Отблески

      — Оптимус, — Ева запнулась на полуслове, думая, что же конкретно ей надо спросить, — Зачем всё это? Я действительно не понимаю… Какой артефакт? Для чего?       — Для преобразования одного вида существ в другой и наоборот. В нашем случае — человека в кибертронца, — он мазнул по ней быстрым взглядом. — Ты же не против?       Ева могла лишь огорошенно хлопать глазами и уже собиралась кивнуть, чисто рефлекторно…       Но что-то изменилось.       Мир изменился. Крошечная, едва уловимая деталь в идеально выверенном механизме Вселенной вдруг щёлкнула — и сдвинулась со своего места. Всего на тысячную долю микрона… но каскадом увлекая за собой связанные элементы, такие же крошечные, а за ними другие, чуть побольше, и дальше, дальше, дальше… Как круги на воде от брошенного камня.       Это называют «Эффектом Бабочки»?       Что-то изменилось — и к Еве пришло осознание, невозможно яркая и чёткая мысль, о которой стоило задуматься уже давно.       С Праймом что-то не так.       И не то расплывчато-неопределённое «не так», которое и до этого мелькало на грани её сознания, а вполне чёткое и конкретное «не так». И она даже догадывалась, в чём именно оно выражалось. Нет, не догадывалась — знала, совершенно точно знала.       Оптимус к ней привязан.       Привязан не как к другу, товарищу, напарнику или части семьи. И даже не как к человеку, которого любишь — это явно была не любовь. Что-то другое: тяжёлое, мрачное, душащее, раскалённой цепью вплавленное в самое его нутро и намертво приковавшее его… к ней. К Еве.       И это было опасно. Опасно так же, как находиться под рушащимся зданием, натужно скрипящим над головой, держащемся на честном слове. Опасно так же, как стоять на нажимной мине: сойди с неё — и она взорвётся. Опасно так же, как оказаться запертой в клетке с огромным хищным зверем — он ещё не голоден и лишь принюхивается к тебе, но это только пока что.       Результат уже предрешён, и хорошего в нём мало.       Ева сглотнула. Шумно, звучно — в тишине отсека этот звук был подобен раскату грома, соперничая только с гулкими ударами её сердца и пульсацией крови в висках.       Оптимус снова обернулся к ней, уже настороженно изучая выражение её лица, пытаясь понять, что это была за реакция и чем она вызвана.       Все признаки её текущей эмоции были очевидными, совершенно очевидными, она в этом не сомневалась — учащённый пульс, расширенные глаза… А ещё её трясло: едва заметно, но точно не для сверхчувствительной оптики кибертронца. Да и лицо наверняка было бледным как мел.       — Ева? Что-то не так?       — Мне страшно.       Вот так — коротко и ясно. Она не видела смысла это скрывать, не видела смысла врать об этом — всё равно он уже догадался, спрашивает для приличия.       Оптимус чуть нахмурился — плечевые напряглись, надлинзовые щитки едва заметно сдвинулись ниже, огоньки в его оптике стали немного тусклее… и тут же вспыхнули ярче в осознании. Он снова расслабился и мягко улыбнулся ей, согревая всё таким же успокаивающим нежно-голубым светом своих линз… сейчас казавшимся ей невероятно лживым.       — О, Ева, не нужно так переживать. Не беспокойся: разумеется, я сначала убежусь в том, что весь процесс будет полностью безопасным для тебя. И переход будет абсолютно безболезненным, ты просто уснёшь, а проснёшься уже одной из нас. Всё будет хорошо, уверяю тебя. Я бы никогда не подверг тебя ненужным рискам. В конце концов, ты — самое ценное, что у меня есть.       Ева выдохнула, с явным облегчением — он не понял, чего именно она испугалась! И вновь вдохнула полной грудью — оказывается, она вообще не дышала в ожидании его ответа.       — Я… Д-да. Спасибо, Оптимус. Но…       Ева прикусила язык, лихорадочно думая о том, что ей стоит сказать, и стоит ли вообще. Возможно, она сможет вывернуть эту ситуацию в свою пользу?       Страх, пополам с этим неожиданным осознанием, клеймом выжженном в её разуме, словно острым ножом срезал всё лишнее, ненужное. Остался только холодный расчётливый разум и лишь одна цель — выжить. Нужные решения находились чётко и сразу, её мозг работал лучше чем когда либо — люди имеют свойство становиться чертовски изобретательными, когда от этого зависит их жизнь.       — Ева, если тебя что-то волнует, если у тебя есть какие-то вопросы, проблемы или тревоги — пожалуйста, не стесняйся поделиться ими со мной. Я всегда готов тебе помочь.       Каким же обманчиво доброжелательным был его голос, как же нежно он на неё смотрел — могла бы ведь до сих пор ему верить. Такой актёрский талант пропадает! Нет, не время поясничать и скрипеть зубами — Еве нужно сосредоточиться на цели.       — Оптимус, дело ведь не только в этом… То есть, да, я боюсь и за своё физическое состояние тоже, но… Но куда больше меня волнует ментальное. Ты представляешь, какая это нагрузка на психику? Если бы ты завтра проснулся человеком — ты бы смог спокойно это принять? Да ты бы с ума сошёл от такого контраста!       Вообще-то, он уже. Может ли безумец сойти с ума?       Ева только отмахнулась от этой непрошенной мысли, сосредотачивая всё своё внимание на мимике Прайма, на его реакции. Есть попадание — он явно задумался над её словами. На пару секунд, а после лишь покачал головой.       — Это другое, Ева. Переход от человека к кибертронцу — это гораздо лучше, чем наоборот. Не подумай, я с уважением отношусь ко всем видам живых и разумных существ во Вселенной, но мы ведь не можем отрицать очевидное — люди хрупкие и недолговечные. Человеческая жизнь для нас, кибертронцев, проходит за одно мгновение. Ты описала мне немедленный деактив, я же предлагаю вечность. Нашу общую вечность.       Вот же… И не поспоришь. Ладно, она зайдёт с другой стороны.       — Хорошо, я тебя поняла. Но и ты меня пойми — да, я всего лишь хрупкий человек, но это то, кто я есть, кем я была всегда. Я привыкла к осознанию того, какой срок мне отпущен — в мою голову просто не укладывается само понятие вечной жизни. Жизнь скоротечна — но этим и прекрасна, это и заставляет нас двигаться вперёд, стремиться успеть сделать всё, что только можно. Если торопиться некуда — то какой вообще смысл жить?       Цвет его линз потемнел на пару оттенков — Прайм явно был недоволен.       — Что за глупости, Ева? Это всё временное, навязанное — ты с лёгкостью освободишься от этих странных предубеждений, ворн за двадцать. Ты привыкнешь к новому активу, ты справишься — я это знаю. А смысл жить…       Он наклонился к ней, протянул манипулятор и убрал прядь волос с её лица, предельно аккуратно, едва касаясь — поразительно, с какой деликатностью и хирургической точностью он мог действовать, несмотря на свои габариты.       — Живи ради меня, Ева.       Она поперхнулась воздухом, с неверием вглядываясь в его оптику — он реально это сказал?       — Оптимус, я… — в горле пересыхало, сердце колотилось как бешеное, — я верю тебе, но… Ты предлагаешь мне отречься от самой себя: от своего тела, своей жизни, своего мира. Это не может не пугать. Это тяжело, Оптимус. Я не… Я не смогу так.       Его оптика вдруг вспыхнула злостью, вент-системы натужно загудели, втягивая воздух, остужая камеру яростно пульсирующей Искры. Оптимус одёрнул манипулятор, как от огня, сжал кулак… И снова разжал, шумно выпуская раскалённый воздух — Еве даже казалось, что она видит исходящий от Прайма пар. Бред, конечно, в помещении не настолько влажно, но глаза продолжали её обманывать.       