Полиантес

Похороны устраивают всего за день, который Серёже дают выходной, и он сидит у Пети, даже не выходя ни разу из дома. Не только страшно, вдруг становится просто душно, ужасно. Он ведь знал эту женщину, успели познакомиться, он знает её сына, знает, что у неё четверо детей, муж, что работает тюремщиком, и брат, что делает разные вещи из дерева. Он знает даже, что её сыну очень нравятся лошади, а Виталина обещала, что у него когда-нибудь будет лошадь. И это знание делает его причастным, неравнодушным. Казалось бы, был человек вчера, вы с ним разговаривали, вместе шли в магазин, а сегодня его уже нет. Глядя на то, как гроб с этой женщиной постепенно скрывается под землёй, Серёжа винил себя в том, что не смог быстрее определить, кто убийца. Он виноват в том, что её убили, он не смог выполнить свою роль детектива. Правильно Олег говорил, кто его вообще в детективы пустил? Выпив стопочку и закусив кусочком ветчины с чёрным хлебом, Серёжа на негнущихся ногах пошёл прочь от кладбища. Не его это место. Здесь мысли сразу срываются во тьму. Как вообще жители деревни терпят это четвёртый раз за два месяца? А то и больше, вдруг кто-то умирал, кроме этих бедных четверых омег? Серёжа ведь знает об этих смертях по цифрам. Безликие, те не показывали всего ужаса ситуации, лишь цифры, бесстрастная констатация факта. Сейчас же всё стало гораздо острее, словно разбились розовые очки и Серёжа увидел всю неприглядность ситуации и этого мира. Расплакался он только когда вышел за кладбищенскую оградку. Вдохнул полной грудью, взглянув в небо и почувствовал, как с ресниц срываются слёзы. Плеча вдруг коснулась чужая тёплая ладонь. Широкая, точно альфе принадлежит. Серёжа мог бы понять, если бы подпустил зверя ближе, но он только оглянулся, шмыгнув носом. — Что тебе надо? — спрашивает неприветливо, и сбрасывает ладонь со своего плеча, быстрым шагом направляясь прочь. — Серёж. Плакать одному как пить одному, вредно, — вдруг говорит Волков, и Серёжа останавливается. И сам не знает, что им руководит, но уже через десять минут он вновь сидит на диване и плачет Олегу в плечо, совсем как той ночью, когда чуть не набросился на него с перцовкой. Олег гладит его по волосам, отпаивает чаем, кутает в свою толстовку и вдруг говорит: — Я тоже не люблю находиться на кладбище. Знаешь, когда сначала отца своего похоронил, а потом папку, ни слезы не проронил на кладбище. Люди поддерживали, всякую чушь говорили, типа понимают меня. А дома я ревел. Когда папа помер, мне уж семнадцать было, но рыдал как мальчишка. Меня поддерживала подруга, её звали Марго. Её убили первой. Серёжа вздрагивает. Даже слёзы вдруг останавливаются и он поднимает взгляд на Олега. Значит, во всей этой ситуации он тоже пострадал, можно сказать. Для него самого убитые были лишь цифрами, а для всех деревенских людьми. У них были свои жизни, они знали их всех, любили. — Мне жаль, — хрипло от слёз говорит Серёжа, а Олег только хмыкает и поднимается, чтобы отставить кружку, которую держал в руке. — Мне тоже жаль. Поэтому я говорил, что тебе здесь не место. Омега, как тебя вообще послали в место, где убивают омег? — Я вызвался. Хотелось свершить подвиг. А то в моём же детективном агентстве я выполнял только глупые задания. Отец не позволял браться за расследование убийств и прочего, что посерьёзнее. А мне хотелось показать, что я на что-то способен. — В гробу, знаешь, много не погеройствовать. Ехал бы ты обратно в город, — тяжело взглянув на него, советует Олег. Что-то щёлкает внутри, но Серёжа игнорирует это ощущение тепла от заботы. Фыркает, сбрасывает толстовку с плеч и поднимается, направляясь к двери. Вместе с недовольством и раздражением внутри сосуществует странная нежность, и Серёжа эту нежность безжалостно топчет. — Не тебе мне указывать. Я раскрою это дело, — уверенно говорит он и выходит из дома. В теле слабость, голова болит от слёз, но он уверен, что найдёт что-то на месте преступления. Просто обязан. Поэтому он вновь вооружается камерой на телефоне и идёт к кромке леса на выезде из деревни, именно там нашли бедную Виталину. Кто-то ведь притащил её сюда, это