переменная

Кафка никогда не боялась. Это у неё не в породе. Все с её планеты бесстрашные, так заведено. У них, как опухоль, вырезали страх. Из самой мозговой подкорки. Никакого страха. Никакой боязни. Такие, как она, падают с крыш и проглатывают шпаги. Такие, как она, могут сидеть в коробке с тысячью голодных крыс, даже не дернув бровью. Такие, как она, неплохи в отношениях. Неплохи — потому что не боятся. Не боятся быть странными, не боятся обидеть или задеть. Конечно, страх присущ всем остальным существам. Страх — регулятор, позволяющий понимать, что опасно, а что нет. Когда ты не боишься, у тебя срывает крышу. Кафка всегда хотела ощутить страх. Ей надоело быть бесстрашной. Надоело, что даже адреналин не сказывается — она всегда спокойна до жуткой улыбки. Чтобы ни случилось, ей наплевать. Ей не страшно, что будет дальше и зачастую, даже не грустно. У неё сердце после миссий не колотится, как заполошное. Так у Волка всегда. Стучит, будто заведенное. Она вздыхает шумно, и смотрит на Кафку. Кафка с пустым лицом. Как будто ничего не произошло. Как будто не они прыгали с летящего самолета, и их вполне могло бы засосать в турбину и разорвать на кусочки. Будто не они только что украли десять миллионов кредитов. Наверное, поэтому Элио взял её под свое крыло. Ни сколько показать настоящий страх, а, чтобы Кафка могла руководить будущим, не исходя из страха за что-то. Это она тоже знала. Фу Сюань знала. Обе знали и ничего не сделали, ведь так было нужно. Будущее — хрупкое. Прошлое — бетонное основание. Пирс, с которого ты прыгаешь в настоящей, а что будет дальше уже загадка. Никто не должен этого знать, потому что каждое действие имеет последствие и не всегда судьба дает возможность изменить будущее в лучшую сторону. Это эффект бабочки. Незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе в совершенно другом месте. Поэтому Кафка её не спасает. Рыцарь, пораженный марой, падает и распадается на золотой ворох листьев, когда пуля проходит его лобную долю насквозь. Кафке не страшно. Может быть грустно, но она слишком хорошо научилась притуплять эмоции, чтобы разобрать их. Но смотреть на искривленное лицо Фу Сюань не хочется. Тоже попыталась играть до конца — знала ведь, что суждено умереть. Что это уже не исправить, иначе последствия окажутся разрушительными. Элио, сообщив о таком, назвал Фу Сюань жертвой судьбы. Её необходимо принести для блага их миссии, и он знал, что Кафка сможет. Она не боялась смерти. Ни с своей, ни чужой. Не даже близкого человека, который вот буквально час назад привставал на носочки, чтобы мазнуть по щеке. Тоже зная, что будет. Идя на это самостоятельно. Хоть в чем-то они сошлись мнениями. Охотница усмехается, убирая оружие и присаживается. Уже труп — проверяет пульс на шее и дыхание. Не дышит. Грудь не вздымается, в ней ничего не стучит. Из раны на животе уже ничего не течет. Кровь уже расползлась под ней вязкой лужицей, пачкая тонкие фарфоровые ладошки, кукольные ножки и розовое платьице, все ещё блестящее так отчаянно. Рана глубокая. Кафке кажется, что она видит внутренние органы Фу Сюань. Может быть, желудок. Или что-то такое. Глаза открыты. Изо рта тонкая алая струйка. Кафке не страшно. Ей едва обидно и совсем чуть-чуть грустно. Не более. Она садится ещё ниже, пачка сапоги и слитным движением закрывает чужие глаза ладонью. Лишь бы не смотрела своими стеклами в ответ, потухшими и пустыми. Совершенно разбитыми — они впиваются в кожу Кафки, но Кафка в перчатках. Ей все равно. У неё блок на переживания по поводу своих, казалось бы, близких — но таких неважных и далеких. Как звезды, когда смотришь на них с земли. Просто точечки в небе, и таких точечек тысячи. Они взрываются, сливаются, умирают часто-часто. Если заботится о каждой звезде — или о каждом близком — можно загнуться самой. Поэтому Кафке не страшно. Она стирает кровь с лица, мягко улыбаясь и ведет пальцами от плеча до сгиба локтя. Пока руку не хватают за запястье. Фу Сюань, согнувшись, держит её в своей ладони, сжимая и впиваясь до следов от ногтей. У неё желтые глаза, а из раны лезут ветки-листья. Это Кафка тоже знала. Ей не страшно.