to love again; to love different

В первые несколько дней, Каз заметил, что Леи не так уж и много плачет. У него не было много опыта общения с детьми, кроме тех, которые ошивались в Бочке, но он знал, что дети много плакали. Он слышал их постоянно: из открытых окон тёплых летом, из-под мостов, когда он прятался от дождя. Звуки разбитого стекла, а затем последующие крики не были чем-то необычным. Он слышал все это в Бочке много лет. Это было частью ночной музыки этих трущоб, наряду со звуками течения воды в канале, криком воронов. Правда, Леи не о чем было плакать в эти дни, но дело было не в этом. Она едва пыталась общаться, не было ни криков, ни детского лепета, ни детских кривляний. Она просто существовала. Даже когда она была спокойной, Леи не проявляла интереса к игрушками проводила большую часть своего времени, осматривая комнату, как будто ожидая, что в любую секунду произойдет что-то ужасное. Спасенные Инеж женщины утверждали, что она не подвергалась насилию со стороны работорговцев, над ней не издевались как над ними, но она была одна и наблюдала за этим, одного этого опыта было достаточно, чтобы травмировать бедное дитя. И хотя она еще не была достаточно взрослой, чтобы связать два слова воедино, язык её тела говорил об этом. Леи чувствовала себя наиболее комфортно с Инеж, так как она была немного знакома с ней по пребыванию на борту «Призрака». Но она напрягалась каждый раз, когда Каз приближался к ней, и если он брал ее на руки, ее маленькое тельце становилось прямым и несгибаемым, как доска. Каз мог понять это; это была та же самая реакция, которую он испытывал каждый раз, когда кто-то случайно дотрагивался до него. Еще более тревожным было то, что она по-прежнему не кричала, а только дрожала в его объятиях, совершенно обезумев от страха. Он решил, что предпочел бы, чтобы она закричала, как при первой встрече с ним. По крайней мере, это была бы такая реакция, которую он мог бы попытаться смягчить. Больше всего его приводил в уныние ее тихий ужас. Он был с ней настолько нежен, насколько это было возможно, но это не имело никакого значения. В ее глазах Каз был просто еще одним мужчиной, способным причинять боль и разрушать. — Она ненавидит меня. — горько однажды сказал Каз, когда они выходили на улицу, у каждого были дела, которые им нужно решить этим днем. — Она тебя не ненавидит. — терпеливо ответила Инеж. — Она напугана, потому что не знает тебя. Потому что, каждый мужчина, которого она встречала в этой жизни, был ужасен. Ты не можешь винить её в этом. Тебе просто нужно убедить её, что ты для неё не угроза. — Я не могу убедить в этом старушку, у который покупаю обед уже в течении последних четырех лет. Как я должен убедить в этом ребенка? Возможно он логически должен объяснить Леи. Что сейчас, он должен быть её отцом, и не смотря на то, сколько плохого она видела от других мужчин на протяжении своей короткой жизни, он не был похож на них. Он ни в коем случае не причинит ей вреда. Но логические объяснения не работают с малышами. — Я не знаю. — горько сказала Инеж. — Но ты убедишь её, ты сможешь. Пусть это займет больше времени, чем мы думали, но все получится. — Ты видела её маму, да? — спросил Каз, пытаясь менять тему. — Да. Ненадолго, пока она… — Какой она была? — Напуганной. Как и все остальные. — Как мама, так и дочка. — И она напугана не просто так. — вздохнула Инеж. — Я не думаю, что Леи уделяли много внимания. Ни её мать, ни другие девушки из борделя. Они все просто пытались выжить. Я вижу то, как Леи смотрит на незнакомцев. То, как она смотрит на нас. Она ни с кем не взаимодействует. Как будто она в собственном мире. — Возможно, ей нужен врач. — Может быть, но боюсь сейчас, это причинит ей еще больше вреда, чем поможет ей. В физическом плане, с ней все в порядке. Каз вспомнил Нину и то, как она зарабатывала на жизнь в Доме Белой Розы много лет назад. Ее работа заключалась не только в том, чтобы разглаживать морщины высшего общества Кеттердама, но и в том, чтобы успокаивать их умы. По его опыту, с душевными проблемами было гораздо труднее справиться, чем с телесными. Кости всегда срастались, иногда очень криво, но в конце концов и они заживали сами по себе. Однако душевные недуги могут преследовать человека всю оставшуюся жизнь, Они таились на задворках сознания и поднимали свои уродливые тени в самые неподходящие моменты. Когда он был молод, у него не было никого, кто мог бы ему помочь. Никому не было дела до еще одного мальчика из Бочки. Никому не было бы дела и до осиротевшего ребенка девушки из борделя в чужой стране. Никому, кроме них. Инеж быстро сжала его руку, прежде чем они расстались у канала, и Каз направился в Бочку. В последнее время он был занят другими делами, он уже несколько дней не был в Клепке. Он заезжал в клубы просто для того, чтобы убедиться, что все идет как обычно, но не для того, чтобы сверить цифры и выполнить другие повседневные задачи. Насколько он знал, Клепка сгорела в его отсутствие. Или возможно, в конце концов она