«Для того, чтобы узнать о человеке правду, надо максимально к нему приблизиться, а это практически невозможно.» Чак Паланик «Невидимки»
***
Утро начинается с сигнала будильника. Точнее, с установленной на телефоне мелодии. Намного спокойнее просыпаться под музыку, а не под бесячее попискивание, от которого возникает только одно желание - разьебашить будильник о стену и снова закрыть глаза. Десять минут я провожу в душе, чтобы смыть остатки сна. Ставлю на плиту чайник, и пока вода закипает, включаю комп. Запускаю плейлист. Музыка в нём воспроизводится вразброс, и я наугад навожу курсор на первый попавшийся трек. Выбранная тема станет прогнозом на день. Плейлист большой и может выпасть любая. Кто-то слушает гороскопы, а я - музыку. У всех свои заёбы. А в гороскопы я не верю. Выхожу на балкон. Уже конец мая и раннее утро пока ещё радует прохладой и свежестью. Закуриваю. От первой затяжки приятно кружится голова. С высоты седьмого этажа весь район лежит как на ладони: несколько хаотично разбросанных однотипных пятиэтажек, немного в стороне - общага, круглосуточный ларёк на остановке, школа за лабиринтом гаражей, дальше - дорога, трубы теплотрассы и лесополоса, заброшка на отшибе. Когда мы только сюда переехали, она уже была. Прошло десять лет, а к ней так никто и не притронулся. Или забыли, или она уже нахер никому не нужна. Внизу, во дворе, привычный движняк. Учебный год ещё не закончился, и замученные дети идут в школу, - через гаражи, - как и я когда-то раньше. Поколение сменилось, маршрут остался прежним. Хлопают двери подъездов. Соседи торопятся на работу: одни - пешком, другие - на машинах. Кто-то выгуливает собак. Дверь на балкон распахнута настежь, из комнаты доносится музыка. «Меня не застремает перемена мест Стукач не выдаст, свинья не съест.» Я непроизвольно сосредотачиваюсь на этих словах. Именно они западают в сознание. Сейчас нет смысла пытаться понять, каким образом они повлияют на мой день. Но в нужный момент, в подходящей ситуации, они всплывут в памяти. И потом уже можно будет сделать вывод, чего ждать и как поступить. У всех свои заёбы, а у меня - особенные. Я не тороплюсь в офис. Сегодня мало заявок. Работа не пыльная, - развозить на выделенной фирмой тачке интернет-заказы. Все они упакованы в одинаковый чёрный полиэтилен, - так, что хрен проссышь, что в них. Иногда это коробки разных размеров, иногда - пакеты. Но никакой информации об их содержимом нет. На приклеенных сбоку бирках указан только номер самого заказа, а в сопроводе - данные получателя, адрес и телефон. Даже не знаю, что развожу, но, если честно, - мне похер. Работа вполне устраивает. График ненормированный. Я сам выбираю подходящее время. Общаться с людьми почти не приходится, и я могу вытерпеть полчаса в офисе, пока забираю заказы. Дальше всё моё общение с клиентами сводится к минимуму: получил - распишись. И хоть платят немного, мне хватает. Главное - я один и никто не ебёт мозги; никто не стоит за спиной и не указывает, что мне делать; не приходится слушать сплетни, которыми весь офис окутан, как паутиной; не приходится находиться в одном помещении с недалёкими коллегами. Но самый большой плюс в том, что разъезжая по городу, я бываю в разных районах, и за два года успел достаточно хорошо изучить многие из них. На кухне пронзительно свистит чайник. У меня ещё есть время на кофе и на утреннюю пробежку. Сегодня не фартит. На пересечении улиц пробка. Не удивительно - почти центр города и здесь это норма. Приходится стоять и ждать своей очереди. Пока есть свободное время, я осматриваю район. Все первые этажи домов заняты под офисы, конторы, магазины, салоны и прочую муть. На углу одного из зданий, на уровне второго этажа, установлена камера видеонаблюдения. Ещё одна - над входом в какой-то банк. Хоть я и не работаю по своей части в подобных местах, но знать о том, где расположены камеры лишним не будет. Вереница машин медленно продвигается вперёд и через несколько метров