Против течения

Когда мы счастливы, то мним себя богами. И кажется, что нам подвластно время, что мы всесильны. Но когда нам плохо — то кто мы тогда? Кате казалось, что она превращается в тень. Ей даже этого хотелось — стать как можно незаметнее и перестать чувствовать. Но не первое, ни второе не удавалось: работы перед показом было столько, что приходилось работать допоздна, да не как раньше — в своей каморке, а с людьми. Приходилось держать лицо, улыбаться и всячески демонстрировать, что жизнь удалась, а на душе скребли кошки. И совсем никак не выходило отделаться от постоянных мыслей об Андрее. Катерина уже не однажды пожалела, что вернулась в Москву. Разделенными километрами, им было проще. Уж ей точно. А главное — жила надежда, что она вернется и все каким-то чудесным образом наладится само. Возвращаясь домой, Катя кружила на автомобиле по улицам, иногда останавливалась и в одиночестве прогуливалась по набережной Москвы-реки. Поначалу она еще пыталась не думать об Андрее, пыталась представить свою жизнь без него. Она не хотела других отношений. Что ж — она всегда была уверена, что никогда у нее не будет семьи, так что изменилось? Все просто вернулось на круги своя. Нет. Не все. Она изменилась — он, Андрей, ее изменил, пробудил чувственность, подарил надежду, а она… Тут оставалось только вздыхать и в который раз казнить себя. Она уже больше не плакала, но ей очень хотелось поговорить — хоть с кем-нибудь, и если не совета попросить, то просто рассказать — как ей плохо оттого, что ошибки, которые она совершила, уже не исправишь, а как начать жить сначала — она не знает. Кому она могла рассказать? Маме? Тогда пришлось бы выкладывать все, мама бы расстроилась и потом бы плакала на кухне, когда никто не видит. Зорькину? Он не поймет. Скажет: «А я говорил!». Юле? Только не сейчас, когда она еле успевает и готовить показ для «Зималетто», и вести переговоры с еще несколькими фирмами. Все ближе был день показа, все меньше было желания у Кати туда идти. Точнее — желания не было вовсе. Она намекнула на это Юле, но Виноградова достаточно жестко велела «прекратить маяться дурью: сначала — работа, рефлексия — потом», и затащила Катерину в бутик «одного талантливого мальчика». Модельер — давно уже не мальчик — оказался действительно талантлив. Катя несколько пугала необходимость снова выбирать наряды с Юлей, уж больно смелые варианты предпочитала та. Но модельер вынес платье, в которое Катя сразу влюбилась — простое, в стиле Шанель, из мягкого матового атласа, темно-вишневого цвета. Платье нежно облегало, но не обтягивало фигуру. Безупречно скроенное, с достаточно глубоким декольте — оно было воплощением меры и хорошего вкуса. «То, что надо!» — вынесла вердикт Юлиана. Накануне показа Катерина все же сделала попытку отвертеться от необходимости идти, понимая всю тщетность усилий. Юлиана даже не стала ее стыдить. Пронесясь мимо Кати, она только кинула через плечо: «Ты завтра с утра там», — и умчалась дальше, проверять готовность зала. *** Для Андрея эти недели тоже были нелегкими. Он усиленно делал вид, что ничего не произошло. Слава Богу — с агентством Юлианы держал связь Малиновский, докладывая обо всем шефу вечерами. Андрей почти без усилий справлялся с задачей не спрашивать про Катю, а Рома делал вид, что вообще не знает никакой Пушкаревой. Но чем ближе был показ, тем отчетливее Жданов понимал, что боится, что она придет, и надеется, что сможет ее увидеть. Он знал — она будет избегать его, и сердце ныло, потому что это было его решением. Но самым ужасным открытием было то, что исподволь он стал сравнивать Аню и Катю. Он как-то проезжал неподалеку