слишком сильно просела на своем неровном фундаменте и рухнула прямо в канал. Он бы не сказал, что скучал по этому месту, но в его сердце всегда будет жить ностальгический уголок для него. Его губы изогнулись в усмешке, когда узкое, покосившееся здание появилось в поле его зрения — стоящее так же прочно, как и всегда. Голоса понизились на несколько децибел, когда их уважаемый босс вошел в здание. Каз привык к этому. Он удостоил комнату кивком в знак признательности и направился по коридору в свой кабинет. — Я слышал, что тебя можно поздравить. — сказал Киг, когда Каз проходил мимо. — Мы понятия не имели, что Призрак была беременна. — вмешался Суонн. — Нет, подожди я слышал, что ребенок шуханец. Киг начал шипеть. Встревоженный взгляд пробежал между двумя Отбросами, и Киг выставил локоть в сторону своего компаньона. — Ты тупой придурок. — Да, она наполовину шуханка. И она не кровная дочь Инеж. — Каз взглянул на их пару. Ему стоит прояснить слухи о происхождении ребенка, которые уже наверное расползлись через всю Клепку, и уже отправились в Бочку. — И не моя кровная дочь. Но теперь она наша дочь. — Ох, но… — Это всё, что вы получите, можете перестать вынюхивать. — Каз продолжил идя по коридору и доставая любимый нож из рукава пальто, убедившись, что они увидели его заостренный край. — Иначе вам нечем будет это делать. Киг и Суонн выпрямились, и Каз с удовлетворенной ухмылкой зашел в свой кабинет. Ухмылка быстро соскользнула с его лица, когда он увидел колоссальную гору бумаги, сложенную на его столе. — Налоговые формы на клубы пришли вчера. — весело сказала подошедшая Аника. — Я подумала, что ты не захочешь, чтобы кто-то еще прикасался к документам, поэтому оставила все это для тебя. — Пока в этой банде кто-то, кроме меня, не научится нормально делить, никто и на шаг не подойдет к нашим налогам. — цинично подтвердил Каз. — Итак, ваш ребенок …. Полагаю теперь ты будешь больше времени проводить дома? — спросила Аника, неловко наступая носком на угол расшатанной половицы. — Нет, если я смогу с этим разобраться. — сказал Каз, с опаской глядя на возвышающуюся стопку бумаг. Несколько дней вдали от своего офиса, а он уже был погружен в бумажную волокиту. Это не предвещало ничего хорошего. — Но ты уже не справляешься. — заметила она. — Ты пропустил вчерашнюю работу на складе шелка. — У меня были другие дела. — Работа завершилась бы быстрее, если бы ты был там. Каз не привык к тому, что его собственные подчиненные отчитывают его. Он сел за свой внушительный стол и сложил на него руки в перчатках. — Ты имеешь в виду, что вы не можете справится с такой простой работой без меня? Я думал ты, как один из старших командиров в Отбросах способна… — Я способна. — прервала она его. — Я просто говорю, что с тех пор, как ты живешь далеко от Клепки, у нас начали появляться некие…недопонимания. — Я не живу здесь уже пять лет. Я не слышал твоих жалоб, когда я предоставил тебе весь чердак. Я ни с кого не беру оплату за проживание и питание, так что можете обратиться к какому-нибудь мужчине из трущоб, который за ваши деньги с радостью приютит всех вас. — Я не жалуюсь. — пробормотала Аника, опустив свой взгляд, почувствовав себя достаточно виноватой, чтобы держать рот на замке. Каз обратил свое внимание на бумаги, безмолвно объявляя тему закрытой. Аника не имела права заставлять его чувствовать себя виноватым за то, что он оставил Клепку в качестве своего места жительства. Он увидел лучшую возможность и воспользовался ею. Неужели ему не разрешено воспользоваться заработанными деньгами? Почему он должен оставаться на тесном чердаке до конца своих дней, если у него может быть что-то получше и поудобнее? Отбросы не были обязаны по контракту жить здесь, но многие из них жили, поэтому Каз использовал свои собственные деньги, чтобы превратить это место в место, где его солдаты действительно хотели бы жить. Теперь в Клепке было теплее и приятнее, чем в любом пансионате. — Есть еще что-нибудь, что ты хочешь доложить мне? Аника беспечно пожала плечами. — Ходят слухи, что Портовые Лезвия планируют устроить засаду на груз, который мы должны доставить на следующей неделе. Но мы не получили ни каких распоряжений в том, что нам делать с этим. Впрочем, наверное, это всего лишь слухи. Каз хотел швырнуть свою чернильницу в дверь, когда Аника попятилась и захлопнула ее. Его подчиненные не были уполномочены предпринимать действия против какой-либо другой банды без его разрешения, так что это была его собственная вина, о чем она так деликатно напомнила ему. Он привык к жонглированию своими игорными залами, своей бандой, своими многочисленными денежными потоками, словно они были шарами… но появление ребенка каким-то образом вывело все из-под контроля. Он проводил слишком много времени дома и пренебрегал бизнесом. Может быть, Аника была права. Пришло время возвращаться к работе и к нормальному ходу вещей. Каз позволил себе еще раз вздохнуть от жалости к себе, прежде чем потянулся за первой бумагой, лежащей сверху стопки.

