Отблески

      — Искра моя, ты ведь понимаешь, что тебе это с рук не сойдёт? Эти оковы не смогут долго меня сдерживать, и как только они разрядятся — я припомню тебе каждый из этих твоих мелких трю-у-у-г-гх! Ш-шлак, Ева!       — Упс, кажется, я случайно переборщила с мощностью… А это всё потому, что кто-то продолжает отвлекать меня своим бесконечным ворчанием. Наверное, этому кому-то стоило бы заткнуться и не говорить мне под руку… Ну да ладно, успеется, у нас ещё куча времени. Ты как, не слишком больно?       Наглая белковая насмешливо улыбалась ему, удобно усевшись на верхнем крае его нагрудных пластин, поигрывая шокером, оглаживая самыми кончиками пальцев участок его шейных магистралей, на который только что пришёлся очередной разряд. Отголоски электричества всё ещё продолжали разбегаться мелкими вспышками по всей нейросети, вызывая сбои и натужное гудение вентиляционных систем, заставляя нагреваться корпус. Эффект этого человеческого недооружия не мог сравниться с реальным обменом статикой между кибертронцами, но создавал достаточно похожие ощущения, чтобы интерфейс-системы Оптимуса интерпретировали их именно как прелюдию к коннекту. А сам факт того, что это делает с ним не какой-то там левый кибертронец, а его Искра, его Ева…       Хах, и она спрашивает, больно ли ему?       — Нисколько, моя Искра. Эти примитивные человеческие технологии не в состоянии мне навредить. Тебе придётся постараться куда сильнее, чтобы причинить мне боль.       Продолжай.       Она только улыбнулась в ответ, хитро прищурив глаза, из-за чего маленькие коварные огоньки в них разгорелись ещё ярче. Так всегда было, когда его Ева думала о том, чтобы выкинуть какую-то очередную глупость. И, о Праймус, какой же соблазнительной и прекрасной она была в такие моменты. Сейчас, даже больше чем обычно, она казалась ему самым потрясающим созданием во Вселенной, величайшим её сокровищем. Нет, не так.       Его сокровищем.       Шлак, как же он любил её глаза. Готов был смотреть в них вечно, вглядываться в каждую мельчайшую чёрточку на её радужке, навеки отпечатывая их в своей памяти… Впрочем, даже это ни к чему — он всегда мог найти Еву и полюбоваться оригиналом, а не записью. Жаль, он не мог везде брать её с собой — органика слишком уж хрупкая, опасно выносить её за пределы отсека. А уж на поле боя — тем более. А так не хотелось расставаться с ней, не хотелось проводить и мгновения без сияния её глаз…       Возможно, он мог бы решить эту проблему немного… иным методом. Поговорить с Рэтчетом, обсудить способ сохранить эти невероятные глаза… отдельно от самой Евы. Извлечь их из её черепа, поместить в колбу… Нет, лучше сделать из них что-то вроде кулона и всегда носить собой. Тогда он мог бы любоваться ими в любой момент, когда только вздумается…       Но нет, нет. Если достать их — они поблекнут, потускнеют, не сохранят и сотой доли всей той притягательности, что была в них сейчас. В них не останется вот этого живого яркого огня, отзывающегося жаром в его собственной Искре. Да и сама Ева без её лучистых глаз — это уже не совсем Ева. Разумеется, даже это бы её не испортило, она осталась бы всё такой же совершенной, единственным существом, достойным его внимания, его любви. Той, кто вправе стать бондмейтом Прайма.       Но пока он всё же оставит её глаза на их привычном месте.       — Оу, ну что ты, Прайм. Я знаю, что таким тебя не проймёшь. По крайней мере, не здесь.       — Ева, любовь моя, ну вот чего ты пытаешься этим добиться? У тебя ничего не вы-ы-м-м-гх!       Шлак! В этот раз ей удалось попасть по ещё более чувствительному участку — крупному нейрокабелю рядом с одной из важнейших топливных магистралей. Реакция нейросети, закономерно, оказалась куда более значительной — даже оптика засбоила на пару нанокликов. Паховая уже становилась невыносимо тесной. Если так и продолжится — он не сможет долго себя сдерживать…       — М-м-м, кажется, я начинаю осваиваться с принципами строения твоего корпуса. Весьма познавательное оказалось занятие, да? Но это ведь не предел? Тогда какой именно участок может быть ещё более…?       