Мемуары Нью-Йорка / New York Memoirs

Была уже поздняя ночь, когда Чэн Цзинсэнь вернулся в спальню. Из-за того, что Инь Хань проспал практически весь день, спать ему не хотелось. Когда Чэн Цзинсэнь вошел в комнату, юноша сидел у окна с альбомом в руках и рисовал снежную ночь за окном. Чэн Цзинсэнь шел медленно и бесшумно. Он остановился позади Инь Ханя и удивленно посмотрел на реалистичный рисунок: – Как долго ты учишься рисовать? В то же время, как он произнес эти слова, рука Инь Ханя дрогнула и оставила на листе случайный штрих. На медленно разворачивающемся эскизе появилась трещина. Инь Хань закрыл свой альбом для рисования и встал, но Чэн Цзинсэнь тут же прижал его к подоконнику. Запах табака и алкоголя, который еще не выветрился из тела мужчины, полностью окутал Инь Ханя. Ему некуда было отступать. Сердцебиение внезапно ускорилось, и он опустил глаза, чтобы не смотреть на Чэн Цзинсэня. Чэн Цзинсэнь снова спросил своим хриплым и сексуальным голосом, его дыхание почти касалось уха Инь Ханя: – Как долго ты рисуешь? – Почти десять лет. С детства, – тихо ответил Инь Хань. Прежде чем он закончил, его рот был запечатан поцелуем. В комнате было темно, горел только один торшер. Вокруг было так тихо, что они могли слышать дыхание друг друга. Инь Хань закрыл глаза, и альбом для рисования выскользнул у него из рук. Он видел много мальчиков и девочек, которые целовались в школьных коридорах, но сам никогда не делал ничего подобного. Как-то раз одноклассники пытались подкараулить его в школьном туалете, но ему удалось отбиться. То, как Чэн Цзинсэнь целовал его, отличалось от той близости, которую он ожидал. Своего рода легкое заигрывание и постоянное поддразнивание, как будто опытный любовник пытается определить, стоит ли его новый экземпляр в коллекции хорошей цены. Инь Хань не знал, как реагировать. Казалось, простуда вновь вернулась в его тело. Кровь под кожей постепенно становилась пугающе горячей. Чэн Цзинсэнь поцелуем медленно коснулся губ Инь Ханя. Он терпеливо лизнул, затем разжал губы юноши, глубоко проникая в его рот своим влажным и мягким языком. В то же время его руки умело расстегивали джинсы. – Ты когда-нибудь спал с кем-нибудь? – спросил мужчина, расстегивая молнию. – Нет... – Инь Хань задыхался между глубокими поцелуями. Чэн Цзинсэнь поднял его, сделал несколько шагов и бросил на кровать. Инь Хань хотел напомнить Чэн Цзинсэню вчерашний разговор в машине, сказать: «Ты говорил, что прикоснешься ко мне только через два месяца», но подумал, что это наивно и нелепо. Раз он решил остаться, рано или поздно это произойдет. Однако его тело все еще инстинктивно испытывало страх. Он привстал и хотел отступить, но Чэн Цзинсэнь схватил его за талию и потащил обратно под себя. Глаза, которые стали более опасными из-за полупьяного состояния, уставились на Инь Ханя. На лице Чэн Цзинсэня появилась необъяснимая улыбка. – Ты такой красивый. И как только Чан Юй смогла тебя отпустить? Насколько смелы ее усилия? Инь Хань был захвачен врасплох и внезапно напрягся. При мысли, что его раскусили, в его глазах мелькнула паника. Чэн Цзинсэнь прижал его к кровати. Одной рукой он залез к нему в нижнее белье, взялся прямо за член, а другой взял его за подбородок, прижав красивое и безупречное лицо к подушке, затем снова поцеловал его. Возбуждение нахлынуло слишком быстро и сильно, отчего тело Инь Ханя пробила неконтролируемая дрожь. Чэн Цзинсэнь, несомненно, был мастером в управлении мыслями людей. Он знал, что самое страшное – это не съесть яблоко с ядовитым червем, а обнаружить, что в яблоке осталась только его половина. Ты не знаешь, проглотил ли ты половину ядовитого червя. И можешь только в страхе ожидать, что яд убьет тебя. Болезнь Инь Ханя еще не прошла окончательно, у него все еще была высокая температура. К тому же теперь он был напуган словами Чэн Цзинсэня. Он был слабым, взволнованным, бледным и великолепным. Это было самое подходящее время для игр. Чэн Цзинсэнь умело управлялся с постепенно набухающим пенисом, наблюдая, как Инь Хань поднимает свою тонкую шею со сломленным и беспомощным видом. Хоть Инь Хань сам того не знал, но он был действительно красив, с черными волосами и белой кожей, с красивой и гладкой линией подбородка. Желание разрушать достигло самых