ххх

На противоположной стороне города, Инеж направлялась по поручению, которое не совсем было связано с её обычной работой. Через несколько минут она поднималась по кирпичной лестнице особняка Ван Эка. Было немного рано для посетителей, но вопросы будут мучить её весь день, если она будет оттягивать. — Инеж! — воскликнул Уайлен, опустив свой тост, когда горничная привела её в обеденную комнату. — Я не знал, что ты придешь сегодня. Я забыл об этом? — Нет, ничего такого. Это была спонтанная идея. И на самом деле, — Инеж перевела взгляд на Марию сидящую на другой стороне стола. — Я пришла к вам. — О? — у Марии был хитрый взгляд, показывающий, что она ждала пока Инеж придет к ней. — Это как-то связано с маленькой девочкой, о которой вы с Казом решили позаботиться? Инеж медленно кивнула. Каким-то образом, мамы, всегда всё знают. — Так странно представлять Каза с ребенком. — Уайлен размышлял, покачивая головой, как-будто ему рассказали ошеломляющую шутку. — Малышке тоже тяжело представить себя рядом с Казом. — сказала Инеж с сожалением. — Она не очень хорошо его воспринимает. Я понимаю, что Каз — это Каз. Но он бы никогда не обидел ребенка. Мне грустно, что Леи только и ожидает, что он навредит ей. — Не навредит. — согласился Уайлен. Затем он фыркнул, когда в его голове всплыло воспоминание. — Но он может напугать их. Ты можешь только надеяться, что дочь Корнелиуса Смитта больше никогда не встретит Каза. — Что? Почему? — Она думает, что Каз — это монстр, который живет у неё под кроватью. — сказал Уайлен, наливая себе еще одну чашку кофе. — Почему она так думает? — Потому, что Каз сам сказал ей это, во время работы в офисе Смитта. Это было пугающе. Не знаю, как она вообще спала после этого. — Ты не помогаешь, Уайлен. — сказала Инеж со вздохом. — Прости. — Каким был маленький Уайлен? — спросила Инеж, обращаясь к Марии. Мария молча готовилась к множеству вопросов, которые, как она знала, Инеж собиралась задать ей, но все равно покраснела, когда прозвучал первый вопрос. — Когда Уайлен был еще маленьким… так. Сначала вы должны понять: в этом доме все было совсем не так, как я хотела. Ян настаивал на сиделках, няньках и репетиторах, так что я не проводила с ним столько времени, сколько мне хотелось, пока он немного не подрос. — она посмотрела через стол, в ее глазах была очевидная печаль. — Они, каждый день, приводили тебя вниз только на чай. — Все хорошо, мама. — мягко сказал Уайлен. Инеж неловко заерзала, когда между матерью и сыном возникла неловкая пауза. Она не хотела будить плохие воспоминания. Может быть, ей и не следовало спрашивать, но у нее не было другой матери, к которой можно было бы обратиться. Конечно, у Инеж была своя, но на письмо уходили недели, прежде чем оно попало бы в нужные руки, и еще больше недель, пока она не получила бы ответ. И теперь она понимала, что, возможно, не существует правильного ответа на ее вопросы, когда речь заходит о воспитании детей. Сын богатого торговца был воспитан иначе, чем сулийская семья, живущая в тесном фургоне, и еще больше отличается от испуганного ребенка, который внезапно оказался среди незнакомых лиц в странной, новой обстановке. — Есть какие-то определенные проблемы? — спросила Мария. — Несколько. — кивнула Инеж. — Но самая большая заключается в том, что она боится Каза. И мы не можем винить её в этом, она провела свой первый год жизни не в самом безопасном месте. Она не получила достаточно внимания от своей матери. И она не доверяет всем мужчинам, не только Казу. Кажется она никому не доверяет. Кажется, что она прячется. Прячется от всего. — Я поняла. — сочувственно сказала Мария. — Я верно