Полиантес

Петя оказывается таким внимательным и ласковым ухажёром. Делает комплименты, носит ему вкусные свежие ягоды, пирожные и мороженое. Серёжа с ним купается во внимании и удовольствии. У него, конечно, есть опыт с разными альфами, но никто ещё не ухаживал за ним так просто, открыто, но в то же время красиво. Серёжа днём зарывается с головой в работу, потому что Олега всё же отпускают за неимением веских улик, а вечерами забывается в Петиных руках. И так привыкает к этой жизни, что уже даже подумывает попытаться Петю увезти за собой или самому обосноваться здесь. Конечно, здесь ему делать нечего, не его это место, работы здесь для него не найдётся, но раз уж нашёл он здесь себе альфу, с которым чувствует себя по-настоящему любимым и ценным, готов даже на переезд. — Серёжка, ты что ж не угощаешься? Тебя с Петенькой, кстати мы с мужем к нам в гости приглашаем. Иван познакомиться с тобой хочет, я ему про тебя столько хорошего рассказала, — зайдя к нему в кабинетик, прощебетала Майя Валерьевна, взглянув на глубоко задумавшегося омегу, что не съел ни одного пирожка, который ему её муж передал. — Вкусные-то пирожки, кушай, а то совсем худенький. — Спасибо, Майя Валерьевна, я попозже. Пока некогда. Вы что-то хотели? — оторвавшись от блокнота, Серёжа устало потёр глаза и взглянул на женщину, замершую в дверях. — Да я это... Так, просто поболтать. Лариска же выходной, а я, вот... Ты, если помощь какая нужна, скажи, ладно? А то я тебя ещё таким загруженным не видывала ни разу. — Ладно, как-нибудь обязательно... Хотя, знаете, я вот всё понять не могу. Допустим, если это не Олег, значит, это кто-то из его окружения, кто имел доступ к его кулону. Или, если предположить, что кулон в самом деле был сорван с него в ходе борьбы, он должен был сказать, что дрался с кем-то. Это ведь важная улика, указывающая на то, что кулон правда подкинули туда, как он и говорит. Но он совсем не дал никакой зацепки. Он даже не помнит, когда именно пропал кулон, — бормочет Серёжа, машинально рисуя в блокноте разные линии и имена. — Я опросил уже всех. Ну, или почти всех. Тех, кто поговорить согласился. Поговорил с Прокопием Павловичем, но Олег практически ни с кем не имеет тесных контактов. Единственное, все говорили, что он с малых лет дружил с Марго, но она умерла первой от рук нашего убийцы. Но эта информация совсем не помогает, потому что даже родители Марго ничего не могут сказать про Олега. «Неразговорчивый, нелюдимый, словно настоящий волчонок» — вот их слова. Ничего не понимаю... Со мной Олег не такой. — Понимаешь, Олег ведь военный, у него и отец был военным. Когда Олег потерял родителей, он со всеми контакты оборвал. Даже с Сашкой, с которым встречался. А Марго ему близка была, конечно, он только с ней и общался. А потом, когда и она померла... Ох-ох-ох, бедная девочка... Думаю, ты для него как встряска, может, с тобой он снова себя живым почувствовал? — Это не характеризует его, как убийцу. Я в тупике, — Серёжа бросил ручку, закрыл блокнот и упал спиной на спинку стула, задрав голову. Как же он устал от этого всего, скорее бы вернуться домой... И к Пете. — Как наш убийца может быть таким осторожным? Ведь ни следа от подошвы, ничего... А... Майя Валерьевна, есть у вас в деревне сильные оборотни? — Есть, конечно, Серёж. Олег, например, он волк. Довольно сильный и очень выносливый. Прокопий Павлович барс, тоже сильный. Да много, всех уж и не перечислишь вот так... Петька твой, кстати, медведь, — вдруг, словно осенило, Майя Валерьевна улыбнулась и хлопнула кулаком по ладони и только после этого