***
Хаширама обрадовал своим приездом вместе с Наруто дом Тобирамы прямо с самого утра. В 7 он позвонил Тобираме и сообщил — они собираются ехать к нему. В 7:30 утра они уже были на пороге его дома. Слава всем Богам, Тобирама ночью перешел спать на кровать, не отключил телефон, не забыл ночью поставить его на зарядку и звонок услышал. Хаширама отчего-то был не в настроении с самого утра. Взволнован, тревожен и не комментировал свое состояние никак. Сенджу младший спал плохо этой ночью, просыпался много раз, сон был прерывистым. Сон был наполненным разными сюжетами, динамичными, болезненными и морально тяжелыми. Большинство картин он толком не запомнил, осталось ощущение лишь осадка морального, к этому осадку после пробуждений он привык за много лет. Тобирама имел привычку, особенность — не коммуницировать с внешним миром, пока утром не произведет свой собственный ритуал при хорошем раскладе пробуждения, когда он никуда не опаздывал, он мог побыть сам с собой. Привычкой его было надеть наушники, включить музыку, выпить две кружки кофе, покурить и… ….погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. У Изуны привычка с утра была смотреть на своего брата и наблюдать за его сном, если он проснулся раньше Мадары. Он впитывал в себя каждую эмоцию брата, трогал его волосы и улыбался. Такой вот собственный ритуал, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. У Мадары такая привычка отсутствовала. Единственным его утренним ритуалом было покурить и посмотреть в одну точку, прокручивая, напоминая все планы в голове — краткосрочные и долгосрочные, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. Хаширама таким мелочам не уделял вообще никакого значения в жизни — проснулся и уже хорошо. Дети будили лучше любого будильника. Дневники он никакие не вел, считал это небезопасным. Он проводил время с детьми — целовал их, слушал их рассказы, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. У Обито с утра было привычкой сразу делать разминку, без этого вечно ноющая шея от сидячей работы имела свойство давать знать о себе очередной ноющей болью. Он занимался йогой на коврике. Пару лет назад ввел это в привычку, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. Какаши с утра проверял почту в телефоне и после на компьютере. Он выпивал кружку горячего, крепкого, черного чая за этими действиями всегда отвечал на все входящие, чтобы визуально привести в порядок строки своей электронной почты. Курил при этом и вслух комментировал все письма, периодически матерился и выдыхал с чувством выполненного долга, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. У Данзо утренней привычкой была пробежка. В любое время года, не имеет значения какое. Он бежал в наушниках, смотрел вперед, контролировал дыхание и ощущал прилив энергии, что давало ему возможность погрузиться в свой внутренний мир. После чего он мог нормально функционировать с внешним. — Добро пожаловать в новым дом, Наруто, — голос Хаширамы звучит мягко, он кладет ладонь на плечо мальчика, смотря в глаза младшему брату. — Тобирама специфический человек, к нему просто привыкнуть надо. Наруто натянуто улыбается, исследует взглядом дом, стоя все еще в коридоре. Его сумки уже лежат на полу. Тобирама молча все еще проходит все этапы принятия того факта, что теперь их в этом доме живут двое. — Я выкуплю этот дом у хозяев, — внезапно выдает Хаширама, смотря в экран своего мобильника, и Тобирама игнорирует это утверждение. — Проходи, Наруто, выбирай себе спальню, там несколько точно свободных — у моего брата мало вещей. С Хаширамой спорить было бесполезно — хочет выкупить, пусть выкупает, если ему продадут. Тобирама тем временем молча берет сумку Наруто и переносит ее на диван гостиной. Хаширама все еще остался стоять озадаченным в коридоре. Подросток тем временем поднялся на второй этаж, исследуя дом. Оба услышали, как он радостно вскрикнул оттого, что нашел для себя подходящую комнату. И слава Богу. — С тобой все нормально? — резко спрашивает Тобирама, обращая внимания на странное, нетипичное поведение брата — он какой-то слишком тихий, загруженный и слегка бледный. — Да, — на автомате отвечает Хаширама. У него резко звонит телефон, он попросил минуту, выходит на крыльцо и с кем-то разговаривает на повышенных тонах. У Хаширамы что-то явно случилось — это видно. И еще Хаширама только что ему в наглую соврал. Он знал и чувствовал, когда Хаширама врал. Тобирама напрягся, поднял сумки Наруто и отнес на второй этаж. Подросток, только что радостно рассматривавший комнату, резко запнулся при виде Тобирамы, улыбка спала с его лица в тот же миг. — Твои вещи, — Тобирама протягивает ему сумки. Наруто перенимает их, отводит взгляд и прячется назад. — Слушай… — Тобирама раздраженно выдал следующее, — я уже понял, что я тебе не нравлюсь, я тоже не особо в восторге, что стал твоей нянькой, но можно не делать такое лицо, будто ты кусок дерьма увидел? — он поднял бровь и фыркнул, скрестил руки на груди. — Это мало того, что пиздец как видно, так еще и нихуя не приятно, — Тобирама скривился от раздражения. — Уж извини, что тебе придется жить с таким типом как я. Я свою кандидатуру в твои няньки не выдвигал. Что-то не нравится — дверь там. Я тебя тут не держу. — Я не!.. — резко заговорил Наруто, покраснев от стыда. — Мы друг друга поняли, — огрызнулся Тобирама, выдерживая сухой тон, и вышел за дверь. — Пиздец, — спустя пять минут, стоя по стойке смирно, выдохнул Узумаки и опустился на кровать. Не так он представлял знакомство со своим двоюродным дядей. С Хаширамой у него были хорошие отношения, Тобираме же он, видимо, с первого взгляда не понравился. Будет тяжело. Он совершенно не знал, как с ним вообще разговаривать, подойти к нему и реагировать на хмурое выражение лица. Тобирама в раздражении, немом, сдержанном, выражавшимся только в его напряжении плеч, спустился вниз. Хаширама уже закончил разговор и варил себе кофе. — Так что случилось? — повысил тон Сенджу-младший, решая уже выражать раздражение с утра на всех. — Или ты тоже у нас будешь в пантомиму играть? — он едко уточнил, присоединился к заварке кофе. Хаширама хмуро смотрел на то, как в турке кипит его кофе — он был сосредоточен, напряжен и нервозен. — Хаширама?! — Тобирама повысил голос ровно на одну октаву, у Хаширамы резануло слух это действие и внутреннее понимание, что последует дальше, исходя из многократно пройденного опыта совместной жизни с братом, решил ответить как есть. Потому что понимал и знал — если младший брат повысил тон уже, то игнорировать больше вопрос не получится, Тобирама станет слишком неприятным, все это перерастет в настоящий скандал, к чему он сейчас морально готов не был. — Верховного судью вчера ночью зверски убили в ее же доме. Я с ней работал над делом. Это второе убийство за неделю. Труп изуродован настолько, что ее было трудно распознать — так началось мое утро, — Хаширама поднимает тяжелый взгляд на брата. Тобирама молчал. — И все это мне пиздец как не нравится, — Хаширама выдыхает, поджимает губы. Напряжение в теле стало отдавать скованностью в запястьях. — Это как-то связано с… — Тобирама смотрит на брата внимательно, — тобой? — он неожиданно для себя кладет свою руку на плечо брата. — Тебя подозревают? Хаширама кривится. Улыбается и качает головой. — Надеюсь, что нет. У этих долбоебов не настолько большие яйца, чтобы обвинить меня — мы работали вместе, у меня есть алиби и никаких причин убивать коллегу, — Хаширама кладет свою ладонь на руку брата — ему важна сейчас его поддержка. — Я… — он поднимает свой встревоженный взгляд на брата, он ищет поддержки в нем, понимания, веры в него. — Я не без греха, брат, — он вглядывается в глаза Тобирамы, такие любимые и родные, подходит к нему ближе, слишком близко, нарушая личное пространство, Тобирама не отстранялся, — но я… — Хаширама сглатывает, касается лица брата пальцами, хочется просто дотронуться — прикосновения к нему давали успокоения и сил, — я не убийца, Тоби. — Я знаю, — Тобирама отвечает с улыбкой на лице. — Я знаю, Хаширама, — он обнимает брата, прижимает к себе. — Я верю тебе и всегда буду за тебя, — Тобирама чувствует, как Хаширама уткнулся в его плечо лицом, обнимая в ответ, вжимаясь в него как испуганный ребенок. Тобирама смотрит в стену и, поглаживая брата по спине, произносит. — Все хорошо. Я с тобой. — Спасибо, — натянуто улыбается Сенджу-старший. — Со всем разберемся, тяжелый день будет — я отвезу тебя в участок и уеду на дело. Наруто завезем в колледж сейчас, у тебя есть запасные ключи, чтобы он вернулся домой без тебя? Денег на него я дам сколько потребуется. И спасибо за помощь еще раз. — Сделаем копию, у меня только одни, — Тобирама пожимает плечами. — Хорошо, — Хаширама кивает и срывается на крик. — Наруто! Давай собирайся, едем в колледж! У тебя занятия начнутся через час! Тобирама молча собрался, нехотя представил себе эту ситуацию — он снова появится в вузе, в котором учился когда-то в старших классах. Меньше всего ему хотелось снова оказаться там, увидеть все эти стены, фотографии. Он надеется, что со стен их все же сняли. Не хотелось видеть все эти лица. Особенно доску почета, потому что он не сможет на нее попросту смотреть. Они садятся в машину, едут, разговаривая о чём-то своём, заезжают сначала сделать копию ключей, и, когда подъезжают к воротам учебного заведения, Наруто от чего-то сильно вжимается в кресло машины. Тобирама обратил на это внимание. — Что с тобой? Выходи уже. Наруто странно смотрит на него. Хаширама вопросительно смотрит на подростка, подмечает про себя, что время начинает тянуться, и раздраженно говорит: — Наруто? У тебя какие-то проблемы? Тебе плохо? Он уже должен выезжать в сторону работы. Они начинают опаздывать, отходить от тайминга. — Ты… — Наруто как-то неуверенно, стыдливо и робко смотрит на Сенджу-младшего, — мог бы, пожалуйста, сходить со мной? К директору заодно зайти — ей надо показаться, чтобы она отметила, что теперь ты мой опекун? Он не хотел этого говорить и просить, но пришлось. И еще есть один нюанс, из-за которого он не горел желанием появляться в колледже вообще — у этого нюанса были темные волосы, такие же глаза и вечно недовольное лицо. От одного его взгляда становилось не по себе — такой же новенький, как и он, и с которым что-то конструктивного разговора не вышло за эти дни от слова совсем. Они только наорали друг на друга в первый же день, и теперь Наруто чувствовал пристальный взгляд на своей спине каждый раз, когда заходит в класс, сидит на парах и выходит. Хотелось попросту попросить у Тобирамы моральной поддержки что ли, но и с ним у него отношения не сложились сразу. — Наруто… Тобирама обязательно зайдет завтра, мы торопимся немного, — Хаширама пытается улыбнуться подростку, но в тоне чувствуется легкое раздражение. — Ты большой уже мальчик, можешь дойти и сам. У Тобирамы много работы, его ждут в участке. Наруто от слов Хаширамы поник еще сильнее, закусил губу и сжал кулаки. Он понимал — он свалился на их голову, и никто ему из них ничего не должен. Они ему не мама, не дедушка и не бабушка. Он помрачнел еще сильнее, дотянулся до ручки пальцами и услышал. — Езжай без меня, Хаши, я сам доберусь, — Тобирама открывает дверь машины под полное замешательство брата. — Пошли, малой, покажешь, кто тебе там мозги ебет — дядя Тобирама своим недовольным лицом кого хочешь отшугнет, ты уже это и так понял. Я покурю только и пойдем. Наруто в замешательстве и радости смотрит на внезапный выпад Тобирамы и, радостно кивая, прощается с Хаширамой, хватает рюкзак и выбегает из машины. Тобирама, кажется, не такой уж и плохой. Наруто поднимает на него глаза, Тобирама смотрит каким-то мрачным взглядом на колледж и закуривает. — Признаться честно, я ненавижу это ебучее место, — хмурится. — Сам не пришел бы никогда сюда. — Почему? — тихо спрашивает Узумаки. Они идут в сторону дверей колледжа. — Долгая история, — криво улыбается Сенджу. — Надеюсь, с гребанной почетной доски меня убрали наконец, — он сплевывает, бросает сигарету на землю, размазывает ее своим ботинком, поправляет на переносице очки и открывает дверь. — Веди к директору, надеюсь, он у вас сменился. Двери школы открылись, Тобирама прошел дальше и подошел к