«Если вы хотите достичь цель, вы должны увидеть её достижение в своём воображении ещё до того, как вы её реально достигнете.» Зиг Зиглар
***
В последний учебный день перед зимними каникулами нам выставили оценки за четверть и распустили по домам. Перспектива две недели не появляться в школе и не видеть одноклассников радовала больше, чем приближение Нового года. Я не ждал каких-то особенных подарков от матери, - развод родителей сказался на нашем финансовом положении. И хотя отец, помимо алиментов, регулярно поддерживал нас деньгами и по необходимости подкидывал мне на карманные рассходы, матери приходилось на многом экономить. Зато я ждал подарок от отца. Он пообещал, что это точно станет для меня сюрпризом. И, впоследствии, как обычно, оказался прав. Только до Нового года оставалось ещё несколько дней, а пока, этим вечером, у меня намечался серьёзный разговор с матерью. Это я понял, когда раскрыл дневник на последней странице, где почти по всем предметам, кроме физры, литературы и трудов, ровным столбиком стояли тройки. — Как дела в школе? — спрашивает мать, едва переступив порог. — Как всегда, — говорю я, помогая ей снять пальто. — Нормально. — Ну, давай, хвастайся своими достижениями, — улыбается она, снимает сапоги и, не переодеваясь, идёт в мою комнату. Мать садится за стол и с ожиданием смотрит на меня. Пока я роюсь в рюкзаке и достаю дневник, заранее представляю её реакцию. Пару секунд, глядя на мои оценки, она продолжает улыбаться, но улыбка быстро сползает с лица, сменяясь нескрываемым раздражением. — И это ты называешь «нормально»? — оторвав взгляд от дневника, холодно говорит мать. — У тебя же сплошные тройки! Одиннадцать троек за четверть- это, по-твоему, нормально? — Но не двойки же, — я хоть и был морально готов к подобному разговору, её зацикленность на моей учёбе дико напрягала. Я упал на кровать и уставился в потолок. — Меня поражает твоё безразличие, — прикрыв глаза, мать напряжённо потирает переносицу, а затем смотрит на меня так, будто я растоптал все её надежды. — Как ты не поймёшь, учёба - твоё будущее. Сейчас это твоя работа. — Кому нужна работа, за которую никто не платит? — говорю я. — Это уже не работа, а рабство. — Со следующей четверти будешь заниматься с репетитором, — сухо произносит мать, встаёт из-за стола и, бросив дневник мне на кровать, выходит из комнаты. — У тебя денег не хватит на столько репетиторов, — я смеюсь ей вслед. И делаю я это вовсе не для того, чтобы позлить её и ещё больше накалить обстановку. Просто это гон нанимать репетиторов по одиннадцати предметам. За ужином мать первое время молчит, но я вижу, что она уже успокоилась. — Эрик, — наконец говорит мать. — У меня в голове не укладывается, как ты всего за полгода мог так скатиться? Ты же раньше хорошо учился. И эта новая школа- точно такая же, самая обычная, не какая-нибудь гимназия с завышенными требованиями. Что с тобой происходит? — Ну так и надо было оставить меня в прежней, — отвечаю я. — Я же не просил переводить в другую. — Ты сам понимаешь, что это невозможно, — возражает мать. — Здесь тебе от дома всего десять минут пройти, а туда через весь город пришлось бы ездить, ещё и с пересадками. — Да уж лучше так. От этого бессмысленного диалога весь аппетит пропал. Я отодвинул тарелку и встал из-за стола, намереваясь свалить в свою комнату. — Подожди. Присядь, — окликнула мать. Её голос на этот раз показался мягким, как когда-то раньше. — Мне давно надо было поговорить с тобой об этом. Её слова, скорее, сама интонация, заставили меня остановиться. Я не имел ни малейшего представления, что она собиралась сказать, но подсознательно насторожился. — Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, — вкрадчиво произнесла мать, глядя мне в глаза. — Но у нас с твоим отцом не было другого выхода. Развод - это всегда стресс, и его нужно пережить. Это трудно и больно, но такое случается, когда близкие люди в какой-то момент понимают, что им лучше разойтись. Я ни в коем случае не виню в случившемся