глубоких уголков сердца Чэн Цзинсэня. Соблазняя, разорвать Инь Ханя на куски. Чэн Цзинсэнь прикрыл глаза и приказал: – Снимай одежду. От обычного спокойствия Инь Ханя не осталось и следа. Он больше не смел сопротивляться, позволяя манипулировать собой. Почти прозрачное белое тело предстало перед Чэн Цзинсэнем. Синяки, оставленные Жао Шэном прошлой ночью, еще не исчезли. Чэн Цзинсэнь целовал шелковистое тело, пробуя вкус насилия. «Как красиво, – подумал про себя Чэн Цзинсэнь. – Такое прекрасное создание должно быть заключено в бесконечной темноте, погружаясь в желание снова и снова. Кто бы дал ему шанс еще раз увидеть свет?» Не желая издавать стоны, Инь Хань крепко прикусил нижнюю губу. Ему казалось, что стоит ему издать хоть звук, как он упадет в бездну похоти. Но Чэн Цзинсэнь был слишком хорош. Всего несколько случайных поцелуев сделали Инь Ханя покладистым, словно вода. Разум Инь Ханя был пуст, а вся его кровь стремилась к нижней части тела. Чэн Цзинсэнь коснулся налитых кровью губ, которые были полностью искусаны, и разжал его зубы. Он сказал с улыбкой: – Такой чувствительный? Тебя трахнут так, что ты потом не сможешь встать с постели. С этими словами его два пальца проникли в рот Инь Ханя и начали двигаться взад-вперед, высвобождая его подавленные стоны. Другая рука держала его полностью возбужденный член, поглаживая его все быстрее. В этот момент Инь Хань выглядел полностью побежденным. Слюни начали вытекать у него изо рта, когда пальцы Чэн Цзинсэня входили и выходили. Чэн Цзинсэнь всего лишь хотел попробовать его сегодня вечером. Просто посмотреть, как он отреагирует на ласки. Он не собирался трахать Инь Ханя. Но когда увидел его слегка приоткрытые губы; тонкие пальцы, крепко сжимающие простыни; пятна слюны, оставшиеся на бледных щеках; сочившуюся из распухшей нижней части тела белую жидкость... Только тогда он понял, что сильно недооценил привлекательность Инь Ханя. Он казался красивым и равнодушным молодым человеком, но внутри него скрывалась чистота вперемешку с похотью. Спустя несколько минут Инь Хань уже не мог этого выносить. Он никогда не кончал перед другим человеком. Блуждающий взгляд Чэн Цзинсэня по его обнаженному телу заставил его устыдиться, он попытался оттолкнуть его: – Господин Чэн, отпустите меня... Чэн Цзинсэнь лизнул чувствительную красную мочку уха Инь Ханя. Рука скользнула по его выгнутой спине и постепенно добралась до промежности между ягодиц. – Разве ты не должен умолять освободить тебя? – он сказал хриплым голосом, потирая круглые ягодицы. Инь Хань беспомощно схватился за его плечо, тяжело дышал, но отказывался говорить. Руки Чэн Цзинсэня замедлились, и его ладони медленно потерли опухшую и дрожащую часть тела. Инь Хань внезапно провалился в пустоту и издал тихий стон, в уголках глаз приступили слезы. Он хотел закончить это самостоятельно, но был прижат Чэн Цзинсэнем и не мог пошевелиться. Наконец, потерпев поражение в повторяющихся мучениях страсти, он сказал хриплым голосом: – Пожалуйста... пожалуйста... – Пожалуйста, что? – Чэн Цзинсэнь не собирался отпускать его и жестоко контролировал его ритм. В таком состоянии Инь Хань едва мог сфокусировать взгляд на лице Чэн Цзинсэня. Он чувствовал себя обнаженным и непристойным, в то время как человек, который все контролировал, все еще был полностью одет и выглядел спокойным. Мрачный блеск вспыхнул в глазах Инь Ханя, неистовое желание заставило его потерять рассудок. Он извивался и боролся с унижением: – Пожалуйста, позволь мне кончить... Когда наступил кульминационный момент, он бесконтрольно закричал и выпустил большую струю спермы в руку Чэн Цзинсэня. В его разрушенном сознании вспыхнул головокружительный белый свет. Сексуальный низкий мужской голос донесся до его ушей: – Отныне мне не будет скучно по ночам, верно? Инь Хань напрягся и откинулся назад. Скатившаяся по его щеке слеза намочила черные волосы. Чэн Цзинсэнь достал несколько салфеток и вытер сперму¹ с ладоней, затем перевел взгляд на молодого человека на кровати. Инь Хань откинулся на подушку и хранил молчание. Мягкий свет торшера освещал его тонкую и прямую шею, скользил по его узкой талии с неувядающими красными отметинами, очерчивал его круглые ягодицы и стройные и пропорциональные ноги. Чэн Цзинсэнь