первой попавшейся женщине. Она сидела как консьержка на входе. Ее он не знал. — Доброе утро. Вам к кому? — девушка поднимает свой взгляд и поправляет очки из бордовой оправы на переносице, которые немного съехали вниз, пока она редактировала на бумаге школьное расписание. Наруто стоял за спиной Тобирамы. — Здравствуйте, барышня, — Тобирама опирается локтями на стол на ресепшене в вестибюле школы, и его взгляд скользит по многочисленным фотокарточкам, на которых изображены все выпускники и учителя гимназии. Лучший ученик года 2005, победитель олимпиады 2008, выпуск 2010 и так далее, и на каждой фотографии рядом с очередными звездочками стоит тот самый учитель, который так или иначе вложил в того или иного ученика свое время и силы. Харуно Сакура, золотой призер олимпиады по философии 2022 года. Рядом с которой стоит женщина в годах, и ее рука сжимает ее плечо, пока девушка улыбается в сторону камеры. — У нас назначена встреча с директором, я привел своего сына в вашу школу пару дней назад. Не подскажете, кто у вас тут главный сейчас? Наруто покраснел от слова «сына» и опустил взгляд. Девушка откладывает бумаги в сторону и придирчиво осматривает мальчика, который стоит чуть поодаль и изучает каждого, кто ходит по коридору. — В середине первой четверти? — её бровь ползет вверх. — Вы, конечно, вовремя решили сменить школу. — Ну не в конце же второй, — Тобирама улыбается натянуто, — да и мне кажется, вас это волновать явно не должно, когда мы школу решили менять. Мы Вам платим за ваше образование. Девушка лишь цокает языком и набирает номер на телефонном аппарате, оповещая директора о том, что к нему пришли. — Да, — после смотрит на них в упор. — по коридору прямо и налево. Пятый кабинет. Директор у нас сейчас Анко Митараши. — Не знаю такой, спасибо за информацию, — Тобирама резко теряет к данной особе интерес и, подзывая Наруто за собой, хочет удалиться. — Простите?! — вдруг девушка вскрикнула, Тобирама выдохнул, развернулась, она прищурилась и, смерив его взглядом, задала вопрос. — А вы не Тобирама Сенджу, случаем? Тобирама сначала молча пытался понять, знакомы они или нет, но ни одна ассоциация в голову не пришла. — Вы обознались, — он улыбается ей и отворачивается. — Вы очень похожи на нашу звезду школы! — она озадаченно произносит им в спину. — Прямо как две капли воды. Тобирама поджал губы, Наруто удивленно уставился на него и молча пошел следом. — Почему ты соврал ей? — он не понимает его реакции. Тобирама пытается улыбнуться. — Потому что мы отсюда не уйдем, если она донесет старикам тут, что я наконец-то явился, и я надеюсь, что они убрали мой гребаный портрет в холле. Я там не очень вышел, — Сенджу набирает шагу. И они встретились с его огромным портретом в конце коридора на стене и парочкой учеников рядом в холле. Тобирама раздраженно фыркнул, прошел мимо, Наруто удивленно уставился на него и подошел, чтобы рассмотреть вблизи. Висел его портрет и рядом Хаширамы, а сбоку висел портрет юноши, который почему-то Наруто показался знаком. Он прошелся взглядом по описанию заслуг и наград, наткнулся на слово «гений» и присвистнул. — Так ты реально тут звезда! Ты что, умный такой? — Наруто закомплексовал автоматически. Крикнул в спину Тобираме. У портрета Тобирамы был целый параграф всех его побед за много лет до сегодняшнего дня. — Прости, а я выгляжу как тупой? Ну спасибо, — Тобирама едко ответил. Он намеренно не смотрел в сторону портретов. потому что боялся увидеть один рядом с ним — не мог. — Нет! Просто… я не знал, что ты призер олимпиады в Германии, в математике, языках и физике, — Наруто прикусил губы. — Ты типа… — Наруто что-то продолжал рассуждать сам с собой и подошел к следующему. Затих. Мадара Учиха. Юный Мадара Учиха смотрел на него. Тобирама косым взглядом проследил за Наруто. Значит, портрет Изуны они убрали все-таки. Неудивительно. — Ты там долго? — Тобирама гаркнул. — Мне кажется, я его знаю, — Наруто указывает пальцем в сторону портрета Мадары. — Ты знаешь его? Тобирама все-таки нехотя поворачивается к портрету молодого Мадары и, борясь со странными чувствами раздражения, подходит к Наруто. — Ты не можешь его знать, — Тобирама резко изменился в лице — смотрел в глаза Мадары на портрете и отвел взгляд. Не выдержал. — Да нет же! — Наруто противостоял. — Имя совпадает даже — я с ним в поезде сюда ехал! Один в один только старше намного. — Не неси бред! — Тобирама резко сорвался на крик, Наруто отступил на шаг. — Не можешь ты его знать! Пошли! Хватит уже! — Я говорю тебе, того человека тоже Мадара звали! Я не вру! — Наруто обиженно крикнул в лицо Тобирамы. — Мы всю дорогу разговаривали. Классный мужик! Очень крутой! И в татухах весь, волосы до задницы! — Замолчи, — он прошептал. — Да я точно уверен, что это был он! — Наруто восхищенно указал пальцем в сторону портрета. — А он, оказывается, тоже пиздец умный мужик! Тобирама на секунду побледнел, его стало мутить, в висках задавило, он сжал переносицу, пытался успокоиться от накрывающегося его медленной волной приступа, ему стало тошнотворно, ему стало слишком больно. Потянулся в карман за таблетками, понял, что оставил их дома, проматерился и после покраснел от злости и выдохнул. Выдохнул с обреченностью, пониманием наличия пустоты внутри себя. С чувством безысходности и горечи, утраты и скорби. Ком подступил к горлу. — Этот человек умер. Не можешь ты знать его, — он мрачно произнес. — Умер он! Слышишь? Сдох! — он повторил будто для себя, чтобы в очередной раз убедиться в своей боли и скорби. Просто заткнись, Наруто, пожалуйста, и не смей произносить это имя вслух. Просто закрой свой рот. Наруто посмотрел на него с непониманием — Тобирама впервые предстал перед ним таким. Он был взбешен от чего-то, смотрел на него каким-то пустым взглядом и изменился в лице вовсе. — Или мы сейчас идем к директору, или я ухожу. Ты понял меня? Я на это дерьмо смотреть не могу. Наруто нахмурился, для себя подметил странную реакцию Тобирамы на него и решил больше вопросов не задавать. Может он и обознался, но это вряд ли, таких идентичных людей не бывает попросту. Кабинет действительно оказался именно там, где им и сказали. По разговорам проходящих мимо гимназистов можно было понять, что по четвергам до официальных уроков проходят внеклассные подготовительные занятия для учеников, которые решили блеснуть знаниями и побороться за очередное приземленное место в олимпиаде по той или иной сфере. Наруто уже представил себе в голове, как мысленно отказался от всех своих выходных на год вперед, если он действительно хочет среди всех этих одногодок хоть что-то из себя представлять. Хочешь? Ну докажи, что ты можешь хоть что-то. Тобирама же мог — теперь Наруто ощущал себя еще вдвойне придурошно рядом с ним. Анко их ждала за своим столом. — Добрый день, — с ними сразу же здоровается женщина, сидящая в кресле, читающая какую-то книгу и, отвлекаясь от нее, смотрит на вошедших. — Наруто Узумаки? — она улыбается Наруто, который пытается казаться незаметным и слиться со спиной Тобирамы. — А это у нас… — Дядя его и опекун. Тобирама Сенджу. Рад знакомству, — Тобирама садится на стул, Наруто с ним. И опять этот заинтересованный взгляд, от которого хочется провалиться и стать в лучшем случае фикусом, который спокойно себе занимается фотосинтезом в углу. Опять этот интерес, от которого становится не по себе. Ты будто всю жизнь будешь подопытной крысой, которая из-за своего больного отца будет вызывать нескрываемый интерес к своей персоне. — Ничего себе! Тобирама Сенджу! Вот это сюрприз! А я Вас знаю, вы когда учились у нас, олимпиады у меня писали в кабинете! — она улыбается ему. — Вот уж неожиданно Вы к нам наведались. Вот Ашура был бы рад Вас увидеть! — А я Вас нет, — Тобирама отвечает прямо. — Ничего неожиданного, вы ведь Наруто сказали мне прийти к Вам. Как старик Ашура? На пенсии уже? Анко усмехнулась. — Да, человек в его возрасте отдыхать должен уже, а не бухгалтерией заниматься. — Понимаю, рад что он выбрал себя, а не работу, — Тобирама поправляет на переносице свои очки. — Так о чем Вы хотели поговорить со мной? Наруто присел рядом с Тобирамой, Анко улыбнулась ему мягко. И начала: — Так как опекуны Наруто — Джирайя и Цунаде — умерли от болезни, есть определенные бумаги, которые Вам стоит подписать и согласиться официально об ответственности за этого мальчика, — Анко спокойно начинает объяснять. — Знаю, — Тобирама стал серьезен. — Все нужные документы мы оформим в течении недели с Хаширамой — для него это не проблема. Анко кивает ему. — Нам остается с Вами выбрать, в какой класс определят Наруто, с каким направлением, — она скрещивает пальцы в замок, наклоняется корпусом к ним и облизывает губы, — на данный момент у нас 5 направлений в колледже. Сейчас посмотрим, куда я бы смогла пристроить мальчика, — она проводит внимательным взглядом по спискам. — Физико-математический класс, в котором вы учились, Тобирама, у нас полностью полный. — лист опускает на стол, и он смотрит на другой, после ее лицо расплывается в улыбке. — Точно, я могу предложить вам класс с уклоном на биологию и анатомию, но скажу сразу, он у нас самый сильный по всей параллели, будет тяжело. Свободен еще класс информационных технологий, языковой, и с уклоном на физ подготовку с тренерским уклоном, — после переводит взгляд на мальчика. — Вам что больше по душе, молодой человек? Пора делать выбор и решать свою судьбу, Наруто. Тени стоят в углу и смотрят с нетерпением на мальчика. — Вам лёгкий вариант или сложнее? Вам что больше нравится, бороться за свое место в жизни или же плыть по течению? — В биологически-анатомический, — Наруто отвечает сразу же, не будет он искать легких путей. Одна тень с сожалением выдыхает и отворачивается, протягивая свой проигрыш в ставке на судьбу, а вторая же с радостью забирает выигрыш и внимательно подсчитывает бумажки с изображением странных символов и наконец сует их в свой карман. Ставки приняты, ставки сделаны, выигрыш получен. — Хороший выбор! — директор ставит какие-то пометки на листе и наконец протягивает Тобираме договор. — Ваш классный руководитель Кабуто Якуши, да поможет Вам бог, — и смеется, после успокаивается. Наруто нервно посмеялся. Тобирама нахмурился. Кабуто? Это имя он где-то слышал, учился в старших классах в его время. Странноватый парень был, с приветом. — Это я шучу, он отличный преподаватель, требовательный, но один из лучших у нас, просто специфический. Подпишите вот здесь. Вам сначала нужно будет в библиотеку зайти за всеми необходимыми учебниками, посетить сегодня класс до обеда. Занятия начинаются в восемь в этом классе, обычно до трех часов дня, в некоторые дни заканчиваются в два или в четыре, в зависимости от расписания. Вот оно, — он наконец забирает бумагу из рук Тобирамы и ставит свою подпись. Да поможет Вам хоть что-нибудь. Они закончили бюрократические дела, Тобирама довел Наруто до библиотеки и откланялся. Пора было выезжать на работу уже, Наруто дальше справится и сам. Он в мрачном расположении духа вышел из гимназии. На портреты больше не смотрел — не смог. Позвонил Данзо сразу же на входе. — Привет, — Данзо, кажется, куда-то шел, судя по тяжелому дыханию. — Привет, — устало здоровается Тобирама с ним. — Прости, я тут замотался, брат на меня нашего племянника скинул — теперь я его опекун и нянька, — иронично выдыхает. — Веселуха пиздец. Как ты? — Оу… — Данзо поднимает брови, раздраженно кривится. — Твой брат не перестает удивлять просто — любыми способами прям пытается тебя к родине привязать. Хвалю. — Не нагнетай, — Сенджу курит, сам понимает, что соглашается с Данзо в глубине души, но не хочет думать об этом. — у Наруто предки умерли, у него ситуация в семье ужасная, я не мог сказать нет. Ты и сам знаешь почему. Повисло молчание. — Мне жаль, что так получилось, — Данзо растирает глаза. — Я беру билеты и прилетаю сегодня же, ты не вывезешь сам, мне не нравится это. Тобирама молчал. — Мне не нравится, что твой брат снова пытается присосаться к тебе как пиявка гребанная, думая, что меня это устроит. — Данзо, у тебя работа там и… — Моя работа в моем компьютере, — Данзо отвечает грубо, — и я не намерен ждать тут год, пока не узнаю, что тебя там оставили еще на два — классный способ манипуляции, конечно, но в рот ебал я и его методы и его, — Данзо отвечает раздраженно. — Приеду. Будем малого вместе растить, раз уж твой драгоценный брат так хочет этого. И бросает трубку. Тобирама мрачнеет еще сильнее — Данзо тут не хватало точно, они с Хаширамой друг друга переубивают, он знал это. И он не уверен, что будет им мешать. Он доезжает до работы, Кагами своим присутствием сразу поднимает настроение. Он улыбается ему, хлопает по плечу и говорит, что сегодня они с Какаши будут работать с ним в тройке. Тобирама не замечает, как улыбается искренне ему, и становится от чего-то на душе тепло. Хаширама дал добро ему на то, чтобы Тобирама полностью участвовал в процессах допросов новых преступников и проводил клиническую диагностику. — У нас новое убийство, — внезапно раздается голос Какаши грузом, тяжестью, хмуростью и озадаченностью. — Второе за неделю. Сегодня будет тяжелый день. Тобирама поднимает свои брови — то, что оно второе за неделю его пребывания тут, он не знал. Кагами выглядит встревоженным. — Поедем сегодня в морг, думаю, тебе будет полезно для работы посмотреть своими глазами, — Какаши лениво потягивается в кресле, — на какой пиздец люди способны вообще. Выдвигаемся к вечеру, пока нас туда не пустят. Сай работает над телом. Сай. Тобирама резко замер, побледнел и отвел с каким-то странным разочарованием, с какой-то странной обидой глаза в сторону, в лице промелькнула злость, и Кагами ее увидел впервые четко. Они знакомы? Хаширама сам не свой.***