твоего отца. В этом никто не виноват. Ты же сам знаешь, - обстоятельства сложились таким оборазом, что нам с тобой пришлось переехать сюда, потому что других вариантов разменять квартиру не было. Всё это я понимал. И никогда не винил родителей в том, что они развелись. Всякое случается. Хотя, я не знал, что именно послужило причиной развода, но в один момент их отношения стали постепенно разваливаться. Я замечал, что между ними будто выросла какая-то стена, они отдалились друг от друга. И хотя родители никогда не выясняли отношения при мне, - не было ни скандалов, ни криков, ни истерик с битьём посуды и взаимными оскорблениями, - обстановка накалялась с каждым днём, давила так, что я просто не мог находиться дома. Тогда я старался как можно меньше времени проводить с родителями, потому что чувствовал себя неуютно, и казалось, что моё присутствие было лишним. Обычно я сваливал на улицу, или тусовался у кого-нибудь из своих бывших одноклассников. У меня не было особо близких друзей, зато было много знакомых, с которыми я зависал допоздна, и возвращался домой только ближе к ночи, чтобы сразу лечь спать. Когда я закончил седьмой класс, родители развелись. Тихо и мирно. Разделили совместно нажитое имущество. Разменяли нашу трёшку на однокомнатную, где сейчас живёт отец, и двушку, которая досталась нам с матерью. Гараж и машину, по общему решению, отец оставил себе, дачу переписали на мать. В нашей семье никогда не было скандалов, единственное, что предки могли себе позволить, - это разговоры на повышенных тонах. Но такое случалось крайне редко. И даже после развода они сохранили тёплые отношения. Отец часто звонил, заезжал к нам. Теперь уже просто в качестве гостя. Может, он и хотел вернуть всё назад, но, походу, это было невозможно. Родители разошлись навсегда, и пути назад не было. — Это ваш выбор, — говорю я. — И если вы решили, что так будет лучше, я не имею права винить вас в этом. Но вы не должны были принимать решение за меня. Никто даже не спросил, хочу ли я переводиться в другую школу. Мои желания вас никогда не интересовали. От воспоминаний обо всех издевательствах, которые теперь приходилось терпеть, меня вновь накрыло. Но это был уже не прежний страх или тревога. Это была злость на каждого, кто хоть раз позволил себе морально унизить меня: на преподов, на одноклассников, на дебилов из других классов, которых я вовсе не знал, но даже они, встречая меня в школьном коридоре, не могли удержаться, чтобы как-нибудь морально не обосрать. — И если ты думаешь, что я стал хреново учиться из-за вашего развода или переезда, то это совсем не так, — слова сами слетали с языка, я просто высказывал всё, что до этого момента держал в себе. — Это всё именно из-за новой школы. Там одни дебилы. Поголовно, все без исключения. Контуженные учителя и ебанутые дети… Эмоции вырвались наружу, и я больше не мог их контролировать. Я всегда старался не выражаться при родителях, особенно при матери, но сейчас меня конкретно понесло. — В школе дрочат. Дома дрочат. Оказывается, я нихрена не такой умный, каким вы всегда меня считали. Это в своей школе я был примером для подражания, а здесь я просто лох и ничтожество. И знаешь, лучше быть умным среди тупых, чем тупым среди умных. Зато теперь я понимаю, что на самом деле жизнь вовсе не такая, какой представлял её раньше, какой вы мне её рисовали. Она намного хуёвей. Мать побледнела и молча смотрела на меня. Её лицо напоминало маску. Губы сжались в тонкую полоску, взгляд стал чужим и холодным. Он ощутимо отталкивал, будто я сделал что-то такое, за что мне нет прощения. Молчание и её взгляд давили похлеще подъёбок одноклассников. Только если к ним я не испытывал ничего, кроме ненависти, перед матерью я чувствовал себя виноватым. Только в чём именно- так и не понял. Походу в том, что, наконец, сказал правду. Я резко замолчал, высказав всё, что накопилось, и, чтобы не наговорить ещё больше, развернулся и ушёл в комнату. На этот раз мать не проронила ни слова и не стала меня останавливать.***
