Мемуары Нью-Йорка / New York Memoirs

Сон Инь Ханя был долгим и казался практически бесконечным из-за чередования подавленной конфронтации с теплыми объятиями. В итоге утром Инь Хань проснулся с головной болью. Та сторона лица, которую прошлой ночью ударил Чэн Цзинсэнь, опухла и покрылась синяками, даже легкое моргание вызывало невыносимую боль. Инь Хань достал пакет со льдом из маленького холодильника и приложил его к своему лицу. – Я обо всем договорюсь в школе, чтобы тебе не пришлось идти туда в таком виде, – сказал Чэн Цзинсэнь. – Я могу получить стипендию только при полном посещении занятий, – не согласился Инь Хань. – Разве я не могу себе позволить оплатить твое обучение? – Чэн Цзинсэнь слабо улыбнулся. – Десять-двадцать тысяч долларов не проблема для стипендии. Инь Хань положил пакет со льдом обратно в морозилку. Он начал надевать школьную форму и в то же время позвонил водителю лимузина: – Извините за ожидание. Я буду через десять минут. Чэн Цзинсэнь не стал его останавливать и только наблюдал, как он быстро запихивает домашнее задание и ноутбук в рюкзак с логотипом школы. – Если у меня будет полная посещаемость и хорошие оценки за семестр, могу ли я получить вознаграждение? – спросил перед уходом Инь Хань. – Можешь, – быстро ответил Чэн Цзинсэнь, хотя и был удивлен. Инь Хань улыбнулся ему. Его молодое и красивое лицо внезапно просветлело, и даже в красных и опухших уголках глаз появился намек на нежность: – Спасибо вам, господин Чэн. В тот момент, когда закрылась входная дверь, в глазах Чэн Цзинсэня промелькнул холод. Интересно. Поскольку этот мальчишка намерен быть послушным домашним животным перед ним, то давайте посмотрим, насколько хорошо он может играть.

***

Инь Хань не знал, пожалеет ли он когда-нибудь о сделанном выборе. Все чувства, накопленные за предыдущие семнадцать лет его жизни, не могли сравниться с месяцем воспитания рядом с Чэн Цзинсэнем. Впервые он почувствовал, что человеческое сердце непредсказуемо, а зиму переносить тяжело. Иногда он даже сомневался, что доживет до того, чтобы увидеть весеннее солнце. Он никогда не видел никого настолько ненормального и не мог представить, как человек может переключаться между человеческим и звериным обличьем. Только когда Чэн Цзинсэнь сорвал мягкую и лицемерную маску, Инь Хань внезапно понял, почему у тех пожилых китайцев, которые долгое время жили в Чайнатауне, были такие испуганные лица, когда они говорили о Чэн Цзинсэне. Его пытки были невообразимо жестокими. На людях к Инь Ханю относились с заботой и добротой, но наедине с ним безудержно злонамеренно играли. Жестокое обращение постепенно усиливалось, как будто для того, чтобы проверить, где находится предел его выносливости. До этого момента Инь Хань не осознавал, что человеческие существа разработали так много неописуемых и невообразимых приемов в сексе. И Чэн Цзинсэнь, казалось, хотел испытать на нем их все. С тех пор Инь Хань больше не смотрелся в зеркало, когда входил в ванную, потому что не хотел видеть себя в синяках и кровоподтеках. Чэн Цзинсэнь бесконечно подшучивал над ним. Однажды ночью Инь Ханя накачали наркотиками и заперли перед зеркалом в полный рост. Чэн Цзинсэнь вручил ему альбом для рисования и заставил нарисовать свой безумный облик. Дрожащими руками Инь Хань едва смог осилить половину страницы, как упал на бумагу, дергаясь и корчась от рвоты, не в силах закончить картину своего унижения. После этого он много дней не заходил в студию и чувствовал тошноту всякий раз, когда видел чистый лист бумаги. Много раз в приступе безумия он до крови кусал собственные запястья и плечи до тех пор, пока ему наконец не затыкали рот кляпом. Он знал, что этот вид пытки был подобен тупому ножу, режущему плоть. Чэн Цзинсэнь медленно разрушал все те вещи, на которые Инь Хань полагался и которым доверял. После того как пытка заканчивалась, Чэн Цзинсэнь был чрезвычайно нежен с ним: держал его, кормил и поил, а еще приказывал слугам приготовить