снова останавливается. Взгляд невольно цепляется за броскую вывеску. Она выделяется на фоне всех остальных, более скромных, и по ночам, по-любому, светится раздражающим ярким неоном. Каждая буква изогнута, так что прочитать получается с большим трудом - «Стрип клуб». А под этой похабщиной - женский силуэт, такой-же изогнутый, как буквы, - замер в позе с оттопыренной жопой. Могли бы откровенно написать «Танцующие шлюхи». Хули стрематься? Трясти сиськами перед стадом одичалых ополоумевших дебилов ни одна порядочная баба не станет. Здесь обитают только те, кому нравится выставлять напоказ своё стрёмное тело и провоцировать животные инстинкты. Дуры дырявые. Я курю в открытое окно, дожидаясь, когда начнётся движение. Но впереди, походу, даже не чешутся. Возле блядского заведения останавливается розовая «бэха». Из неё выходит длинноволосая шмара. Вся в розовом, - как какое-то чудовище из мемов про тупую пизду, - с розовой спортивной сумкой, зато на каблуках. Она ставит тачку на сигналку и поднимается по лестнице. Обтягивающие шорты настолько короткие, что прикрывают только верхнюю часть здоровой жопы. Меня так и тянет выскочить прямо посреди дороги, догнать эту шлюху и заебашить. Закинуть окровавленное переломанное тело в багажник её сраной «бэхи» и сжечь вместе с машиной. Или лучше от души въебать пару раз по роже, чтобы потерялась, потом забросить в багажник и сжечь живьём. Представшая перед глазами картина приводит меня в дикий восторг. Но из-за невозможности осуществить задуманное я буквально впадаю в бешенство. Эмоции рвут на части. Я давно не испытывал такой безумной ненависти и отвращения. Пальцы непроизвольно сжимают руль с такой силой, что костяшки моментально белеют. Чтобы хоть немного отвлечься от неосуществимого желания мочкануть эту дуру, я включаю музыку, заранее скачанную с домашнего компа на флешку. Издеваться над своей психикой и насиловать уши тем говном, которое слушают другие курьеры, мне не хочется. Хватило того, что попавшаяся на глаза матрёшка испортила всё настроение. Движение впереди возобновляется. Но оно слишком медленное. И возле объездного кольца караван тачек снова стоит. Около института искусств, на площади с фонтаном и скамейками тусуются молодые пацаны. Походу, студенты. Один из них, - в белой футболке и голубых джинсах, - сходу привлекает внимание. Стройный, в меру спортивный, он с лёгкостью запрыгивает на невысокий парапет и щёлкает себя пару раз на фоне фонтана. Не сходя с места, пацан на некоторое время зависает в телефоне. Ветер треплет небрежно уложенные светлые волосы. Струи воды взмывают вверх, разлетаются серебряными брызгами, попадая на его футболку. Я смотрю на него, и в памяти сам собой всплывает образ того засранца, который таскался за мной как хвост и высаживал на измену. После нашего разговора, когда он пообещал, что больше не станет меня преследовать, прошло три недели. Три ебучие недели, в течение которых я так и не пополнил свой список жертв. Этот придурок по-прежнему сопровождал меня каждый раз, когда я выходил на ночную прогулку. Я уже точно знал, что он идёт следом, держась на расстоянии. Я отчётливо ощущал его присутствие и взгляд в спину. Хоть он и был в курсе, чем я занимаюсь, при нём я просто не мог сделать то, что хотел. Не из-за страха, что пацан в очередной раз станет свидетелем, а из-за того, что он будет наблюдать за самим процессом. Это отвлекало и раздражало. Но после того случая я больше не пытался его выцепить. Он меня конкретно обламывал и, походу, стоило снова пообщаться с ним. Не с целью отмудохать, а просто поговорить. Если он продолжал так настойчиво преследовать меня, даже под угрозой пиздячки, то у него должна была быть на это очень важная причина.***
