«В голосе разума слышны нотки инстинкта.» Е. Кащеев
***
Я присел на железную ограду неподалёку от автобусной остановки, подкурил сигарету и, глядя на проезжающие мимо тачки, старался угадать, в какой карете мне предстоит отправиться на свой первый андеграундный бал. Лишь бы заносчивая фея не задумала отыграться за мои разгоны и тупо швырануть в самый последний момент. Я сходу отметал изредка притормаживающие «ауди», «бэхи» и «крузаки». Как-то не особо верилось, что у студента, даже такого хитровыдуманного как Кир, хватило бы средств на приобретение чего-то стоящего. Телефон коротко вибрирует, оповещая о новом смс. «Хочешь опоздать на свой концерт?» Я лишь успеваю прочитать сообщение, как прилетает следующее. «Направо посмотри, когда накуришься.» Я делаю очередную затяжку и поворачиваюсь. В пятидесяти метрах — карман, в котором обычно останавливаются служебные автобусы. И сейчас там вместо обросших дорожной грязью пазиков одиноко стоит поблескивающая в свете уличных фонарей серебристым глянцем «Acura ZDX». От такого поворота я реально потерялся, поперхнулся дымом и непроизвольно закашлялся. — И откуда такая роскошь? — спрашиваю я, устроившись рядом на пассажирском сидении. — По-твоему, я зря присматриваю за логовом тайных свиданий? — говорит Кир. — Три года откладывал, почти не тратился, только в крайних случаях. Ну, ещё родители помогли, добавили. Я же после института сразу в контору, а там без колёс уже никак. Я даже примерно не мог представить, сколько стоит такая тачка. Походу, не меньше, чем какая-нибудь однокомнатная хрущёвка в спальном районе. Понторез херов. Даже тут умудрился выебнуться. — Поскромнее ничё не нашёл? — Ты, похоже, не понимаешь, что такое престиж, пусть даже небольшой фирмы. Какое впечатление сложится у клиентов о конторе, персонал которой разъезжает на всяких шушлайках? Тем более в ближайшем будущем я стану лицом этой самой фирмы. — Ну, главное, что не жопой, — я не смог сдержаться, чтобы не подъебнуть его после прозвучавшей фразы. — Хотя при таком раскладе у вас по-любому было бы больше клиентов. Кир раздражённо поморщился и уставился на дорогу. В зале бывшего кинотеатра темно, тесно и душно. Помещение небольшое и явно не рассчитано на ту пехоту, которая набилась сюда ещё до начала сейшена. Тусклые софиты почти не рассеивают мрак, и глаза постепенно привыкают к хреновому освещению. Я стою возле стены, чтобы не оказаться зажатым невменяемым стадом. Как ни странно, разнообразный контингент злачного заведения не вызывает неприязни, какую я обычно испытывал к посетителям дискотек. Даже здешние девки не выглядят вызывающе и в своём малость несуразном шмотье смотрятся куда приличнее клубных матрёшек. Только вот сами представители хер пойми каких субкультур то и дело оглядываются и с непониманием косятся в мою сторону. Чтобы не смущать местный сброд своим несоответствующим видом, я пробираюсь через толпу к ведущей на балкон лестнице с бетонным ограждением. Вход на балкон перекрыт железной решёткой, но прямо перед ней — маленькая площадка, откуда видно весь зал и сцену. Самое идеальное место, чтобы сверху в гордом одиночестве наблюдать за творящимся бардаком. Отстреливаю среди общей массы типа с рыбьей мордой. На нём та же потасканная джинсовка и торчащая из-под неё рубаха. Среди пёстрой пехоты снуёт нескладный худощавый мужик в чёрной форме. Походу, охранник. Останавливается, вытягивается в полный рост, крутит головой. Высматривает кого-то. Такую охрану саму охранять надо, — вынесут при первом же замесе. И, скорее всего, вперёд ногами. Писк внезапно ожившего усилителя режет слух. На сцене начинается движ. Название группы, объявленное пацаном из состава, не несёт для меня никакой информации. Свет в зале гаснет, только софиты над сценой остаются включенными, и специфическая атмосфера затягивает с первых прозвучавших аккордов. Двух банок «Яги», купленных по дороге, хватает почти на час. На алкашку мне всё же пришлось занять. У Шума. Вариант беспроигрышный, — ему