«Стремление сойти с ума — порой вполне адекватная реакция на реальность.»
***
Пока держу в руках конверты, кажется, что от них исходит тепло. Эти мимолётные ощущения — всего лишь неосознанная проекция желания почувствовать связь с ним. В первом конверте — фото. Бес стоит на берегу озера. Уже весна, и на попавших в кадр деревьях видны редкие почки. Он улыбается, но не так, как тогда, восемь месяцев назад. Тогда в его улыбке было счастье. Тихое и искреннее. Теперь сожаление. Хоть он и пытается его скрыть, оно заметно. Письма я читаю не по порядку. Сейчас последовательность не имеет значения. Потом можно будет разложить их по датам и перечитать заново. Сперва нужно убедиться, что всё в норме. В той её степени, какая вообще возможна в нашем положении. Бес пишет, что скучает, что у него всё хорошо и что он справляется. Пишет в кратцах, без подробностей, но я понимаю суть, понимаю, с чем конкретно он вынужден сейчас справляться. От этого не просто хреново, а пиздецки больно. Даже несмотря на то, что мы оба изначально знали, каким будет финал. Он, как обычно, рассказывает о предстоящей сессии, о скорой защите курсовой, о том, что в общаге теперь новая вахтёрша, а его припизднутый сосед по комнате недавно уебался с лестницы и сломал ногу. Пишет, что через год после получения диплома собирается поступать в мед. Уже строит планы на будущее, и это не может не радовать. А если курсанул родителей о своих намерениях, то те походу кипятком ссут от счастья. Бес рассказывал, какой скандал они устроили, когда узнали, что вместо того, чтобы продолжить семейную традицию и пойти на медицинский факультет, он выбрал невсратый психологический. В любом случае, с поставленной целью ему будет проще. Проще отвлечься, забыться и, может, со временем забыть. Забыть настолько, насколько возможно, чтобы жить в настоящем, а не в нашем прошлом. А в завершении последнего письма — фраза, от которой сердце замирает на мгновение. «Надеюсь, ты меня поймёшь.» Те же самые слова, сказанные через решку на пятиминутной свиданке. И вроде бы в них нет ничего особенного, но почему-то они вызывают смутное ощущение тревоги. Недосказанность. Неопределённость. Что именно я должен понять? К чему привязать эту фразу? Она словно выпавший фрагмент пазла, который сам по себе не имеет значения, но и полную картину без него невозможно сложить. Может, вертух отдал не все письма и было ещё какое-то. Или даже не одно. Может, в тех других, как раз и было то, что хотел сказать Бес. Но либо цензура не пропустила, либо это очередные мусорские игры. Смысла гадать нет. Мне нужно точно знать. Но снова пытаться пробить инфу через молодого будет слишком палевно. И если я начну выяснять в открытую, есть риск привлечь внимание администрации. — Слышь, Киллер, — с усмешкой окликает Вялый. — Тебе там чё, собрание сочинений прислали? Разместившись за общаком, он сцеживает по кружкам пойло землистого цвета. — Чифир в лёд застынет, пока ты там просвещаешься. — Прикинь, буквы забыл. Вспоминать пришлось, — тяну лыбу, хотя мне сейчас нихрена не весело. Ворону в хату не вернули. После карцера его перекинули в другую. И теперь смотреть за дорогой приходится мне и Вялому. По очереди. Вялый перебрался поближе к решке на пальму, которую прежде занимал Ворона. Этой ночью его смена. И у меня есть время ещё раз перечитать письма и попытаться отыскать недостающее звено. Возможно, я сам на эмоциях что-то упустил. На этот раз я читаю по порядку. По несколько раз. Каждое письмо. Но никакого скрытого смысла найти не получается. От хренового освещения строчки начинают плыть перед глазами, слова складываются в бессвязные