Задумчивость на её прелестном личике вдруг сменилась ещё более яркой улыбкой, чем до этого — она что-то придумала.       Ева медленно приподнялась, явно специально растягивая паузу. Сдвинулась… ниже? Нагрудные? Что она хочет…? О, ну конечно!       Если и был на его корпусе легкодоступный для Евы участок, обладающий при этом ещё большей чувствительностью, чем нейрокабели шейного отдела — это центральный стык его нагрудных пластин, ровно напротив камеры Искры. Зазор был слишком узким для штекеров или когтей кибертронца… но не для его прелестной маленькой органики и её электрической игрушки, уже потрескивающей новым зарядом. Пауза, всего в пару нанокликов, но будто бы растянувшихся в целую вечность. Томительное нервное ожидание… и ещё одна вспышка электричества, обжигающая нейросеть острой иглой удовольствия.       С громким рыком, до боли стиснув денты Оптимус резко выгнулся на платформе, почти скинув с себя Еву, которая едва успела уцепиться за всё тот же стык. По отсеку разнёсся звучный щелчок открывшейся паховой, выпустившей уже напряжённый коннектор. Прайм тяжело шумно вентилировал, тратя весь оставшийся самоконтроль на то, чтобы экстренно остудить свои нагрудные пластины, не позволить им перегреться и обжечь эту глупую органику — вот нужно же ей сидеть именно на том участке, который раскаляется сильнее всего! Да ладно сидеть: что сейчас останется от её руки, если он перестанет себя сдерживать?       — Хах, ну надо же… Я, конечно, подозревала, что ощущения будут поярче, но вот настолько бурной реакции не ожидала. Возьму на заметку. А пока, пожалуй, перейдём к тому, ради чего я вообще всё это начала, м?       — Н-да? И… И к чему же это?       Вокалайзер сбоит, вентиляция тоже — фраза выходит сжатой и обрывистой.       Ева только загадочно улыбается, поднимается на ноги, разворачивается и целеустремлённо шагает вниз ко его корпусу, прямиком к… его коннектору?       Оптимус только раздражённо выпускает воздух из вент-систем — кажется, он переоценил умственные способности своей драгоценной органики. Нет, если это то, чего она сама хочет — он только за. Оптимус никогда не сможет насытиться её касаниями — особенно в зоне своей паховой. Но с их текущей разницей в размерах… это же просто нелепо!       — О Праймус, моя Искра, ты серьёзно? Ты думаешь, что такое сможет меня напу-…?       Оптимус прерывается на полуслове, когда его белковая снова разворачивается к нему, а аудиодатчики регистрируют едва слышное гудение прибора в её руке — в опасной близости от его коннектора.       — А что ты теперь скажешь, Прайм?       Он глубоко вентилирует, пытаясь найти логику в происходящем. Нет, Ева этого не сделает. Не сможет. Его хрупкой белковой не хватит на это ни выдержки, ни решительности.       Она явно блефует.       — Давай. Сделай это. Вперёд. Если осмелишься.       Ева хмурится, обиженно поджимает губы… и не отводит руку, не отключает прибор. Упрямится.       Неважно. В любом случае, она не может долго так стоять, ей надоест это глупое шоу и…       Разряд.       Это был уже не рык и даже не стон — Оптимус просто взвыл от резкой вспышки наслаждения с ярким привкусом боли, шквалом пронёсшейся по всей его нейросети и вызвавшей горы системных ошибок.       Она это сделала. Шлак, она правда это сделала?       Что же, стоит отдать ей должное — его Искра умела удивлять.       Что Оптимус и сделал бы, если бы в его процессоре сейчас оставалась хоть одна связная мысль.       — Убедился? Я не шучу, Прайм.       Она что, всё ещё думает, что ему больно? О Праймус, как наивно и нелепо…       Нет, боль была — сладкая, томительная, подталкивающая его всё ближе к грани перегрузки.       — Ева-Ева… Можешь так «не шутить» сколько тебе вздумается. Это жалкое устройство не способно причинить мне вред. Так что, сделаешь это ещё раз… или придумаешь что-то поинтереснее?       — О, зря ты это сказал, Прайм. В самом деле — тебе стоило заткнуться ещё тогда, когда я попросила об этом в первый раз.       Она сдвигается ещё ниже, к… его порту?       Едва уловимое гудение шокера вновь доносится до его аудиосенсоров.       О-о-о нет. Нет, нет, нет. Она не посмеет, шлак, она совершенно точно не посмеет это сделать, но... если всё-таки… то…       Вот это уже действительно будет больно.       Оптимус лишь крепче сжал денты, намереваясь с достоинством выдержать любой её бредовый порыв. Его таким не сломить.       Он притушил оптику, готовясь к вспышке боли… которой не последовало.       Вместо этого он почувствовал легчайшее, тёплое и мягкое прикосновение к напряжённому кольцу его внешнего порта, скользнувшее дальше, по кругу, отдаваясь новой волной жара в его системах. На контрасте с обманутыми ожиданиями ощущения оказались невероятно яркими — чуть ли не сильнее, чем последний разряд. А то, насколько необычно это воспринималось, как непохоже было ни на что из того, что он когда-либо пробовал…       М-м-м, эти крошечные, тонкие и чуткие органические пальчики, изучающие окантовку внешнего кольца его порта… Её ладонь, Евы, его Евы, его Искры…       Её рука скользнула глубже, по внутренней стенке, по смазке…       О Юникрон, это уже слишком, просто слишком, шлак, он готов деактивироваться в это же мгновение, расплавив себе процессор из-за этих жутких всплесков в эмоциональном модуле, но…       — Ева, стой… Моя Искра, прекращай… Статика… Смазка… электричество…       Как же сложно было выдавить из собственного вокалайзера хоть что-то вразумительное под столь всеобъемлющим шквалом системных ошибок из-за перегрева корпуса и близкой перегрузки. Но, к счастью, Еве и этого хватило, чтобы его понять — она одёрнула руку.       Прайм сдавленно простонал сквозь денты, со смесью облегчения и разочарования. Ещё бы чуть-чуть…       Ещё немного — и этого хватило бы для перегрузки.       Ещё немного — и её поджарило бы откатом, который прошёл бы через все его датчики во время перегрузки. А смазка прекрасно проводит электричество.       Да, Оптимус готов был уйти в деактив посреди коннекта с ней. Но не наоборот. Это — недопустимо.       Она будет жить столько, сколько он скажет.       — Боже мой, какие потрясающие звуки ты, оказывается, умеешь издавать… С моей стороны слишком жестоко было бы оставить тебя в настолько беспомощном состоянии, верно?       Она снова тянется ладонью к его коннектору, уже без шокера. Скользит ей вверх по его стволу, к навершию, к выходному отверстию трансфлюидного канала. Обводит края колечка — крохотного для кибертронца, но почти в четверть её хрупкой ладони. Тонкие пальчики проскальзывают внутрь, изучают самый уязвимый участок его корпуса.       Ещё чувствительнее — только сама Искра.       Из вокалайзера Оптимуса вырывается стон — громкий, отчаянный, глубокий и звучный… И перед самой перегрузкой он успевает выпустить штекеры и откинуть Еву в сторону, на платформу, подальше от выплеснувшегося трансфлюида.       — Ауч… Прайм, да что ты творишь?!       Его оптика всё ещё выдавала помехи, ворох системных ошибок продолжал требовать перезагрузиться, отключить системы, дать им отдохнуть и только потом запустить снова. Но нет, нет. Рано.       Сначала ему нужно разобраться с одним глупым белковым существом.       — Что я творю? Что ты творишь, Ева?! Трансфлюид токсичен для органики! Это апгрейд с перераспределением массы имеет функцию изменения состава до безвредного, а в этой форме…! Если это такой способ себя убить — поздравляю, ты выбрала самую нелепую смерть из всех возможных!       