вообще можно не возвращать. Синячим мы вместе и, чаще всего, не за его счёт. Взрываю вдогонку косяк, — навряд ли кто-то внизу почует запах анаши, — и, глядя на хаотично движущуюся внизу толпу, впадаю в транс. Вскоре бухло начинает нестерпимо проситься наружу, обломив расслабон. Тратить время на поиски сортира мне совсем не улыбалось и я, нехотя спустившись в зал, подхожу к Рыбе. — А, это ты. Пришёл всё-таки, — говорит он после почти минутного изучения моей персоны. — До конца по коридору, потом поворот и дверь. Не заблудишься. Освещение в коридоре такое же, как и в зале, — точнее, никакое. Вдоль выкрашенных в грязно-синий цвет стен стоят старые театральные кресла с откидными сиденьями, — отголоски давно забытого прошлого. Я сворачиваю за угол, в надежде, что заветная дверь окажется сразу за ним, но коридор уходит дальше, петляет невообразимым образом, превращаясь в нескончаемый лабиринт. Походу, Рыба тупо наебал, отослав меня в какие-то катакомбы и сейчас ехидно посмеивается, довольный своим тонким чувством юмора. Спустя несколько минут, проведённых в бессмысленном блуждании, я решил забить на поиски туалета и отлить прямо здесь, — рядом никого, палить некому. Впереди как раз показался очередной поворот, за которым будет в самый раз осуществить задуманное. Я на ходу расстёгиваю ремень, захожу за угол и резко торможу. Представшая перед глазами картина на мгновение вгоняет в ступор. Меня бы вообще не удивило, если бы я, оказавшись в этом закутке, случайно напоролся на какую-нибудь лижущуюся стандартную парочку. Но именно на стандартную, обычную, вписывающуюся в примитивные рамки общественных стереотипов, а никак не на пару обжимающихся типов. Если бы я сейчас стал невольным свидетелем того, что мне приходилось видеть уже много раз, то по-любому бы не подвис с расстёгнутым ремнём и застывшей на лице дебильной улыбкой, а давно бы свалил куда подальше от мерзкого представления. Вот только это представление выглядело совсем не мерзко, и я залип, уставившись на прижатого к стене пацана, на руку, тискающую его задницу, на раздвинутые коленом другого ноги. Пацан выгибается всем телом, нетерпеливо трётся о бедро второго. А чужая рука, уже успев забраться под кофту и оголить живот, по-хозяйски шарит по его груди, нащупывает сосок, и этот сучёныш, закусив губу, начинает тихо постанывать. Он запрокидывает голову, беззащитно подставляя шею под жадные поцелуи своего партнёра, на которого я, почему-то, даже и не обращал внимание. Взгляд с первой же секунды приклеился именно к этому пацанчику, извивающемуся в умелых руках другого. Мне совсем не хотелось, чтобы эти двое засекли, что за ними наблюдают. Пусть даже это вышло совершенно случайно, и я оказался поблизости не по собственной воле. Надо было незаметно ретироваться, и чем быстрее тем лучше. Я осторожно делаю шаг назад. Но пацан, пошло постанывая, в этот самый неподходящий момент поворачивается в мою сторону, неожиданно открывает глаза и мгновенно теряется. С трудом освободившись от хватки другого, он вмиг скрывается у него за спиной. Второй участник блядского действа тоже оборачивается. Выпрямляется, расправляет плечи и без малейшего смущения смотрит с таким выражением, будто это не я только что подловил их за несостоявшимся сношением, а он меня за попыткой передёрнуть. Хотя, ничё удивительного, — мой вид говорил сам за себя, — болтающийся расстёгнутый ремень, идиотская лыба и полный ступор. Заебись ещё ширинку расстегнуть не успел. Пацан украдкой выглядывает из-за плеча своего спутника, типа его так не видно. А тот буквально пригвождает меня немигающим сверлящим взглядом. Смотрит хищно, по-волчьи, и его губы растягиваются в жёсткой усмешке. Он явно старше того бессовестно подставлявшегося ему пацанчика. На лицо — точно за тридцатник. Но судя по телосложению, мужик держит себя в идеальной форме. Я сглатываю подступивший к горлу ком и, не задумываясь, выдаю на автомате: — А где здесь сортир? — Не туда ты свернул, — скалится он. — Тебе направо