предложения, и я уже вообще не могу вникнуть в смысл написанного. Пинаю по железным полосам пальмы, где сейчас тусуется Вялый. Он свешивает голову и вопросительно смотрит на меня. — Если надо будет подменить - толкнёшь, — говорю я. — Отключусь пока. — Не вопрос, — отзывается он и снова повисает на решке. Я задёргиваю ширму и закрываю глаза. Прокручиваю в памяти тот последний разговор, стараясь отыскать в нём хоть какие-нибудь зацепки. Я дословно помню всё, что говорил Бес. Но вспомнить даже незначительный намёк, чтобы понять, в каком направлении думать, не получается. Как не получается избавиться от забивших голову беспонтовых предположений. «Надеюсь, ты меня поймёшь.» — крутится заезженной пластинкой. Может, этим он хотел сказать, что после окончания меда собирается вернуться в пгт? Там родители, связи, сходу пристроят в свою клинику. Но верится в это с большим трудом. Точнее, совсем не верится. Бес ни разу за все два года не изъявил желания когда-либо переехать обратно. И его останавливало вовсе не то, что было между нами. Не наши отношения. В городе больше возможностей, больше свободы, которой ему там как раз и не хватало. И вообще, даже если он реально решил или решит съехать, это не секретная информация. Мог бы не стрематься и написать об этом в открытую. Его переезд абсолютно ничего не изменит. Это пока я здесь, на СИЗО, есть ещё призрачная надежда увидеться. Пусть даже также, через решку. После этапа этой возможности не будет. А слать письма и передачки он сможет хоть с другого конца света. Если, конечно, захочет. Но другая мысль, закравшаяся в голову, сходу перекрывает первую. Возможно, это «Ты меня поймёшь» имеет отношение к тому, о чём я старался не думать всё это время, пока находился здесь. К тому, о чём Бес не решился сказать напрямую. Отсюда я уже не выйду. Это стопудово. А он не сможет всю жизнь быть один. Ему всего двадцатник. Ожидать, что он никогда не захочет новых отношений, было бы глупо и даже эгоистично. И я бы не позволил себе упрекнуть его в этом. Это для меня всё кончено, а у него — только впереди. Все дороги открыты. Единственное, что сейчас приходится сдерживать — это разыгравшееся больное воображение. А может, у него кто-то появился на примете. Или даже не просто на примете, и у них уже всё началось. Он об этом не напишет. Просто не сможет. А я, типа, сам должен догадаться. Блядские шарады. Ебаный секретный шифр. Как бы там ни было, но от мысли, что к нему прикасается кто-то другой и Бес позволяет этому левому утырку делать с ним всё то же самое, что только я мог с ним вытворять, — отвратительно до безумия. С другой стороны, я не имею права приказать Бесу податься в монастырь и навсегда поставить на себе крест. И насколько бы глупо и заезженно это ни звучало — главное, чтобы у него всё сложилось, пусть не со мной, пусть с кем-то другим. Лишь бы его это устраивало. Лишь бы ему с этим другим было комфортно. Но подавить стрёмные эмоции не получается, и если я сейчас не избавлюсь от забившей мозг дичи, чердак конкретно рванёт. Дома я мог сбросить негатив на груше, или отправиться на пробежку с полной выкладкой, или выписывать — как когда-то сказал Шум — кренделя на турнике в соседнем дворе. Здесь ничего подобного нет. Хотя, если бы я сейчас был дома, у меня бы не было повода так загоняться. Я убираю конверты под подушку, поворачиваюсь на бок. Тонкий матрас нихрена не спасает, и если не поменять положение, скоро на спине отпечатаются следы от железных полос шконаря. Стараюсь отвлечься и снова вернуться туда, где всё было совсем иначе. В то время, когда мы были вместе. В мои, в наши воспоминания. В нашу общую, теперь