Город медленно погружается в вечерние сумерки. Вдоль улиц вспыхивают фонари, в окнах домов загорается свет. Я стою на балконе и курю. Жду, когда на горизонте, над кромкой леса, погаснет последняя бледно-розовая полоса заходящего солнца. Закаты здесь всегда особенно красивые. Раньше я этого не замечал. За десять лет я привык к этому району, и теперь он мне даже нравился. Может, я просто приспособился к его порядкам и прижился. Вспоминая свой прежний, где прошло моё детство, я уже сомневался, что сейчас чувствовал бы себя там так же спокойно как тут. В том районе постоянно было движение. Почти круглосуточно. Много людей. Даже слишком много. За это время город изменился. Стал ещё более шумным. И на поиски укромных мест, тёмных переулков и опустевших скверов уходило бы больше времени. А здесь всё осталось прежним. Походу, на окраинах так всегда. Бледная полоса на небе померкла. Мне пора. Делаю крайнюю затяжку и тушу окурок о дно пепельницы. Я выхожу из подъезда и скрываюсь во тьме неосвещённого двора. Ощущение его присутствия появляется не сразу. Примерно через полчаса моих блужданий по всяким закоулкам. По-любому, он шёл за мной от самого дома, но только теперь решил сократить расстояние. Сегодня я не собираюсь уходить далеко и не планирую никого убивать. Мне надо было выманить его, подпустить ближе к себе. Я сворачиваю во двор соседней школы. Здесь всё в деревьях, и небольшая территория утопает в зелени. Единственный фонарь над запасным выходом освещает площадку и часть асфальтовой дорожки. Я решил не прятаться в темноте, как делал это обычно. Пока шёл мимо школы, прислушивался к тихим шагам в стороне. Он там, за деревьями, идёт немного позади. Я дохожу до середины двора и останавливаюсь. Достаю из кармана сигареты, закуриваю. Шаги сразу стихают. Он тоже стоит. Ждёт, когда я пойду дальше. — Слышь, психолог, — говорю я. — Можешь не шкериться. Выходи. Он молчит. Не двигается. Не знаю, догадывался ли вообще, что я давно его спалил. В первую же вылазку после того разговора. — Я знаю, что ты здесь, — продолжаю я. Ответа нет. — Пиздить не буду. Обещаю. Но если снова попытаешься съебаться и мне придётся тебя ловить, — точно отхватишь. Со стороны забора, из-за деревьев, доносится шорох приминаемой травы. Он осторожно выходит из тьмы, на некоторое время замирает, опасливо глядя на меня. — Сюда иди, — зову я. — Пообщаемся. Пацан несколько секунд раздумывает и нерешительно подходит. Останавливается в паре метрах. Боится приблизиться. Я это чувствую. Взгляд снова испуганный, как и в тот первый раз. — Я говорил, чтобы ты перестал за мной ходить? — спрашиваю я, выдыхая в ночной воздух белое колечко дыма. У меня нет желания высадить его на измену, и всем своим расслабленным видом я стараюсь дать ему понять, что причины меньжеваться нет. Пацан молча кивает в ответ. — Тогда нахер ты продолжаешь таскаться? Он весь напрягается. Походу, мой вопрос прозвучал как-то резко. — Ты отвлекаешь меня своими сраными слежками, — чуть тише говорю я. — Надеялся, что ты не тупой и с первого раза поймёшь. Как, блять, мне ещё пояснить, чтобы до тебя дошло? Может, ебало разбить? Он опускает голову и произносит почти полушёпотом: — Даже если ты это сделаешь, я всё равно не отстану. Не, ну он точно ебанутый. Я несколько раз убеждался в этом, но его ответ меня вообще убил. И я уже собирался спросить, какая же такая сверхважная причина заставляет его рисковать собственным здоровьем, но он меня опередил. — Ты же не можешь не убивать. Потому что у тебя есть какая-то цель, или идея. Наверное. И я не могу не ходить за тобой. Потому что у меня тоже есть цель. И я уже говорил об этом. Мне нужен твой психологический портрет. На последних словах его голос совсем затихает, но я смог разобрать, что он сказал. Пацан вообще наглухо отбитый. Сам трясётся от страха, но от своей цели, - хоть и дебильной, - не отказывается. — То есть, ты пытаешься составить этот ебучий портрет, постоянно таскаясь за мной? — спрашиваю я. Окурок истлел до фильтра и обжёг пальцы. Я даже забыл его выбросить. — А как мне ещё это сделать? — он поднимает голову и смотрит мне в глаза. Страх в них стирается, на мгновение вспыхивает какая-то надежда, но тут же