Обито был человеком, который любил делать неожиданные сюрпризы любимым людям, поэтому он не сказал ни Мадаре, ни своему мужу, что сегодня прилетает с утра домой. Он поправляет темные очки на переносице и, садясь в такси, первым делом говорит адрес дома Мадары, надеясь, что Учиху никуда не унесло с утра пораньше. Какаши был уже на работе — он хочет устроить им семейный сюрприз дома, приготовить романтический ужин, украсить дом свечами и встретить мужа наконец-то дома как настоящий партнер. Закупить еще надо всего — что-то ему подсказывает, что Какаши снова питался доставкой. Он улыбается солнцу за окном, параллельно работая за компьютером, пока такси везет его в пункт назначения. Как же он по нему соскучился. Они не виделись слишком долго. Мадара действительно никуда не успел уйти с утра — вчерашняя попойка выдалась слишком тяжелой для его здоровья, и оттого он страдал головной болью с утра, а точнее похмельем. Какаши решил прикольнуться с утра пораньше и позвать Мадару посетить их отдел гостем, чтобы увидеть Тобираму где-то со стороны, и теперь Мадара торговался с собой насчет того, стоит ли ему делать это или же нет. Если честно, хотелось до зуда. А еще честнее, страх брал вверх. Мадара смотрит на свой парик, линзы и костюмы маскировок, и все-таки предательски сердце сжимается так сильно, что безумная идея Какаши прийти в их логово хищников даже возбуждала. Интересно было бы посмотреть на Хашираму другими глазами — оценить, рассмотреть и понять, что он чувствует по этому поводу. Сомнения, касаемо того, что его сорвет и он накинется на него душить, были слишком велики в сторону выполнения аффекта. В дверь постучали. Мадара напрягся всем телом, накинул парик, халат, очки и пошел открывать дверь. Держал нож за спиной на всякий случай. И открыл. Обито сначала нахмурился, потом морщины расползлись, разгладились, и он залился громким смехом. Переступил порог, закрыл за собой дверь и заржал. — Господи, ну ты и вырядился. Ха-ха!!! — глаза заслезились, он пытался смахнуть их пальцами, но приступ смеха снова сковал горло. — Господи, Мадара, ты, ей Богу, на транса похож! Мадара раскраснелся от злости, смущения и желания самому заржать. — Иди в жопу, Обито! — он отмахнулся, раздраженно снял и выдохнул. — Так намного-намного лучше, — Обито присел, — блонд это явно не твое! Ты просто ужасно выглядишь в этом образе! А тут такой секс-символ внезапно! — он подошел сразу же ближе, сжал Мадару в объятиях. Мадара закатил глаза. — Ты вообще… какого хрена тут делаешь? — Мадара все еще пытается делать вид, что злится, но получается плохо. — Пиздец! — Обито шикнул и пихнул дядю в бок. — Я тут ему сюрприз делаю, а он мне и не рад! Ты охуел? Я же и обидеться могу! Мадара улыбнулся, снял с себя линзы, халат и, наконец давая пространство Обито занести свой чемодан, подождал, пока тот разуется и прижал к себе. — Я скучал. — Я тоже, — Обито утыкается своим лбом в его плечо и прижимает к себе ближе. От Мадары шел жар — он как обычно всегда был теплым, даже горячим, и это придавало еще более сильную умиротворенность рядом с ним. — Я пиздец боялся, что тебя все-таки ебнут там и провернуть у нас все это с твоей мнимой смертью хуй получится. — Главное, получилось, — Мадара от неприятных воспоминаний нахмурился, дернул плечом — это было нервное — и наконец отпустил Обито. — Что это? — Обито сразу заметил глубокий рубец на плече. — Похоже на… болит? — Подстрелили, ничего страшного, просто нерв задет немного, — Мадара автоматически сжимает ладонью больное место и пытается прикрыть. — Забью татуировками — не заметит никто. Рука периодически дергается непроизвольно теперь, но и хуй с ним. Как добрался? Какаши уже в курсе? — Нет… — расплывается в улыбке Обито. — Я намеренно ничего Вам не говорил и хотел сделать сюрприз — смог закончить все дела раньше и теперь свободен, — Обито плюхается на диван, откидывает голову назад, держа руками спинку дивана. Прикрывает в блаженстве глаза, — как птица, на полгода! — Снова станете нормальной и полноценной семьей, — Мадара кивает ему. — Тебе кофе или чай сделать? — Давай кофе. У тебя что там по планам на сегодня? — Надо бы сходить на кладбище… — Мадара рассуждает вслух — к матери вчера ходил, отца наведать не помешает и… — И ты будешь как маньяк продолжать все еще следить за Тобирамой из окна? — Обито прыскает, иронично поднимая бровь. — Иди нахуй, — Мадара устало выдыхает. Чайник закипел. Он в принципе тоже начинал закипать. Обито в который раз заводит эту тему, и Мадара чувствует себя полным идиотом от того, что не может справиться с подскочившим пульсом и каким-то странным удушьем. Его тревога от имени Тобирамы усиливалась в разы. Он даже не мог понять, почему именно. — Нет. Я, конечно, в какой-то степени понимаю твой страх, но, блядь, ты будешь год вокруг да около ходить, чтобы до него дойти и узнать, что он уже куда-то съебался снова? — Он не уедет, — Мадара громко рявкнул, кружка с грохотом ударилась о столешницу. — Я не пущу его никуда. — Для этого надо разговаривать, — Обито поджимает ладонью щеку, наблюдая, как Мадара суетится на кухне. Хмурится. — Чего ты тянешь-то? Мадара напрягся. Удивительное наблюдение, каждый раз, когда тема разговора заходила о Тобираме, вся собранность и холодность, сдержанность и контроль Мадары испарялись, делая из него крайне суетливого, нервного и неуверенного человека. Он потел, напрягался всем телом, не держал зрительный контакт и закусывал губы. Он чего-то сильно боялся. — Я не знаю, — Мадара поворачивается к Обито лицом, ставит кружку на стол и, опираясь руками о столешницу, опускает голову — волосы посыпались вниз. Обито заметил новые татуировки на его груди и правой руке — Мадара из года в год забивал свое тело все больше и больше, и ему чертовски шло. — Я не знаю, почему я так сильно желаю увидеть его, дотронуться до него и так сильно ссусь этого. — Может, потому что не знаешь, как он отреагирует? — Обито подходит, берет кружку в руки и отпивает кофе. — И это тоже, — Мадара не сдержался, закурил прямо в доме. — Я понятия не имею, какой он, что скажет и, может, он меня сразу с хода нахуй пошлет. — Или в обморок упадет, — Обито злобно хихикнул. — Может быть, он знает, что ты умер, и тогда будет не очень, конечно, а может, и вовсе кукуха поедет при виде тебя. Он, как я осведомлен, не совсем в адеквате и так… Мадара поднял на него тяжелый взгляд. Обито притих. — Да… хуево будет, — он отпил кофе, — но! — снова воскликнул с позитивной интонацией. — Пока мы не проверим, то не узнаем! Поэтому! — он улыбнулся широко, — предлагаю проверить, одевайся и поедем Сенджу в участке мониторить, заодно и мужа обрадую. — Какаши мне эту хуйню уже предлагал, — Мадара нервно сглотнул, усмехнулся. — Я думал, что ты против будешь. — Это не хуйня! Твой милый с моим мужем как ребенок чуть ли не за ручку ходит по офису, где-то его мониторит ебаный его братец, и пора и нам! Вот так воссоединение будет! Изуны, мать его, только не хватает. И слава БогуМадара не знает, что Изуна как раз таки может их опередить. И вот тогда будет уже не очень весело, причем всем. Обито как раз пытался все это время выследить этого мудака — до сих пор без успехов. Какаши был уверен, что два убийства — ночью уже написал о них мужу — сделать мог как раз таки он. Этот может и не только убить. По крайней мере слишком похожий на него мотив. И лучше бы они закончили тут все дела с Тобирамой раньше, забрали его и ушли в закат, чем ебались бы еще с ебнутым Изуной, который явно такой исход событий что тогда, что сейчас не разделял. Мадаре не обязательно знать, что его брат жив — неизвестны ни его реакция на это, ни действия. Обито крайне не уверен, что Мадара его убьет, но что он с ним сделает, он понятия не имел. Мадара слишком любил своего брата и никогда ему не причинит вреда — и снова повторив эту ошибку, точно Тобираму потеряет навсегда. И тогда ему уже не поможет ничего — ни тюрьма, ни психушка, ни что-либо еще. — Давай одевайся! — Обито внезапно и резко бросает в сторону Мадары кофту, поднятую с пола. — Наряжайся в свой парадный костюм и погнали уже перебарывать твой непонятный страх. Я буду рядом, не ссы. После получаса уламываний, отказа и крика на некой странной волне истерики, Мадара таки собрался и дрожал. Он стоял в дверях и дрожал как школьник перед экзаменом, но был готов. — Кагами? Привет, дорогой, — Обито говорит с улыбкой на лице. — Да, мой муж там рядом с тобой? — он бросает многозадачный взгляд на своего дядю. — Прекрасно! Спустись, пожалуйста, вниз. Да я сюрприз хочу сделать! Нет, не говори, пожалуйста, ему и никому, что я приехал — я тут с родственником. А! Ну отлично! Рад слышать, что Вы никуда не уезжаете. Сделай нам два пропуска, будь добр! Мы ненадолго, на полчасика буквально и не будем Вас задерживать. Отлично! — Обито вызывает такси. — Будем через полчаса! Давай! Хочу тебя уже увидеть! Обнимаю! Сглатывая подступивший ком тревожности, Мадара садится в машину. Несмотря на его грим, образ и максимальную на себя непохожесть, ему параноидально кажется, что он одними только глазами, хоть и в линзах, выдает себя сразу. Страх сковывает, он взмок. Зайти вот так вот в логово самого главного врага совершенно не пугало. Пугало увидеть в нем одного лишь человека, про которого ты не имеешь представления — враг ты ему теперь или друг. Он не понимал.***