выбросил салфетку. Надавив на кровать одним коленом, он наклонился и схватил Инь Ханя за длинные волосы, с силой потянув его вверх, и протянул другую руку, чтобы потрогать его лоб. Конечно же, температура была пугающе высокой. У Инь Ханя снова поднялась температура. Чэн Цзинсэнь поднял обмякшего Инь Ханя, прошел в ванную и положил его в большую ванну, которая уже была наполнена водой². – Ты сможешь помыться? – спросил Чэн Цзинсэнь низким голосом. Инь Хань кивнул, но глаз не поднимал. Опущенные ресницы отбрасывали небольшие тени под глазами. Чэн Цзинсэнь ущипнул себя за нос и усмехнулся: – Почему ты злишься? Разве это не тебе только что было хорошо? Инь Хань сел, прислонившись спиной к ванне, и медленно поднял глаза, чтобы посмотреть на него. Его следующие слова удивили Чэн Цзинсэня: – Господин Чэн просто осматривал товар, чтобы убедиться, соответствую ли я его вкусу. Вы³ довольны моим выступлением? Чэн Цзинсэнь несколько секунд молчал, затем прищурившись спросил: – Ты передвинул телефон на столе? «Он слишком умен, – подумал Инь Хань. – Следуя небольшим подсказкам, он мог бы собрать воедино всю правду. С моими нынешними способностями у меня нет шансов победить его». Но он все еще полагался на свое мужество и сказал: – Я слышал запись на автоответчике от Чжоу Цаня. Он хочет, чтобы я сопровождал его в течение шести месяцев. И тогда он будет готов снизить цену за сделку между вами. Тонкие губы Чэн Цзинсэня изогнулись. – Инь Хань. – Он произнес его имя с нежностью, но Инь Хань задрожал. – Я слишком тебя балую? Ты действительно осмелился рыться в моем телефоне? У Инь Ханя не было времени на объяснения, извинения или хотя бы побег, когда Чэн Цзинсэнь погрузил его голову в воду. Страх удушья охватил его в одно мгновенье. Инь Хань был застигнул врасплох, вода попала ему в нос, отчего он задыхался и сильно кашлял на дне ванны. Он отчаянно боролся, схватив руку Чэн Цзинсэня, пытаясь заставить его отпустить, но из-за болезни был слишком слаб, чтобы сопротивляться в полную силу. Чэн Цзинсэнь крепко держал его, наблюдая, как черные волосы струятся яростными волнами, а остатки воздуха в пузырьках разбиваются о поверхность воды. Сначала Инь Хань смог оставить на нем несколько царапин, но со временем потерял силы и соскользнул глубже на дно ванны. Как раз в тот момент, когда Инь Хань подумал, что это конец и он все-таки утонет здесь, Чэн Цзинсэнь вытащил его из воды. Инь Хань прислонился к краю ванной и сильно кашлял. Его глаза почернели, а мокрые волосы прикрыли лицо. После такой сумасшедшей ночи он полностью потерял рассудок. Чэн Цзинсэнь стоял в стороне, глядя на него снисходительно и без всякого сочувствия. Через некоторое время, когда Инь Хань немного пришел в себя, Чэн Цзинсэнь сказал: – Инь Хань, не испытывай меня, хорошо? – Он сделал паузу, его глаза остановились на крепких, изящных и слегка подрагивающих лопатках Инь Ханя. – Чему тебя научила Чан Юй? Сознательно противостоять мне? Пробудить мой интерес и быть рядом со мной, да? Инь Хань все еще лежал на краю ванны, опустив голову, не говоря ни да, ни нет. Чэн Цзинсэнь повернулся к стоящему рядом стеллажу и взял пачку «Мальборо», он даже не помнил, чтобы оставлял ее тут. Он достал сигарету и закурил, затем прикусил ее и присел на карточки. Лицо Инь Ханя было в каплях воды, а темные покрасневшие глаза смотрели прямо на Чэн Цзинсэня. Он был словно раненный, но неукротимый зверь. Это выражение... Чэн Цзинсэнь затянулся сигаретой и втянул дым глубоко в легкие. Чан Юй, вероятно, многому его научила, объяснив, как использовать себя наиболее эффективно. Но этому выражению нельзя научить. Никому еще не удавалось так легко пробудить его глубочайшее желание всего одним взглядом. – Я буду послушным, не отдавай меня Чжоу Цаню... – дрожащим голосом умолял Инь Хань. Он подсчитал, что уступка в два процента выйдет Чэн Цзинсэню по крайней мере в три-четыре миллиона. Он знал, что не сможет позволить себе такую сумму. Чэн Цзинсэнь посмотрел на него сквозь дым. Несмотря на то, что Инь Хань явно умолял о помощи, в его глазах не было ни капли раскаяния. Чэн Цзинсэнь встал, взял банное полотенце и положил его на подлокотник ванны: – Выходи, когда закончишь мыться. Не сказав больше ни слова, он затянулся сигаретой и сразу же вышел.