уже прошлую жизнь. С того дня, когда мы начали встречаться, прошло уже полгода. Всё закрутилось настолько быстро и неожиданно, что по-первости у меня не укладывалось в сознании, как всего за сутки можно понять и почувствовать, что пацан, к которому раньше я не испытывал ничего, кроме неудержимого влечения и отрицаемой самим же собой симпатии, — единственный, кто по-настоящему нужен. И если бы кто-то раньше сказал мне, что всё так случится, я бы, не раздумывая, послал нахер этого предсказателя. Потому что до этого ничего подобного со мной никогда не случалось. И что любви с первого взгляда, а в моём случае — с первого траха, пускай даже самого охуенного за всю жизнь, не существует, и это всё пиздёж. Но я ошибся. Бес давно хотел побывать на сейшене и долго уговаривал, чтобы мы туда сходили. Тогда я уже перестал посещать «Звезду» и в последний раз был там задолго до нашего знакомства. Но Бес настаивал, и в итоге я согласился. Здание бывшего кинотеатра за это время нисколько не изменилось. Ни снаружи, ни внутри. Контингент тоже. Сказать, что Беса всё увиденное просто впечатлило, означало бы спиздеть наглым образом. В его глазах читался неподдельный восторг. Сначала он ни на шаг не отходил от меня, оглядывался по сторонам, с любопытством рассматривал публику, издалека высматривал выступление какого-то очередного неизвестного коллектива. Решив не нарушать сложившуюся традицию, я прихватил с собой алкашку, только уже не для себя. Для Беса. На тот момент с бухлом я завязал, но своего психолога не стал обламывать. Тем более, он не нажирался в хламину и предпочитал «Эссу», «Гараж» и прочую шнягу с разными вкусами и низким градусом. Проводил его на площадку, чтобы показать место своей дислокации. Так, на всякий случай. Здесь тоже ничего не поменялось. Решётка, преграждающая путь на балкон, и кучи мусора за ней остались на своих прежних местах. — Иди, отрывайся, — говорю ему. — Если что, знаешь, где меня найти. — А ты не пойдёшь? — удивлённо спрашивает он. — Не пойду. Мне и отсюда всё видно. И тебя тоже. Бес улыбается с едва заметным смущением. Открывает бутылку, отпивает, закуривает, смотрит в зал. — Это ты намекаешь на то, что будешь следить за мной? — Не следить, а наблюдать. И если увижу, что тебя там кто-то зажимает - руки нахуй переломаю, — надеюсь, что до этого не дойдёт, но мало ли. Прежний опыт подсказывал, что лучше перестраховаться. — Кто бы сомневался, — тихо усмехается Бес. Делает пару глотков из бутылки, достаёт телефон и, включив камеру, наводит на сцену. — А правда могут зажать? — ловит в объектив басиста, приближает. Изображение на мгновение смазывается. — Могут. Отбитых везде хватает. Начнёшь вилять задницей — по-любому зажмут. Бес выдерживает небольшую паузу, а затем выдаёт: — Тогда я обязательно так и сделаю. И вовсе не потому, что хочу, чтобы меня зажали, — вполголоса говорит он и поворачивается ко мне с наглой ухмылкой. — А потому, что последствия этого очень привлекают. — Тебе нужны жертвы? Без кровопролитий никак? — я и без его ответа понимаю, к чему он клонит, но специально делаю вид, что не догоняю. Мне интересно, что он на это скажет. — Я говорю о других последствиях, — отвечает Бес и переводит камеру на типа за ударными. — Но и от представления я бы тоже не отказался. Это же как разогрев перед основным действием. Ну, когда вот такие неизвестные группы выступают перед тем, как на сцене появится тот, кого публика ждёт больше всех остальных. Бес замолкает, продолжая снимать происходящее на сцене. Но делает это лишь для вида, стараясь не показывать особую заинтересованность в моей реакции на его слова. Иначе уже сверлил бы