угасает. — Ты же не согласишься отвечать на мои вопросы. Поэтому я не могу по-другому узнать тебя получше. "Узнать получше", - его последние слова звучат как-то двусмысленно. Конечно, пацан не думал о том, о чём подумал я. Просто воображение немного разыгралось. Я смотрю на это испуганное растерянное создание и вспоминаю, что в прошлый раз сам хотел предложить ему пообщаться в более подходящем месте. Просто ради интереса. Но я всё ещё не был уверен, стоит ли так рисковать. И в этот момент в памяти всплывают строчки из песни, с которой началось утро: «Меня не застремает перемена мест. Стукач не выдаст, свинья не съест.» Я расцениваю это как хороший знак. Значит, реально стоит поменять место, а этот зашуганный психолог меня точно не спалит. — Допустим, я согласен ответить на твои вопросы, — говорю я и замечаю в округлившихся от удивления глазах собеседника полное непонимание. — Только если ты не будешь выяснять подробности того, о чём тебе знать совсем необязательно. Мы просто пообщаемся. — Ты правда согласен? — недоверчиво спрашивает он. — Да. Но не здесь. — Тогда где? — голос его вновь дрогнул, и пацан опасливо оглянулся по сторонам. Снова зассал, придурок. Меня это даже улыбнуло. Походу, решил, что я хочу заманить его в какой-нибудь укромный переулок и ёбнуть за то, что он не сдержал своё обещание. Хотя, зачем всё усложнять? Я бы мог порешить его прямо здесь, если бы была необходимость, или желание. Но ни того, ни другого не возникает. — Неподалёку есть одно место, где ты будешь чувствовать себя в безопасности, — говорю я. — И если ты так боишься, что я тебя куда-нибудь заведу, - иди за мной и держись на расстоянии, как ты это обычно делаешь. Так у тебя будет ничтожный шанс съебаться. Но если встанешь на хода, - можешь навсегда забыть о своём всратом портрете. Я один раз предлагаю. Пацан замялся. С полминуты молча обдумывал моё предложение, нервно теребя рукав джинсовки. Со стороны это выглядело даже забавно. — Куда пойдём? — наконец неуверенно спрашивает он. Всё-таки согласился, - проносится в голове. А может, это развод? Мне нужно быть полностью уверенным в том, что весь наш разговор останется строго между нами. — Снова с педалью пришёл? — спрашиваю я. Будет совсем не комильфо, если этот студент незаметно запишет наш диалог на диктофон. — Ты чё? Какая педаль? — он ошарашенно смотрит на меня всё тем же зашуганным взглядом. — Ты же сказал, что это палево. И я больше не брал телефон, когда… Он резко замолчал, так и не решившись закончить начатую фразу. Хотя, это уже не надо, я и так понял, что он собирался сказать. — А чё в карманах? Не сводя с меня взгляд, он судорожно роется в боковых карманах штанов. Достаёт пачку сигарет, зажигалку, связку ключей и студенческий билет. Значит, не напиздел, - точно студент. На мгновение промелькнула мысль заглянуть в его ксиву, но я передумал. Разглядеть что-то нормально в темноте точно не получится. — Я же говорил. Я не собираюсь тебя подставлять, — нервно улыбается пацан. Но, заметив скептическую насмешку на моём лице, неожиданно выдаёт: — Проверь сам, если не веришь. Я не горел желанием устраивать шмон. Всё же это мусорское. Но забить на собственную безопасность было бы глупо. Я без особого энтузиазма похлопал по пустым карманам его джинсовки, распахнул расстёгнутую куртку, чтобы убедиться в отсутствии внутренних. Затем - по тем, откуда он только что извлёк всё содержимое. Оставались только задние. Я подошёл к нему почти вплотную, - так, чтобы было удобнее дотянуться, - и пару раз хлопнул по плотной ткани штанов. Пацан, едва не прижимаясь ко мне, всё это время смотрел в глаза, и на этот раз в них отчётливо читался не прежний страх, а немой ужас, какой обычно испытывают мои жертвы за мгновение до того, как кусок арматуры с глухим хрустом размозжит голову. Руки задерживаются на карманах, ладони прижимаются к ощутимому под штанами телу. Ловлю себя на том, что задержался чуть дольше, чем необходимо, чтобы определить, есть