***

Когда Инь Хань вышел из ванной, часы показывали час ночи. Весь район за окном был погружен в темноту. От Чэн Цзинсэня его отделяла только неосвещенная спальня. Чэн Цзинсэнь сидел за компьютером в кабинете и удаленно следил за работой в казино. Инь Хань медленно подошел. Он ступил босыми ногами на твердый деревянный пол, и с каждым его шагом беспокойство в сердце усиливалось. Он не знал, случайно ли автоответчик воспроизвел сообщение Чжоу Цаня, как и не знал, о каких скрытых мотивах Чан Юй упомянул в постели Чэн Цзинсэнь. Когда он остановился у стола Чэн Цзинсэня, мужчина поднял руку и протянул ему альбом для рисования. – Закончи рисунок, – сказал Чэн Цзинсэнь спокойным тоном. Инь Хань был озадачен. Он не понимал, почему Чэн Цзинсэнь был так одержим этим рисунком, но не осмеливался задавать лишних вопросов. Он взял блокнот с карандашом и подошел к окну кабинета, чтобы продолжить рисовать. Время текло медленно. Шуршание карандаша по бумаге было прерывистым, иногда очень беглым, иногда неуверенным. Ни один из двух людей, погруженных в собственные мысли, не произнес ни слова. Примерно полчаса спустя Инь Хань приподнял онемевшие ноги и вернулся к Чэн Цзинсэню, чтобы показать ему наспех законченный эскиз. Чэн Цзинсэнь пальцем указал на нарисованный подоконник крупным планом в правом нижнем углу и спросил: – А что насчет тебя? – Что? – недоумевал Инь Хань. – Разве ты только что не сидел на подоконнике? – Ты хочешь, чтобы я добавил это? – Инь Хань был озадачен. – Только в цвете, а не черно-белым, – сказал Чэн Цзинсэнь. В комнате было тихо, его усталый голос звучал нереально, постепенно наполняя уши Инь Ханя. Инь Хань повернулся и достал тюбик красной акриловой краски из сумки для рисования, которую принес с собой. Поскольку у него не было палитры, он небрежно воткнул карандаш во влажные волосы, собранные в узел на затылке, а затем выдавил краску на большой палец правой руки. Кончиками пальцев он начал рисовать фигуру человека на подоконнике, наблюдающую за снегом. На первый взгляд, эта картина выглядела непоследовательной. В хорошо сбалансированной композиции была царапина от карандаша, похожая на шрам, пересекающий заснеженную сцену. Очевидно, это был черно-белый набросок, но фигура у окна была ослепительно кроваво-красной. Он не знал, в каком был настроении, когда наблюдал за пустой белизной внешнего мира. Чэн Цзинсэнь взял альбом для рисования и сказал: – Я оставлю его себе. Завтра кто-нибудь вставит его в рамку. Инь Хань вообще не понимал его намерений: – Если господину Чэну нравятся пейзажи, я могу нарисовать что-нибудь получше. Эта картина вышла слишком неряшливой и не соответствовала даже половине его обычных навыков рисования. И уж тем более не была достойна того, чтобы ее вставили в рамку. Чэн Цзинсэнь положил альбом рядом с компьютером, затем выключил экран, закончив работу на сегодня. – Уже поздно. Пойдем спать. Он подошел к Инь Ханю и убрал карандаш, вставленный в узел. Погладив его по лицу, он медленно провел пальцами по губам Инь Ханя, которые немного покраснели и припухли. Эта серия действий была наполнена интимностью, но взгляд Чэн Цзинсэня оставался равнодушным. Инь Хань застыл на месте, когда услышал его слова: – Я дал тебе шанс уйти, но ты не ушел. Ты продолжал говорить, что готов работать на меня, но отказался позволить мне отправить тебя сопровождать других. Чэн Цзинсэнь сделал небольшую паузу, в то время как у Инь Ханя перехватило дыхание от незнания, какими будут следующие слова. – В таком случае просто останься и хорошо мне служи. Чэн Цзинсэнь посмотрел на красивый профиль Инь Ханя. В его голосе была редкая нежность. Наконец он погладил Инь Ханя по волосам и увел его из кабинета.