его любимые блюда. Когда Инь Хань был в сознании, Чэн Цзинсэнь водил его смотреть свои любимые пьесы и спортивные матчи. Несмотря на то, что Чэн Цзинсэнь еще не овладел им полностью, Инь Хань уже глубоко погрузился в болото похоти. Обычно наркотик действовал час или два, и иногда Чэн Цзинсэню становилось скучно, и он хватал его, чтобы заставить заняться с ним оральным сексом. Инь Хань не мог выдержать повторного проникновения огромного члена в его горло. На следующий день у него почти не было аппетита. Он не мог пить молоко несколько дней подряд. Любая пища, напоминающая белую жидкость, вызывала у него сильную тошноту. Чэн Цзинсэнь потащил его в ванную, чтобы вымыть его лицо, покрытое спермой. Он плеснул Инь Ханю в лицо водой и сказал: – Я всего лишь хорошенько поиграл с тобой, но еще даже не трахнул. Впоследствии это будет еще унизительней. Инь Хань был вымотан до такой степени, что находился в бреду. В этот момент он забыл о своей покорности. Он стиснул зубы и прошипел: – Чэн Цзинсэнь, тебе лучше убить меня прямо сейчас, или в будущем тебя ждет нечто похуже смерти. Чэн Цзинсэню нравилась эта неконтролируемая животная натура, которую Инь Хань проявлял только тогда, когда его загоняли в угол. Это напомнило ему об их первой встрече в Чайнатауне. Итак, той ночью Инь Ханя пытали во второй раз, пока он наконец не потерял сознание в руках мужчины. Школьники в Соединенных Штатах начали уходить на зимние каникулы. Чэн Цзинсэнь привез Инь Ханя обратно на свою виллу на Лонг-Айленде, чтобы продолжать воспитывать его. С Рождества до Нового года Инь Хань жил в невежестве. Он не знал, что ненамеренно выпустил зверя в сердце Чэн Цзинсэня. Человек, который убил своего отца, чтобы захватить трон, уже впал в спячку и начал стабильную и спокойную жизнь. Но теперь внезапное появление Инь Ханя встревожило его. Кровожадные гены, скрытые в теле Чэн Цзинсэня, понемногу пробуждались, и Инь Хань стал их главным объектом внимания. Этим вечером Чэн Цзинсэнь развлекал дома нескольких друзей, не связанных с бизнесом, и Линь Хушань тоже был среди них. На глазах у всех Чэн Цзинсэнь был очень внимателен к Инь Ханю, давал ему больше еды и уговаривал его есть побольше, оставляя других в полном недоумении. – Оказывается, у такого засранца, как А'Сэнь, тоже есть нежная сторона. Инь Хань, какую магию ты применил к нему? – вздохнул один из друзей. Инь Хань отправил в рот хрустящий крабовый пирог и слегка улыбнулся: – Может быть, я более послушен в постели. Такой прямой и недвусмысленный ответ из уст чистого и невинного молодого человека вызвал всеобщий смех, а Чэн Цзинсэнь поднял брови и улыбнулся. Позже кто-то предложил пойти на стриптиз-шоу Диты Фон Тиз¹. Чэн Цзинсэнь обнял Инь Ханя и сказал: – Я не пойду. В прошлый раз я обнимал нескольких женщин на вечеринке, и в итоге мне было холодно всю ночь. Все засмеялись и попросили его позже рассказать им, как он спас положение. Чэн Цзинсэнь приобнял Инь Ханя, глядя на его глубокий и изящный профиль сбоку и небрежную улыбку. Он знал, что должен разыграть полноценную пьесу, чтобы он мог аккомпанировать ему до конца. Перед выходом Линь Хушань протянул Чэн Цзинсэню сигарету у входа на виллу, как будто хотел что-то сказать. Чэн Цзинсэнь понял его намерение, взял сигарету и подождал, пока старый друг заговорит. – Инь Хань все еще ребенок. Не играй слишком много. Ты давно не был таким... После последних нескольких лет я думал, что ты наконец-то вернулся на правильный путь. Между вами двумя что-то изменилось, я это вижу. Так что относись к нему хорошо. Не используй свои старые методы, чтобы играть с ним. Никто не сможет этого вынести, – Линь Хушань сказал это очень недвусмысленно. Чэн Цзинсэнь знал, что он имел в виду, и не был расстроен. – Сэм, ты не понимаешь. Инь Хань и я на самом деле одного типа люди, – сказал он с улыбкой. Они оба отчаянные хищные птицы или звери в этом мире, где сильные охотятся на слабых, и оба знают, чего хотят. Чэн Цзинсэнь предоставил