Он разогнулся, отстранился и хмуро вернулся к консоли, снова принимаясь за свои исследования.       — Ничего. Всё в порядке. Это просто от неожиданности. Ты свыкнешься с этой мыслью и всё поймёшь, у тебя ещё есть на это время — пока я ищу этот артефакт. А если нет…       Он снова обернулся к ней, с решительным и серьёзным выражением на фейсплейте. Голубизна его оптики сейчас казалась Еве холоднее льда.       — То уверен, однажды ты сможешь меня простить. Будь то десять ворн, пятьдесят, сотня, да хоть тысяча… я дождусь.       А вот это уже совершенно не смешно. Чёрт, да он точно в край свихнулся! Что же, ладно. Последний козырь. Не хотелось до такого опускаться, но раз ничего другого не остаётся…       — Оптимус, любимый, ну прошу тебя, не нужно! И так ведь всё хорошо, зачем тебе это?       Сработало безукоризненно — в его взгляде отразилось искреннее изумление… а за ним проскочило что-то тёмное, хищное, собственническое. Проскочило — и исчезло, растворилось в привычной голубизне, будто и не было. Но Ева точно знала — не показалось. Оно там было. И остаётся — в самой глубине его искры, в самых тёмных участках его процессора. Оно там и оно никуда не уйдёт — будет наблюдать за ней из темноты, готовясь напасть.       — Ева… Как ты меня назвала?       Поздно отступать. Хотя Еве и приходится прикладывать уйму усилий, чтобы голос не дрожал от напряжения. Немного всё равно просачивается, но так даже лучше, правдоподобнее.       — Л… Любимый. Да, знаю, я… не говорила тебе об этом, но это же и так было очевидно, да?       Оптимус заметно расслабился, улыбнулся ей, тепло и довольно, прищурив оптику. Снова подошёл к ней, протянул Еве ладонь, на которую она без колебаний забралась — других вариантов в этой ситуации у неё не было. Поднёс её ближе к себе, к своим нагрудным, к своей Искре. Ева мягко скользнула пальцами по его полировке, поглаживая тёплый металл, за которым гудели мощью его системы — аккуратно, максимально осторожно и бережно, так, как гладила бы дикого зверя, если бы ей вдруг пришлось. Вряд ли бы такое когда-то случилось — но текущая ситуация была куда более странной.       — Моя Искра… Я так рад, что ты, наконец, решилась это признать и озвучить. Разумеется, это было очевидно — ты ведь создана для меня самим Праймусом. Я знаю это, верю в это всей Искрой…       — Тогда… Может, оставим всё как есть?       Она продолжала свои поглаживания, уже увереннее, изучая изгиб пластин, проскальзывая пальцами по стыку, вслушиваясь в слегка усилившееся гудение его систем, чувствуя, как гладкий металл нагревается под пальцами.       Это хорошо или плохо?       — Как пожелаешь, моя Искра. Мы отложим этот разговор и вернёмся к нему позже, когда ты будешь готова. Так тебя устроит?       Не избавление, но отсрочка. Вряд ли ей сейчас удастся добиться чего-то большего.       — Да. Да, спасибо, Оптимус.       Ева затихла, глубоко дыша, пытаясь успокоить бешеный стук своего сердца. Оптимус, если и чувствует, то спишет на её «влюблённость». А Ева… Еве нужна передышка. Она выложилась на полную — сил не осталось.       Этот разговор стал для неё дорогой по невероятно тонкой металлической проволоке, врезающейся в ноги до крови, грозящейся разрезать её пополам. На смертельно опасной высоте: одно неверное движение — и она полетела бы вниз, разбилась бы об пол на тысячи осколков, как фарфоровая кукла. Но она смогла, она прошла этот путь до конца, она встала на твёрдую ровную поверхность и теперь может дать себе отдохнуть.       Но это была лишь одна проволока, лишь один разговор. Далеко не последний.       Разговоров будет много.       И Ева продолжит балансировать над пропастью в отчаянной попытке не разбиться.