, что так внезапно навалилось на плечи. Ведь было так хорошо. А потом…       А потом все в одно мгновение поменяло направление.       И теперь это был худший день рождения в жизни Сынмина.       Единственное, что действительно хотя бы немного успокаивало, так это то, что Минхо и Хенджину не придется проходить через подобное. У их старшенького определенно будет хороший праздник, а у Хвана все к тому времени давно заживет. Минни надеется.       Раздался стук в дверь. Осторожный, на грани слышимости, похожий на молоточки внутри фортепиано, которые отбивают нужные звуки у черно-белых клавиш. Если бы в комнате не царила всепоглощающая тишина, которая начинала сводить с ума, он бы и не различил. Двинуться или сказать хоть слово не было сил. Поэтому в ответ на немой вопрос о разрешении войти он ничего не ответил, только еще сильнее захотел спрятаться от всего мира под клетчатым покрывалом. Как в детстве, когда ночью страшно, что монстры скрываются в самых темных уголках комнаты и поджидают удобного момента.       Потом через еще одно мгновение послышался щелкнувший замок. Шаги. Затем странное шипение и запах… Запах чего-то горящего?       Он привстал так резко, что голова тут же отозвалась новой порцией боли и кружения, весь мир вокруг завертелся и Ким сумел лишь различить короткий силуэт света, озаривший пространство, но вместо того, чтобы посмотреть, что там такое, пришлось ухватиться рукой за лоб, жмуря глаза в тщетных попытках избавиться от неоновых кругов. Ощущение такое, словно в черепной коробке кто-то стучал отбойным молотком или словно его крутили на детской карусели до беспамятства.       Но когда последствия аварии немного отступили и он взглянул перед собой, первым делом заметил торт. Торт в виде его маскота. Нежного персикового цвета, аккуратный, наверняка очень вкусный. И свечи. Сынмин перевел взгляд чуть выше и в тусклом освещении увидел ее — неловко улыбающуюся и сильно обеспокоенную. Точно волновалась. И вполне имела право обидеться, потому что он не отвечал на сообщения и звонки.       Но она была здесь.       Приехала так поздно, несмотря на собственную загруженность и дела, не зная точно, пустит ли он ее, находясь в таком состоянии, или же откажется даже на секунду открывать дверь.       — Минни, с днем рождения, — негромкий шепот растворился в шипении огня, но он расслышал. И на душе вдруг снова стало невыносимо, будто ее рвали на куски. Только уже не угрызения и обида.       Он прикрыл рот рукавом большой серой толстовки, в которой часто ходил дома, чтобы прикрыть дрожащий подбородок. Но красные глаза на мокром месте никак скрыть не смог.       — Не нужно было… — вырвалось еще более отчаянно и жалобно. Не хочется, чтобы кто-то видел его слабости. Чтобы кто-то мог разглядеть расцветший на скуле лиловый синяк после удара о переднее сидение, чтобы кто-то видел, как он расстроен и беспомощен. Сынмин не привык показывать, что ему плохо, но все это так растрогало и он слишком нуждался в ком-то рядом, хоть и не собирался этого признавать.       — Задувай свечи и загадывай желание.       Это было выше его сил. Он считал, что праздник испорчен — авария, полученные травмы и стресс, все эти отмененные мероприятия и невозможность нормально связаться со стэй выбили его из колеи, поэтому он даже не думал о том, чтобы справлять день рождения. Заперся в комнате, как маленький мальчишка.       Слезы потекли по щекам, но Сынмин, шмыгнув носом, постарался взять себя в руки и чуть двинулся вперед, подтягивая под себя ноги — свет очертил тень на его щеке, ссадину, тянущуюся до самого виска, разливающуюся под глазом некрасивым пятном, такую яркую, что становилось больно от одного только вида.       Он подул сильно, как только мог с тянущей ломотой во всем теле и подступающими рыданиями.       И огонь потух вместе с его переживаниями. Хотя бы ненадолго.