Мемуары Нью-Йорка / New York Memoirs

Чэн Цзинсэнь погладил его по голове и спросил: – Эти люди причинили тебе боль? Инь Хань выскользнул из объятий. – Нет. – Он натянул капюшон своей толстовки на голову и немного неловко сказал: – Спасибо. Чэн Цзинсэнь взглянул на молодого человека, наполовину скрытого капюшоном, и сказал: – Пойдем, я заказал столик в ресторане. Приглашаю тебя на ужин. В пять часов дня центр Манхэттена был переполнен людьми. Парковка находилась на другой улице, недалеко от музея. Инь Хань молча шел рядом с Чэн Цзинсэнем, все еще удивленный, что тот приехал за ним лично. На углу улицы Чэн Цзинсэнь спросил: – Видел своего Сарджента? Никто бы не поверил, что однажды именно он начнет этот разговор. Инь Хань пришел в себя и ответил: – Да, видел. Затем он слегка улыбнулся, и уголки его глаз изогнулись. Чэн Цзинсэнь внезапно почувствовал себя беспомощным. Инь Ханю нечего было сказать ему, но он мог искренне улыбнуться лишь при упоминании человека, который умер почти столетие назад. Когда они подошли к машине, Инь Хань поспешил открыть ему дверь, но увидел, как Чэн Цзинсэнь достает из кармана ключи от машины. – Ты приехал один? А где водитель? – Инь Хань чувствовал, что все произошедшее сегодня – полный абсурд. Чэн Цзинсэнь открыл переднюю пассажирскую дверь: – Я дал ему выходной и решил подвезти тебя сам. Инь Хань был озадачен и не понимал, что произошло. Он стоял неподвижно. Чэн Цзинсэнь открыл дверь и посмотрел на него: – Наверное, это первый раз, когда я открываю кому-то дверь за последние десять лет. Хочешь насладиться этим подольше, прежде чем сесть в машину? Он просто шутил, но выражение лица Инь Ханя сменилось с нерешительности на панику, и он быстро сел в машину. Когда Чэн Цзинсэнь обошел машину и сел за руль, Инь Хань осторожно спросил: – Господин Чэн, я сделал что-то не так? Чэн Цзинсэнь не спешил трогаться с места: – Сегодня я получил электронное письмо из школы Святой Марии. Выслали результаты экзаменов за прошлый семестр. За исключением плохого письма по английскому, у тебя одни пятерки. И ты получил специальную награду за поэтажный план, который нарисовал для школы на уроке рисования. Услышав причину, Инь Хань слегка расслабился. Чэн Цзинсэнь добавил: – Сегодня вечером мне нечем заняться, поэтому я отведу тебя на ужин и позволю тебе выбрать подарок по дороге. В тот момент, когда он получил электронное письмо из школы и столкнулся с результатами по различным предметам и наградой, то почувствовал себя очень сложно. Это напомнило ему образ Инь Ханя, который делал домашнее здание перед компьютером в отеле-казино, одетого в свободную футболку и повседневные брюки. Однако образ быстро сменился другим: необузданный молодой человек с растрепанными черными волосами, лежащий на кровати. Два образа накладывались друг на друга и чередовались, и он не мог выбросить их из головы. Поэтому он просто позвонил своему водителю и освободил его от дневных обязанностей, заняв его место. Инь Хань потянул за пряжку ремня безопасности и слегка улыбнулся: – Пока я не разозлил тебя, подарок не нужен. Он не привык, чтобы с ним обращались по-доброму, особенно после недавнего разговора с Линь Хушанем. Счетчик показывал, что время парковки истекло, поэтому Чэн Цзинсэнь завел машину. Пробки в Нью-Йорке в пять часов вечера достигали таких размеров, что приходилось отстаивать на светофорах по три полных круга. Чэн Цзинсэнь не был терпеливым человеком и редко сам садился за руль. Но, находясь в одной машине с Инь Ханем, когда по радио классической музыки играла симфония № 10 Малера, он в кои-то веки был удивительно спокоен перед лицом переполненного городского движения. – Разве в прошлый раз не ты проявил инициативу и попросил у меня награду? Так быстро передумал? Инь Хань немного помолчал и сказал: – Тогда я хотел посетить музей, и ты уже согласился, так что пока я больше ничего не хочу. Чэн Цзинсэнь не заставлял его, вместо этого держал руль одной рукой и