Кагами стал от чего-то суетливым, Тобирама это сразу подметил, но значения не придал. — С ним все в порядке? — озадаченно уточняет у Какаши, пока тот заполняет какие-то отчеты. — Он какой-то нервный стал резко. — У нас такая работа нервная, — Какаши иронично смеется. — Когда начинают убирать сотрудников системы, тут сложно не нервничать, ибо рано или поздно, — крутит в пальцах карандаш, поджав губы, — этим сотрудником можешь стать и ты сам. Мимо них ходит туда-сюда по рабочему пространству Хаширама и кого-то материт в трубке. Тобирама хмурится. Данзо больше ему не писал сегодня, что вызывало еще большую тревогу, заранее подразумевая то, что скоро бомбанет его на второй линии провода. Он не удивлен, если Данзо реально приедет к нему. Остается вопрос — что с этим делать? — Какаши, — резко крикнул Кагами, прибегая в ним в кабинет, — вы мне с Тобирамой срочно нужны, тут у Вас гости. Какаши напрягся сильнее. Тобирама впервые увидел и напряженность Какаши. — Какие гости? — он всматривается в лицо Кагами, но понять не может, о чем тот толкует. — Мне сейчас не до гостей немного. Это пришли родственники убитой? — Вставай и пошли! Все увидишь сам! Тобирама, ты тоже поднимайся давай! — Кагами гаркнул, посмотрел на него умоляюще. Хатаке проматерился, отложил отчет, посмотрел на Тобираму устало и, кивнув ему, пригласил с собой. Кагами отвел их в соседний кабинет, Какаши заходит первым и Тобирама прямо за ним слышит мат. — Да ладно, блядь! — стопорится в дверях. Кагами с Тобирамой заходят следом. — Привет! — Обито улыбается широко и счастливо. — Блядь! — Какаши бросается к нему в объятия. — И не мог сказать?! — спрашивает с укором. Тобирама не понимает, что происходит — немного стопорится в проеме и обращает внимание на фигуру, стоящую у окна. Тот стоит спиной к ним. — Я решил сюрприз сделать Вам, — Обито многозначно смотрит на Какаши, тот только сейчас замечает человека у окна и бледнеет. — Вот прилетел и сразу сюда! — Блядь! — вскрикивает от испуга Какаши, видя Мадару, узнавая Мадару в образе. Удивленно поднимает брови и, смотря на Обито с разными чувствами, видит кивок. Мадара до сих пор стоит у окна к ним спиной, и видно, что его слегка потряхивает. Это смело. Обито точно это придумал сам. Интересно, сколько он его уламывал? — Ты уверен? — будто читается в его взгляде. — Уверен, — Обито отвечает одним взглядом. Кагами только что на ухо прошептал Тобираме, что это его муж рядом стоит. — Тобирама? Приятно познакомиться! Он мне рассказывал о тебе, ты тут новенький! — Обито переводит взгляд в сторону Тобирамы и ловит его пристальный на себе, улыбается широко и протягивает ему свою руку. — Я муж твоего начальника! Прошу прощения за мой внезапный визит, но я только вернулся из Штатов. Не мог не приехать! Тобирама смутился слегка — Обито был таким улыбчивым, радостным и явно в хорошем настроении, вызывая своим видом ответную улыбку. Как-то механически вызывал. Он своей энергичностью ему Наруто напомнил. — Приятно познакомиться, — руку протянул в ответ. — Да, я пока только осваиваюсь тут потихоньку, ваш муж и Кагами мне очень помогают в этом. Мадара задрожал сильнее, Какаши подошел к нему. Положил на плечо руку и что-то на ухо сказал. Кагами бледнеет и смотрит на силуэт, ловит на себе взгляд Обито и улыбку. Они чокнутые. — Я надеюсь, тебе нравится тут! — Обито пытается отвлечь их внимание на себе, пока Какаши медленно подходит с Мадарой к ним со спины. — А это родственник наш! Он не особо разговорчив, но мы все не без греха. Тобирама резко переводит взгляд на человека — блондин, с длинными волосами и карими глазами как у Какаши — и смотрит на него. Тот не встречается с ним взглядом, будто намеренно избегая. Он так внимательно смотрит на него, Тобирама хмурится, отчего-то становится некомфортно. Мадара молчит и поднимает на него свои глаза. Отчего-то Тобирама резко бледнеет и отступает на шаг назад. Мадара поджимает губы. Вот он и увидел его. Тобирама стоит прямо напротив и даже не имеет ни малейшего понятия, кто перед ним. Мадара смотрит на него тяжелым взглядом и пытается сдержать дрожь во всем теле. Он увидел только что страх? Тобирама запнулся, открыл рот и не смог выдавить из себя ни слова. Кагами перевел на него свой взгляд и закусил губу — главное, чтобы тот сейчас не закричал и все не понял. Глаза. Этот взгляд. Тобирама сглатывает, от чего-то в голове закралась ужасная мысль, и его губы дернулись в кривой усмешке, он задался вопросом снова — он точно не сошел с ума? Он сейчас смотрит на этого человека, и у него создается странное, страшное, пугающее чувство… будто он смотрит в глаза человека, который давно как умер. Он будто в душу ему смотрит. Брови сдвигаются на переносице ровно линией. — Приятно познакомиться, — Мадара спокойно протягивает ему свою руку. Пальцы его покрыты татуировками — Тобирама краем глаза успевает обратить на это внимание — голос у него сел, охрип, и он сдержался от порыва, чтобы не наброситься на него и не сжать в объятиях. Тобирама молчал. Куда-то провалился и не реагировал. Смаргивал снова и снова, пытаясь объяснить своему мозгу, что тот играет с ним страшную шутку. Слишком много Мадары за этот день, наверное, зря он смотрел на его портрет — теперь он ему мерещится в других людях. — Эй, Тобирама? — Какаши пытается спрашивать как можно более спокойно. — Ты в порядке? Обито с интересом наблюдает за каждым действием Тобирамы и, встречаясь с взглядом укора в лице Кагами, беззвучно фыркает и закатывает глаза. Потом он выслушает все — так надо было. — Тобирама?! Резкий шум раздался в голове. Тобирама побледнел сильнее, мотнул головой, простонав тихое: — Извините, я сейчас, — отпихнул Обито и прошел в сторону. — У меня такое бывает, секунду, — Ха-ха, вот блядь. Он дрожащими пальцами тянется за баночкой медикаментов в карман и, игнорируя всех, открывает ее и кладет таблетки в рот. После резко идет к кулеру и отпивает воды, сглатывает. Мадара пытается всем своим видом показать сожаление и, поджимая губы, чувствует себя еще хуже, чем раньше. Ему невыносимо видеть его таким. Хочется просто обнять его, прижать к себе и сказать: «Все нормально». Но в чем теперь он точно уверен, Тобирама помнит его, кажется узнал, словил фрустрацию, и это значит, что память у него в порядке, шанс есть. — Меня Тобирама Сенджу зовут, очень приятно познакомиться, — уже более спокойно говорит Тобирама, протягивает ему руку в ответ и давит из себя натянутую улыбку. — Простите, мне что-то плохо резко стало. — Индра Учиха, — резко выдает Мадара имя своего деда, другого он не придумал. Сорвалось с языка автоматически. Он же не может сказать ему как есть. Тобирама бледнеет снова — кажется, сегодня день странный совпадений — он помнит это имя, в мире много людей с одинаковым именем и ебаной фамилией. Он резко переводит взгляд на Обито — значит, и этот Учиха. — Имя у Вас интересное, — он сам не ожидал, но нервно хохотнул. — Да и фамилия тоже. Они меня, кажется, всю жизнь преследуют. Тобирама выдыхает, подносит свой локоть к лицу, откидывает голову слегка назад и тем самым пытается прикрыть рукой непрошеную, нежданную, истерическую усмешку. Сейчас ему полегчает. Соберись. Мадара для приличия улыбается натянуто. Пытается опустить руку, высвободить из рукопожатия и понимает — Тобирама держит его, видимо, сам того не осознавая, крепко. — Ну мы пойдем, — резко подает голос Обито, видя, как Мадара бледнеет сильнее. — У нас еще там много дел сегодня, увидимся вечером, дорогой! Какаши кивнул, перевел взгляд на Кагами и всем видом показал, что нужно Тобираму уводить уже. Тобираму отрезвили эти слова, он пробурчал извинения и отпустил чужую руку, отвел взгляд и отошел в сторону. Он ощутил касание ладони Кагами на своей мокрой спине, и больше не повернулся назад. Мадара держался ровно до момента выхода из здания. А после уже выдохнул громко, шумно, наклонился вперед и уперся ладонями о колени. Его тошнило от перенапряжения. Прилив адреналина дал в голову. — Ты хорошо держался. Не все так страшно, как казалось, да? — Обито пытается поддержать его, хлопает по спине и слышит крик. — Я чуть не сдох там! — Мадара рыкнул. — Ну не сдох же! — Обито вызывает им такси, смотря с пониманием на дядю. — Это нужно было сделать, ты же понимаешь?! — Он в очень плохом состоянии! — Мадара мрачнеет сильнее, резко срывает с себя блядский парик — все стало чесаться. От нервов чесался он весь сам. — Мы его реанимируем — всему свое время, — Обито цокает языком. — Это моя вина! — Мадара приуныл, закурил и отошел в сторону. — Это я довел его до такого всратого состояния! — Мадара! Мадара ощущает, как Обито толкает его сильно в грудь, болезненно, стреляет взглядом злобно на него за это. — Виноват твой ебнутый Изуна и ебнутый Хаширама, а не ты, хорош уже заниматься самобичеванием! Ты заебал! Обито злится, краснеет от злости и резко успокаивается. Эта тема раздражала его. — Я, сука, твоего брата презираю за то, что он сделал! Эта тема табуирована, но и она поднимется рано или поздно. — Обито… — Мадара пасует. Он не вступает в конфронтацию. — Что Обито? — Обито сжимает кулаки. — Ты и сам понимаешь, что я прав, и от чего-то еще и себя за это винишь столько лет. Мадара! Сними с головы корону и перестань быть мучеником, мать твою! Твоя доля вины есть, но ты не господь Бог! И мать твоя виновата тоже за то, что не лечила свою голову и заварила все это дерьмо. Хочешь со мной поспорить? Виноват папаша Тобирамы за свои похождения к твоей мамаше — виноваты все тут! А не только ты! Мадара не ответил ему.***
Тобирама весь день был молчалив, после встречи с мужем Какаши заперся в своем кабинете и писал какие-то свои отчеты — в морг поехать отказался. После с Кагами поехал в тюрьму и, видя очередного заключенного, с которым ему придется провести около трех часов диагностики, испытал настоящее облегчение. Фокус внимания был переведен — думать о каких-то своих переживаниях времени не было. Заключенного звали Кимимаро, выглядел он слишком бледно, худо и имел психические отклонения, которые суд не признал как основания для освобождения за убийство пятерых женщин, из которых он пытался сделать статуи у себя дома. На тестировании показал интересные результаты. Говорил тихо, с частыми паузами и задержками. Тобирама уже тогда получил сообщение от Наруто, что тот закончил и ждет его дома. Ради приличия поинтересовался, как прошел день, во время перерыва в 15 минут и немного успокоился, когда получил ответ — нормально. Закончив работу на сегодня, напрочь отказался остаться подольше в участке, слушать развития событий преступления и поехал домой. Мысли снова и снова возвращались к сегодняшней ситуации, которая странным образом повлияла на его состояние на весь день. Хотелось просто побыть одному. Игнорировал чаты друзей, игнорировал сообщения от Данзо, игнорировал сообщения от Хаширамы — решил игнорировать весь мир. Не хотелось читать, что-либо смотреть, захотелось налить себе бокал виски и выпить залпом. Наруто что-то говорил ему фоном — слушать не было сил. Тобирама лишь кивал, пребывая в своем мире, и под вечер получил громкий, раздраженный крик: — Тебе вообще на меня плевать? Наруто злится. Ему обидно. — Ты же меня совершенно не слушаешь! Тобирама начинает злиться в ответ, сжимает зубы до скрипа. — Даже Мадара в поезде был более заинтересован во мне, чем ты, мой родной дядя! Даже чужой человек был более приятен мне! — кричит он в сердцах. — Ты напрочь не умеешь общаться с людьми! Я тебя младше! Имя Мадары снова резануло слух, он думал, что сдержится, но не смог. — Закрой свой рот и не смей произносить это имя в моем доме!!! — Тобирама взбесился, стукнул кулаком об стол, тем самым напугав подростка. — Ты меня понял? Закрой свой рот, Наруто!!! — орет в ответ. Он погорячился. Но он искренне устал за сегодня. Его травма проехалась по нему камазом и нихуя не зажила от слова совсем. Наступила пауза. Тобирама пытался отдышаться — Наруто замер, а после выкрикнул в слезах обиды. — Психованный!!! Лучше бы с ним жил, чем с тобой! Ты просто отвратительный дядя! — Ну и пиздуй к своему спутнику в поездке и живи с ним — держать не буду!!! Будь то Мадара, или, блядь, кто угодно! Дверь там! — Тобирама гаркнул. — Ну и попиздую! — орет Наруто, выбегая по лестнице на второй этаж и хлопая дверью. Тобирама с выдохом усталости опускает голову на ладони и пытается унять дрожь. Его потряхивает. Слишком много Мадары на сегодня. — Сука… — он обреченно выдыхает и наливает себе еще алкоголя. Ему надо прогуляться и подышать свежим воздухом, или его сорвет. Хашираму он стал ненавидеть еще больше за то, что свесил на него этого ребенка, когда ему самому бы помощь не помешала.***