Подарок отца реально стал для меня сюрпризом. Причём не просто сюрпризом, а внезапно осуществившейся мечтой. Теперь у меня была настоящая боксёрская груша и гантели по семь кг. Отец заехал к нам утром 31 декабря. Под недовольные вздохи и отговоры матери он закрепил грушу в моей комнате и поздравил с наступающим. Потом отец уехал. И этот Новый Год мы впервые встречали без него. Я продолжал ходить на тренировки. Теперь, когда у меня была своя собственная груша, появилась возможность отрабатывать некоторые приёмы дома, и я дрочил свой организм, пока не падал с ног от усталости. Мне нужен был результат, и я любыми способами должен был добиться поставленной цели. Когда отец убедился, что я продержался три месяца, - весь установленный им испытательный срок, не передумал и решил серьёзно заниматься, - оплатил тренировки до конца учебного года. А мать так и не наняла ни одного репетитора. Возможно, осознала, что нет смысла вытягивать какой-то предмет, если все остальные, один хрен, будут тянуть на дно. Весной мне предстояло впервые участвовать в городских соревнованиях. Тренер предупредил, что вся эта канитель продлится несколько дней. То есть у меня будет возможность прогулять школу по уважительной причине. Мать до сих пор думала, что я так, лайтово, чисто для себя занимаюсь дома и ни о каких тренировках не догадывалась. Как мы и договорились с отцом — это оставалось нашим секретом. Но теперь я просто был вынужден сознаться, чтобы потом матери не пришлось внезапно узнать от классной о моих прогулах. И одним вечером я рассказал ей всё. Отец уже заранее был в курсе нашего предстоящего разговора. Поэтому, когда она, высказав мне всё, что думала по этому поводу, позвонила отцу, для него это не стало неожиданностью. — Значит, у вас от меня какие-то тайны? — говорила мать в трубку. Голос её казался каким-то металлическим, лишённым любых эмоций, но спокойным. — Как всё это понимать? Ты вообще соображаешь, что делаешь? Домашний телефон стоял на кухне, и мать закрыла дверь, чтобы я не подслушивал. Но мне и не пришлось этого делать, - я и так всё слышал. — У него же одни тройки, он совсем скатился, а ты его в секцию, — продолжала мать, не меняя интонации. — Ему учиться надо, а не руками махать. Какая разница, что он хочет? Ты понимаешь, что он даже школу нормально закончить не сможет. Походу, отец вообще не успевал ничего ответить, потому что мать говорила без умолку. — Это просто его увлечение, и не факт, что через год у него не поменяются интересы. — слышится за стеной монотонный монолог. — А потом он скажет, что хочет прыгать с парашютом или ползать по каким-нибудь пещерам или канализациям. Ты поддержишь его? И вы снова будете всё от меня скрывать? Конечно, нахер надо советоваться со мной, если у него есть ты, - тот, кто никогда ничего не запрещает. Знаешь, Генрих, мне иногда кажется, что тебе вообще насрать на его будущее. Тебе плевать, что у нашего сына серьёзные проблемы с успеваемостью. Видимо, отец всё-таки сумел что-то ответить. Потому что мать замолчала почти на минуту, а затем произнесла совсем не похожим на прежний, усталым голосом: — Задолбали вы меня. Оба. Делайте что хотите. Но если он закончит школу с позорным аттестатом, ты сам будешь потом пристраивать его куда-нибудь. После этого мать ещё несколько дней не могла успокоиться и почти не разговаривала со мной. Всё наше общение ограничивалось стандартными фразами, типа: «ты уже поел?», «выброси мусор», или «сходи в магазин». Но вскоре она смирилась с тем, что стало для меня не просто увлечением, а смыслом жизни на тот момент. К началу соревнований я уже мог полностью садиться на шпагат. И на продольный, и на поперечный, причём не на полу, а со стульев. Это я считал самым охуенным достижением. С начала тренировок прошло почти полгода, а чтобы научиться садиться на простой, не имея никакой подготовки, обычно уходит до семи месяцев. И теперь я реально гордился собой, добившись того, на что многие тратят почти год. В середине апреля начались