ли в них что-то вообще, и достаточно для того, чтобы заценить его задницу. Надеюсь, что он не заметил это секундное замешательство. В карманах ничего не было. А вот задница под ними была, и как оказалось, - очень даже аппетитная. — Теперь верю, — говорю я, быстро стерев с лица идиотскую ухмылку. — Пойдём, психолог, тут совсем недалеко. Миновав несколько одинаковых, утопающих в зелени дворов, я выхожу на освещённую фонарями улицу. Народу здесь дохера. Даже если бы я и хотел въебать этого придурка, - точно не стал бы делать это в подобном месте. Я надеялся, что среди людей он не будет трястись как овечья жопа. Прохожу вдоль светящихся вывесок магазинов, кафе, салонов. Пересекаю дорогу, в нескольких метрах от которой находится зона отдыха со скамейками, клумбами и мусорными корзинами. Цивилизация, ёптить. Скамейки расположены по кругу площади, в середине которой стоит бронзовый памятник какого-то мужика в плаще и в шляпе. Освещение тут такое, что можно без напряга прочитать любую мелкую строчку из какой-нибудь книги. И, несмотря на позднее время, прохожих столько, сколько обычно бывает на самых оживлённых улицах в центре города, - плюнуть некуда. Хули поделаешь, - весна, романтику ловят. Приметив свободную, я занимаю место, опередив всего на несколько секунд направлявшуюся к ней парочку малолеток. Уголки губ ползут вверх в язвительной насмешке, когда эти двое резко останавливаются, злобно косятся на меня и молча, с недовольством, разворачиваются и идут искать другую скамейку. Пацан появляется спустя пару минут. Я не замечал его до тех пор, пока он не вынырнул из людского потока, чтобы перейти дорогу. Своего нового знакомого я признал только по светлым, небрежно растрёпанным волосам и джинсовке, которую уже успел пощупать. Не знаю, действительно ли это оживлённое место придало ему уверенности, или он всегда держался так раскованно, когда не таскался за мной хвостом и не съёбывался по темноте, сломя голову. Но прежней зажатости в его движениях не было. Походка небрежная, распиздяйская, чисто пацанская. Руки держит в карманах куртки. Только когда он стал подходить ближе, опустил лицо, стараясь спрятать промелькнувшую улыбку. Но я уже успел её заметить. Он присел на край скамейки, соблюдая между нами максимальную дистанцию, и уставился на меня так, как обычно поехавшие кукхой сектанты смотрят на своих не менее поехавших идеологов. В его позе - напряжение. Словно стоит мне сделать какое-то резкое движение, - и он сорвётся с места и помчится, как раньше, распихивая прохожих. — Сядь нормально, — говорю я, едва сдерживаясь, чтобы не заржать с этой картины. — Так ты только внимание привлекаешь. Он взволнованно выдыхает и придвигается немного ближе. Теперь, в непривычно ярком свете фонарей, рекламных вывесок и огней ночного города я могу почти полностью рассмотреть его. Пацан сидит слева, повернувшись ко мне вполоборота. В его широко распахнутых глазах страх перемешан с восторгом, с восхищением, с какой-то дебильной радостью и интересом. Будто ему прямо сейчас предстоит спрыгнуть со страховкой с невъебически высокого моста, пролететь две сотни метров вниз головой, до последнего надеясь, что трос точно выдержит, или не окажется чуть длиннее, чем надо. Сдержанно улыбается, и я замечаю ямочки на его щеках. Это мгновенно приковывает взгляд. Сейчас он выглядит намного симпатичнее, чем тогда, когда я опрокинул его возле забора детского сада. В растрёпанных волосах угадывается та самая моднячая стрижка - шторы. Черты лица правильные. Хотя, скорее, какие-то подростково-смазливые, но красивые. Едва заметно вздёрнутый нос, чёткий контур губ, прямые брови. Даже не к чему придраться. Походу, я его и раньше где-то видел, ещё до всей этой канители с преследованием. Лицо точно знакомое. Только где мы могли пересечься - не помню. Возможно, на районе, если он не спиздел и реально живёт в соседней общаге. Но такого я бы по-любому запомнил с первого раза. Он точно также, словно