поняла, что рассказала сейчас совсем не радующую новость. — Нет, не думаю, что он — тот, кого мы ищем. Медведь точно оставлял бы следы после себя: много весит и крупный. Думаю, мы ищем кого-то поменьше. Ладно. На сегодня я закончил, иначе у меня сейчас голова вспухнет, — спрятав зевок в ладони и потянувшись, Серёжа выключил настольную лампу и потёр глаза. — Спасибо, что рассказали. Я ещё подумаю об этом завтра сможете всё же мне составить список не слишком крупных, но достаточно сильных оборотней? Важна каждая крупица информации. — Конечно, Серёженька. Сегодня повспоминаю ещё, запишу. А ты отдыхай, вон, уже синячищи какие под глазами... Серёжа бредёт до своего временного пристанища, ощущая себя вяленой рыбой, потому что тело вялое, едва слушается. Всё же ситуация давит, преступник ходит на свободе, а они, кажется, настолько не близко, что готовы хвататься за любую зацепку и сразу судить человека. Случай с Олегом стал наглядным подтверждением этого, а так нельзя. Это крайне непрофессионально. Да и Серёжа не дикарь, чтобы так бросаться на человека, а ведь обвинил, ещё и Прокопия Павловича в это втянул, уговорил, чтоб поучаствовал в аресте. Он уже настолько запутался и абсолютно ничего не понимает, что задумывается о том, стоило ли приезжать сюда, соглашается с Олегом. Лучше уезжать отсюда, пока жив, да присылать на своё место действительно сильного духом и въедливого детектива, который раскроет это дело. В своих силах он уже сомневался. Кажется, расследование убийств совсем не его дело. Проходя мимо дома Волкова, Серёжа невольно вглядывается в зашторенные окна. Значит, Олег дома. Надо зайти и извиниться перед ним, но для начала хотя бы немного привести себя в приемлемый вид, а то наверняка похож на полумертвеца. А он омега, он должен выглядеть подобающе даже в таком захолустье. И он уже почти вбегает в дом по деревянным ступенькам крыльца, как замечает какую-то бумажку, придавленную камнем. Сначала думает не трогать, мало ли, в их деревне так странно приносят счета, но думает хотя бы в дом отнести, чтобы не валялась дальше. «Серёже» — написано на сложенной в четыре раза бумажке. Не как во многих детективах вырезками из журналов, а обычным почерком, прописными буквами. Серёжа хмурится, опускает холщовую сумку на тумбу и садится на стул в прихожей, открывая бумажку и вчитываясь в текст: «Приходи сегодня в двенадцать к ручью позади церкви. У меня есть информация об убийце.» Бумажка отправляется в карман джинс, а Серёжа притворяется, что всё в порядке. Он ужинает в одиночестве, Петя возвращается, а Серёжа в это время как раз надевает кроссовки в прихожей, собираясь немного прогуляться и подумать, и заодно извиниться перед Олегом за подозрения, за арест. Это его работа и он должен был, но внутри что-то скребётся, душит вина и сочувствие. Если он не извинится, то будет чувствовать себя плохо и дальше, будет и дальше думать о том, как чувствует себя Волков, злится ли, или ему обидно. — Ты куда, Серёжка? — войдя в прихожую и бросив ключи в мисочку с мелочами, немного напряжённо интересуется Петя. — Ночь почти на дворе... — Прогуляться хочу, воздухом свежим подышать перед сном, — непринуждённо улыбается Серёжа, поглаживает Петю по плечам и поднимается на носочках, чтобы поцеловать его. — У вас здесь дивно свежий воздух. — Может, подождёшь, пока я поем, вместе прогуляемся. Сам ведь знаешь, сейчас на улице опасно, тем более ночью, — Петя обнимает его, собственнически притискивая к себе, и Серёжа успокаивающе гладит его, сам жмётся ближе. — Милый, не забывай, что я тренированный детектив. Если