соревнования. Первые дни проходили бои у старших групп, и все желающие могли присутствовать в качестве зрителей. Я не мог упустить шанс посмотреть, как ебашатся пацаны года на три старше меня, у которых уже были разряды. И всё это время я болтался в каком-то ДК, где был специально оборудованный зал для соревнований. Техника боя впечатляла. Я смотрел и старался уловить и запомнить каждое движение, каждый приём. Хоть я сам изучал всё то же самое, но со стороны это выглядело круче, жёстче и реально красиво. Скорей всего из-за опыта бойцов. А вид забрызганного кровью, растянутого на полу брезента вызывал волну бешеных эмоций. Это был не беспонтовый страх перед предстоящим, а какое-то волнующее чувство, как прилив адреналина перед прыжком с высокого забора или с крыши гаража. Тогда я не знал, с чем ещё можно сравнить подобные ощущения. — Как настрой? — спросил тренер, приметив меня среди зрителей. — Нормально, — ответил я. — Так держать, — тренер похлопал по плечу. — Готовься. Послезавтра твой первый выход. Вот тогда я реально охренел. Не думал, что это будет так скоро. — В смысле? — переспросил я. — Я же по возрасту только в третью категорию попадаю. — С чего бы? — тренер усмехнулся. Походу заметил, как я непроизвольно напрягся. — Тебе же уже пятнадцать? Значит, во вторую. Пятнадцать мне исполнилось зимой, и из головы напрочь вылетело, что категория теперь поменялась. Я собирался поинтересоваться, с кем меня могут поставить, но пока соображал, тренер уже затерялся в толпе зрителей. В тот день, когда я должен был выйти на ковёр, отец приехал поддержать меня. Даже мать, хотя и была против, после его долгих уговоров сдалась и тоже решила поприсутствовать. После нескольких боёв я услышал свою фамилию. И пока на меня натягивали полагающуюся защиту: жилет, шлем, даже перчатки помогли надеть, я краем глаза, - насколько это было возможно, - разглядывал своего противника. Он уже выходил до меня и опрокинул какого-то пацана. Он был ниже, но весовая категория у нас оказалась одна. Как давно занимался этот хрен, - я не знал. Но, судя по возгласам и одобрению со стороны зрителей, его здесь многие знали. В защите я чувствовал себя пиздецки неудобно. Она мешала, особенно жилет и шлем. Я привык к перчаткам, потому что постоянно пиздил грушу, привык к накладкам на ноги, - на тренировках мы часто ими пользовались. Но всё остальное хотелось снять, чтобы не сковывало движения. Капа давила на дёсны. Я представлял, как выгляжу сейчас со стороны с этой хернёй во рту и ощущал себя посмешищем. Но на мой вид всем окружающим было абсолютно похер. И это немного успокаивало. Начался отсчёт, и на чёрном фоне табло загорелся ноль. — Бой! — кричит судья и машет рукой. До этого момента я не особо представлял, что меня ждёт. На тренировках не было толпы орущих зрителей, не было установленного времени, которое необходимо продержаться, а за косяки не снимали баллы. Там я только учился, а здесь от меня требовалось показать свои умения. И больше всего я переживал за то, что проиграв, подведу тренера и отца. Но долго думать не пришлось. Стоило только заметить приближающуюся к лицу перчатку, я отреагировал на нападение. Я уворачивался, почти не пропускал удары, бил первым; заметив, что противник тормозит, пользовался ситуацией и от души пиздил заученными до автоматизма приёмами. За пару секунд до окончания первого раунда я опрокинул пацана, и он не успел подняться. Оказалось, что это не так уж и сложно. Даже вопли зрителей не отвлекали, я просто перестал обращать на них внимание. Минута на отдых пролетела незаметно. Начался второй раунд. Я уже просёк, что пацан, с которым меня поставили в пару, быстротой не отличается, поэтому я с лёгкостью уклонялся, бил на опережение, и вообще особо не напрягался. И когда закончился второй раунд, судья объявил, что поединок окончен по причине лучшей физической подготовки одного из бойцов. Это была моя первая победа. Я тогда не успел до конца осознать, что не лоханулся. Всё закончилось слишком быстро, и мне не