Мадара приходит на кладбище к своему отцу. Стоит с букетом в руках, сжимает ветви сквозь перчатку. Несмотря на то, что она кожаная, он все равно ощущает, как шипы колют его ладонь. Могила отца чистая, Какаши с Обито за ней ухаживали, не пропускали сроки. Он проходит прямо к надгробному камню, кладет цветы и садится на скамейку. Портрет отца смотрит на него пустыми глазами, и Мадара выдерживает его взгляд. Впервые. Сколько он помнит себя, он отводил взгляд в сторону, оттого что те намокали. Он не мог справиться со своими эмоциями. Его накрывала огромная волна тоски, которая создавала странное чувство выворачивания его суставов наизнанку. Он плакал помногу, а после наступала обида. После победы при взгляде на надгробие отца всегда шла злость. Он не мог простить его за то, что он сделал. Мадара не мог понять по сей день, как такой человек, даже после всего пережитого принял такое решение. Таджима Учиха. Лучший следователь Бремена. Почетный член сообщества и человек, заслуживший столько наград за свой рабочий стаж в один прекрасный день... Мадара вбегает в дом, он слышит крик ужаса Изуны тем вечером. Он только вернулся с тренировки. Добегает до второго этажа их дома и видит, как его младший брат, упавший на колени, зажимает уши руками, рыдает. Он зовет Мадару, он кричит. — Мадара! — Изуна заливается плачем. — Папа!!! Мадара поднимает свои глаза чуть выше и замирает на одном месте. Он стоит как вкопанный. Смаргивает. Он повторяет это действие и понимает, что его тело сковало приступом паники. Он видит отца… видит отца, сидящего в своем рабочем кресле в кабинете. Изуна резко оборачивается к брату, кричит, подбегает к нему, Мадара ощущает, как брат будто врезался в его тело — оно потеряло чувствительность. Изуна что-то бормочет ему, но Мадара словно лишился способности слышать. Он будто упал в прорубь — его оглушило. Он видит руку, лежащую на столе — бледную руку отца. Он видит пистолет. Он чувствует, как Изуна вжимается в его кожу своими пальцами. Мадара чувствует в воздухе этот странный запах, осязает. Он слышит музыку — классическую, любимую симфонию отца. Стол заляпан кровью. Зрачки Мадары расширяются, он отступает назад от волны страха. Он ощущает, как ком, странный ком давления подступает к его горлу. Образуется в груди спазм. Изуна трясет его — он напуган, он сейчас нужен своего младшему брату, но… он не может выдавить из себя ни слова. Потому что взгляд скользит по телу отца выше, и он видит, что его отец… Вышиб себе мозги. Он видит отпечатки крови, куски его мозга на стене и попросту перестает дышать. Мадара не мог больше пошевелиться, взгляд так и остался прикован к мертвому телу. Он стоял неподвижно минут пять, не способный отреагировать никак. А после ощутил, как что-то теплое, горячее начинает стекать по его щекам. Мадара приоткрывает свои дрожащие губы. И после… весь дом заполнил его громкий крик. — ПАПА! Сегодня они должны были пойти на футбольный матч все вместе. Он специально отправился пораньше. Он так ждал этого момента c тех пор, как мать увезли в психиатрическую клинику — им потребовалось полгода, чтобы оправится после этого ужаса и снова начать функционировать как семья. Все наладилось, даже отношения Изуны и отца стали хорошими. Он так ждал этого и… — Папа, — Изуна бормочет, его трясет, он смотрит на Мадару, указывая на мертвое тело. — папа он… я пришел, и он… он умер. Мадара помнит, как его ноги подкосились, и он коленями рухнул на пол. Ему стало плохо, голова закружилась, он помнит, как сердце стало стучать так сильно, что в глазах потемнело, после наступила резкая боль в голове и он… потерял сознание от ужасного импульса, судороги, будто в мозгу что-то лопнуло. — Почему ты выбрал такой исход… — Мадара закуривает, смотрит на могилу отца. Он никогда ему не ответит больше — он знает, но этим вопросом он не мог не перестать задаваться. — Пап? Он бросил их с Изуной одних. Он не пережил этого горя с матерью и смерти друга? Он не пережил смерти жены друга? Его отец находился в перманентной депрессии? Но никаких симптомов не было. Он бы заметил. Отец был трезв, не пил, не принимал наркотики, он ушел больше в работу, но он всегда обещал быть рядом с ним. Он любил его — Мадара это знал, он был ему как лучший друг и он оставил его так просто в один день. Оставив лишь странную предсмертную записку. — Почему ты бросил нас? — Мадара выдыхает никотиновый дым, сжимая свой телефон в руке. Тот стоит на беззвучном режиме. — Почему ты предал меня, бросил МЕНЯ? Мадара не помнит, когда перестал чувствовать злость к отцу, видимо, тюрьма искоренила в нем это чувство. Он лишь задавал вопросы в пустоту, смотря пустым взглядом на надгробие — он не мог определить свои эмоции, не мог дать им четкое описание. Он давно не понимал, что он чувствует и чувствует ли вообще. Эмоции его стали примитивными, стали импульсивными, они приходили в его тело и голову наплывами, либо ничего, либо слишком много их было и сразу. Он тонул в них, захлебывался и не мог четко различить. Для него когда-то самой распознаваемой, знакомой и узнаваемой сразу эмоцией стала боль. Только вот боль это не эмоция, это состояние. Боль жила в нем слишком долго и по итогу приспособилась, будто проникла в него как паразит, отложила свои яйца, стала преображаться и расти. Стала существовать в нем и жить своей собственной жизнью. Боль разрасталась, она увеличивалась в размерах, она легализировалась, и он даже четко мог показать ее локализацию. Боль ощущалась как давящая пустота, как дыра в его теле, через которую сквозит, через которую проникает холод. Холод, который он стал ощущать все время. Как свое естественное состояние. Как природное, как часть, с которой он родился. Она стала частью его личности, и он уже не помнил какого это — существовать, быть, жить без нее. Иногда, прикрывая глаза, оказываясь где-то глубоко внутри себя, в каком-то месте, больше напоминающем замерзший берег моря, он видел себя сидячим там в одиночестве. Он сидел на берегу ледяного пляжа, смотрел на обледеневшую воду и ощущал себя на странность спокойно и комфортно. Он видел штиль. Ни души, ни звука, покой — он был на своем месте. Он создал в своей голове именно то место, которое идеально подходило и описывало его состояние. Это место было безопасным, он часто уходил в него в самые трудные моменты жизни. Это место появилось в его сознании с момента, когда мать забрали в психиатрическую клинику и он узнал, что она сумасшедшая. Она психически больна, и она своими руками убила двоих людей. Людей, с которыми была связана и его жизнь. Вот так вот просто. Иногда Мадаре казалось, что она забрала с собой и отца. Она была виновата в его смерти, и за это он ненавидел ее еще больше. Он ненавидит ее за одно только существование. Он ненавидел ее за то, что она убила мать человека, которого он любил, тем самым проведя толстую черту, преобразовавшеюся в стену между ними до конца. Она с самого начала делала все возможное, чтобы оставить Мадару полностью одного, сломать и уничтожить, потому что не любила его. Она ненавидела его — Мадара с самого детства знал это, она любила только Изуну. И это было единственное, за что он был ей благодарен. Он оказывался в этом месте из раза в раз, даже сейчас, смотря на могилу отца, оказался здесь. Он не мог уже контролировать этот процесс, вошло в некоторую привычку. Свой собственный защитный механизм. Ему не было жарко. Ему не было холодно. Ему было привычно. Ему было так комфортно там, в этом пространстве, температура в котором давно достигла минус тридцати градусов, что выходить оттуда удавалось с трудом. Вставать давалось с трудом. Он отводил взгляд своих темных глаз от ледяного моря нехотя, пока холодный воздух так приятно и нежно обдувал его лицо, и видел всегда одну и ту же перед собой картину.***
Данзо сидит в своей комнате, он, прикрыв глаза, вслушивается в звучание музыки в своих больших наушниках. В его комнате горит тусклый свет, он поднимает взгляд и смотрит на фотографию в рамке — та стоит прямо перед ним. За стеклом на него смотрит их с Тобирамой фото. Он сзади обнимает его, нависает и улыбается широко в камеру, прикрыв один глаз. У Тобирамы злобно-раздраженное лицо, точнее улыбка смущения, взгляд слегка укоризненный, он смотрит в камеру — он так смотрит, потому что не ожидал именно в тот момент снимка, что Данзо набросится на него со спины со смехом, поцелует в висок, прошепчет на ухо: — Не сердись. Я так сильно тебя люблю. И они после снимка все-таки сваляться на землю. Данзо нажимает пальцами на клавиши пианино, за которым он сидит, и начинает играть композицию, ту самую, которую тренировался играть все эти месяцы. В детстве родители их с Шион отдали в музыкальную школу. Данзо хоть и ненавидел пианино все детство, по итогу остался благодарным родителям за то, что они отдали его туда — он может играть сейчас. Музыку он любил. И петь любил тоже. Он открывает рот и выдает первые слова. Закрывает глаза и чувствует пальцами клавиши. Lately — Allan Rayman Не хватает так сейчас его Тобирамы, который постоянно сидел рядом и смотрел, как играл Данзо. Оно облокачивался на край кресла и касался своими пальцами его волос так нежно, так медленно, насколько мог быть способен. Он наклоняется всем телом над пианино, поет во все горло: I see the world in a red dress, spinning Sucking on a candy, the room is spinning Шион проходит мимо него и улыбается. Ей всегда нравилось слушать, как ее брат играет, как погружается в музыку с головой, он будто выпадает из реальности — он прекрасен в этот момент. Его движения такие спокойные, такие плавные — он умиротворен. И сейчас он играет свою любимую композицию. Данзо открывает глаза и… …тянется рукой до стоящего бокала на столе. Тобирама смотрит на него, перенимает своими пальцами. Falling all over myself I didn't say that it's somebody else …клавиши нажимает сильнее. Данзо качается то в одну сторону, то во другую, нажимая на педаль… …своей машины Хаширама. Вжимает ее в пол до конца, сворачивает. I haven't been me lately Falling all over myself …с привычной дороги Мадара. I didn't say that it's somebody else I haven't been me lately Изуна на причале зачеркивает маркером фотографии в блокноте. Слушает шум воды с каким-то блаженством, прислушивается и… …Кагами до сих пор сидит в участке, читая старые дела в попытках найти какую-то зацепку, и закусывает губы. Хаширама навалил ему дел и свалил — прекрасно. У Кагами же много времени, у него же нет личной жизни, действительно. I know a monster, a selfish little killer Folks talk about her, no one has seen her Он оборачивается к… …Саске и Итачи стоят позади него и, улыбаясь им, кивает, они сейчас вернутся в дом. Время ужина — они фильм какой-то, вроде, должны посмотреть и... Саске вспоминает мальчика из школы — кажется, Наруто его зовут. Он кривится, что-то у них с ним не заладилось сразу. Вроде и хотелось бы подружиться, а вроде и раздражает всем своим нутром — он хотел бы поговорить на эту тему с братом. Наедине. С Изуной о таких вещах говорить опасно. Изуна слишком резко реагировал на любых гипотетических друзей Саске, он прижимается к… …губам мужа, Обито с улыбкой на лице отвечает ему. У них был романтический ужин, посуду уберут позже. Какаши прижимает его к себе сильнее, вдыхает запах мужа и ведет его за руку в спальню. Хотелось сначала просто полежать вместе в тишине и насладиться присутствием друг друга, которого им так сильно не хватает последнее время. О делах и последних событиях они поговорят завтра. Ah, I used to think good got better I put my better face on I feel better, I feel strong Наруто слушает музыку в своих наушниках. Переписывается со старым друзом — с Кибой. Тот рассказывает ему обо всем, что случилось в его старой школе. Он смотрит грустно на фотографии, и в который раз нахлынывает чувство одиночества . Ему так сильно хотелось вернуться домой — только больше возвращаться было не к кому. I am the shine, I am the better man I am the songs, I go wherever I want Мито хмурится от того, что ее муж не берет трубку второй час подряд. Он сказал ей пять часов назад, что задержится на работе и вернется к ночи. Но только вот после отписал, что на работе завал и сегодня он пойдет с коллегами в бар из-за очередного убийства. Ей страшно от того, что люди вокруг стали умирать с приездом младшего брата Хаширамы, и странная мысль закрадывается в ее голову. Она пытается не сравнивать эти два события. Но она знает один секрет, который так или иначе влияет на ее паранойю. Тобирама для нее был чем-то непонятным, она знала его только со слов мужа и не могла сформулировать о нем четкое видение. I am the lips, I am the bottom line I am the pen, I sign wherever I want Орочимару смеется искренне, читая снова и снова сообщения от своего ученика, и в ожидании чего-то интересного спокойно гладит своего пса, сидя на диване дома. Он периодически отвечает на приходящие ему сообщения от двух людей и не может перестать умиляться с ситуации. Два его протеже так выросли. Они такие прекрасные. Любимчика выбрать так тяжело. Он задумчиво поднимает взгляд в потолок и вспоминает одну женщину в его жизни, которую пытается воссоздать в них двоих. — Милая моя, тебе понравится мое творение. I used to think good got better I put my better face on Конан нервничает от того, что Тобирама не отвечает ей уже которые сутки. Она постоянно пытается понять, как можно его растормошить и сделать более разговорчивым. И постоянно ловит фрустрацию с этого. Ее подруга говорит ей отложить в сторону телефон и наконец обратить внимание на вон того мужчину, который смотрит на нее весь вечер в ресторане, и Конан нехотя откладывает телефон в сторону. Тобирама был в сети три дня назад. I feel better, I feel strong I feel better, I feel strong***