точно. Её убили не здесь, не может ведь быть так, что не осталось никаких следов. Серёжа не знает, где именно она лежала, но дорога и ближайшая трава уже затоптана людьми, её ведь забирали отсюда, Прокопий Павлович с Ларисой всё здесь осматривали и обнюхивали. Но Серёжа просто отказывается верить, что их убийца такой осторожный, что не оставил ни запаха, ни следа? А осматривали ли полицейские ближайший лес? Женщину ведь наверняка принесли сюда через лес, иначе кто-то бы обязательно заметил. Серёжа воровато осматривается и вновь высовывает уши и хвост. Теперь это просто дело совести и чести, теперь это полностью его дело. Он должен поймать того, кто разрушил несколько жизней, убив Виталину. Он отнял у детей прекрасную маму, у Николая сестру, а у её мужа жену. И Серёжа совсем не хочет оставаться в стороне, он и без того работал почти без выходных, но сейчас собирается работать ещё больше. Он должен защитить будущих жертв от столь ужасной участи. Он прочёсывает ближайший лес, вынюхивает каждый куст, осматривает землю с такой тщательностью, с какой не вглядывался ещё ни для одного дела. Над лесом уже вылезает вечерняя луна, давно настало время ужина, а он всё рыщет, не хуже собаки-ищейки и, наконец, его поиски награждаются. В десятке метров в траве, сквозь присыпанные сорванными листьями в лунном свете вдруг видится проблеск, словно от зеркальца. Серёжа присаживается на корточки, принюхивается, чтобы учуять, кому принадлежит этот аромат. Несколько лишних: лесные, животные, но лучше всего чувствуется запах Олега. Серёжа хмурится, отбрасывает листья и достаёт из сумки салфетку, чтобы взять с земли кулон в виде волчьей морды, венчающей клык. Точно ведь. Он видел этот кулон у Олега на шее в первый день. А может и позже, сейчас и не припомнить. Когда же он пропал и может ли это означать, что это улика против Волкова? Очередная! Ниточка, на которой висит кулон, разорвана. Может ли быть так, что это Виталина сопротивлялась и порвала этот кулон, а позже он выпал из её руки, когда Олег её убил? Сейчас Серёжа не мог быть таким беспечным. В прошлый раз Волков выкрутился, воспользовавшись тем, что Серёжа отчего-то охотно ему верит. Сейчас же нельзя такого допустить, иначе вновь навешает ему Волков лапши на уши, совсем как с рассказом о Марго. Как проверить, правда это или нет? — Да-да, Маргоша, хорошая была девочка. Олег тогда так страдал... Поверить не могу, что это он её... Того, — бормочет задумчиво Прокопий Павлович, вертя чужой кулон в руках. — Ладно. Пойдём к нему. Сейчас я только переоденусь... И со старшим мужчиной, с опытным и вооружённым полицейским Серёжа уже ощущает себя гораздо более уверенно. Они вместе заходят к Олегу в дом, хотя Прокопий Павлович ощутимо теснит Серёжу к себе за спину, Серёжа держится уверенно, не хуже, чем опытный старший мужчина. — Олег, мы задерживаем тебя по подозрению в убийстве, — сообщает Прокопий Павлович, а Серёжа кивает уверенно. — Лучше пройдём с нами до участка спокойно. — Я нашёл твой кулон неподалёку от места преступления, — выглядывая из-за высокого и широкого Прокопия Павловича, сообщает Серёжа и сталкивается с нечитаемым взглядом Олега. — И не надо на меня так смотреть, актёр погорелого театра. Я больше не поверю ни единому твоему слову. Волков хмыкает и без вопросов вытягивает руки, чтобы Прокопий Павлович мог застегнуть на его запястьях наручники. Он идёт, так и не вымолвив ни единого слова, а после Прокопий Павлович закрывается с ним в допросной, а Серёжу гонит из участка, мол, поздно уже, нечего ему здесь делать. Серёже очень хочется поучаствовать, взглянуть Олегу в глаза, чтобы узнать, почему он убил свою лучшую подругу, которая его поддерживала, но слушается старшего и уходит из участка. Хочется снова расплакаться, но он запрещает себе. И без того слишком много сегодня плакал, хватит. Олег ему никто, чтобы переживать из-за этого, он не должен ощущать боль, будто его предали, не должен ощущать грусть из-за того, что альфа, что переживал за него и поддерживал, оказывается, врал ему всё это время. Но он чувствует, и никуда не может спрятаться от этих чувств.