Инь Ханю шанс уйти. Но когда Инь Хань решил остаться, то знал, что это место станет клеткой, из которой он не сможет вырваться. Линь Хушань чувствовал себя беспомощным. Все за столом знали только, что Чэн Цзинсэнь играет и издевается, но Линь Хушань мог видеть, что все существо Инь Ханя изменилось. Не так давно этот чувствительный и сообразительный подросток стал соучастником депрессии и снисходительности Чэн Цзинсэня. Иногда, когда Инь Хань протягивал руку, виднелись синяки на запястьях, которые могли остаться только после того, как его много раз перевязывали. – А'Сэнь, он не сделал ничего плохого. Ты знаешь это в своем сердце, – вздохнул Линь Хушань. Чэн Цзинсэнь прикусил незажженную сигарету. У него было холодное и зловещее выражение лица. – Уже поздно. Я прикажу Жао Шэну отвезти тебя на шоу в центре города. Перед уходом Линь Хушань сказал: – Не думай, блядь, что я не знаю, о чем ты думаешь. Ты не получишь того, чего хочешь, и Инь Хань тоже не позволит тебе этого получить. Чэн Цзинсэнь просто улыбнулся, подумав, что так было бы лучше всего. Мир и люди никогда не давали ему того, чего он хотел. Было бы лучше, если бы Инь Хань тоже был одним из них. Таким образом, им не нужно помнить друг друга. В конце концов это станет всего лишь иллюзией, которая исчезнет среди всего живого. Когда он вернулся в кабинет, Инь Хань слушал запись на диктофоне. Чэн Цзинсэнь нашел ему художника-латиноамериканца, который обосновался в Соединенных Штатах. Он учил его рисовать один на один. Инь Хань записывал каждое занятие, чтобы потом воспроизвести для повторения. Увидев входящего Чэн Цзинсэня, Инь Хань убрал предмет, который держал в руке, и бессознательно отпрянул назад. Он уже знал, что произойдет дальше. Чэн Цзинсэнь подошел к нему и протянул руку, чтобы убрать растрепанные волосы, свисающие со лба. Инь Хань сжал руки, спрятанные в рукавах. – Боишься? – Голос мужчины был сексуальным и глубоким. Инь Хань опустил глаза и улыбнулся: – Разве мой страх не то, чего ты хочешь? Чэн Цзинсэнь присел на корточки: – Линь Хушань сказал мне обращаться с тобой получше. И это несмотря на то, что ты со мной не так давно. Почему тебе так хорошо удается очаровывать людей? Инь Хань поджал губы и слегка улыбнулся: – Ты просто хочешь найти предлог, чтобы поиграть со мной. Но на самом деле тебе не нужно искать причину, ты можешь начать в любое время. Его сердце было полно страха, он не знал, что должно было произойти сегодня вечером, но он старался не показывать этого. Чэн Цзинсэнь уставился на него. Инь Хань был одет в черный свитер тонкой вязки YSL с вкраплением золотых нитей на вырезе, который открывал тонкую шею и пропорциональные ключицы, похожие ночью на белый фарфор. Это было невероятно красиво. Он был брошен на произвол судьбы почти полмесяца назад, но его врожденная гордость нисколько не уменьшилась. Сюй Ма и Мэгги, которые жили с ними на одной вилле, даже не догадывались, что он испытывал в этом кабинете каждую ночь. Они всего лишь думали, что прерывистое хныканье было забавой между любовниками. А все потому, что Инь Хань действительно слишком хорошо это скрывал. Чэн Цзинсэнь не хотел оставлять следы на таком молодом и красивом лице, поэтому это было единственное неповрежденное место на теле юноши. Инь Хань носил длинные рукава или высокий воротник, чтобы скрыть шрамы. Что бы ни случилось прошлой ночью, на следующий день он все равно мог притвориться, словно ничего не произошло. Было трудно уловить даже едва заметные болезненные движения. Но как только он возвращался к Чэн Цзинсэню, то снова становился послушным и смиренным. Как будто он был приручен этими днями тренировок, готовый подчиняться ему. Сначала Чэн Цзинсэнь подумал, что вырастил маленького зверька, который может больно укусить, но только теперь он понял, что Инь Хань был настоящим волком. Он был способен вынести все виды унижений ради своего великого плана. Чэн Цзинсэнь даже обнаружил, что становится немного зависимым от