меня своими любопытным взглядом. Только сейчас совсем не тот случай. — Никаких последствий, кроме тех, о которых ты был предупреждён, не будет, — говорю я и тоже пытаюсь выглядеть пиздецки серьёзным. — В отношении тебя точно нет. Я знал, чего он добивается. Изредка он так делал. Лайтово, не напрягая, превращая всё в игру. Нельзя сказать, чтобы мне это совсем не заходило, но и закрывать глаза на все его подобные выходки было недопустимо. Лайт со временем мог перерасти в откровенные провокации, поэтому иногда приходилось его обламывать. Но Бес не особо из-за этого расстраивался, а даже по-своему кайфовал. Он умел ждать и мог, когда надо, быть предельно сдержанным. — Ты сюда поснимать пришёл? — Забираю уже истлевшую до фильтра сигарету, которую он всё это время держал зажатой между пальцев. Бросив окурок на пол, наступаю кроссовком. Видимо, Бес, увлёкшись съёмкой, забыл о её существовании. Подхожу сзади и опускаю руки на перила. Я не нарушаю его личное пространство, но и не прижимаюсь к нему, сохраняя между нами небольшую дистанцию. — Может, у тебя трубу забрать, чтобы не отвлекала? — вполголоса говорю ему на ухо. — Ну нет. Вдруг и с этой что-то случится, — он поворачивается, ловит мой взгляд и откидывает голову мне на плечо. Но расстояние не нарушает. Чувствует. — Разобьётся, например. Как в тот раз, когда ты меня в прошлом году опрокинул. — Ты ещё скажи, что это из-за меня она разбилась, — говорю я. — Ну… — задумчиво тянет Бес, опустив глаза. — Нет, конечно. — И совершенно неожиданно спрашивает: — А если бы я случайно разбил твой телефон, что бы было? Бес отклоняется назад, осторожно прижимается ко мне всем телом и слегка прогибается в пояснице. — Наказание, — говорю полушёпотом и чувствую, как он начинает плавно извиваться и трётся о пах. — Но не такое, на которое ты рассчитываешь. Как раз наоборот. Для начала - неделя без полного контакта и без возможности спустить. Обкосячишься - продлится ещё. На неопределённый срок. — Но это же слишком жестоко. Я ведь не специально, — тихо смеётся. Чувствует реакцию на свои движения, сучёныш. И я тоже чувствую через джинсы, как член трётся об его задницу. И если это продлится ещё хотя бы несколько секунд, сдержаться будет пиздецки сложно, и, скорее всего, его второй телефон полетит вниз, на голову кого-нибудь из посетителей. А сам Бес окажется прижатым грудью к перегородке, со спущенными штанами. Но проявить слабость и тем самым показать, что повёлся, я не собирался. Хотя после всех телодвижений Беса отыметь его на этой площадке над копошащейся внизу толпой хотелось до ломоты в яйцах. Я отхожу на шаг. Он поворачивается. На лице — наигранное разочарование, а в глазах — блеск. — Иди, — говорю я, указав взглядом в сторону зала. — И, надеюсь, ты меня услышал. Бес отпивает из бутылки. Облизывает губы и, приблизившись, вкрадчиво говорит: — Конечно, услышал. Он оставляет недопитую «Эссу» в углу на лестнице и спускается в зал. На мгновение останавливается, смотрит вверх и улыбается уголками губ. Доволен полученным результатом, как и моим ответом на его провокации. Это я точно знаю. Не спеша идёт к сцене, где тусуется основная часть толпы. Со стороны это выглядит так, будто он сейчас не на сейшене, а прогуливается по какому-нибудь торговому центру и без особого интереса рассматривает выставленный на витринах товар. Бес умеет показать себя, когда захочет или когда того требуют обстоятельства. Этому он достаточно быстро научился. Хотя, возможно, и раньше умел, только стеснялся. Пока он ещё не полностью раскрылся, и некоторое смущение осталось. Но мне так даже больше нравится. Есть над чем работать. Тем более