на меня попытаются напасть, я обезврежу противника и скую его наручниками. Можно даже сказать, что тем самым я убью двух зайцев одним выстрелом: погуляю и выполню свою миссию. Не волнуйся обо мне. — Как скажешь. Только долго не задерживайся. А о твоих наручниках мы ещё поговорим, Серёжка. Петя отпускает его, а Серёжа медленно бредёт по дорожке, вертя в пальцах записку от неизвестного доброжелателя. Если, конечно, это не ловушка. Тогда в самом деле придётся сражаться с наверняка весьма сильным оборотнем, от которого не смогла сбежать ни одна омега. Сколь бы натренированным не был Серёжа, против крупного альфы у него очень мало шансов. Может, лучше бы стоило рассказать Пете о записке и о том, что ему там может угрожать опасность. Ночная темень уже опустилась на деревню, на улице было чуть больше девяти часов, видимость здесь оставляла желать лучшего, ведь фонарей здесь было всего четыре на всю округу, и горели они довольно тускло. Это совем не так, как в городе, где на каждом шагу по несколько фонарей. Серёжа ощущал себя лисой, что загоняли охотничьи собаки, только ни их лая, ни рычания, ни топота лап позади он не ощущал, как и убегать не торопился. До встречи за церковью оставалось почти три часа, у него было время подышать перед "смертью". Дом Олега встретил его мрачной тёмной тенью, будто обвиняющей его во всех грехах. Серёжа поёжился, натянул рукава кофты на пальцы. Ветер, будто в кино, завывал в кронах деревьев, на улице стояла прохлада. Постучавшись, Серёжа прислушался к происходящему в доме. Судя по топоту, Олег вышел из кухни и направился в прихожую, наверняка готовил что-нибудь вкусное. Несмотря на то, что уже поужинал, Серёжа бы не отказался перекусить что-нибудь, приготовленное Олегом, он готовил очень вкусно. — Привет. Прости, что так поздно пришёл. Я хотел извиниться перед тобой, — виноватыми глазами взглянув на Волкова, Серёжа сложил ладони друг на друга, опустив и прижав их к телу. Наверняка выглядел очень раскаявшимся, как и чувствовал себя. — Привет. Ну, проходи, — Олег отошёл, впуская Серёжу и закрыл за ним дверь, провожая его на кухню. И в самом деле, на кухне аппетитно пахло жареным мясом. В этой деревне Серёжа слишком много и вкусно ел, каждый, с кем он близко познакомился за это время, норовил его покормить, аргументируя это тем, какой он худенький. Даже Петя. И хорошо, что здесь у него не было весов, иначе бы пришлось бороться с соблазнами, а так абсолютно наплевать. Подумает об этом позже, когда закончит с делом. Сев за стол и с благодарностью приняв кружку с чаем, Серёжа вновь взглянул на Олега. Он не боялся, что его погонят прочь, но боялся, что Олег больше не захочет с ним общаться. Не понимал, почему, но уже не мог игнорировать эти чувства. — Олеж, прости, что так с тобой разговаривал. Прости, что обвинил вот так, арестовал. Даже оправдываться не буду, надеюсь, что сможешь простить. Олег, стоя к нему спиной, помешивал мясо на сковородке, а после, убавив немного огонь, сел за стол напротив него. Совсем как в той допросной комнатушке, протянул руку к его волосам, заправил локон за ухо, чего не получилось сделать тогда. Улыбнулся так, что у Серёжи защемило где-то внутри и защипало в носу, а потом сказал: — Дурак ты, полиантес. Я даже не думал обижаться. Работа у тебя такая, всех подозревать. — Наверное, дурак, — тихо рассмеявшись, согласился омега. — Ты правда не в обиде? — Нет. И давай закроем эту тему. Я ведь тебе говорил, меня сложно задеть, это нужно очень сильно постараться, — подмигнув ему, Волков поднялся из-за стола. Кажется, Серёжа в