этого одновременно мягкого и сильного темперамента. – Может, сыграем во что-нибудь еще сегодня вечером? – Чэн Цзинсэнь сел на кровать, откинув руки назад. Он посмотрел на юношу с улыбкой. Инь Хань подсознательно сухо сглотнул. Он даже не хотел спрашивать, во что еще тот хотел поиграть. Чувство угнетения, вызванное Чэн Цзинсэнем, было слишком сильным, из-за чего Инь Хань ощущал ужас и удушье. Каждый день, который он провел в борьбе на этой вилле, подталкивал его к срыву. Чэн Цзинсэнь сказал: – Возьми одну из пластинок вон там и поставь ее. Инь Хань послушно подошел к стойке с пластинками и вытащил одну, которой оказался альбом Терезы Тенг². Песни, перечисленные на обороте, имели длинную историю и были духовной поддержкой для китайцев старой школы, которые путешествовали через океан, но сам Инь Хань не был с ними знаком. Поэтому он обернулся и спросил Чэн Цзинсэня: – Эта подойдет? Чэн Цзинсэнь молча кивнул. Инь Хань вставил виниловую пластинку в проигрыватель рядом с собой и выбрал песню «Мелодия чистого мира³». Прелюдия текла медленно, и он вернулся к Чэн Цзинсэню. Нежный женский голос пропел: «В облаках я думаю о ее одеяниях. В цветах вижу ее лицо. Цветущая, сияющая у перил, в росистых объятиях весеннего ветра...» Чэн Цзинсэнь выразительно посмотрел на него со слабой улыбкой в глазах: – Я пропустил сегодняшнее выступление в клубе из-за тебя. Как насчет компенсации? Веки Инь Ханя слегка опустились, когда он понял смысл слов Чэн Цзинсэня. Он начал снимать с себя одежду. Когда на нем осталась лишь одна вещь, Чэн Цзинсэнь остановил его: – Сядь. Инь Хань подошел к кровати, поднял ноги и сел верхом на мужчину. Этим действием он задел синяки на внутренней стороне бедер, из-за чего уголки его глаз слегка покраснели. Чэн Цзинсэнь обхватил его приподнятые ягодицы обеими руками и сказал тихим голосом: – Должен ли я научить тебя, как это делать? Инь Хань опустил голову и поцеловал его первым. Мелодия все еще медленно звучала, а женский голос уже пел: «Знаменитая пион, прекраснейшая леди, – в ответ на любовь, в блаженстве. Когда глаза монарха улыбаются, чтобы найти тебя, никогда не промахнись». В такой интимной атмосфере Инь Хань начал постепенно задыхаться. Все, о чем он мог думать, – это о пытках, которым подвергся за последние полмесяца. Его рука на плече мужчины бессознательно дрожала. Чэн Цзинсэнь посмотрел на его слегка дрожащие ресницы и подумал, что этот подросток действительно напуган. Запустив руку под рубашку, он медленно погладил его талию и спросил между нежными поцелуями: – Не хочешь попросить меня быть нежным с тобой сегодня вечером? Инь Хань облизал свои тонкие губы и посмотрел черными глазами: – Шон, пожалуйста, будь добр ко мне. Чэн Цзинсэнь глубоко вздохнул, такое поведение Инь Ханя было слишком привлекательным. Он внезапно сжал его в своих объятиях: – У меня через минуту рабочая встреча, не забывай кричать слишком громко. Прежде чем Инь Хань смог отреагировать, он уже поднял его. Положив свои сильные руки на нежные ягодицы молодого человека, он посадил его на стол и мягко опустил. Инь Хань сначала был ошеломлен, но вскоре после того, как все понял, из-за всех сил попытался встать. Из динамиков компьютера уже послышалось приветствие менеджера казино. Чэн Цзинсэнь наклонился к уху Инь Ханя и с улыбкой прошептал: – Я не включал камеру. Не кричи слишком громко, нехорошо позволять людям слышать... Чувствительное ухо Инь Хань было наполовину укушено, наполовину облизано. Затем мужчина умело подсунул свою руку под него. Инь Хань весь дрожал, лежа на холодном и широком столе. Его стройные ноги согнулись и раздвинулись. На компьютере рядом с ним уже начали раздаваться голоса остальных участников конференции. Все супервайзеры и менеджеры подразделений казино докладывали о событиях сегодняшнего вечера. Однако никто не знал, что во время собрания их босс умело играл со своим фаворитом. Инь Хань беспомощно сжал нижнюю губу, палец Чэн Цзинсэня уже проник к нему в рот.