верилось, что я не проебал свой первый бой. Но на этом мои испытания не закончились. Мне предстояло снова выйти на ковёр. Отец поздравил с победой, мать только натянуто улыбнулась. Всё увиденное её явно не радовало, но она воздержалась от своих постоянных поучений. Ждать, когда меня снова вызовут, пришлось почти полтора часа, пока не определился ещё один победитель в моей весовой категории. И всё повторилось заново: шлем, затягиваемая защита, перчатки. Вковаться во всё это мне помогали пацаны, которых я видел раньше, когда приходил посмотреть бои. Тогда они сами были участниками. Я снова вышел на ковёр. Прежней неуверенности уже не было, только лёгкое волнение. Пацан, оказавшийся со мной в паре, не особо отличался от первого, разве что был немного крупнее, но ниже. На табло начался обратный отсчёт. — Бой, — снова кричит судья и машет рукой. И в этот раз я конкретно попал. Противник налетел на меня и начал месить, не давая возможности отбиться. Мы почти сцепились, я наносил удары как мог, но он не отпускал, теснил меня к краю ковра, к запретной полосе, заступив за которую, означало просрать раунд. Первый бой не шёл ни в какое сравнение с этим. Удары были жёсткие и точные. И я не продержался положенное время. Он загнал меня на край и броском швырнул за полосу. Окружившие в углу пацаны наперебой давали советы, но до меня долетали только обрывки фраз. Зрители орали и свистели. Я видел, как в противоположном углу, где стоял мой противник, собралась группа поддержки. Радовались, суки, что их засранец вынес меня, как лоха. — Не подпускай его близко, — кричит рядом кто-то из пацанов. — Следи за полосой, — орёт другой. — Старайся держаться ближе к центру. Их голоса сливаются в один сплошной гул. В толпе я вижу мать. В её глазах отчётливо читается страх и жалость, как будто у неё на глазах мне оторвали ногу или руку и оставили инвалидом на всю жизнь. Мой косяк был в том, что я тупо расслабился после первого боя и не ожидал такого нападения. И когда начался второй раунд, я, как и посоветовали пацаны, старался не подпускать противника к себе. Как только он приблизился, я пнул его по голени, потом в торс. Тот успел схватить меня за ногу и попытался завалить, но пока я держался, начал пиздить его в голову. Сраный шлем смягчал удары, поэтому пришлось выкладываться на полную, чтобы он меня отпустил. И это сработало. Держаться ближе к центру я не собирался. Раз уж этот говнюк так любит тереть шкуру возле края, можно подловить его на этом. Некоторое время получалось избегать прямых ударов, ставить блоки, но в итоге он всё равно подошёл слишком близко. Я снова отбивался, а удары продолжали сыпаться без остановки. Я видел, что ещё один шаг назад, - и окажусь за чертой. Таймер отсчитывал последние секунды, и я всё-таки смог вырваться, наброситься на него и вытолкнуть с ковра. Пацан не упал, но зашёл за полосу. Минута на отдых. Я уже мало понимал, что происходит вокруг. Лица плывут перед глазами, кто-то что-то кричит, кто-то поправляет шлем, кто-то хлопает по спине. Передо мной маячит пластиковая бутылка с водой. Я не вижу отца, просто не могу разглядеть его в пестрящей толпе зрителей. Мать тоже. Третий раунд. Он снова нападает первым, я уворачиваюсь. Удар приходится в плечо. Мне хватает секунды, чтобы собраться, развернуться и, пока противник не повернулся ко мне лицом, с ноги ёбнуть ему по пояснице, - прям от души, со всей дури, - так, что он упал на колени. Всё-таки не зря отец подарил мне грушу, не зря я несколько месяцев отбивал ноги до синяков. В защите удары намного мягче. Пацан быстро поднимается, прыгает на меня, я уклоняюсь, отступаю. На этот раз сам веду его за собой к центру ковра. И когда он снова оказывается на расстоянии своей вытянутой руки, я делаю резкий выпад вперёд и бью в лицо, пробив блок. Шлем не полностью его закрывает. Нос остаётся открытым. И удар приходится как раз в открытую часть. Кровь стекает по подбородку и капает на ковёр. Бой останавливают. Медик из скорой помощи суёт ему в нос ватные