надо было, а ты налево пошёл. Хуй пойми, где я мог проебать ещё какой-то поворот, если кроме этого никакой другой мне ни разу не попался. — Выйдешь отсюда и сразу напротив будет тот, куда тебе надо, — продолжает мужик, походу, заметив, что я вообще нихрена не вкуриваю. Странный какой-то. Стоит, разъясняет. А главное — совершенно спокойно. И это после того, что я им сеанс запорол. Любой другой на его месте, скорей всего, нахуй бы послал, или вообще прописал бы в бубен. — Понял. Отстал, — говорю я, но так просто уйти будет как-то неправильно. Надо что-то ещё сказать, но ничего кроме: — Ну вы тут это… продолжайте… Не хотел помешать. — в голову не приходит. Не дожидаясь ответа, я развернулся и быстро скрылся за углом, оставив этих пассажиров наедине. Вышел обратно в нескончаемый коридор и только теперь заметил ещё один поворот. В тесном проходе стоял кромешный мрак, — ясен хрен, что я его сходу не разглядел и проскочил мимо. Ведь по логике, не зная точного маршрута, правильнее свернуть туда, где есть хотя бы незначительное освещение, а не лезть в неизведанные ебеня. Через полминуты, подсвечивая себе дорогу телефоном, я благополучно добрался до нужного помещения. Всё оставшееся до конца сейшена время я протусовался на балконе, наблюдая сверху за сотнями перемещающихся внизу тел, и внимательно, насколько это позволяло расстояние, вглядывался в присутствующих, в надежде отыскать среди них тех двоих типов. И только сейчас, когда эмоции малость улеглись, я начал вспоминать некоторые детали, на которые тогда не обратил внимания. Пацан был в светлых джинсах, — это я отчётливо запомнил, пока второй мацал его за задницу. И кофту задранную запомнил. Белую. А ещё запомнил, что на мужике была чёрная рубашка, сидящая почти в облипку. Просто как-то сразу в глаза бросилась, когда он повернулся, — я не так давно приметил в одном магазе точно такую, но, как обычно, цена обломила, а таскать подделки отец ещё с детства отучил. Они оба не вписывались в общую массу и вообще не походили на любителей подобных заведений. Никакой боевой раскраски на лицах, никаких цепей или кожаных плащей, никаких выкрашенных в неестественные цвета ирокезов. Таких с большей вероятностью можно было бы встретить в каком-нибудь клубе, причём, далеко не дешёвом. И какого хрена они забыли здесь, среди всего этого сборища, — оставалось загадкой. Но сколько я ни старался приметить этих типов, все мои попытки оказались напрасными. Может, они уже успели свалить из «Звезды», пока я зависал в сортире, или я сам проебал вспышку и не заметил, как они ушли. Конечно, можно было поинтересоваться у Рыбы и выяснить, кто эти двое и как часто сюда наведываются. Судя по тому, что к этому пучеглазому постоянно подходили разные кадры, и — по выражениям их лиц — общались они на какие-то отвлечённые темы, лыбились и ржали, он здесь был известной личностью и, возможно, знал многих, кто тут ошивается. Хотя, после его «не заблудишься» хотелось для начала прописать ему с локтя, — так, слегонца, но чтобы прочувствовал. За полчаса до окончания сейшена я спустился со своего наблюдательного пункта и остановился неподалёку от Рыбы. Он стоял в окружении престарелых волосатых мужиков. И я решил дождаться, когда они рассосутся и, без посторонних ушей, задать пару интересующих вопросов. Конечно, я и не думал рассказывать ему о том, что видел, — только описать приметы. Как только лохматая пиздобратия разошлась, и я уже собрался доебать Рыбу своими расспросами, его тут же обступила очередная шобла. Два бородатых типа и баба с повязкой на голове и длинными светлыми косами. — Что нужно, чтобы подать заявку на участие? — спрашивает девка. — Для начала оплатить взнос, — шлёпает губами Рыба, уставившись мутным взглядом на делегацию. — Потом заполнить анкету. Только у нас очередь. Все выступления недели на три вперёд расписаны. Желающих много. — А аппаратура? — подхватывает один из мужиков. — По желанию. Если не устраивает та, что есть, можете тащить своё, — устало