копируя мои действия, смотрел на меня, и когда я это засёк, быстро взял себя в руки. А то загляделся на на этого придурка и потерялся. — Перестань так пялиться. Это вообще-то тоже привлекает внимание. — говорю я и, желая избавиться от неловкого момента, достаю сигарету и закуриваю. Он снова отводит взгляд, смотрит под ноги, на выложенную плиткой площадку. — Давай уже свои вопросы, — я выдыхаю дым и лишь мельком смотрю на него, с трудом сдерживая желание внаглую, до мелочей изучать черты его лица. — Ты помнишь про условия? — Конечно, — пацан, словно спохватившись, оживлённо кивает и устраивается поудобнее. — Первый вопрос. Сколько тебе лет? — Это имеет значение? — спрашиваю я. — Для статистики имеет, — уверенно отвечает он. — Большинство мань… серийников - люди в возрасте от двадцати до тридцати лет. — Двадцать четыре, — я выдыхаю дым, поворачиваюсь к нему и добавляю в полголоса:— Будь осторожней со своими вопросами. Если у тебя за спиной никого нет, это ещё не значит, что никто не услышит наш разговор. Давай сделаем по-другому. — Как? — он с непониманием уставился на меня. — Ты же таскался за мной, сталкер хренов, и кое-что видел, и даже не один раз. У тебя уже должны были появиться какие-то предположения. — Ну, предположения есть, только их мало, — уклончиво отвечает он. — Например, из того, что я видел, сделал всего один вывод: все твои жер… ну, эти… — пацан мнётся, не зная, как правильно назвать трупешники, чтобы не было палева, — Короче, всё, что их объединяет - это приблизительно одинаковый возраст, комплекция и яркая внешность. Больше ничего общего между ними нет. Цвет и длина волос разные, рост тоже и одеты они были по-разному. Но, как правило, у каждого серийника есть свой тип. Одного привлекают колготки определённого цвета, другого, к примеру, - волосы, собранные в хвост. Ну, или ещё какая-нибудь деталь, не обязательно внешняя. Но в твоём случае всё намного запутаннее. Поэтому, точный тип твоей… этой самой я пока не смог определить. А составить портрет, не имея представления о типе, намного проблематичнее. Пиздец, психолог. Рассказал о самом очевидном. Это я и без него знал. Ещё и эта конспирация бесит. Не думал, что всё окажется так сложно. Общаться на подобную тему в людном месте - тупая затея. — Ладно, проехали, — говорю я и забрасываю окурок в урну. — Ты на каком курсе учишься? — Первый заканчиваю, — отвечает он, явно смущённый моим вопросом. Походу понял, что облажался. И строить какие-то предположения по этой части ему пока ещё рано. Я сам в своё время учился на психолога. Просто пришлось куда-то поступать после школы, чтобы не идти в армейку. Да и личные мотивы тоже были. Меня хватило на целых два года. И если бы не ебучая математика и физиология высшей нервной деятельности, всё бы было в ёлочку. Получил бы диплом, потом, возможно, пошёл бы дальше учиться. Но не судьба. Не зря я всегда ненавидел математику во всех её направлениях, а физиологию ВНД без переводчика понять было вообще нереально. Это, блять, то же самое, как если какой-нибудь пиздецки умный учёный начал бы задвигать про эксперименты в генной инженерии или биофизике на французском. Из всех этих слов мне знакомо только одно - французский, и лишь то, что это язык и на нём говорят. Ни смысла самих слов, ни смысла сказанного я бы не понял. Именно такая дичь и творилась с физиологией. И куда там иррадиируется нервный импульс, в какие сраные медиаторы и через какие мембраны проходит, - для меня навсегда осталось тайной, покрытой мраком. В общем, после второго курса, с треском провалив эти две блядские дисциплины, я забросил вышку, выслушал ругань матери и всё-таки съебался в армию. А теперь появился этот. Очередной начинающий. Со своим психологическим портретом. И ведь не отъебётся, пока своего не добьется. — Я тоже когда-то учился на психолога, — говорю я, чтобы отвлечь его от вопросов о моих подвигах. — Только не срослось. Пришлось бросить. Нет желания рассказывать во всех