дополнение ко всему ещё и отвлекал его сейчас. — Поужинаешь со мной? — Я уже ужинал... Но, знаешь, пахнет просто восхитительно, положи мне немножко. Спасибо. По вкусу мясо получилось ничем не хуже, чем по запаху, и Серёжа в который уже раз отложил мысли о том, что испортит фигуру подальше. С таким альфой это даже не грех будто бы, потому что Олег смотрел так, что хотелось кушать и кушать, чтобы он продолжал. Очень приятно, оказывается, есть под таким любующимся взглядом. — Как у тебя дела? Как там с твоим Петей? — Олег всё ещё ел, но Серёжа даже не собирался ворчать на то, что деревенские совсем правил приличия не знают. — Да хорошо всё. И у меня... И с Петей тоже. Потихоньку продвигаюсь по делу, а тут мне вдруг помощь предложили. Вот, не знаю, стоит ли идти... С одной стороны, я могу действительно узнать что-то полезное, что поможет делу сдвинуться с мёртвой точки, но это выглядит как ловушка, — расслабившись в приятной компании, Серёжа и сам не заметил, как начал говорить об этом. Ведь не собирался никому рассказывать, хотел сам всё для себя решить, без постороннего мнения. — Тебя позвали на встречу? Когда? — вдруг оживился Волков. — Сегодня в двенадцать, за церковью. И сразу скажу, я пойду, даже, если ты будешь против. Ты мне не муж, чтобы указывать, — привычно гордо вскинув подбородок, заявил Серёжа и тут же нахмурился, чтобы Волков понял всю серьёзность его слов. — Я уже понял, что у тебя какая-то зацикленность на том, что я не твой муж, Серёж. Да и не планировал переубеждать, взрослый уже мальчик. Дурак, правда, и инстинкта самосохранения у тебя, видимо, совсем нет. Но поступай, как знаешь... — Вот и ладно. Спасибо за ужин. Я, наверное, пойду уже. А то Петя потерял уже наверняка. — Иди-иди, привет ему от меня передай.

***

На улице сгустились сумерки, стало словно бы ещё темнее и прохладнее, деревенька теперь казалась неприветливой, словно вот-вот распахнёт пасть лесная чаща и проглотит его. Даже тела не найдут, ведь перемолят его зубы зверей, букашки, что в земле копошатся, размоет ручей. Он даже до церквушки дойти не успеет, как станет очередной добычей маньяка. Или самой природы? Вдруг все эти убийства на самом деле не от рук человека, а природа отчего-то обозлилась на здешнее население и решила, что они не заслуживают продолжения рода? Тогда, может ли быть так, что она не трогает его самого, ведь он приезжий. Но с другой стороны, он живёт здесь уже больше недели, он спит в одной кровати с альфой из этой деревни. Она может и его посчитать своей следующей жертвой. Путь до церкви не освещался ни одним, даже самым тускленьким фонарём, к тому же, сюда Серёжа ещё ни разу не ходил. Благо, что дождь в последний раз шёл несколько дней назад и к этому моменту все лужи и грязь успели высохнуть, так что ступать можно было без опаски. Конечно, если совсем не обращать внимания на страх неизвестности и буквально кричащие об опасности инстинкты. Тянуло привычно достать телефон и подсветить себе фонариком, но так быстро сдавать своё прибытие он не собирался. К тому же, если ему и правда хотели всего лишь рассказать какую-то информацию об убийце, свет отсюда мог кто-то заметить. Серёжа был будто скован по рукам и ногам выстроенными вокруг него обстоятельствами, сам позволял загнать себя в хитрую ловушку, сам полез в пасть к хищнику. Оглядываясь по сторонам в надежде заметить опасность прежде, чем та кинется на него, Серёжа старался ещё и следить за тем, куда ступает. Он хотел выиграть себе преимущество, поэтому пришёл на пять минут позже назначенного времени и стараясь вовсе ничем не