Ева только расширила глаза в ответ — кажется, этот момент она действительно не продумала. Сидела смирно и не двигалась, пока Оптимус раздражённо отключал штекерами магнитные захваты на своих манипуляторах, а затем использовал апгрейд, изменяя свои габариты до куда более удобных в текущей ситуации. И вот тут-то его Искра уже рывком поднялась и попыталась что-то сказать… только чтобы оказаться пойманной его штекерами, опрокинутой и прижатой к платформе. Оптимус навис над ней, упираясь манипуляторами по обе стороны от её головы, коленным сегментом — между её ног, вынуждая развести их пошире. Один из его штекеров плавно скользнул к нижнему краю её футболки, понемногу оттягивая её вверх, открывая живот, вызывая волну мурашек на её нежной коже.       Какая… потрясающая функция белкового организма. Завораживающее зрелище — наглядное проявление того, насколько ярко на его действия реагировало её органическое подобие нейросети.       — Игры кончились, Ева. Теперь моя очередь. Надеюсь, ты готова к последствиям?       Он довольно ухмыльнулся, уже представляя, как именно будет отыгрываться на его любимой органике за её недавние развлечения, перевёл взгляд на её лицо… и слегка опешил, увидев её довольный прищур и игривую усмешку.       — Хочешь сказать, тебе не понравилось? Не ври мне, Оптимус.       — Что?       Её слова ввели его в ступор, всего на наноклик, но Еве этого хватило. Ловкий удар по локтевому шарниру, рывок — и она ужом выворачивается из ослабевшей хватки его штекеров, выскальзывает из-под него и толкает на спинные, внезапно оказывается сверху, поменявшись с ним местами. Её волосы почти касаются его фейсплейта, она загнанно дышит — не привыкла к таким нагрузкам, вложила все силы в этот странный порыв. Оптимус завороженно наблюдает за тем, как движется её грудь: расширяется, набирая кислород и заставляя мягкие органические холмики выпирать чуть дальше, ближе к нему, почти касаясь его пластин. И сужается, выпуская уже ненужный тёплый воздух, снова отдаляясь от него. А затем ещё раз, снова и снова…       Даже в таких мелочах, даже в обычном процессе дыхания — она продолжала его дразнить, ускользать, наполняя его Искру азартом погони и сладким предвкушением скорой победы.       Но его добыча явно решила ещё немного побороться за жизнь. Что же — тем интереснее.       Он собирается ответить что-то язвительное, что-то о том, как у неё нет ни шанса удержать его в таком положении — силёнок не хватит. И снова застывает от ощущения её мягких тёплых губ на своих.       Она поцеловала его. Сама. И это даже не просто лёгкое касание, нет — полноценный, глубокий, страстный поцелуй, туманящий его процессор сильнее любого сверхзаряженного.       Что же, пожалуй, такую инициативу стоило бы поощрить…       Он расслабляется, позволяет себе просто наслаждаться этим потрясающим мгновением, не пытаясь перехватить контроль. Поцелуй продолжается ещё пару секунд, а после его Искра медленно и плавно отстраняется, щекочет тёплым выдыхаемым воздухом его фейсплейт, садится ровно и откидывает волосы с лица.       И снова эта усмешка, и снова этот шарктиконский прищур.       — Так я и думала.       Оптимус только фыркает в ответ, не пытаясь это отрицать, не предпринимая вообще никаких действий. С предвкушением ожидает её следующего хода.       Оптимус просто поддаётся. Ему ничего не стоит скинуть с себя осмелевшую органику, плотнее связать по рукам и ногам штекерами и воспользоваться ей так, как ему только захочется. Но именно здесь и сейчас — она выглядела слишком уж неотразимо, гордо восседая на его тазовой секции, счастливо улыбаясь и ехидно прищуриваясь — даже не сомневается в своей победе. Огоньки в её глазах сияли ярче, чем когда-либо… и только ради них он мог бы простить ей эту вольность.       Нет, Ева не победила.       Но здесь и сейчас — Оптимус позволит ей думать иначе.