от дома, в котором они с Аней купили квартиру, и не мог не вспомнить жену. Аня с тех самых пор плотно засела за рисование. Огромный стол, стоявший в столовой, оказался погребен под бумагами, образцами ткани, красками, карандашами, рулонами кальки. И не только стол — частично пол. Анна с упоением рисовала и рисовала, воображая, какой будет их квартира. Андрея радовало, что жена нашла занятие по душе, но, когда она подсовывала ему очередной набросок, с вопросом «Нравится?», он неизменно отвечал, что нравится. Она на него дулась: «Ты говоришь так, чтобы я отвязалась». Он возражал: «Я полностью доверяю твоему вкусу! Кто у нас в семье художник? Ты! Так что — делай так, как считаешь нужным». Она его чмокала в нос и бежала рисовать дальше. С Аней было хорошо. Она была как спокойная река — без неожиданных поворотов и порогов. Река, по которой хорошо плыть, опустив весла, и любоваться безоблачным летним небом. А Катя? Катя — это двойное дно, это водопад там, где ожидаешь отмель. С Аней прекрасно жить — комфортно и в покое можно дожить до глубокой старости, а Катя… Как жить с Катей? От такой мысли Андрей опешил: он допустил возможность помечтать, как это — жить с Катей, представить — понравилось бы ей та квартира, какой ремонт захотела бы сделать она. Жданов вдавил тормоз в пол и сзади тут же раздались возмущенные гудки, а он, стоя посреди Кутузовского, ошалело глядел вперед невидящим взглядом. И в этот момент он сдался. Он перестал бороться с собой, позволяя себя думать и вспоминать Катю. Но не ту Катю, с которой расстался два года назад, а новую, ту, которую толком и не знал, ту, которая неслась к нему с сумасшедшими от любви глазами (ох, не придумывай, Жданов). Он позволил себе вспоминать ее глаза: какими темными они были в тот момент, когда он, что греха таить, был готов ее поцеловать. Он надеялся, что воспоминания поблекнут, что жизнь возьмет свое, что присутствие Ани, блеск ее глаз, ее губы сотрут постепенно воспоминания о других глазах и губах. *** Показ прошел на удивление хорошо. Катя с Андреем ни разу не встретились, не пересеклись, хотя и видели друг друга издали. Катерина старалась держаться в тени, наблюдая за происходящем из-за кулис. Она видела Милко, как обычно в предынфарктном состоянии, была неприятно удивлена появлением Воропаева вместе с сестрой, перекинулась парой слов с Малиновским. Женсовета не было, и Катю, если честно, это порадовало. После показа Катерина подождала, пока все уйдут в соседний зал, где модный в нынешнем сезоне артист извивался на сцене. Между приглашенными скользили официанты, разнося шампанское и закуски. Оставшись в одиночестве, Катя прошла рядом с подиумом, провела по нему рукой, вспоминая, как когда-то шла так же, а с другой стороны шел Андрей. Как же давно это было! Постояла и все же решила в последний раз посмотреть на Андрея. Она подошла к проему, задрапированному органзой, и сквозь прозрачную ткань стала искать его глазами. Она видела Воропаева, который что-то говорил сестре, мягко, но настойчиво вырывая у нее бокал, а Кира — все еще красивая, но словно увядшая, пожухшая, смотрела куда-то вбок, туда, где… где стоял Андрей. Он, довольный и расслабленный, смеялся, беседуя с Марго и Павлом. Довольный… Как же хотелось оказаться там, рядом с ним, понежиться в лучах его солнечного обаяния. Какой же он! И дело не только и не столько в его красоте, дело в другом. Что-то неуловимо притягательное всегда было в нем: в том, как он смеялся, как склонял голову к плечу, когда что-то объяснял, в его жестах, в его взгляде… Катя вздохнула и отошла в сторону, пропуская мимо красивую девушку с рыжими волосами. Девушка