выдавать себя. Вот только ни у церквушки, ни у ручья, ни в беседке неподалёку совершенно никого не было. Могло ли это значить, что это засада? А что, если на самом деле у них не один убийца, а два, а то и три? Почему он не подумал об этом прежде? Почему не взял с собой хоть что-то посущественнее баллончика с перцовкой, что сейчас так отчаянно сжимал в кармане? Не зная, куда деться, Серёжа замер у стены церквушки, таким образом защищая спину. Никто не подкрадётся незамеченным и не сможет вырубить, не сможет сковать руки. А спереди он уж постарается как-нибудь защититься. Вот только время шло, а никого так и не появилось. Взглянув всё же в телефон на краткое мгновение, чтобы узнать время, Серёжа тут же напрягся и едва не выронил его из руки, сразу посветив в сторону шума. Оттуда, сверкая не улыбкой — кровожадным оскалом, раздвигая ветви деревьев и шурша листвой, вышел мужчина. Его лицо было плоховато видно, а светло-каштановые волосы в тени густого леса и вовсе казались чёрными, как и провалы глаз. Безлунная ночь скрадывала любые преступления в тенях своих объятий. — Петь... — неверяще выдохнул Серёжа, не контролируя дрожь голоса. — Неужели это ты... Но... Мы же... — Что «Петь», Серёжка? Вы, омеги, все одинаковые. Стоит только ягодками угостить, да приласкать немножко, сразу ножки раздвигаете. Скукотища, милый. А мне хочется адреналина, охоты, понимаешь? Хочется хищником себя ощутить, хочется, чтоб омега не давался, чтобы сопротивлялся. Ведь в этом самый кайф, понимаешь? Как предки наши делали. Если омега сопротивлялся — брали насилу, течного всей деревней драли. А у нас что? Жалкое зрелище, и омеги совсем жалкие стали. — Что ты говоришь... Это же дикость. Это преступление против человека, конечно, сейчас так никто не делает. Зачем, если можно по-человечески, чтобы всё по обоюдному согласию. Разве тебе этого было недостаточно? Серёжа не боялся. По-крайней мере, очень старался не бояться. Если сейчас покажет, что боится, что готов драться и сопротивляться, Петя наверняка набросится, почувствовав тот самый азарт, о котором говорил. Нельзя играть по его правилам. — Петь, давай вернёмся в дом? Я ведь и так хотел быть с тобой, я... Уже планы на будущее строил с тобой. Раздражённо взмахнув рукой, Пётр шагнул к нему ближе, зарычал недовольно, заставив Серёжу инстинктивно вжаться в стену. — В том и дело, Серёжка. Ты давался без боя, а я хочу чувствовать, что беру своё, заслуженное. Не понимаешь, да? Ну же, Серёженька, не разочаровывай меня. С Олегом был такой крикливый, неприступный. Давай и со мной, милый. Я знаю, что ты умеешь. Кричи. Петя подошёл к нему уже вплотную, приставил нож к горлу. Ледяное лезвие впилось в шею, но Серёжа ни звука ни издал, взглянул в глаза альфе, стараясь не выдавать своего стаха. Если ему нужен страх, он никогда его не покажет, если хочет борьбы, Серёжа стелиться перед ним готов, словно в течку. Главное, выжить, стать неинтересным. Может, повезёт и он сможет сбежать. — Что, совсем не страшно, хочешь сказать? Виталина тоже выделывалась первое время. Но как же она потом кричала, как же вырывалась, ты бы знал, Серёженька. И не таких ломал. Зажмурившись, Серёжа стиснул зубы, когда лезвие ножа вдруг ткнулось ему в губы. Уже хотелось запищать от страха, воспротивиться, ведь откроешь рот — с тобой могут сделать что угодно, а это такое уязвимое место... Стало душно и дурно, подкосились ноги, но Серёжа открыл рот, лизнул лезвие, показывая, что не боится. И не станет. — Это только начало. У нас с тобой ещё вся ночь впереди. Вжав его в стену, Пётя рывком задрал его