Из чьего-то дневника: Порой так хочется. Так хочется подойти к зеркалу, посмотреть в него, смотреть подолгу, рассматривать отражение и улыбнуться широко. Улыбнуться так широко, держа в руках скальпель. Взять его, подвести к своему горлу, провести один раз, будто присматриваясь к отрезку кожи. Данзо, держа в руке телефон, смотрит на темный экран. Он сжимает его крепко, от легкого раздражения. — Дорогие пассажиры. С прилетом в город Бремен. Он надевает солнечные очки, хватает ладонью ручку чемодана и, подавляя легкое раздражение, направляется в сторону выхода из аэропорта. Он же говорил, что, если он перестанет отвечать на его звонки и сообщения, его реакция долго ждать не заставит. Он, впрочем, так и знал, что это случится. Он поджимает губы в прямую линию. Он прекрасно знал, заранее знал, что в Бремен Тобираме возвращаться нельзя. Этот город проклятый. Он знал, что при его возвращении в этот блядский город Тобираму затянет, его попытаются затянуть те люди, которых он ненавидит больше всего — они угроза, помеха и в планы его не входят. Он заранее уже подготовил себя мысленно к встрече с людьми, которых в своей жизни встречал, которых еще не встретил, но заочно, будучи психотерапевтом Тобирамы, был с ним знаком. Он набирает один номер, слышит гудки. Трубку берут, он говорит первым: — Ну, привет, я приехал. Знаю, ты ждал моего звонка, — он смотрит вперед, рассматривает проходящих мимо него пассажиров разных рейсов. — Можешь выделить для меня время? Разговор есть, — подносит пальцы к лицу, рассматривает свои ногти. — Да, важный, — уголок губ дергается в раздражении. — Ты сам знаешь по поводу чего. Отлично, — ловит такси — в аэропорту много таксистов. — Говори адрес. Я еду. Нет, никто не знает, что я прилетел, и надеюсь, ты будешь держать свой язык за зубами, после всего, что сделал, и никто не узнает об этом. Мы поняли друг друга? — таксист кладет его чемодан в багажник. Данзо захлопывает за собой дверь машины и выдыхает устало. — Рад, что мы друг друга поняли, Орочимару. Буду у тебя через час.***
Когда-то так в жизни случается, что ты оказываешься наедине с собой, своими мыслями, эмоциями и желаниями. Остаешься один, ты смотришь на них по-новому. Смотришь на себя по-новому. Когда-то так в жизни случается, что не всегда эта встреча проходит приятно. Обычно это начинает случаться намного чаще после чего-то пережитого в жизни, чего-то, знаете, морально тяжелого. Когда-то так в жизни случается Моральная боль заставляет тебя всматриваться в свое нутро более внимательно с большой отдачей пристального надзора. Потому что ты начинаешь ловить себя на странной мысли, будто ты упускаешь что-то. Будто твоя чувствительность к самому себе притупилась, резко заморозилась. Данное осознание вызывает странный дискомфорт, он может переворачиваться, кристаллизоваться в фоновое беспокойство. Любому человеку в силу принадлежности к социуму, в силу потребности в этом — убедиться, что с ним все в порядке. Когда-то так в жизни случается, что ты в один день, сидя наедине с самим собой, внезапно начинаешь осознавать — ты пустой. Когда-то так в жизни случается, ты пытаешься прислушаться к внутренним ощущениям, распознать хотя бы какой-нибудь знакомый импульс эмоционального спектра, ты же раньше где-то отдаленно в своих воспоминаний осознавал, что ты мог четко обозначить, что ты чувствуешь, почему ты чувствуешь и как это называется. Когда-то так в жизни случается, что ты не подбираешь нужных или правильных слов для описания своих ощущений. Ты стараешься, вкладываешь всю свою психическую энергию, но встречаешься с какой-то странной, огромной, холодной, крепкой стеной между собой и своими чувствами. Когда-то так в жизни случается, что в один день ты перестаешь понимать свои эмоции. Когда-то так в жизни случается, ты не знаешь, как они называются. Когда-то так в жизни случается, ты не можешь их больше ощутить, разделить, сравнить или распознать. Когда-то так в жизни случается, твоя психика столько лет боролась с негативным стрессом, выживала — ты выживал, привык к этому режиму выжигания, что не придумал никакого способа лучше, чем все свои эмоции попросту выключить, вытеснить и отложить до лучших времен в попытках всех их прожить. Когда-то так в жизни случается, все эмоции начинают жить в твоем теле, расползаться, крошиться, как только что подбитое здание беспилотником, основу которого пошатнуло от удара — разрушило. Ты пытаешь по крупинкам собрать оставшиеся и у тебя больше не получается этого сделать. Не получается понять и осознать, распознать и озвучить ни что ты чувствуешь, ни почему ты это ощущаешь, ни по какой причине на данный момент незнакомая для тебя больше эмоция, не узнанная, не обозначенная правильным словом, законным названием — проявляется в твоем теле. Когда-то так случается, что человек начинает болеть, его психика начинает болеть. И имя этой болезни — алекситимия.***
And I'm talking to myself at night Because I can′t forget Behind a cigarette And the message coming from my eyes Спокойный вечер был нарушен неожиданным вопросом. — Можно… я приеду к тебе? Хаширама позвонил после рабочего дня и, даже не здороваясь — ведь они и так виделись утром — задал ему этот вопрос. Тобирама молчал, он слушал, что тот скажет дальше. Он растопил камин в гостиной, налил себе вина в бокал, уже второй по счету, наслаждался созданной атмосферой и так и продолжал смотреть на пылающее, разыгравшиеся пламя напротив него — оно отображалось в глазах. Он делает молча еще один глоток красного Пино Нуар, слышит встревоженное дыхание на том конце трубки. Он спокоен, собран. Он сдержан — он так сильно отличается от себя когда-то маленького, подросткового, разбитого. И периодически с грустью поджимал губы, в представлении образа себя ребенком — ему хотелось искренне себя обнять, прижать и никогда больше не отпускать. Хаширама продолжает с придыханием, на заднем фоне слышатся шумы, достаточно громкая музыка, из-за которой стоит особенно остро прислушиваться к словам говорящего. — Мне дерьмово. Могу я остаться сегодня у тебя с Наруто? Пожалуйста. С Наруто. Тобирама нахмурился, перевел взгляд в сторону лестницы. До сих пор было так непривычно понимать и слышать, что он больше живет не один и теперь их в доме двое. Он так сильно стремился к одиночеству, хотел сбежать от всех хотя бы тут — разделение пространства с кем-то, кого ты не знаешь совершенно, настигло его и здесь. В городе его детства. — Приезжай, — Тобирама отвечает коротко. Закуривает. Именно сейчас захотелось закурить. Сигарета начинала медленно тлеть в его пальцах. — Выпьешь со мной? Мне нужно это сейчас, мне плохо, — голос Хаширамы звучит слегка затянуто, это значит, что он уже выпил достаточно. Он волнуется, ему всегда было сложно спрашивать на что-либо разрешение в своей жизни, Тобирама был первым и последним человеком, с которым по-другому общаться у него возможности не было. Тобирама тянул на расстоянии вытянутой руки его — его личные границы стали нерушимы, непробиваемые. Ты понимаешь в этот момент при общении с ним — или ты будешь играть по его установленным правилам, или игры никакой не будет вообще. Она односторонняя. Когда Хашираме становилось морально тяжело, он часто уходил в алкоголь еще с подросткового возраста. Привычка осталась с ним и по сей день. Исправлять он ее был не намерен — убрать ее, останется та его версия, нервная, напряженная, которая, ему не нравилась, которую он старался миру не показывать. От того, что не доверял почти никому. Он не доверял собственной жене, друзьям, коллегам, дети были в вопросе доверия в какой-то середине созданной им самим шкале. Если ты никому не доверяешь в этой жизни, ты все время ждешь атаки. Ты, будто находясь постоянно наготове, тем самым защищаешь себя. Много страха, много тревоги, много злости запускают данный процесс у каждого человека. — Выпью, — кивает Тобирама. — Где ты? Ты доберешься до дома сам или тебе вызвать такси? — он смотрит на часы — учитывая, что уже около двенадцати ночи, его брат мог быть где угодно. Выходить их идиллии домашней атмосферы не хотелось. — Ты хочешь меня забрать? — по-глупому улыбается Хаширама, прижимая трубку к лицу жадно, близко, он хочет слиться с голосом из нее, прикрывает глаза, голова кружится слегка — он немного перебрал. Какая-то женщина только что тянула его в подсобку, он презрительно отказал ей, сказал — женат. — Я хочу, чтобы ты доехал в целостности и сохранности до меня, ни с кем не подрался и не вляпался в какое-то дерьмо, — отвечает Тобирама, смотря в темное окно, — потому что искать тебя хуй пойми где по всему городу у меня желания нет никакого, — он растирает ладонью глаза, смаргивает. — Если ты сам не в состоянии доехать, я тебя заберу, говори адрес. Данзо звонил по второй линии — Тобирама снова не находил в себе сил и желания ему ответить. — Я в состоянии доехать сам, не маленький и не в стельку нажратый, — фыркает Хаширама, разочаровавшись от полученного ответа, — буду через полчаса. Наруто спать уложил? — спрашивает с какой-то странной интонацией — то ли со смехом, то ли с издевкой. А может, так просто послышалось. А может, и нет. Не имеет значения, впрочем. — Он не маленький, он в состоянии принять решение сам, когда ему ложиться спать, — слышится раздраженный ответ. — Жду тебя, — кладет трубку первым. Тобирама просидел еще минут десять за делами из участка, изредка посматривал в сторону второго этажа, прислушивался к звукам из спальни подростка, ничего не услышал, и что-то все-таки спровоцировало его пойти и проведать малого. После легкой перепалки вечером они так и не разговаривали больше. Отставил бокал в сторону и поднялся по лестнице. Тишина. Приоткрыл дверь, остановился в пороге и заглянул внутрь. Наруто оказался спящим сидя на кровати в наушниках, держа в руках мангу. Его грудная клетка спокойно поднималась то вверх, то вниз, лампу у кровати он так и не выключил, уснул в домашней одежде. Тобирама постоял еще с минуту, словил себя на странной мысли, по-доброму, непривычно для себя, усмехнулся, подошел к подростку и, немного помедлив, стал медленно стягивать с него носки, отбросил в сторону. Снял в головы большие наушники, убрал в сторону томик манги, нажал на кнопку паузы на его телефоне. Слегка потянул на себя, Наруто повис на нем — не проснулся, видимо, слишком устал. Положил его на кровать. После достал из шкафа постельное белье, покрывало и подушку — расстелили для него кровать, слегка подталкивая Наруто в сторону — получилось небрежно. Положил его голову на подушку аккуратно, накрыл ноги мягким одеялом. После спустился на кухню, набрал в стакан воды из бутылки и принес, поставил ее у кровати, мало ли пить захочет ночью. Присел рядом, осмотрел спящего подростка, что-то для себя решил, а после задернул шторы и вышел, тихо закрывая за собой дверь. Этот придурок даже к ужину не спустился, не поел ничего, прибывал в какой-то своей непонятной обиде — сам виноват, что остался голодным. Тобирама усмехнулся снова и, одернув себя от этого странного чувства, оказался на первом этаже. Хаширама приехал через десять минут. С порога в радостных выкриках пытался обнять брата, Тобирама никогда не бы приверженец поддержки наигранного или чрезмерно-эмоционального поведения, поэтому тактично отстранился. — Ты всегда так, — Хаширама пробубнил обиженно, скидывая с себя верхнюю одежду. — Держишь личную дистанцию! — он иронично разводит руками, показывая расстояние между ними. Тобирама пожимает плечами, нет у него ответа на это замечание. — Меня раздражает твоя дистанция, — резко вскрикивает Хаширама, — сколько уже можно? — Проходи, — Тобирама разворачивается в сторону зала. — Пить