тампоны. — Продолжать сможешь? — спрашивает судья. Тот молча кивает. Капа мешает говорить. До конца раунда остаётся ещё полминуты. Он занимает стойку. Нападает также уверенно, несмотря на разбитый нос. Техника ведения ближнего боя у него отработана намного лучше, чем у меня. И мне остаётся только отбиваться ногами. Но теперь он уже не так безбашенно рвётся сократить дистанцию, походу выжидает подходящий момент. Когда до окончания раунда остаётся десять секунд и таймер начинает отсчёт, пацан резко атакует. Я отбил удары, но проебал захват. Сквозь крики зрителей слышится сигнал таймера, и его звук впивается в мозг. Отбиться заученными приёмами точно не получится, и я несколько раз бью его в голову с локтя. Этот приём я отрабатывал сам, дома, на груше. Но по правилам он запрещён. Зато помогает вырваться почти на последней секунде. Раунд окончен. И я проебал. Ждать итоговых результатов пришлось почти до вечера. Всё это время я тупо сидел возле стены на скамейке, и на то, что происходило на ковре, мне было абсолютно похуй. Выкладываясь по полной каждый день и в зале, и дома, я не добился, чего хотел. Все мои ожидания оказались напрасными. Походу, я и правда - ничтожество, и как бы ни старался, что бы ни делал, всегда буду сраным лузером. Во всём. Я хотел, чтобы родители, - или хотя бы отец, - могли мной гордиться. Если не оценками в школе, то успехами в спорте. Но и здесь я пролетел. Мать суетится вокруг, обеспокоенно заглядывает в лицо. — Ты как? Всё нормально? Ничего не болит? — она засыпает меня бесячими вопросами. Единственное, что у меня сейчас реально болит, — это мозг от её излишней заботы. — Всё нормально, — неохотно говорю я. — Ты хорошо держался, — старается ободрить отец. — Это же твой первый бой. Помнишь, что я тебе говорил? Если хочешь чего-то добиться, то добивайся любыми способами, как бы хреново не было. — Помню, — киваю в ответ, но на душе всё равно паршиво. Вскоре начинают оглашать результаты, выдают медали и грамоты. Подошёл тренер. — Первый бой - это всегда тяжело, — говорит он. — Но ты молодец. Сказал ли он это серьёзно, или тупо подъебал, - я так и не понял. Тренер улыбался, и я не заметил в его взгляде никакой издёвки. — Но я же проигал, — я всячески старался скрыть раздражение. — Кто тебе это сказал? — спросил он. — Твоему первому сопернику шестнадцать, занимается уже почти три года, и он вылетел после второго раунда. Второй- твой ровесник, но в секцию ходит больше пяти лет, участвует во всех соревнованиях - и в городских, и в областных. Всегда занимает первые места. Кандидат в мастера спорта. Тебе не хватило всего двух баллов, чтобы была ничья. И если бы не тот твой штрафной, всё бы могло закончиться иначе. Ты же знаешь, что удары локтями запрещены? — Знаю, — я кивнул. — Как-то из головы вылетело. — Так что сделай выводы и не вздумай сдаваться, — тренер пожал мне руку. — Красавчик. Нам такие нужны. После его слов я в очередной раз охренел. Родители пребывали в шоке. Особенно мать. В голове всё перемешалось. Я не мог в это поверить. Я просрал бой, но теперь это не казалось мне настолько позорным. Проиграть кандидату в мастера спорта было не стрёмно. Я лыбился как даун, пока не назвали мою фамилию и я пошёл на ковёр за честно заработанной медалью.***
После этого мать перестала пытаться отговорить меня бросить секцию. И теперь только молча вздыхала, заглядывая в мой с каждым днём пополняющийся тройками и двойками дневник. Теперь стену моей комнаты украшали медаль и грамота в рамке, полученные за второе место в городских соревнованиях. Я часто смотрел на свои достижения и с садистским наслаждением представлял, как наконец отмудохаю Шума, Седого и всю их прикрутку. Я был полностью уверен, что на этот раз точно смогу им вломить. После боя с КМС я просто не мог снова лохануться. Тем более в любой уличной драке нет никаких правил и штрафных. Теперь я выжидал момент, когда эти дебилы снова залупятся. Мне нужен был повод, потому что первым начинать я не хотел. И они не заставили долго ждать.