остановилась на пороге, словно не решаясь пройти. Посмотрела на Катю и улыбнулась: — Я не ошиблась, тут был показ «Зималетто»? — Да, проходите, только сам показ кончился. — Ничего, спасибо, — девушка прошла в зал, а Катя вернулась к подиуму, села на краешек, обхватив себя руками. Можно уже уйти. Все прошло как по маслу, ее помощь больше не нужна. Юлиана сейчас окучивает новых заказчиков, а завтра — новый день, новые дела, новые задачи. Пора домой… Пора… Она повторила себе эту фразу не менее десяти раз, пока смогла заставить себя встать. Ну на что она надеялась? Что Андрей сам бросится к ней? И почему, почему даже тогда, когда все точки расставлены, а на все вопросы получены ответы, она все еще надеется на чудо? Не ее ли жизнь доказывает, что чудес не бывает? Надо собраться и идти. Катя встала и только тут заметила, что за ней с интересом наблюдает Александр Воропаев собственной персоной. Оперевшись на подиум одной рукой, засунув другую в карман пиджака, он смотрел на нее с довольной улыбкой только что пообедавшего тигра. — Здравствуйте, Екатерина Валерьевна. — Вечер добрый, — Катя встала, чтобы уйти, но он стремительным движением развернул ее спиной к подиуму и поймал в кольцо своих рук. — Куда же ты так быстро? — Что вам на это раз от меня надо? — Катя надеялась, что в голосе достаточно презрения. — Мне от вас? Ничего, — почти прошептал он ей в ухо. — Я просто-напросто люблю оказываться правым. Как я и думал, вы все-таки решили вернуть все на круги своя. Ну, и как ощущения? — Я не понимаю, о чем вы, пустите, — Катя дернулась, но он схватил ее за руку и с силой сжал запястье. — Мы еще не закончили. Расскажите мне, каково это — быть отвергнутой? — Вы-то точно должны это знать… — Мне интересно, что чувствуете вы? — Я не собираюсь говорить на эту тему, тем более — с вами. — Хорошо, поговорим на другую. Раз уж Жданову вы не нужны, может, ужин в моей компании вас порадует? — он наклонился к ней близко — к самому лицу, провел губами в миллиметре от ее кожи. — Вы так сегодня привлекательны, ммм, что я не откажусь, если ужин плавно перетечет в завтрак. — Пустите! — она опять дернулась, а он захохотал. — Пусти ее… И Катя, и Алекс с удивлением смотрели на приближавшегося к ним мужчину. — А вот и принц на белой кобыле, спешащий на выручку даме. Жда-анов! — Алекс и не думал отпускать Катю. — Я тебе сказал — отпусти ее, — Андрей подошел вплотную, и даже в тусклом свете было видно, с какой ненавистью он смотрит на Воропаева. Алекс многозначительно улыбнулся: — Знаешь, Андрюшенька, как мне нравится оказываться правым? Я только-только сказал об этом Екатерине. Я редко ошибаюсь, так вот — у вас впереди много тоскливых и горьких дней, поверьте. — Вали отсюда, предсказатель, — Андрей улыбнулся, и эта улыбка ничего хорошего не предвещала. Алекс отпустил Катю, раскланялся, пробасил: — Чао, рагацци, — и удалился. — Он ничего тебе не сделал? — Андрей проводил Сашу взглядом, пока тот не скрылся в холле, и повернулся к Кате. Она смущенно опустила глаз и потерла запястье: — Нет, ничего, все нормально, я пойду. — Дай, посмотрю, — он взял ее руку, склонился, рассматривая запястье. — Свернуть бы ему шею! — сказал зло. — Однажды он у меня допрыгается, — и уже глядя ей в глаза, — синяки будут… Она кивнула, смущенная, удивленная, по позвоночнику растекалось тепло: словно они снова в его кабинете, стоят так близко, он держит ее за руку и наклоняет к ней лицо… «Я сейчас упаду в обморок, — подумала Катя, — это невыносимо. Сейчас даже хуже, чем когда-то, когда его случайные прикосновения будили…» Она охрипшим от волнения голосом только и смогла сказать: — Я пойду… — Подожди… — он