что будешь? Я вещи приготовил тебе на сменку — вот висят на спинке дивана, душ прими. — Пить буду то, что принес с собой, — брат указывает на пакет. — Вино я твое хлебать не буду, разнесет. — Как скажешь. Хаширама словил на себя на странной мысли — Тобирама говорит с ним как супруга или супруг. Он послушно взял вещи, не пререкаясь, удалился в ванну. И вторая мысль, на которой он словил себя дальше в мыслительном потоке, он был бы не против, если его супругом оказался именно он. Не стоит об этом думать, при алкоголе данные умозаключения становятся на странность слишком навязчивыми. — Так что случилось? — Тобирама усаживается напротив брата с бокалом вина в руке, допил четвертый уже. Хаширама выглядит гораздо свежее — мокрые волосы свисали с его плеч. — Да все путем, — выдавливает из себя натянутую улыбку его брат, примыкая губами к стакану с ромом. Одежда, в которую он был одет, пахла его братом, снова появилось странное ощущение в теле, и резко пришло облегчение. Запах Тобирамы успокаивал всегда, действовал чем-то сроду транквилизатора в легкой дозировке. — Не пизди мне, пожалуйста, — Тобирама поднимает свои брови, в голосе звучит укор. — Я помню утреннее событие, поэтом и спрашиваю. Случилось что-то еще? Ты весь день был занят, я решил тебя не дергать. Хаширама раздраженно выдохнул. Он задумался над вопросом. Сложно было ответить точно, что же случилось. По факту и ничего, и все сразу. Он осознал, что смерти его коллег стали случаться максимально быстро по неконтролируемым обстоятельствам, и самым тревожным для него был тот факт, что он не мог понять, от кого они идут. Если говорить честно и признаться самому себе, а он признался и побледнел разом, оба человека были из списка его помощников, создавшие определенные скелеты в шкафу, о которых знали лишь он и все, кто был к этому причастен. И знал об этом еще один человек. Says «Leave it alone» Don′t want to hear about it Every single one's got a story to tell Everyone knows about it Хаширама выпивает ром молча, образ этого человека встает перед глазами. Мадара Учиха. Он может списывать все на странные обстоятельства, на кого угодно, но именно почему-то его имя и образ встал перед глазами четкой и яркой картиной. У Мадары были все причины начать убирать каждого виновного в своем заключении, и, учитывая его опыт в армии и тюрьме, он мог это сделать. Делать. Самым тревожным фактором в этой ситуации было то, что Хаширама понятия не имел, где он. Он не верил по сей день, что тот умер в тюрьме, как и было заказано. Ему показали все подтверждения данного факта, но он словно всегда был на какой-то паранойи из-за этого человека. Иногда ему казалось, он сошел с ума. Он в глубине души боялся его, поэтому так усердно отделял как можно дальше от себя. У Мадары была определенная наследственность, и он прекрасно знал, на что такие люди могут быть способны, даже если и не осознают ещё этого. Он встречал таких заключенных и, в отличии от интереса его младшего брата, испытывал к ним естественный, человеческий инстинкт самосохранения. Когда он вспоминал Изуну, страшно становилось вдвойне. Слава богу, хотя бы младший из братьев давно был на том свете, иначе Хаширама признавался к своему страху, он бы попросту до сегодняшнего дня не дожил. Ни он, ни Тобирама, ни его семья. From the Queen of England to the (Hounds of Hell) And if I catch it coming back my way I′m gonna serve it to you And that ain't what you want to hear Внутренний инстинкт самосохранения стал сигналить весьма отчетливо — пора сваливать из страны хотя бы на время, но чувство превосходства и желание выходить победителем создавали настоящий внутренний конфликт. Он не будет бежать из своего родного города ни от кого. Если надо будет, он спуститкурок сам, главное не просрать момент. Он переводит взгляд на своего брата и в очередной раз раздражается на то, что Тобираму нельзя просто вырубить, связать и увезти куда-то на другой континент, где они могли бы прожить остаток жизни в спокойствии и безопасности, чего ему очень хотелось. Он бы забрал и детей — жена была бы там уже лишней, жена была больше приложением и показателем социального статуса, правильности, престижа. — Я устал, — только и смог выдавить он из себя, выпил второй стакан залпом. — Я выдохся, и мне нужна твоя поддержка. Я никогда ее почти не прошу, — ему в прямом смысле сложно из себя выдавить это — он привык всегда быть сильным в глазах брата, легкомысленным и все контролирующим человеком, у которого все на мази, — но мне она нужна, — он ставит стакан на стол, хмурится. — Ты можешь довериться мне, — Тобирама открывает вторую бутылку. — Я тебя выслушаю, все равно спать еще не ложимся, расслабься ты уже наконец. Мне твоя маска брутальности и большого папочки нахуй не сдалась — я не твоя жена и не твой ребенок. Вырубай уже это вот все, — он пальцем сделал какую-то окружность на теле брата и фыркнул. — Малой спит, подслушивать не будет. Хаширама хохотнул. Тобирама был психологом до мозга костей. Внезапно увидел, как звонит телефон брата на столе, вибрирует. Обратил внимание на имя — Данзо. Уголок губы дрогнул от скрываемого раздражения. И неожиданно для себя ощущает, как Тобирама подвигается к нему, раскрывает свои руки в стороны и говорит короткое: — Иди сюда. Хаширама сморгнул, сначала напрягся, после увидел спокойное выражение лица брата и, поджав свои губы, сдержав дрожь нижней, примкнул в объятия. Тобирама прижал его к своей груди, обнял. Хаширама с выдохом уткнулся в его грудь, ощутил, как брат спокойно гладит его по мокрым волосам. — Все в порядке, я понимаю, — брат говорит тихо, — что значит устать. В объятиях было тепло, приятно и успокаивающе. Он обнял его своими руками в ответ. Тобирама даже улыбнулся и неожиданно для них обоих поцеловал его в макушку. Хаширама что-то пробормотал на это, Тобирама не расслышал, а после поднял взгляд на него и пристально посмотрел. Тобирама смотрел пристально в упор, и резко Хаширама поддался вперед, вжав Тобираму в стену у дивана, и поцеловал. Застонал, сквозь резкую судорогу в теле, вжался в него сильнее и схватил его тело руками, лишь бы удержать. Тобирама застыл, не ответил, Хаширама не открывал глаза, он лишь с огорчением отстранился, и повисло молчание. Тобирама не изменился в лице, не закричал, не отпихнул — застыл с каким-то на удивление странным… спокойным выражением лица, смотрел на покрасневшего брата, в то время как сам напоминал замороженную статую. — П…прости, — Хаширама выдавил из себя хриплое, — это, наверное, алкоголь так подействовал. Прости… — он отпивает снова со стакана и даже не может перевести на него взгляд. Он лишь поджал губы сильнее от того, что понял — у него встал, и скорее всего это заметил не только он. И скрыть это ну невозможно никак. Тобирама молчал, он наклонил голову резко вбок, глаза его блестели, он облизал. Тень его от чего-то колыхалась на полу, тень Хаширамы у двери замерла вместе с ним. — Я пойду, наверное, — он прокашлялся. И не успел ничего сказать больше, как ощутил сильный рывок — Тобирама схватил его локоть грубо и сильно, до синяка, приблизился ближе, сжал его шею руками, Хаширама ахнул, даже словил испуг от какого-то слишком спокойного при этом взгляда Тобирамы, какого-то холодного, и растерялся окончательно, когда Тобирама… поцеловал его сам Он поцеловал его настойчиво, без какой-либо нежности, грубо, властно, требовательно и жадно. Хаширама успевает от сильного испуга и замешательства оттолкнуть от себя брата, чтобы вдохнуть воздух — Тобирама выбил из него весь кислород. Пульс подскочил, он начал задыхаться, с полным ужасом и неверием посмотрел в глаза Сенджу-младшего напротив. Что происходит? А Тобирама, облизав свои губы, смотрел на него в упор исподлобья. Он смотрел на него без улыбки, губы были поджаты, лицо раскраснелось. Его глаза блестели, казались абсолютно алого цвета. У Хаширамы перехватило дыхание от этого вида — его брат не говорил ни слова, он будто покорно ждал его вердикта. Что, мать его, происходит? Хаширама отчаянно пытался найти ответ, уцепиться за соломинку здравого смысла в действиях брата, но чем больше смотрел в его глаза, тем больше терялся в его взгляде. Это точно его брат? Хаширама сглотнул. Предательски задрожали пальцы, он оттянул футболку, покраснел. Перед ним точно сидит Тобирама? Тобирама, который только и делал, что… тогда… — Не трогай меня! — он выгибается в крике, он плачет, он пытается отпихнуть его, скинуть с себя, у него не получается, ужас начинает медленно сдавливать его глотку. Его сейчас стошнит. Он задыхается от страха. Ему ужасно страшно. Он брыкается, пытается ударить его, резкое движение руки — вбивает его кисть в стену, и Тобирама вскрикивает от сильной боли — он вывихнул руку. — Не дергайся! Ты причиняешь себе же вред! Я просто…— Хаширама рычит в агонии злобы, он пытается не причинить вреда и боли, он пытается дать всю свою любовь ему, пытается показать, как сильно он любит его, он раздражается и злится сильнее, потому что. — Слезь с меня! Пожалуйста! — сквозь всхлипы и слезы Тобирама бормочет, он умоляет его, он не может контролировать свое тело больше, оно обмякло, это состояние вызвало еще сильнее панику — он слабеет, ему страшно. — Пожалуйста! Брат! Ты не в себе! — он не успевает закричать снова — его рот заткнули грубым поцелуем. Проблема в том, что он как раз-таки в себе. В полном совладении и осознанности с самим собой и своими желаниями. Ужин по пищеводу подошел к глотке. Он дрожит. Он весь взмок. Хаширама поддался порыву, навалился на него сверху, целуя, и чувствует ответную реакцию. Он застонал, вжался в него своим телом и ощутил, как его член стоит. Целовал жадно, пытаясь продлить эйфорию — не важно, алкоголь ли так сильно ударил Тобираме в голову — хотя бы так он снова сможет его целовать. Он прикрывает глаза, опускается губами на шею брата, прокусывает кожу с остервенением. От Тобирамы так всегда приятно пахло, этот запах был необходим, желанен и любим. Тобирама широко улыбается, внезапно стягивает с себя футболку, смотря на брата в упор, сжимает его ягодицу грубо, Хаширама рефлекторно остановился и отстранился. Страх, он ощутил странный страх, который сковал его. И он… Замер. But that′s what I'll do And the feeling coming from my bones Он почувствовал себя так впервые. — Ты что… — глухой смешок, Тобирама запустил пальцы в свои волосы, оттянул назад со лба и хмыкнул, — …пересрал? — он намеренно приближается к нему, касается пальцами лица брата. — Жена отругает? — снова едкий вопрос. — Если узнает, что ты би? — он с усмешкой наклоняет голову в бок, закусывает свои губы и гладит брата большим пальцем по его нижней губе, лежа под ним. — Или ты боишься, что она узнает, что ты… — он резко перемещает свою ладонь на его брюки, властно сжимает вставший член и как бы взглядом указывает на него, — на самом деле гей? Член-то у тебя встал только от поцелуя уже, чувствуешь? — он сжимает его сильнее, смотря прямо в глаза брату. — Ты хочешь меня, хорош комедию ломать. Хаширама почувствовал себя так, будто он мышь, которую загнали в мышеловку. Слова ударили сильнее холостой пощечины. Хаширама покрылся испариной. Надо открыть ебанное окно. — Или… у тебя после меня никого больше не было, Хаширама? — Тобирама смеряет его злым взглядом. — Или были? Отвечай! Он… помнит? Хаширама в ужасе уставился на брата. Тот улыбается все так же слегка, даже безумно. Он все помнит. Он помнит все? Или только больницу? Губы дрожали. Он помнит вообще все и Мадару в том числе? Хаширама взбесился сильнее. Но его резко вернули из фантазий и внутреннего диалога в реальность. — Я задаю вопросы — ты отвечаешь! — Тобирама сжимает член сильнее, произносит четко, холодно, Хаширама вскрикнул от боли. — Я жду! — он выдыхает. — Был у тебя мужчина после меня или нет? — взгляд Тобирамы холоден, он не нежен, не понимающий, он требователен и настойчив. — Нет, никогда, — Хаширама сглатывает, он чувствует себя ужасно, стыдно, неприятно, противно. — Только ты и всегда был ты — я всегда хотел только… — голос садится, отдает хрипотцой, он проклинает себя за свое отклонение и помешательство, которое таилось и таится в нем столько лет в самых глубоких отраслях и потемках души, — т…тебя. Я всегда любил