ногу, толкнулся совершенно невозбуждённым членом в его задницу и грубо зарычал, посылая по телу Серёжи мириады мурашек. Грёбанные инстинкты тут же откликнулись на присутствие рядом сильного альфы, между ягодиц увлажнилось, а нож вдруг полоснул по языку, вырывая из горла болезненный вскрик. — Во-от, уже начинаешь меня радовать, — полным нездорового восторга голосом протянул Петя, рука его сжалась на заднице, когда другая втолкнула нож подальше. — Не подчинишься, я втолкну его тебе в глотку. Ну же, хотя бы сделай вид, что вырываешься. Зажмурившись изо всех сил, Серёжа качнул головой и замычал, противясь, но, кажется, Петю это удовлетворило. Его член ощутимо дёрнулся даже от этого звука, он жарко потёрся им об его задницу, прижался к его губам своими. Язык его пробежался по ранке, слизнул выступившую кровь, и Серёжа почувствовал, как его клыки ранят губы. — Хочу увидеть лисичку. Она явно будет посговорчивее, — зашептал ему в лицо альфа. И вдруг отшвырнул его от себя прочь, даже не высунув предварительно нож. Тот оставил ещё одну рану на языке, и Серёжа перепуганно закашлялся, боясь, что поранит и глотку. С перепугу откинул его от себя подальше, но сразу же, дёрнувшись, осознал, что это был его шанс. Но Петя уже вальяжно поднимал его с земли, не скрывая широкой улыбки. Он явно уже наслаждался происходящим, и активного сопротивления ему, кажется, было не нужно. — Покажи мне лисичку, Серёженька. У тебя ведь наверняка очень красивые пушистые ушки. Хочу сжимать их, пока буду драть тебя. Смирившись то ли со своей участью, то ли с тем, что придётся во всём слушаться Петю, Серёжа подпустил зверя ближе, и тут же по земле перепуганно завилял хвост, а уши поджались. — Какая напуганная лисичка. Какая красивая. Иди сюда, ты же решил меня слушаться, Серёженька? Подойди, — Серёжа опёрся руками на землю, собираясь встать, но мужчина вдруг вновь толкнул его на землю. — Как послушная лисичка ты должен идти на четвереньках. Лисы не ходят на двух ногах. Сжав зубы, Серёжа едва удержался, чтобы не зарычать. Его втаптывают в грязь, унижают, а он должен сносить всё это? Если хочет выжить — да. Он терпеть не мог показывать свою животную сущность кому-то бы то ни было, он человек, и, зная это, Петя давил на больное, намеренно заставлял делать то, чего он никогда бы не стал делать добровольно. Пришлось ползти, не обращая внимания на то, что ладони пачкаются о землю, на то, что в этой траве может быть паук или ещё какой-нибудь гад. С отвращением переступая, будто на лапах, он добрёл до ног Пети и сел, изображая настоящую лису. — А теперь, Серёженька, знаешь, я подумал, что хочу исполнить твою мечту. Ты же ненавидишь свою животную часть, да? Давай избавим тебя от этой отвратительной части твоего прекрасного тела, — и не дожидаясь ответа Серёжи, Петя подставил к одному из его ушей окровавленный нож. — Будь благодарен мне, я избавлю тебя от ушей и хвоста. Больше не придётся волноваться об этом. Дёрнувшись, Серёжа толкнул Петю в бёдра и вскочил на ноги, сразу же выпуская когти. Тело двигалось само, инстинктивно. Это его часть, он лис, и он никому не позволит так издеваться над собой! — Руки прочь! — А что же, ты Серёженька? Передумал? Тебе уже нравятся эти отвратительные ушки? Они же делают тебя меньше человеком, это ведь дикость. Так ты говорил, кажется? Сюда подошёл, — ухмыльнувшись, издевательски протянул альфа, вальяжно поигрывая ножом. — Пошёл нахер, Петь! — выкрикнул Серёжа и рывком развернулся, скорее кидаясь прочь. Отсюда можно обогнуть церквушку и не попасться в ловушку Пети, а там уже до деревни рукой