сам процесс заходил нам обоим. Наблюдаю за Бесом, чтобы не потерять его из поля зрения, когда он оказывается в окружении толпы. Это не особо сложно. На нём серая футболка, волосы светлые, и приметить его среди основной чёрной массы не составляет большого труда. Он не скачет, не дёргается, как в припадке эпилепсии, в отличие от большинства. Просто танцует. И пускай его движения не попадают в общий ритм, выглядит это очень притягательно. Одна композиция сменяется другой. Бес, не останавливаясь, оглядывается на меня. Расстояние приличное, но я чувствую его взгляд и даже вижу улыбку. Он плавно ведёт плечом, поворачивается спиной, и зал медленно заволакивает белым дымом. Он стелется по полу, постепенно поднимается выше, становится более густым. Походу спецэффект для создания подходящей атмосферы. Неожиданно свет гаснет, зал погружается во мрак, видны лишь плывущие внизу, как облака, клубы дыма. Музыка замедляется, глушится, словно под плотным слоем ваты, звуки искажаются, растягиваются так, что создаётся диссонанс. И внезапно всё смолкает. Всего на миг. И свет софитов вновь скользит по залу, выхватывая из темноты множество силуэтов. Дым рассеивается, а над сценой загораются тусклые прожектора. Я пытаюсь отыскать взглядом Беса. Мельком пробегаюсь по фигурам присутствующих и замечаю его в стороне от толпы. Он продолжает танцевать. Но что-то в нём изменилось. Движения не те. Слишком пластичные и откровенные. Бес едва волной не извивается. Такого он бы себе точно не позволил, по крайней мере, не здесь, не на публике. Или, может, специально решил проверить мою реакцию. Затушив очередную сигарету об ограждение, я уже намеревался спуститься в зал и вставить ему пиздюлей. Пока только моральных. Дома одними только моральными он точно не отделается. Но когда делаю шаг в сторону лестницы, он оборачивается, и я впадаю в ступор. Я не вижу его глаза, но чувствую полоснувший, словно лезвием, взгляд. Он проводит ладонью по груди, спускается ниже и, забравшись пальцами под ремень, слегка подаётся вперёд тазом. Движение явно недвусмысленное, и только конченый имбецил не понял бы этого намёка. Но в ступор меня вогнал вовсе не сам сеанс недоразврата, а то, что вместо Беса в клубах рассеивающегося дыма оказался Мишка. Постепенно состояние заторможенности отпускает, и из глубин разума приходит осознание, что это всего лишь мои воспоминания. И одно из них вплелось в другое и заняло его место. Я не цепляюсь за внезапно ускользнувшее. Если сознание подкинуло это, возможно, так надо. — Нравится? — спрашивает Вик. Он стоит рядом на лестнице. Смотрит в зал. Не на Мишку, а словно сквозь всю толпу. И его вопрос звучит совсем обыденно. Я понимаю относительно чего, а точнее кого, он был задан. По-любому, в очередной раз спалился, залипнув на его пацана. Но до этого момента Вик ни разу не касался этой темы, и даже сейчас в его интонации нет никакой агрессии. Но от неожиданности я малость потерялся и затупил. — Кто нравится? — Пытаюсь улыбнуться, и, походу, со стороны это выглядит по-ебанутому. — Ты дурака не врубай, — с усмешкой отвечает Вик. — Мишка нравится? — Ну нравится, — честно говорю я. Не хочу пиздеть. Лучше сказать правду, чем соврать и выставить себя ссыклом, а Вика — дебилом, которого можно наебать. Да и нет ничего осудительного в том, что мне понравился его пацан. Точно так же мне могла понравиться его тачка или квартира. Но это вовсе бы не означало, что я бы задался целью угнать его «Патриот» или, как совершенно бредовый вариант, избавиться от хозяев и присвоить себе чужую жилплощадь. Вик достаёт пачку сигарет, вытаскивает одну и протягивает пачку мне. Закуриваем