медленно двигался в потоке машин. Через некоторое время он внезапно услышал, как Инь Хань сказал: – Если... если это возможно, ты мог бы... поздравить меня с днем рождения? Казалось, он долго обдумывал эти слова, прежде чем набрался смелости их произнести. Чэн Цзинсэнь молча улыбнулся. Он протянул правую руку в кожаной перчатке и нежно провел ею по красивой и четкой линии подбородка молодого человека. *** В Соединенных Штатах зимние каникулы были очень короткими. После того как Чэн Цзинсэнь получил табель успеваемости из школы, он вернул Инь Ханя в пентхаус отеля-казино к началу занятий. На этот раз Инь Хань был намного послушнее по сравнению с тем, как вел себя в первое время после усыновления. Он закончил различные курсы в школе и за ее пределами. Вернувшись в отель, он большую часть своего свободного времени рисовал или, свернувшись калачиком на диване, глядел на густой лес за окном. Иногда проплывал в бассейне взад и вперед до тысячи метров, а затем позволял себе просто расслабиться, плавая на спине. Инь Хань был довольно популярен в школе: его внешность была слишком выдающейся. Теперь помимо его одноклассницы Мелиссы, которая присылала ему сообщения вначале, несколько других старшеклассниц тоже прислали ему приглашения. Его отказ всегда был очень прямолинейным. Он смотрел на этих красивых девушек, словно у него не было сердца. В результате поползли слухи, что ему не нравятся девушки, и одноклассник пригласил его куда-нибудь сходить на следующей неделе, но он все равно холодно отказался. В школе он без колебаний вел себя как одиночка, который не вписывался в компанию. Возможно, потому что в глубине души он знал, что отличается от многообещающих старшеклассников. У тех детей были свои семьи и покровители, а у него была только сомнительная личность и тело, на котором были метки. Слишком ленив, чтобы притворяться, что вписывается в общество. У него не было друзей. Когда он заканчивал выполнять домашние задания, то много рисовал. Так много, что в итоге ему надоело рисовать. Чэн Цзинсэнь несколько раз видел его сидящим у окна, погруженным в свои мысли. Чэн Цзинсэнь видел в нем глубокое одиночество, почти затвердевающее и окружающее его. Однако ничего не говорил. Он держал Инь Ханя в этой великолепной клетке только для себя. Без малейшего намерения делиться. Однажды он прервал оцепенение Инь Ханя, подойдя к нему и спросив, о чем он думает. Инь Хань посмотрел на него; его взгляд был немного рассеянным, но на губах играла легкая улыбка, когда он сказал: – Я живу в доме господина Чэна, поэтому, конечно, я могу думать только о тебе. Затем он проявил инициативу и бросился в объятия Чэн Цзинсэня, высунув свой мягкий и розовый язычок. Он облизал его губы и преданно поцеловал. Поцелуй был тщательным. Инь Хань был похож на домашнее животное, которое научилось смотреть в лицо своему хозяину самым покорным образом. Но когда Чэн Цзинсэнь взял его на руки, он внезапно начал кусать его. Чэн Цзинсэнь не остановил его. Вместо этого он провел руками по узкой талии, позволяя себе насладиться объятиями. Клыки Инь Ханя были красивыми и острыми и быстро прокусили нижнюю губу Чэн Цзинсэня. Привкус крови проник в рот двух людей и смешался со слюной на их губах и языках. Чэн Цзинсэнь обладал холодной, бесчувственной натурой, и в его жизни было не так уж много случаев, когда его дразнили до такой степени, что он чувствовал жар по всему телу. Инь Хань несколько раз высосал кровь из-под его губ, а затем постепенно отодвинулся от горячего поцелуя, прикусывая его нижнюю челюсть и адамово яблоко. Когда он уткнулся в его шею и начал расстегивать его одежду, Чэн Цзинсэнь запустил руку ему в волосы и потянул наверх. Он спросил его, прищурив глаза: – Тебе нравится вот так кусать людей? Разве я недостаточно тебя кормлю? Черные как смоль глаза Инь Ханя сияли в чарующем рассеянном свете. Он вцепился в его руку и тихо сказал: – Шон, ничто другое не кажется мне вкусным, ты такой аппетитный.