отмахивается Рыба. — Мы со своей, — деловито сообщает баба. — Вряд ли у вас есть бубны и флейты. — Не, такого точно не держим, — безразлично говорит Рыба. — Не было ещё тех, кто играл бы на этом гов…эксклюзиве. Так какой у вас жанр? — Дарк-фолк, — поясняет девка. — Название «Skygge» ни о чём не говорит? — Да нет, вроде, — пожимает плечами Рыба. — Анкету заполните и можете готовиться. Порешав все свои вопросы, языческое трио тоже прогорело, и я уже делаю шаг к лупоглазому мутанту, как неожиданно вижу вынырнувшего из темноты зала пацана в белой кофте. Всё желание общаться с Рыбой сходу отпало. Тип старается держаться ближе к стене и идёт в сторону выхода. Пару раз останавливается, щёлкает на смартфон уже опустевшую сцену, компашку ужравшихся панков, разместившихся в углу, прямо на полу, двух — вроде де бы девок — в одинаковых чёрных балахонах и с одинаковыми длинными чёрными волосами, наполовину скрывающими бледные лица, селфится на фоне умотанной к окончанию концерта толпы. Я пытаюсь рассмотреть его получше, но из-за постоянного движняка в зале и хренового освещения это сделать нереально. Пацан на ходу листает сделанные снимки и, сам того не замечая, приближается ко мне. Убирает смартфон в карман, смотрит вперёд, в сторону выхода и, будто ожидаемо, ловит мой взгляд. Проходит мимо, едва заметно улыбается и… Опускает глаза. От одного этого его жеста меня мгновенно пробрал какой-то нездоровый мандраж. Накрыло так, что стало трудно дышать. Пульс резко зашкаливает, сердце стучит в висках, и каждый удар гулким эхом разносится в голове. Взгляд цепляется за удаляющуюся фигуру, прилипает намертво, и я еле держусь, чтобы не сорваться и не пойти следом. Только глаза в пол и мимолётная улыбка, — и меня словно током пиздануло, причём так нехило, что заезженная фраза «волосы встали дыбом» приобрела далеко не фигуральный смысл. Волосы встали везде, где только можно, как от электрического разряда. И встали не только волосы, хотя я давно уже научился контролировать свои потребности, по крайней мере в общественных местах точно. Но сейчас всё умение в один миг куда-то проебалось. Такой неописуемой дичи не происходило с того самого момента, когда у меня впервые встал на пацана с тренировки, только тогда я ещё не знал, как справляться с непроизвольным стояком. А ведь я толком даже и не рассмотрел этого типа. Ни в том закутке, где он прятался за спиной своего мужика, ни сейчас, в полумраке, на расстоянии всего пары разделяющих нас шагов. Единственный незначительный жест подействовал как условный сигнал. Кир тоже прятал глаза, но в его исполнении это было проявлением самого обычного смущения и выглядело совсем не так, а тут никаким смущением даже и не пахло. Это было что-то другое, но что конкретно, я не мог понять. Мне никогда прежде не доводилось видеть такое, как и испытывать настолько необъяснимое безумное влечение, от которого сходу отшибало мозг. Я с трудом заставляю себя отвернуться, чтобы окончательно не раздразнить внезапно ожившее желание. И, как оказалось, слишком поздно. Мужик, несколькими часами ранее зажимавший этого ебучего провокатора, идёт прямиком в мою сторону. Смотрит в лицо. Пристально изучает. Борзо и с вызовом. Типа собирается или предъявить за то, что я их подловил и обломал, или вообще без предупреждения зарядить в табло. По любому засёк, как я залипал на его пацана. А может, всё-таки решил отыграться за ту ситуацию в коридоре. И я уже настроился отразить подачу, но он, поравнявшись со мной, неожиданно лыбится оскалом и тоже проходит мимо. Осознание того, что я точно также скалюсь в ответ, приходит позже. Это действие занимает какие-то доли секунды, — всего лишь обратная реакция на инстинктивном уровне. Причина моего невменяемого состояния съебалась, а меня по-прежнему канаёбит. Сердце отбойным молотком стучит о рёбра. Свет тусклых софитов в темноте зала взрывается яркими пульсирующими вспышками. Звук бьёт по барабанным перепонкам. Так меня ещё никогда не таращило. Такого дикого