и некоторое время оба смотрим в зал. Я всячески стараюсь отвести взгляд от Мишки, но его вновь притягивает как магнитом к стройному, демонстрирующему свои танцевально-блядские навыки телу. — Хочешь его? — снова интересуется Вик, и вот этот его вопрос уже реально заставляет не просто впасть в ступор, а в конкретный ахуй. — Чё? — переспрашиваю, чтобы убедиться, не послышалось ли мне. Я гляжу на него, стараясь уловить подъёбку. Жду, что он выдаст себя хоть чем-то — очередной ухмылкой или и вовсе заржёт. Но эмоции на лице нечитаемы. На мгновение музыка стихает, и в относительной тишине его слова слышатся особенно отчётливо. — Трахнуть его хочешь? Я молчу и пытаюсь понять, что вообще происходит. Может, это какая-то проверка. И за неверный ответ я выхвачу по ебалу. Хотя возможность просрать лицо меня совсем не останавливает, но признаться в таком, на мой взгляд, было бы проявлением неуважения к Вику. — Да ладно, можешь не отвечать, — говорит он и, затянувшись сигаретой, выпускает вверх тонкую струйку дыма. — Сам же вижу, как ты на него смотришь. По-любому бы не отказался. Ну так как? Есть желание? — Ну блять, — первое, что я могу сказать в сложившейся ситуации. — Он же это… Твой. — А я тебе его насовсем и не предлагаю. Так, на раз. Хочешь? — кажется, что для него говорить о таком вполне нормально и нет ничего стрёмного в том, чтобы подкладывать своего пацана под кого-то левого. — А он? Как ему такое? — Ему? — Вик ловит взглядом Мишку. — Ему понравится. Не сомневайся. Мишка, будто услышав, что мы говорим о нём, оборачивается и, посмотрев в сторону балкона, заманчиво улыбается, а потом снова — «глаза в пол». И меня вновь накрывает, как в тот первый раз, когда я едва не впал в какое-то необъяснимое безумие. Я уже давно понял, что означает его взгляд, понял и то, что к нему я испытывал вовсе не простое влечение, и что сам он совсем непростой. Но одно дело представлять в своих мечтах, как имел бы его во все рабочие и что с ним вообще можно было бы сделать многое, чего с Киром явно не получится без истерик и его стабильно неадекватного поведения после тех взаимодействий, которые Мишке по-любому бы зашли. И совсем другое — сделать всё это в реале, учитывая то, что Мишка — пацан Вика. Это меня и останавливало. — И ты вот так просто дашь мне его на время? В чём прикол? — спрашиваю и от представшей перед глазами сцены, когда Мишка, стоя передо мной на коленях и глядя в глаза, старательно отсасывает, а затем открывает рот, и я кончаю ему на язык, член крепнет за секунду и по спине пробегает мелкая дрожь. — Нихуя ты размечтался, — Вик издевательски посмеивается. — Я его и на время не дам. Или ты подумал, что я доверю его тебе? — Тогда я вообще нихуя не понимаю. Ты предлагаешь мне выебать его, но при этом… — При этом наедине с тобой я его точно не оставлю, — он обрывает меня на полуслове. — В смысле? — я удивлённо вскидываю бровь, и до меня постепенно доходит то, о чём он только что сказал. — Чё, будешь стоять в стороне и смотреть? — Не, стоять в стороне я точно не буду, — скалится Вик. — Кто-то же должен контролировать процесс. — Так это уже групповуха получается, — такое казалось мне дикостью и даже в голове не укладывалось. — Да какая же это групповуха? — Походу, наш разговор его пиздецки веселил. — Так, тройничок. И ты же понимаешь, что нихрена не простой. Специфический. Сигарета давно истлела до фильтра, но я даже не обратил внимания, пока не обжог пальцы. — Решение за тобой, — понизив голос, сказал Вик и снова глянул в зал. Такого мне ещё ни разу никто не предлагал. И я вообще не представлял, как так можно — спокойно, без ревности смотреть