опять, как несколько недель назад, не выпускал ее руку. — Подожди. Я зря тогда, я не должен был… Мы же можем попробовать стать друзьями? — он понимал, что говорит какие-то сентиментальные глупости, но не мог отпустить ее, а ничего умного в голову, как назло, не приходило. Она удивленно посмотрела на него, пожала плечами, сказала тихо: — Я не знаю, сможем ли мы стать друзьями. Но ты… но я… Мне иногда придется приезжать в «Зималетто». — Приезжай, посидим, поговорим… — Да, хорошо. Я пойду? — Иди… … И продолжали стоять так. У Кати дрожали коленки, а он не отрывал глаз от ее лица, всматривался, словно видел впервые. А может — так и было? Впервые за это время, он хотел разглядеть ее и увидеть в новой Катерине свою любимую девочку с косичками? Катя сделал шаг назад, он разжал руку, скользнув пальцами по ее ладони, и от этой нечаянной ласки у Кати перехватило дыхание. Она развернулась и почти бегом бросилась к ярко освещенному проему двери. Вбежала, огляделась, нашла глазами Юлиану и поспешила к ней, отметив про себя, что Воропаев мило воркует с той самой рыжей зеленоглазой красавицей. *** Алекс вернулся в зал. Что ж, можно было с чистой совестью ехать домой — осталось только найти Киру. Он осмотрелся: сестры нигде не было. Он взял с подноса, услужливо протянутого официантом, шампанское и направился к Марго и Павлу, о чем-то разговаривающим с… — О, кого я вижу! Анна, ты ли это? Привет! Аня оглянулась: — Привет, Саш. — Я украду у вас эту красавицу на секунду, не возражаете? — и, не дожидаясь ответа Ждановых-старших, Воропаев увлек Аню за собой. — Как ты тут оказался, Сашка? — Аня вывернулся из его объятий. — Я? — он отпил из бокала. — А что, ты не в курсе, что я акционер «Зималетто»? Впрочем, не удивлюсь, Андрюша любит секреты. Я полагаю, ты и половину о его прошлом не знаешь. — А я смотрю, ты в курсе всех событий. Знаешь, что мы поженились? — Так в одном круге общаемся. Это ты у нас талант — не видеть дальше своего носа. — А ты все такой же… — А ты изменилась. — Стала… — Просто другой, но все такой же чертовски привлекательной, — он поцеловал ей руку. — Ты тут один? — Анна высвободила ладонь. — С сестрой. Между прочим, она планировала когда-то стать Ждановой. — Я что-то такое слышала, — Ане явно не нравился этот разговор. — Ты не видел Андрея? — она сделала попытку уйти. — Подожди, мы так давно не виделись, куда ты убегаешь? — Алекс приобнял ее за плечи. — Пойдем, поболтаем. Хочешь, я расскажу тебе о твоем муже массу интересного. — Спасибо, не надо. Я доверяю Андрею. — А ты все такая же идеалистка? — А ты все такой же… — Мерзавец? — Я этого не говорила. Он усмехнулся, усадил Анну на диван и развалился рядом. — Расскажи, как вы живете? — Замечательно. — Анька, ну чем он тебя привлек? — А ты думаешь, кроме тебя, мне никто никогда не будет нужен? — Причем здесь я? — Алекс засмеялся. — Или ты меня еще не простила? Но ты, согласись, сама была виновата. Я предупреждал тебя сразу — меня не интересуют длительные отношения. — Ты и сейчас один? — Да, и меня это устраивает. Заметь, я не вру и не выдаю желаемое за действительное. — Я все же пойду, поищу Андрея, — Аня попыталась встать. — Постой, — он вытащил из внутреннего кармана пиджака визитную карточку, — если вдруг захочешь поговорить, в том числе, о прошлом Андрея, звони. Или если просто захочешь поговорить. Или поплакать на моем плече. Аня взяла визитку, повертела ее в руках и спросила насмешливо: — Ты думаешь, что я побегу плакать на твоем плече? — Как знать, как знать, — самодовольно улыбнулся он, поднялся с дивана и прошел мимо задумавшейся Ани. — Я не прощаюсь… Она проводила его взглядом: вот он подошел к сестре, взял ее под локоть, та что-то стала говорить, истерично смеясь, и ему пришлось фактически силой вести Киру к выходу. Аня смотрела им вслед. Подумать только, чуть меньше пяти лет назад она была так влюблена в Воропаева, что… Да попроси он, только пальцем помани, она бы ползком через всю Москву проползла, она бы умерла ради него, она бы убила, украла, предала — все, что угодно, сделала бы. Но он не просил. Никогда. И не звал. Их отношения были странными и изматывающими — для нее, и ничего не значили для него. Он никогда не врал, сразу сказав, что она, конечно, мила и даже красива, и он с удовольствие будет встречаться с ней, но серьезных отношений он не хочет. А она, глотая слезы, согласилась. И жила от звонка до звонка. Не спала ночами, готовая сорваться куда угодно по щелчку его пальцев. Он то не появлялся месяц, то потом увозил ее на Кипр или на Мальту, где они проводили совершенно безумные дни и ночи. В основном — ночи. Днем он был спокоен, холоден и ироничен, ночью — страстен, безумен и горяч. Как в нем уживались два таких разных человека? Аня с самоуверенностью молодости полагала, что сила ее любви сможет свершить чудо, и в один прекрасный миг все изменится — он растает, увидит, какое сокровище рядом с ним и… и тогда они будут жить долго, счастливо, а главное — вместе. Но чуда не случилось. В один совсем не прекрасный момент она узнала, что у него новая пассия. Аня думала, что не сможет дышать после такого известия. Месяц она просидела дома и рисовала, рисовала, рисовала, отдавая бумаге всю свою боль. Почти ничего не ела, заменяя пищу сигаретами и кофе. Через месяц на пороге ее «студии» — комнаты в коммуналке — появилась Верочка. В руках у нее была авоська, непонятно как сохранившаяся с застойных времен, полная нагло-оранжевых апельсинов. Вера молча прошла мимо изможденной Аньки в комнату, шарахнула авоську на стол, прямо на стопку портретов Алекса, села на продавленный диванчик и, сложив руки на груди, молча уставилась на Аню. — Что? Будешь говорить, что я должна встряхнуться? Вера молчала. — Что я должна засунуть свои чувства в задницу и радоваться каждому дню? Вера молчала. Глаза щипало от невыплаканных слез, и через пять минут Аня взахлеб рыдала, сидя на полу и уткнувшись в Верины колени. Потом они повыли еще немного, обсуждая на все лады, «какие же эти мужики сволочи», потом выпили старую наливку «Рябиновку», жутко невкусную, кисло-сладкую, потом съели апельсины, и выяснилось, что жизнь — не такая уж плохая штука… Сейчас, вспоминая все это, Аня готова была рассмеяться: какая любовь была, и куда все делось? Он целовал ее руки, обнимал за плечи, а она ничего не чувствовала, разве что легкое раздражение оттого, что он явно пытается манипулировать ей, словно и дня не прошло с последней их встречи, и она все еще влюбленная дурочка. Аня хотела выбросить визитку, оглянулась, ища хоть одно мусорное ведро — не нашла, а потому сунула бумажку в сумочку, собираясь избавиться от нее при случае. К Ане подошла Марго. — А ты знакома с Сашкой? — Были знакомы, в прошлой жизни. У нас общие друзья. — Ааа, понятно, — Марго многозначительно улыбнулась и, желая перевести разговор на более волновавшую ее тему, спросила: — Вы покажете нам новую квартиру? — Пока там нечего особенно показывать, но, если хотите… Можно взять наброски — я покажу, как и что мы хотим устроить. — Я надеюсь, детская в планах предусмотрена? — Пока мы ее называем «гостевая», а там — как получится, — ответила Аня. — Смотрите! — шутливо погрозила пальчиком Маргарита. — А то только ремонт сделаете, и все переделывать придется, — и поцеловала невестку в щеку.