прихода я не испытывал даже от ганжа. Воздуха пиздецки не хватает, и кажется, что его становится всё меньше. Надо валить на улицу и продышаться, чтобы прийти в себя. Сейчас мне не до того, чтобы ждать, пока сонная гардеробщица раскачается и лениво просунет мою куртку в окно своей зарешеченной каморки. За спиной протяжно скрипят двери главного входа, и холодное дыхание осенней ночи приводит в чувства, вытягивает из дурманящего омута. Перед глазами всё ещё плывёт, но уже не так, как было минуту назад, и я пытаюсь сфокусировать зрение, зацепиться взглядом за что-нибудь, чтобы окончательно остановить карусель. И цепляюсь. За силуэт, лавирующий возле припаркованного неподалёку «Патриота». Снова эта сука. Я распознал его по обесцвеченным коротким волосам и светлым джинсам. Пацан запрыгивает на переднее сиденье рядом с водительским. Фары освещают бетонный фонарный столб, заклеенный потрёпанными объявлениями, тачка сдаёт назад, разворачивается и выезжает на дорогу. «Вместе уехали. Пара? Или у них так же, как у меня с Киром, — без обязательств? А может, вообще на раз?» — бессмысленные вопросы забивают голову. По сути, мне должно быть абсолютно насрать, что между ними, — левыми типами, которых я не знал и видел впервые. Но, походу, именно эта неизвестность теперь не давала покоя. Неизвестность и эти долбанные глаза в пол. Кир дожидался на той же парковке. Подъехал точно по времени, как договаривались. — Прикинь, я там геев подловил, — мне было необходимо срочно поделиться этой инфой, как самым неизгладимым впечатлением. — Ты везде своих найдёшь, — усмехается Кир. — Искал дальняк, а они в коридоре зажимались, — продолжаю я. — Знаешь, как это охуенно выглядит, когда видишь вживую, а не на экране, в какой-нибудь порнухе. Эстетика в чистом виде. — Ну так надо было присоседиться. Только не говори, что растерялся. Это вообще не в твоём стиле, — подъёбывает он. — Ты чё, погнал? Мне даже стрёмно стало, что помешал. Заебись ещё, что они там просто тёрлись друг об друга, а то ситуация бы была совсем не комильфо. Я закуриваю, и Кир резко меняется в лице. Улыбка стирается в момент. — Ты мне только салон не прожги, — бесячий тон наставника уже вполне предсказуем. — Обязательно постараюсь, — я улыбаюсь уголками губ и, уставившись в окно, снова возвращаюсь к событиям этого вечера. Кир продолжает что-то недовольно бубнить, но я не слушаю его. Походу, эта нелепая встреча произвела на меня большее впечатление, чем сам сейшен. Это как совершенно случайно встретить своих в чужой стране. Тех, кто понимает твой язык. Тех, с кем есть то общее, что отвергается и осуждается обществом. А то, что сделал тот пацан, было чем-то вообще из ряда вон. Вот так просто, за долю секунды, лишить меня контроля над собственным телом и желаниями в последнее время не удавалось никому. Даже когда я в первый раз собирался присунуть Киру, не испытывал такого безумного влечения. Только глаза в пол… Раньше я бы и не подумал, что поведусь на такую, по сути, мелочь. Мне нужна была любая зацепка, какие-то предположения, от которых можно было оттолкнуться, чтобы иметь хоть малейшее представление, что это вообще было. И, возможно, смоделировав ситуацию, я бы смог понять причину. — Тебе там случайно по голове не настучали? — спрашивает Кир, вырвав меня из череды мыслей. — А то вышел какой-то пришибленный. Молчишь всю дорогу, даже не подъёбываешь. Мы останавливаемся на перекрёстке. На светофоре идёт обратный отсчёт. В запасе есть полторы минуты, чтобы проверить, как это работает. — На меня посмотри, — говорю ему. Кир поворачивается. Во взгляде — немой вопрос. — Глаза опусти. — Зачем? — с явным непониманием спрашивает он. — Тебе чё, западло? — Ладно, а то не отъебёшься, — Кир улыбается и опускает глаза. Как я и думал, — ничего общего. Даже близко не валялось. Его жест не вызывает никаких эмоций. — Давай ещё раз, — не отстаю я, — Только серьёзней. Кир снова опускает глаза, но уже без улыбки. И снова та же нулевая реакция. Нет ощущений. — Да, блять, не