на то, как пользуют твоего же пацана. — Я так не могу, — говорю я, а в висках до сих пор пульсирует от желания попробовать хотя бы раз. — Это пиздец неправильно. — Неправильно? — с подъёбкой переспрашивает Вик. — Ты же вроде понимающий, а такую хрень несёшь. Про все эти нормы и правила. Иногда для разнообразия можно всё что угодно, если вам обоим по кайфу. И осуществлять некоторые свои фантазии тоже можно и даже нужно. И если он их от тебя не скрывает и доверяет настолько, что может рассказать о самых запретных, то почему бы и нет? — Так это его желание? — До сих пор кажется, что Вик всё-таки тупо разгоняется. Ну не вписывалось такое ни в какие мои представления об отношениях. Я сам не раз говорил Киру, что допустимо всё, что заходит. Но не понимал, какой кайф Вику от этого. Типа, чтобы завидовали, что его пацан умеет всё, и даже больше, и даёт во все дыры, и внешне самое то? В том, что Мишка именно такой, я почему-то был уверен на всю сотку. Хотя, если это реально было его желание, и он рискнул сказать об этом Вику, то уровень доверия между ними был вообще пиздецки недостижимым. Кир никогда не говорил мне о своих даже самых невинных желаниях. Может, никаких особенных у него и не было, но какие-то всё же возникали. Только я о них не знал. — Изначально было его, — говорит Вик. — Но по сути, общее. И он бы пролетел со своим желанием, если бы выбрал вместо тебя кого-то другого. — В смысле, он спрашивает тебя, с кем можно, а с кем нет? — Он всегда спрашивает, — Вик снова улыбается оскалом. — Так что думай, я ведь могу больше не предложить. Я смотрю на Мишку. Тот уже не танцует. Походу, зарядка закончилась. Но и к нам не подходит. Стоит возле стола Рыбы и краем глаза изредка поглядывает на балкон. И если бы не Вик, я бы сорвался ещё тогда, когда впервые увидел его взгляд. Пошёл бы следом. Тогда я не задумывался о том, что будет потом. Тогда меня просто выхлестнуло, лишив на время способности здраво мыслить. Теперь же получалось справляться со своими безрассудными желаниями. Конечно, не без усилий и не идеально, но всё же я научился контролировать себя. — Ну, значит, не судьба, — говорю я и в очередной раз стараюсь натянуть лыбу в доказательство того, что совсем не обломился. Я даже не стал дожидаться окончания программы и свалил раньше, чтобы не сманивать себя осознанием того, что мог бы уже сейчас вовсю приходовать Мишку. Стоило лишь согласиться. И пока он там, ещё не поздно вернуться. Стою на крыльце, зажав сигарету в зубах. Дым рваными клочьями растворяется в ночном небе. — Я смог отказаться. Смог. Смог, блять, — затягиваюсь, выдыхаю. — Долбоёб. Надо бы таксо вызвать и ехать домой. Достаю телефон, снимаю блокировку. Одиннадцать входящих сообщений и двадцать пропущенных звонков. Двадцать, сука. Звонки и смс шли поочерёдно с интервалом в три-пять минут. Последний вызов был больше получаса назад. Пролистываю сообщения. «Привет. Не занят?» «Напиши, как освободишься.» «Ты чё игноришь?» «Мог бы и написать, что тебе некогда.» «Или у тебя только на меня времени нет?» «Тебе что, вообще похуй?» «Хотя бы для приличия ответил.» «Ну ты и мудила.» «Можешь вообще больше не звонить.» «Заебал своим похуизмом.» «Так и будешь молчать?» Кир снова гонит. Перезванивать ему нет никакого желания, сейчас же весь мозг выебет. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, какую шикарную задницу мне предлагали. По-любому бы не поверил, что я не воспользовался предложением. От мыслей о подставленной раскрытой Мишкиной дырке от затылка по шее, вдоль позвоночника пробежал электрический разряд и сосредоточился внизу живота. Хуй мгновенно отреагировал на импульс и предательски встал. И я, забив на предстоящее нытьё и предъявы, набираю последний номер в списке пропущенных. Держу педаль подальше от уха, пока Кир не пропсихуется. И когда он замолкает, спрашиваю: — Промылся уже? — Вообще-то я дома, дебил, — недовольно заявляет Кир. — Квартира сегодня на съёме. Я же вчера тебе говорил, что сдам на выходные. Ты чем вообще слушал? Этого я не помнил. Забыл или просто не вникал, о чём он там трепался. — А чё тогда хотел? — походу, планы на ночь отменяются. — Поговорить, — огрызается Кир, и в этот момент я отчётливо представляю его презрительное выражение лица. — Но уже не хочу. — И отключается. Я снова перезваниваю. Он сразу принимает вызов и молчит. — Ну давай поговорим, — я совсем не хочу с ним общаться, но и обламываться со стояком - тоже сомнительное удовольствие. — Через час у тебя буду. Наберу. В падик выйдешь. — Зачем? — спрашивает таким тоном, будто это я весь вечер ебал его телефон звонками и сообщениями. — Поговорить, блять. Не тупи. И можешь не терзать своё очко. На этот раз обойдёшься. Он уже конкретно начинает подбешивать. — Ещё бы я ради этого напрягался, — раздражённо фыркает Кир. — Сам обойдёшься. Ошибаешься. Я как раз не обойдусь, — думаю я, набирая номер такси. — Сейчас мне без разницы, куда присунуть. Не в жопу, так в рот. Главное лампочку на площадке выкрутить, чтобы палева не было. В памяти всё ещё звучат слова Вика насчёт доверия и потаённых желаний. И я в который раз убеждаюсь, что мне с Киром такое даже и не светит. Не будет никакого доверия и тем более разговоров о чём-то личном. С ним это просто невозможно. И вообще эти недоотношения уже порядком подзаебали. Хотелось чего-то настоящего, а не тупо ебли, кроме которой ничего больше не связывает. Хотелось, чтобы был тот, с кем бы можно было делиться чем-то своим, и не обязательно похабными фантазиями. К кому действительно хотелось бы приехать, даже посреди ночи, чтобы вот так просто поговорить, а не выслушивать тот бред, который нёс Кир, когда у него стабильно через пару дней после особо жёстких по его меркам взаимодействий обострялись все комплексы. Конечно, был ещё Шум — любитель попиздеть в любое время, но делиться с ним своими мыслями я бы не стал даже под прицелом СВД. И от всего этого на душе становится как-то совсем мерзотно и стрёмно. Может, все эти загоны из-за разыгравшихся по весне гормонов. Всё вокруг оживает, цветёт и пахнет, радуется теплу и скорому лету. И мне бы, наверное, тоже хотелось радоваться. Но по факту нечему. А ещё через месяц начнётся сессия, экзамены. И физиологию я точно не сдам, завалю нахуй. Сидеть дома и учить весь этот маразм нет ни желания, ни времени. Неподалёку останавливается тачка. Водила опускает стекло. — Ты в центр заказывал? Всю дорогу я молчал, хотя таксист что-то говорил. Но желания пиздеть с ним не было, и я даже не вникал в суть. — Чё, девка, наверное, бросила? — спрашивает мужик. — Да пошли они все, — на автомате отвечаю я. — И девки. И не девки. До меня с запозданием доходит, что я сказал, а он либо не понял смысла насчёт "не девок", либо тупо не расслышал. — Ну и правильно, — подбадривает водила. — Молодой же ещё. И на твоей улице будет праздник. И этот праздник случился через пару месяцев, когда мне, как я и предполагал, после нескольких безрезультатных пересдач физиологии въебали приказ об отчислении. Продолжать учиться с задолженностью совсем не улыбалось. Один хрен, снова не сдам, только бабки улетят впустую. Да и интерес уже пропал. Приелось. И я решил валить из института. За два года я вынес для себя то, что мне было нужно. Осталось только обрадовать мать этим известием.