подать, поднимет крик, позовет на помощь. Несясь со всех ног, Серёжа от адреналина и пульса, бьющего в ушах, совсем не слышал звуков позади. Он уже думал радоваться, что Петя отстанет и он спасётся. Вот только тот вдруг вышел из-за церквушки с другой стороны, обогнув её спереди, и расставил руки, словно приглашает обняться. Серёжа затормозил и зарычал, ощетинившись. Он больше не позволит этому альфе прикоснуться к себе. Никогда. — Во-от, чего я ждал. Умница, Серёж. Беги, кричи, зови на помощь, мы одни здесь, милый. Он бросился на Серёжу, повалил на землю, не дав даже мгновения, чтобы засопротивляться. Серёжа зарычал яростнее, приложил все усилия, чтобы отпихнуть мужчину от себя, но тот со всей силы треснул ему по щеке, на время оглушая. Перед глазами потемнело, а в ушах зазвенело с такой громкостью, что стало больно. Серёжа задохнулся вскриком, и не сразу смог вдохнуть, даже не сразу ощутил обжигающую боль в щеке, словно кипятком обдало. И взвыл отчаянно, со всей силы своего голоса, закричал, вскидывая руки и пытаясь остановить нож, что уже успел оставить глубокую рану на правом ухе. — Не-ет! Остановись! Я... Я сделаю всё! — взмолился Серёжа, рыдая и безуспешно пытаясь защитить уши. — А ты что, не понял, что мне твоё сопротивление нужно? Детектив, а такой глупый и невнимательный. А ушки твои я себе как трофей оставлю. Жаль будет, если сгинут под землёй. — Нет, пожалуйста! Хватит! Б-больно! — Да-а, давай. Кри... Вдруг чужая тяжесть пропала с него, а совсем рядом раздались звуки борьбы. Серёжа не сразу смог встать, но, когда поднялся, увидел, как Олег избивает Петю, а нож лежит совсем рядом с рукой того. Он уже тянется к ножу, явно хочет убить Олега. В голове словно взорвалось осознание. Если Петя дотянется, Олегу не выжить. И он бросился к ножу, в отчаянии хватая его и отбрасывая подальше. — Олег! Олежа... Хватит. Убьешь же. Он должен сесть надолго. Остановись, — взмолился Серёжа, хватаясь за плечи альфы, и рыдая, совсем не сдерживая слёз и рваных всхлипов. Олег, будто придя в себя, взглянул на Серёжу, потом на Петю и с размаху приложил его о землю, чтобы отрубился или хотя бы ненадолго дезориентировался. Волков поднялся и вдруг так крепко его обнял, что Серёжа разрыдался ещё больше, почувствовав себя в безопасности рядом с ним. Какое облегчение. Он всё-таки выжил, и его уши целы. Немного ранен, напуган, но жив, а это главное. — Олеж, Олежа, спасибо. Я... Я... — бормотал он, срываясь на всхлипы и не имея сил складывать слова в предложения. — Тише, полиантес. Всё хорошо. Всё закончилось. Я с тобой. Петя на земле вдруг расхохотался, и Олег весь напрягся. Серёжа вновь остался один, пока Волков поднимал Петра, и пока вели его к Прокопию Павловичу, и потом, пока тот разбирался что к чему, пока не посадили за решётку. Всё это время тело его било дрожью, но он отказывался уходить в безопасное место. Сейчас он ощущал, что безопасное место только рядом с Олегом, и шёл за ним, словно привязанный. — Олег, поцелуй меня, — попросил он вкрадчиво, просяще заглянув альфе в глаза, когда они остались одни в его доме. — Мне это нужно сейчас. И Олег наклонился к его губам, даря бережный и ласковый поцелуй, такой нежный, что в груди ёкнуло сердце. — Слюна, конечно, хорошо помогает ранам заживать, но я бы лучше воспользовался зелёнкой по старинке, — тихо шепнул Олег, погладив Серёжу по щеке, и от нервов и на эмоциях тот хохотал, словно это самая лучшая и смешная шутка в его жизни. — Я люблю тебя, — нервно признался он, отсмеявшись, и прижался к груди Олега, ища защиты. — Я тебя тоже, полиантес.