предполагаю, что она была спасена с корабля работорговцев? Инеж кивнула. — Как ужасно, что будучи такой маленькой, она уже пережила столько боли. — сказала Мария, медленно качая головой. Затем она собрала свои мысли и взглянула на Инеж. — Возможно, я не тот человек, у которого стоит просить совета. Дело в том, что Уайлен родился в семье с привилегиями. Он ни в чем не нуждался, и ему не нужно было беспокоиться о собственной безопасности или благополучии. К сожалению, то же самое нельзя сказать о вашей дорогой девочке. Но вот что я точно знаю: детям в любой ситуации нужны стабильность и рутина. У Леи было так много перемен за ее короткую жизнь, что, конечно, это ее расстроило. Возможно, именно это привело к тому, что она стала такой недоверчивой и замкнутой. Если в прошлом ею пренебрегали, даже эмоционально, то это окажет значительное влияние на ее развитие. Облегчение нахлынуло на Инеж, и она сразу же обрадовалась, что додумалась обратиться к Марии за советом. — Не пытайтесь вытянуть что-то из неё силой. — продолжила Мария. — Если она не хочет играть, возможно, она просто еще не готова или не заинтересована. Если вы просто будете постоянно проводить с ней время, это укрепит её доверие. Старайтесь проводить с ней одно и тоже количество времени каждый день. Просто будьте рядом с ней. Будьте спокойны. — Инеж — эксперт в спокойствии. — дополнил Уайлен с улыбкой. Инеж ухмыльнулась. — Казу возможно еще нужно потренироваться. — Зато Каз мастер в том, чтобы добиваться того, что он хочет. — со знанием сказала Мария. — Я уверена в том, что у него получится. Он привык делать всё на своих условиях. Но сейчас он должен позволить Леи устанавливать правила. — Я прослежу за этим. — пообещала Инеж. — Он должен, позволить ей чувствовать себя в безопасности. Это то, что ей нужно. Каз никогда не обещал Инеж безопасность, но тем не менее, он всегда обеспечивал её. У него определенно получится. Она встретилась глазами с Марией. Она положила вилку лицом вниз на тарелку, сигнализируя горничной, что она закончила. — Позволь мне проводить тебя. — предложила она. Инеж попрощалась с Уайленом и вышла из столовой. — Леи очень повезло, что ты есть. — сказала Мария. — Повезло, что вы оба есть у неё. Оберегайте воспоминания, которые вы создаете, пока она маленькая. В её улыбке было что-то. Инеж чувствовала печаль исходящую от неё. Она достаточно знала о языке тела, чтобы понять, что она скрывает что-то. Мария не была профессионалом в этом. — Мария? — начала Инеж, сама не зная, о чем спрашивает. Но ее спокойного вопроса было достаточно, чтобы разрушить фасад Марии. — Это было до Уайлена, — сказала она со вздохом, погружаясь в свои воспоминания и прислоняясь к входной двери. Ее пальцы рассеянно пробежали по замысловато вырезанному на дереве рисунку: птица в полете. — У меня бы тоже была маленькая девочка. Но этому не суждено было случиться. Она ушла еще до того, как родилась. Инеж не знала, что сказать. Слова сочувствия звучали неубедительно, а соболезнования были слишком запоздалыми. Выкидыши были обычным делом. Это была просто еще одна неудачная часть жизни для многих женщин от Керчи до Равки и до Шухана. Она могла бы рассказать Марии свою собственную историю, посвятив еще одного человека в тайну, которой она делилась только с Ниной и Казом. Но она не хотела умалять боль Марии, сравнивая с ней свою. Это не было соревнованием. Они обе были сильными женщинами, и их боль делала их только сильнее. Вместо этого Инеж потянулась, чтобы обнять ее. — Я не могу дождаться, когда она познакомится с вами — прошептала она через плечо Марии. — Она будет любить вас так же сильно, как и все мы.