так. — А как надо? — он не выдерживает, смеётся и смотрит на меня, как на уебашенного. — Хуй его знает, — я не представляю, как объяснить ему то, что пытаюсь увидеть в этом. Пацан не выходил из головы, и я изо всех сил пытался понять, что же было такого в том его жесте. Простым движением он буквально лишил меня рассудка, и в то мгновение в самом дальнем и заброшенном уголке подсознания что-то щёлкнуло. Словно распахнулась дверь железной клетки, в которой долгое время тайно скрывалось нечто неуправляемое, первозданное и дикое. И теперь оно выбралось из своего заточения и затаилось, дожидаясь подходящего случая. Я оставляю Кира в покое ровно до того момента, пока тачка не тормозит на очередном светофоре. Не раздумывая, беру за подбородок и разворачиваю к себе лицом. — Глаза опусти. Кир, по ходу, ссыкнув от неожиданности, испуганно шарахнулся в сторону и оттолкнул мою руку. — Совсем ёбнулся, — врубает борзянку, стараясь скрыть замешательство, но получается хреново. — Лечиться не пробовал? Наивно полагает, что за этой фальшивой агрессией я не почувствую самого основного его желания, — не выдать своё настоящее «Я». — От чего? — хоть я и не увидел то, что хотел, его реакция вызывает улыбку и моментальный стояк. — От своих припизднутых наклонностей, — пренебрежительно фыркает он и сразу отворачивается. Видимо, надеется, что я не успел заметить его искренние эмоции. — Нет. А ты? — назло продолжаю диалог, глядя как Кир нервно покусывает губы. — А мне не от чего. Я, в отличие от тебя, нормальный, — раздражённо заявляет он. — Нормальный. Когда не выёбываешься, — говорю я, стараясь не зацикливаться на призывающей к дальнейшим действиям эрекции. Мне просто нужно время, чтобы осмыслить произошедшее и понять изначальную причину собственной неадекватной реакции. Нужно как-то разобраться в себе, хотя я в душе не ебу, каким образом это сделать. Конечно, я бы мог отморозиться, выцепить в институте куратора и изложить ему всю суть своей проблемы. Описать в мельчайших подробностях все переживания и напрямую спросить, почему какой-то беспонтовый жест так подействовал. Вот только вряд ли куратор, выслушав мою исповедь, не пошлёт меня сначала в увлекательное путешествие по интимным местам, а после не сообщит декану. Я бы не отказался посмотреть на их ошарашенные лица после такого своего признания, но всё же отмёл эту идею. Похер, сам что-нибудь придумаю, но позже. Сейчас я уже хреново соображал. Походу, внезапный всплеск эмоций вымотал до предела, и я даже не заметил, как вырубился. — Проснись. Почти приехали, — Кир трясёт меня за плечо, обломив весь сон. — Куда дальше? Я, ещё не придя в себя, смотрю в окно. Мы стоим неподалёку от автобусной остановки. На том самом месте, где он подобрал меня несколько часов назад. — Я-домой, а ты- куда хочешь, — я стараюсь потянуться, насколько это возможно в ограниченном пространстве салона. — Может всё-таки до подъезда подбросить? — спрашивает Кир. — Сам дойду. Прогуляюсь. А заодно избавлю тебя от своей припизднутой компании, — говорю я, хлопаю по карманам джинсов и, убедившись, что всё самое ценное - сигареты и зажигалка на месте, на мгновение поворачиваюсь к нему. — От души, что подвёз. Кир молчит и с рассеянной улыбкой выжидающе смотрит на меня. — Чё? — я уже собираюсь выйти из тачки, но его взгляд тормозит. — И это всё? — неуверенно интересуется он. — А тебе мало того, что я сказал? Ждёшь услышать что-то ещё? — его открытость цепляет, и я придвигаюсь чуть ближе, опускаю руку ему на бедро, поглаживая по внутренней стороне. — Или просто боишься озвучить свои потаённые желания? — и, вполголоса, глядя в глаза, — Может, тебя в рот выебать? Прямо здесь? Хочешь? Улыбка с его вмиг побледневшего лица моментально исчезает, сменяется самой настоящей детской обидой и отвращением. Он резко отмирает, тянется через пассажирское сиденье, невольно прижимаясь ко мне боком и, нервно дёрнув ручку, распахивает дверь. Кира ощутимо трясёт. И я бы сейчас был совсем не против