подробностях о своём хреновом опыте. После этих слов он смотрит на меня с ещё большим удивлением. Не ожидал, походу, такого поворота. — А ты почему решил туда податься? — спрашиваю я. — Уверен, что это точно твоё? — Конечно, — говорит он. — Я ещё пока в школе учился мечтал стать психологом. — И откуда такое рвение? Пацан взглянул на меня так, будто я сам должен был уже давно догадаться, что же его сподвигло на этот шаг. Но я изобразил полное непонимание и дожидался ответа. — Хотел узнать, что одних людей заставляет убивать других. Бытовые убийства не интересны, а вот серийные - очень. Интересно знакомиться с биографией маньяка, в каких условиях он воспитывался, где жил, с кем общался. Что стало той точкой невозврата, когда он впервые решился на своё первое… Было ли оно спланировано заранее, или всё произошло случайно? Интересны его мысли и ощущения в этот момент. Что он испытывает после? — собеседник говорил это с таким воодушевлением, что я в очередной раз убедился, - он конченный ПСИХолог. — Короче, я просто хочу понять ход их мыслей. Пережить то, что переживают они. Хреново, что это невозможно. Невозможно увидеть мир чужими глазами. Но, чтобы хоть немного шарить в этой теме, надо учиться… Пацан резко замокает и отводит взгляд в сторону. Сейчас он выглядит немного виноватым. Типа пизданул что-то неправильное, за что я начну его осуждать, или вовсе выставлю ёбнутым посмешищем. Но тут же приходит в себя. И нет уже прежней неуверенности и смущения. Только фанатичный блеск в глазах. — А ты почему? — неожиданно спрашивает он. — Хотел в себе разобраться, — говорю я. Это правда. Тот самый личный мотив, почему я пошёл на психфак. — И как? Получилось? — интересуется пацан, склонив голову на бок. — Частично, — отвечаю я. Но на этот раз я спиздел. Это тогда я только частично понимал, что меня привело к тому, к чему привело. Теперь я полностью осознаю мотивы своих поступков. И спокойно могу пояснить за каждое своё действие, за каждое убийство. Есть причина, и есть следствие. Не знаю, как там это всё у других, но у меня именно так. Логично и просто до безобразия. Даже как-то примитивно. — Может, тебе для начала заняться чем-то попроще? — говорю я и провожаю взглядом проплывшую мимо нас подпитую девку. Жаль упускать, но сейчас без вариантов. — Составь портрет кого-нибудь из известных, о ком есть хоть какая-то инфа. Потому что мне говорить обо всём этом в подобном месте как-то стрёмно. Обстановка не та. Походу, мои слова обломили все его ожидания. Разочарованный взгляд застыл на мне, словно весь азарт, энтузиазм и интерес, которыми ещё секунду назад светились глаза собеседника, лопнули, как воздушный шар, не выдержавший объёма накачанного в него воздуха. — Я домой, — говорю я, поднимаюсь со скамейки и, оглянувшись, спрашиваю: — Вместе пойдём? Или как всегда будешь за спиной по кустам шкериться? Как ни странно, но этот придурок идёт рядом. Не зассал даже, когда мы свернули с освещённой улицы в темноту дворов. Просто так ближе и дорога займёт минут сорок. Всё это время он почти не затыкается. Рассказывает про свой универ, про надвигающуюся сессию, про соседа - тоже студента, с которым живёт в одной комнате, так как оплачивать пополам дешевле, про саму общагу и вечно бухой или упоротый контингент, про бессмертных тараканов и постоянно занятый, единственный на весь этаж душ. Говорит, что у него уже есть портреты Кемпера, Банди и Даммера, но останавливаться на достигнутом не собирается. Хочет собрать собственную коллекцию. — И давно ты в общаге живёшь? — спрашиваю я. Искоса посматриваю на него, стараясь вспомнить, где же всё-таки мог его видеть. Суть в том, что я выхожу на улицу только по необходимости. Даже магаз предпочитаю посещать за час до закрытия, когда уже темно. И для пробежки выбираю или раннее, или позднее время. В общаге последние несколько месяцев я не появляюсь. Я вообще крайне редко там бываю после того, что случилось полтора года назад. Значит, вероятность