только тебя, и это моя самая главная в жизни проблема. Я всегда хотел от тебя семью и детей — я урод, я знаю это, но я не могу противиться этому. Мне не помог ни один врач, ни терапевт, ни расстояние. — Хороший мальчик, — Тобирама удовлетворенно кивает, — я рад, что ты остался верен мне. Получи награду. Это не его брат… Это не Тобирама — и плевать. Тень Тобирамы на его лице улыбается широко, ликующе, она расползается по всему его телу, пока вторая его природная тень растекается по всему полу чернотой, и он тонет в ней. Осознанно и не медлит в этом процессе. Заморозка синим пламенем растапливается. Выпускает всю черноту изнутри, скопившуюся и требующую выхода, весь садизм, всю аморальность, приобретенную годами насилия и разрушения его как личности чужими руками. И он никогда не простит их всех за то, что создали в нем ту вторую грань. Разрушающую грань, замораживающую, садистскую и такую прекрасную в своем собственном тихом безумии. Make the sweat drip out of every pore And I'm bleeding, and I′m bleeding, and I′m bleeding Right before the Lord Тобирама давно ощущал этот мороз изнутри, эту заморозку, ледяное пространство, дотронувшись до которого ладонью обжигаешься, холод оставляет настоящий ожог. Он каждый раз, когда закрывал глаза, оказывался в совершенно ледяном пространстве где-то у моря. Он сидел там на берегу, истине-белый снегопад шел не прекращая там круглые сутки. Он смотрел спокойно на замороженное море и улыбался. Ему не было холодно, не было тепло или жарко — ему было комфортно. Он смотрел на свои пальцы и понимал, что все, к чему он прикасался, он уже не намеренно превращал в кусок льда — он сам им стал и никак не мог вспомнить, когда именно. Когда он встретил впервые эту часть, напрочь отмерзшую. Но он принял ее и сделал частью себя. Мадара, смотри, я делаю это для нас. Ты смотришь? Тобирама улыбается шире. Ты видишь? Ты должен смотреть на все, что ты со мной сделал, что Вы сделали со мной и нами. Хаширама резко подается вперед, целует настойчиво и властно в ответ, Тобирама улыбается сквозь поцелуй, резко запускает свои пальцы в волосы брата, сжимает загривок и тянет назад. Хаширама выгибается со стоном. Волна звериного возбуждения расползлась от макушки по спине. Я возьму твой образ. Тобирама прикрывает свои глаза и, открывая, видит перед собой лицо любимого человека — Мадара смотрит на него глазами его брата. Я использую твой образ, чтобы меня не вырвало сейчас, пока я буду нежен. Тобирама сжимает длинные волосы брата, как сжимал когда-то волосы Мадары. И я даже буду нежен с тобой. Я хочу тебя. Я хочу тебя всегда — я так сильно хочу тебя по сей ебаный день. И я хочу сделать на этот раз, знаешь что? Тобирама стягивает майку с брата, проводит своими ладонями по сильной спине Хаширамы, впиваясь ногтями в кожу и раздирая ее. А потом я отпущу твой образ, когда стану груб, потому что мне хотелось этого меньше всего — выебать тебя таким образом. Можешь не смотреть. — Раком становись, — Тобирама приказывает. Хаширама забыл как дышать. Он не мог поверить в услышанное. — Ч…что? — Раком становись, упирайся руками о подлокотник, — Тобирама спокойно снимает с себя одежду, остается абсолютно нагим, стоя перед ним. — Мы не в прошлом, мы в настоящем и сейчас трахать буду тебя только я. Надо же тебе понять, что значит настоящий секс. Смазка есть? Хаширама заробел. Мотнул головой отрицательно. — Значит, используем масло, — спокойно отвечает Тобирама. Идет в сторону кухни, открывает шкафчик и достает пузырек. Возвращается. — Или ты против? — поднимает одну бровь вверх. Ты пересрал, Хаширама? Или ты до конца пойдешь? Ну давай же. Ты еще можешь сбежать и отказаться — я же не насилую людей. Это твоя, мать его, привилегия. — Нет, — Хаширама выдавил из себя эти слова с трудом. — Я просто никогда не… — Все бывает в первый раз, — Тобирама усмехается, — особенно, когда мы этого ожидаем меньше всего. Будет больно. Слова снова резанули слух. Хаширама покрылся мурашками — те прошлись вдоль спины — и не успел толком выдохнуть от странного и дискомфортного ощущения пальцев в его заднем проходе, как успел только открыть рот и громко закричать от адской боли. Он сжал до боли в костяшках спинку дивана, уткнувшись в него ртом, лишь бы сдержать этот блядский крик боли — он не может сейчас так просто сбежать и сломаться. Слезы подступили к глазам. Тобирама сзади схватил его за горло, напрочь лишая возможности скрыть гримасу агонии в ткани дивана. Он улыбался, наслаждался, упивался и выгнул его в спине нажатием ладони, совершенно без какой-либо подготовки и прелюдии сразу вошел во всю длину, грубо и резко, и после вышел. И снова вошел, сжимая пальцами рот брата, чтобы тот не раздражал своим криком — ему было хорошо. Трахал быстро, больно, намеренно глубоко, ощущая дрожь всего тела Хаширамы в свои руках. — Тобирама! — Хаширама пытается мотнуть головой, пытается докричаться до него, — мне… боль… — снова выбило кислород из грудной клетки. Больно? Тобирама резко останавливается, будто услышал его, будто ему стало жаль от своего порыва. Выходит, грубо хватает за волосы, наматывая их на кулак, переворачивает брата на спину, помогая рукой, и ловит взгляд боли в его глазах. Смотрит на него с виной. Хаширама прокусил себе губы и тяжело дышит. Он касается его губ со странной нежностью, утыкается своим лбом в его мокрый. Хашираму потряхивает — его тоже. Я знаю. Он не может сдержать широкой улыбки, не может сдержать искреннего счастья, сжимает его бедро до синяка, подминая под себя, закидывая его щиколотку себе на плечо, смотря пристально. Хаширама сглатывает. Я знаю, что тебе больно. Он в последний раз целует его нежно настолько, насколько способен, будто создавая образ извинения. Улыбается через поцелуй. Я хочу, чтобы тебе было больно настолько, чтобы ты, сука, выл. И резко входит снова, и снова, и снова, вжимая ладонью лицо брата сбоку в диван, напрочь игнорируя его вскрики и попытки поменять угол. Хаширама его не отдергивает — больной урод, он же упрямый, он будет терпеть до конца, лишь бы не сломаться. А он… Тобирама останавливается резко, закусывает его кожу в плече, прокусывает ее, покрывает засосами шею, намеренно оставляет глубокие отметины, которые невозможно будет скрыть, которые будут клеймом, которым клеймили и его когда-то. А он и не собирался ломать его сразу, нет. Он будет ломать его долго. С наслаждением и азартом, делая ставки, насколько того хватит в этом процессе. Задевает простату намеренно грубо. Хаширама вскрикивает. Они разбудят пацана точно. Брат цепляется за его спину и оставляет кровавые полосы — это ничего, Тобирама любил боль. Ему пришлось ее полюбить когда-то и сделать своим фетишем. — Прекрати! — Хаширама шепчет. Он извивается от странных ощущений. Смотрит только в его глаза, это хорошо — он не должен отводить взгляда. — Тоби, — он снова вскрикивает от сильного и грубого толчка. — Я сейчас… Пожа… Тобирама затыкает его рот своим, целует в засос, сжимая его шею пальцами, входит снова и снова, с шлепками, мокрыми, влажные от пота тела создают такой звук. Когда ты занимаешься сексом на уровне животного инстинкта. — Я люблю тебя… я… мне… — слезы скатились с глаз Хаширамы, и он пытается что-то ему сказать. — Тобирама… — глухой выдох, всхлип. Тянется к нему ладонью, Сенджу-младший резким движением головы отстраняется от его руки. — Я хочу до тебя дотронуться. Тобирама прижимает его к себе, грубо тянет, сам облокачивается на спину и входит в него быстро, сжимая его тело в своих руках, рычит, слышит шлепки, стоны, и ощущает, как нечто горячее стало растекаться внутри Хаширамы — сперма в перемешку с кровью. Она стала стекать по Хашираме вниз — он кончил уже, Тобирама кончит не скоро. Кончит не от удовольствия самого секса, а от его обстоятельств. Хашираму трясет от оргазма и боли — он его порвал. Кровь. Он только сейчас заметил помутненным взглядом кровь — она везде на его ногах, на диване и бедрах. — Кончил? — Тобирама хмыкает, выходит, хочется оттереться от всего спиртовыми салфетками, но сдерживает свой порыв отвращения. Теперь он разваливается на диване вальяжно, смотря на свой стоячий член пустым взглядом, пока Хаширама отпивает из стакана — пересушило горло. — Сделай так, чтобы кончил Я, — он сам перенимает бутылку в руки, жадно отпивает пару глотков и сглатывает. Ставит широко ступни на полу. Хаширама мнется, не показывает виду и, покорно наклонившись, накрывает его член своими губами. Тобирама откидывает голову на спинку дивана, закрывает глаза и прислушивается к быстрому биению сердца, подскочило давление от такой интенсивности. Он больше не смотрит на него — ему нет надобности. Он лишь с закрытыми глазами пытается представить как. Рука одна сжала волосы Хаширамы — мокрые, спутанные, длинные. Как Мадара делает ему сейчас минет, и чувство трепета от его губ растекается некой судорогой внутри его живота. Он прислушивается к своим ощущениям, присматривается к образу любимого человека — он все остальные лица убрал из своего сознания. Мадара снова вернулся в его мирок и снова застрял там. Тобирама с выдохом усталости и обреченности перемещает свою ладонь на макушку брата и резким движением провоцирует делать его глубокий минет, сам поднимая таз до такой степени, быстро и четко, чтобы кончить быстрее. И он кончает. А после отпускает брата, встает и уходит в душ. Хаширама пошел следом только после него. А когда вернулся, молча хотел просто лечь рядом на разложенный диван, обнять его и наконец-то сказать все, что хотелось. Тобирама снова молчал, снова казался статуей, смотря в окно в абсолютной темноте. — Я всегда хотел, чтоб ты… — он лежит с ним в халате, смотрит на его профиль, — чтобы мы с тобой были вместе вот так и… я каждый раз, глядя на тебя, хочу тебя, и мне не важно как. Тобирама молчал. Хаширама сглатывает. — Я хочу, чтобы мы… чтобы ты любил меня и, если ты хочешь, я буду… я знаю, что это неправильно — мы братья — но больше всего на свете я хотел быть с тобой. Прости меня за все, если ты помнишь… я не хотел, чтобы ты… — он пытается подобрать нужные слова, — чтобы ты тогда меня отталкивал, я просто… Я просто не знал, как иначе тобой обладать. Ты же был моим и не хотел этого признавать, и каждый раз я тебя терял, когда ты встретил этого урода. Он забрал у меня то, что было моим изначально. Тобирама его, кажется, игнорирует или не слышит. — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил и я… — он через боль кривится, — я могу бросить жену, ты только скажи, — он касается его своими губами. Целует его, прижимается. — Я разведусь, если ты скажешь мне да. Брось своего Данзо, пожалуйста, я сделаю все, чтобы мы были счастливы, раз ты наконец-то… — Хаширама упирается своими руками в диван, нависает сверху, — наконец-то меня захотел. Я был счастлив сегодня, — Хаширама улыбается немного глупо и смущенно. — Я хотел, чтобы ты был у меня первым, как и я у… — Хаширама улыбается широко и счастливо, — как и я у тебя. Тобирама наконец перевел на него взгляд. Медленно. Он лежал полностью нагой. Он молчит, касается пальцами волос брата, заправляет за ухо, смотря на него внимательно — Хаширама смутился. Он не смущался никогда. Его брат стал другим, он не против. Ему не важно. Ему приятно, что Тобирама позволяет к себе касаться и касается его в ответ. — Знаешь, Хаширама, — Тобирама говорит четко, не громко и не тихо, наклоняясь ближе к лицу, закусывает его нижнюю губу, вызывая снова прилив возбуждения по телу, а после отстраняется и, смотря ему в глаза, выговаривает каждое слово сухо, отчего у собеседника в груди все сжимается в ком, — от тебя запах стоит, знаешь, такой специфический, — губы выгибаются в кривую усмешку, и он, проводя своими тонкими пальцами по его волосам почти с нежностью, с холодом в глазах добавляет, — гнилью несет. Хаширама замер. Он не ослышался? Тобирама широко улыбался, после отпихнул его. Теперь Хаширама с ужасом не понимает. Он встал, взял бутылку воды со столика и молча пошел в сторону лестницы на второй этаж. — Доброй ночи. …не понимает две вещи: 1) Кто это? и задается вопросом снова: 2) Его ли это брат на самом деле? All the words are gonna bleed from me. And I will sing no more And the stains coming from my blood Tell me «Go back home»