загнуть его на заднем сидении и драть до потери сознания, жёстко и долго. Всё равно никто не спалит. На улице почти четыре утра, и в это время здесь ошиваются только загулявшие алконавты, которые, если даже и увидят эту порнуху, тут же забудут. — Иди проспись, — злобно шипит Кир, выталкивая меня на улицу. И когда я отхожу от машины, он опускает стекло и своим заученным высокомерным тоном добавляет: — Быдло охуевшее. Холодный осенний рассвет я встретил на балконе, с неизвестно какой по счёту кружкой чая и уже порядком опустевшей пачкой сигарет. Сна не было, а лежать на кровати и тупо втыкать в потолок не хотелось. Сон от этого всё равно не вернётся, а вот голова точно заболит. Переутомление сказывалось, и тех нескольких минут, проведённых в забытии по дороге домой, явно не хватило, чтобы отдохнуть и начать здраво мыслить. Перед глазами всплывала одна и та же картина. Тёмный коридор. Поворот. Шарящие по извивающемуся телу руки. Тихие просящие постанывания. Прижимающийся пахом к бедру мужика пацан. Совсем неожиданно возникла ещё одна картина. Эпизод из далёкого прошлого. Та просека, на краю которой, несколько лет назад я стал невольным свидетелем сношений. И теперь я понимал, почему одни и те же по своей сути действия, вызвали абсолютно разные эмоции. Обычная ебля была отвратительна своей примитивностью, плоскостью и откровенной похабщиной. Причём далеко не той, что заводит, а мерзкой и отталкивающей. Бесчувственной и тупой. Всего лишь спариванием, обусловленным наличием подвернувшейся безотказной пизды. И ничем больше. Просто скучное порево ради удовлетворения своих низменных потребностей. И весь этот процесс ничем не отличался от процесса испражнения в дыру общественного сортира. Наверное, если бы я сейчас поделился с кем-нибудь своими мыслями, мне бы посоветовали заткнуться, обратиться к каким-нибудь специалистам и начать серьёзно лечиться. Ведь, по мнению большинства — «такие вещи нельзя сравнивать. Это неправильно и оскорбительно по отношению к «людям». Ведь нет ничего ужасного в желании получать удовольствие.» Конечно, в этом желании нет ничего ужасного, потому что это, сука, физиология; как и нет ничего ужасного в самом получении удовольствия. И никто не запрещает получать его в момент избавления от забившего организм шлака, и дырка в сортире как раз для этого и предназначена, — чтобы в неё спускали все подряд. И любая шлюха- тот же общественный сортир, засранный и смердящий за километр. Потому ни один нормальный чел, став свидетелем того, как кто-то гадит, раскорячившись над дырой, не будет восторженно наблюдать за процессом, теребя хуй трясущимися от возбуждения пальцами, а поскорее съебётся. Если, конечно, он не конченый уёбок. Вот только сама дыра не имеет права получать взамен абсолютно ничего, даже того же сомнительного удовольствия. Она может только молча принимать всё, что в неё спускают, и не рассчитывать ни на комплименты, ни на благодарность. Ведь никто не молится на обосранную яму после того, как справил в неё свою нужду. И воспринимать шлюху как человека, имеющего право на удовлетворение собственных потребностей, — самое тупое заблуждение. Недостойные жизни не достойны всего остального. Я вовсе не считал, что абсолютно все особи женского пола не имеют права на нормальную близость. Достойные женщины достойны удовольствия. Но исключительно достойные, — имеющие мозг, умеющие мыслить и рассуждать, и способные привлечь и заинтересовать не своими разъёбанными дыхательно-пихательными, а умом. Естественно, напоровшись в тот вечер на трешак в кустах, я не мог поступить иначе. Надо было поставить ту малолетнюю шмару на место, а прилетевший ей в ебало, — или куда там ещё — камень, — всего лишь заслуженное минимальное наказание за её блядское поведение и полученное удовольствие. А в том, что она его получила, я был полностью уверен. Поэтому то, что я увидел тогда, давно, не шло ни в какое сравнение с тем, что наблюдал сегодня. Те двое смотрелись идеально, и в том, что