***

Серёжу к Олегу пустили лишь на второй день. Мужчину не отпускали из камеры в участке, хоть улик для того, чтобы продолжать держать его здесь и недостаточно, хотели убедиться, что убийства прекратятся. Серёжа сразу сказал, что, если Олег не их убийца, настоящему маньяку его заключение будет только на руку, но Прокопий Павлович всё равно настоял на своём. Олег всё так же молчал с ним, даже не поздоровался, когда Серёжа зашёл в допросную — маленькую неотапливаемую комнатушку с двумя стульями и железным столом. — Олег, это правда ты сделал? Как же у тебя рука поднялась на того, кто тебя поддерживал? — пытаясь вглядеться в его глаза, понять, что этот альфа ощущает, Серёжа наклонился над столом, чтобы получше увидеть его лицо, но вздрогнул и отшатнулся, едва не полетев со стула, когда скованная рука Волкова вдруг мягко коснулась его волос. — Дурак ты, полиантес, — усмехнулся альфа, поднимая руки, чтобы их было видно. — Я не собираюсь поддаваться на твои провокации. Ответь на вопрос, по-человечески же спрашиваю. Хочу знать, что руководило тобой, когда убивал всех этих несчастных омег, — сев ровнее, Серёжа нахмурился и достал блокнот, чтобы записать всё, что ему скажет Олег. — Спросил бы ты лучше, убивал ли. — Что, хочешь сказать, нет? Я ещё выведу тебя на чистую воду, Волков, — уверенно усмехнувшись, Серёжа пометил для себя, что нормально разговаривать с ним Волков отказался. Наверняка ведь это как-то характеризует его, многие преступники, а уж маньяки-серийники тем более, отказывались признавать свою вину и скидывали их на свою несчастную судьбу, на диссоциативное расстройство личности, а то и вовсе на демонов. Такова человеческая природа. — Роль злого полицейского получается у вас не очень, Сергей Викторович. — Мне всё равно на твоё мнение. Мы уже прочёсываем лес в поисках места, где ты убивал их. Лучше бы тебе признаться во всём самому. Так, может, срок поменьше дадут. — Сидел бы ты лучше дома, да рожал, пользы б хоть было, — вдруг ворчливо прошептал Волков, а Серёжа невольно дёрнулся, чтобы влепить ему пощёчину за подобные слова в свою сторону. Ну в самом деле дикари, и мышление у них дикарей. — Кому? Тебе что ли? — вместо этого усмехнулся он, поддавшись саркастичному поведению Олега. В конце концов, с такими людьми нужно разговаривать на их же языке. — Да хоть бы и мне. Или Петру, вон, своему. Он же, в отличие от меня, омег не убивал, да? Так ты думаешь? — в тон ему ответил Волков и попытался поставить локоть на стол, чтобы уложить на него голову, но цепь между наручниками была слишком короткой, чтобы провернуть это достаточно пафосно. — На что ты намекаешь? — словно ищейка, зацепившись за слова Волкова, Серёжа сразу же нахмурился и вновь занёс ручку над листком блокнота. Но Волков внезапно будто потемнел. Ухмылка спала с его лица, из глаз пропали задорные чертята, и он сел ровно, опустив руки на стол. Больше Серёжа не смог выспросить у него ни единого слова, но последняя его фраза покоробила, заставила задуматься. Серёжа пока не знал, что же Олег имел ввиду. Они с Петром соучастники? Или Олег знает о каком-то тёмном и тайном эпизоде в жизни Петра? Возможно ли такое, что Пётр убил своего мужа или жену, но дело так и не раскрыли? Поэтому тот отказался рассказывать Серёже о своих прошлых отношениях? Вернулся из участка Серёжа в дом Петра без опаски, но загруженный мыслями. Петя ещё не вернулся и можно немного порыться в его вещах. Конечно, ордера на обыск у него нет, да и без веских причин и не будет, однако сейчас можно притвориться, что он и не детектив, а ревнивый любовник, который хочет знать был ли кто-то у его альфы. В конце концов, они уже спали, живут вместе, у Серёжи как будто бы есть причины Он воровато выглянул из окон, зашторил окно в спальне, которую хотел обыскать первой, и совершенно не стеснялся залезть везде и всюду. Ради информации он был готов даже в чужом белье копаться, потому что вряд ли улики против самого же себя кто-то хранил бы на видном и очевидном месте. Если бы вообще хранил. — Это нужно, Серёж. Ничего такого ты не делаешь, — успокаивал он себя, сразу же укладывая все вещи, что потрогал, на места. Солнце уже полностью скрылось за горизонтом, на ночное полотно вышла луна. Он успел обыскать весь небольшой домик Петра, но так и не смог ничего найти. Ни паспорта, ни любых других документов, что уж наталкивало на мысли. Но не вскрывать ведь ему матрас, не отковыривать плитку в ванной. Это слишком глупо. Да и как потом он бы объяснял это Пете, могло бы превратиться в новое убийство, попросту в устранение свидетеля. — О, Серёженька, ты уже вернулся. А я тебе смотри, что принёс. Клубничка. Свежая, сочная, ты такую в городе точно не ел, — войдя в дом и недолго потоптавшись в прихожей, Пётр прошёл на кухню, где Серёжа уже пил чай. Положив пластиковый контейнер с красивой, ярко-красной крупной клубникой, и наклонился, чтобы поцеловать Серёжу в щёку. А Серёжа в этот момент почувствовал себя последней скотиной. Поверил преступнику, начал подозревать такого замечательного человека. Поджав губы, омега поднялся, провёл ладонями по широким плечам альфы, слегка массируя. — Спасибо, Петь. Очень красивая клубника, такую я точно не пробовал, — ласково прошептал он, прикасаясь губами к загривку мужчины. Таким образом он почти слёзно извинялся за то, что подозревал, за то, что обыскал, но Пете этого было знать необязательно. — А пойдём в спальню, м? — Ух-ты, так меня ещё никогда не встречали. Ну, пойдём, милый, раз настаиваешь, — улыбнувшись, Пётр повернулся к нему и подхватил за бёдра, сразу направляясь в спальню. — Грех отказывать такому омеге.