того, что мы могли когда-то пересечься на районе минимальная. — С прошлой осени. Переехал, когда в универ поступил, — говорит он. — Не местный? — Нет. Из Майского. Универ не государственный, общагу не дают, поэтому пришлось самому искать. Ездить отсюда, конечно, пиздец, далеко, но если снимать поблизости, - денег не хватит. А здесь, на окраине, хотя бы цена нормальная. — У меня раньше в этой общаге на четвёртом этаже кент жил. Бывший одноклассник, — сам не знаю, зачем я это ему говорю. Так, вспомнилось, походу. — А что сейчас? — спрашивает пацан и, повернув голову, снова с неподдельным интересом смотрит на меня. — А сейчас не живёт. Психолог не выясняет. Ну, хотя бы понимает, что если бы я хотел что-то рассказать, то сделал бы это. Останавливаемся неподалёку от общежития. Проводил этого придурка почти до самых дверей его аппартаментов. Даже смешно. — Ну всё, пиздуй. И завязывай с этими играми в шпионов, — говорю я, хотя уже точно знаю, что не послушает, всё равно по-своему сделает. Я разворачиваюсь и иду домой, но успеваю отойти всего на несколько метров, как этот отбитый догоняет меня и тащится позади. Так близко, что едва не дышит мне в спину. Походу, это клиника, не лечится. Сопровождает до самого подъезда. Я достаю ключи, прикладываю чип. Железная исписанная дверь открывается под монотонное попискивание. Уже делаю шаг в тускло освещённое нутро узкого, с облупившимися стенами тамбура, и оборачиваюсь. Пацан как-то смущённо смотрит и едва заметно улыбается. — Может, в следующий раз найдём какое-нибудь подходящее место, где сможем нормально поговорить? — он замирает в ожидании ответа. Глаза блестят, а на щеках ямочки от полуулыбки. Я знаю, что он надеется услышать. Знаю, что мой отказ его дико обломает, но только ничего не изменит. Он снова будет ходить за мной и шкериться по кустам. По сути, надо бы было послать его с этим предложением, сказать, что никакого следующего раза не будет. Но я смотрю на эти его ямочки и понимаю, что не могу. Я или конченный дебил, или лох, который тупо повёлся на смазливую рожу, - пока не знаю, не определился. — Может, — говорю я, лишь бы он поскорей свалил. — А теперь уёбывай в свою общагу. И прекращай тереть шкуру возле моего падика. Он молча кивает и через мгновение исчезает в темноте двора. Мелькают ступени. Палец зажимает оплавленную кнопку вызова лифта. Кабина медленно ползёт вниз со знакомым шорохом, будто трётся боками о бетонные стены шахты. От осознания того, что я уже жду новой встречи, что не отказал ему, что он теперь, походу, поселился в моей голове, становится душно и стрёмно перед самим собой. Лифт останавливается на первом. Секунду стоит тишина, прежде чем двери непривычно быстро распахиваются, но как-то неправильно, - наружу, с лязгом и скрежетом. Яркий свет из кабины режет глаза. — Подъём, суки! — орёт кто-то рядом. Меня рывком сбрасывают со шконки. Сорванная ширма валяется на полу. Я пытаюсь подняться, но пинок под рёбра откидывает в сторону. Я слышу, как истошно вопит Ворона. Слышу топот множества ног, обутых в берцы с железными вставками. Они бьют по почкам, возвращая в реальность. — За что? Не надо! — визгливо верещит Банкир. — Для профилактики, мразь, — ржут в ответ и Банкир завывает так, что в ушах бы заложило, если бы там не появилось ощущение ваты от удара по голове. С полок летит вся хозяйка и остатки передачек. Ломанные сигареты, чай и стиральный порошок растаскиваются одинаковыми ботинками по полу. Я не вижу их лиц, - все они в масках с вырезами для глаз, как супергерои. Только не хватает трусы натянуть поверх форменных штанов. — Мордой в пол, падаль! — орёт тот, что ближе ко мне. Удары дубиналом сыпятся градом. Я стискиваю зубы, держусь до последнего, чтобы не заорать вместе с сокамерниками. Удары выбивают воздух из лёгких, вдохнуть не получается. Сознание медленно меркнет, в глазах темнеет и я проваливаюсь в пустоту, в густой мрак. Он липкий. Обволакивает всё тело и тянет на ледяную глубину.