между ними происходило, не было стрёмной пошлятины, — только эстетика, чистый кайф и что-то ещё. Что-то такое, чему я пока не мог подобрать определение. Что-то притягательное, волнующее, почти неуловимое. То, что на мгновение вогнало меня в своеобразный пьяный ступор. А похотливые стоны и податливые движения пацана дико возбуждали, заставляли учащаться пульс и сбиваться дыхание. После всего случившегося нездоровый интерес к этим двум рос с геометрической прогрессией. Я просто не мог упустить шанс снова увидеть их, или, на крайняк, какую-нибудь другую пару типов. Хотелось просто понаблюдать за ними со стороны, даже без созерцания развратных сеансов. Это всё было для меня новым, ещё неизведанным, но пиздецки манящим. Я не знал, как такие пары ведут себя в обществе, как общаются между собой, могут ли проявлять свои чувства на людях, или грамотно шифруются, как вообще выглядят подобные отношения. Ведь то, что было между нами с Киром, в принципе, отношениями не являлось, и не могло служить примером для осмысления. А чтобы лучше разобраться в каком-то вопросе, нужны именно наглядные примеры. И с этого момента я решил не пропускать ни один концерт. Не факт, конечно, что если мне сегодня фартануло встретить здесь геев, то фартанёт и в следующий раз. Но надежда была. Теперь мне срочно нужны были деньги. На проезды, на вход, на бухло. Но ни к матери, ни к Киру я принципиально не собирался обращаться. Не хотелось выглядеть конченым лохом и вгонять себя в сраную зависимость, от которой уже конкретно рвало чердак. Оставался один выход — найти какую-нибудь подработку, чтобы можно было совмещать занятия и тренировки. Я знал, что это будет пиздецки тяжело. Свободного времени и без того было в обрез. Лекции шесть дней в неделю, тренировки — три раза, по вечерам, сразу после пар. На примете был единственный возможный вариант. Насколько я знал, — у Седого в автосервисе дела шли нормально, и пацаны без заказов не сидели. Я готов был болт покласть на свою гордость и на первое время пристроиться хотя бы в качестве помогайки, пока не разберусь во всех приблудах. Конечно, я понимал, что на охуительный заработок глупо рассчитывать, и оплата будет минимальной. Но это меня мало волновало, — лишь бы хватало на внезапно возникшие расходы. Ради этого я был согласен въёбывать как проигранный и забить на свой единственный выходной. Но я был обязан продержаться. Цель была поставлена, а всё остальное — малоебучий фактор.***
Я решил не затягивать со своей идеей и уже следующим вечером наведался к Седому. В общих чертах обрисовал сложившуюся ситуацию, не вдаваясь в лишние подробности. Но, походу, Седому эти подробности и самому в хер не впились, так что обошлось без расспросов. — Ну ты, ебать, вообще вовремя, — по его довольной роже я сходу просёк, что всё на мази. — У нас тут дятел один на прошлой неделе мопед купил. Как полагается, решил обмыть, а заодно обкатать. И, короче, докатался. Въебался в столб. Но там ничё серьёзного, - отделался переломами и разбитым мопедом. Сейчас на больничке валяется, на вытяжке. Хер знает, когда очухается, а работать некому. Так что будешь вместо Горелого. — А когда вернётся, то чё? — мысль о том, что после выписки этого Горелого, мне придётся искать какую-то другую подработку, совсем не радовала. — Да ничё, — усмехнувшись, отмахивается Седой. — Пошёл он нахер. Он тут всего пару месяцев проработал, левый чел, по сути. Лёхе он тоже доверия не внушает. Синячит дико. А ты свой. Всё заебись. У нас тут график свободный, в любое время можно работать, хоть ночью. Главное — не затягивать и в сроки укладываться. Так я добровольно вогнал себя в бесконечный движняк и лишился всякого отдыха. Но ни хроническое недосыпание, ни очередные упрёки матери, что я теперь почти не появляюсь дома и, — по её догадкам, — скорее всего, начал колоться, ни усталость, из-за которой я моментально отключался, стоило едва расслабиться, не могли нарушить мои планы. Я держался из последних сил и ждал вечер пятницы…